Дикая степь... Глава 10. Ловушка

Время действия - 1731 год

- Что это значит? - порутчик положил руку на эфес шпаги и отступил назад, в темный проем захлопнувшейся за ним двери.

- Вы арестованы!

В небольшое зарешеченное окошко вливался ослепительный поток полуденного солнца. Свет падал на белёную известью стену, слепил Мельникова, не давал рассмотреть ни лица говорившего, ни его одежды — лишь четко очерченный силуэт на фоне сияющего прямоугольника окна.

- Кто вы?! На каком основании?

- Штабс-капитан Быков к вашим услугам, - представился офицер. - Вы обвиняетесь в краже чужих людей.

- Что?! - в ярости Мельников выскочил из темноты дверной ниши. - В краже?! Это ложь!

Офицер попятился, замычал что-то невразумительное.

- На каком основании вы оскорбляете меня? - наступал порутчик. - Кто-то оклеветал меня, и вы, не разобравшись, пытаетесь меня арестовать?! Кто вы такой, чтобы арестовывать офицера?

- Мишка..? - наконец сказал Быков. - Это ты, Мишка? Мельников?

Порутчик остановился, озадаченно глядя на штабс-капитана:

- Кто вы?

- Ты не узнаешь меня, Мишка? Я же Быков! Пашка Быков!

- Пашка?! - порутчик резко дёрнул штабс-капитана за руку, поворачивая его лицом к свету. - Так это ты!

- Я. А ты изменился, дружище! - засмеялся Быков. - Но такой же неистовый, каким был в инженерной школе*.

--------

* военная инженерная школа была основана в 1712 году Петром I для обучения молодёжи точным наукам

--------

- Пашка…

- Мишка…

Товарищи обнялись.

- Мишка, какими судьбами? Да идём же, идём! Садись вот сюда, к столу. Пить хочешь? А когда ты в последний раз обедал по-человечески? Прокофий! - Быков метнулся к двери. - Прокофий, собери быстренько для нас с господином порутчиком поесть!

- Слушаюсь! - пожилой усатый солдат с неожиданной для его возраста прытью бросился исполнять приказанье.

Через несколько минут на столе появились холодные пироги с грибами, чуть теплые постные щи в глубоких мисках, нарезанный крупными ломтями хлеб.

- Да ты рассказывай, какими ты судьбами тут оказался! - торопил порутчика Быков.

- Что обо мне рассказывать-то! Еду на службу в Омск. Крепость укреплять нужно, земли русские от джунгар оборонять.

Порутчик снял камзол, положил на лавку.

- Крепость… Деревянный острог… Три с половиной сотни служилых людей да две казаков… Этому ли нас учили в инженерной школе!

- Этому тоже, Паша. Три с половиной сотни служилых — сила не малая. А две сотни казаков и вовсе горы свернут. О себе расскажи. Что ты здесь делаешь?

- Я в Уфе службу несу. А тут… Вздумали рабочие на руднике бунтовать. И прислан я… - Быков вздохнул, - прислан я усмирять бунтовщиков.

- Усмирил? - глаза Мельникова блеснули холодом.

- Усмирил…

- Этому ли нас учили в инженерной школе?

- Вот-вот… Посмотришь на жизнь рабочих этих, горько становится. Тоже ведь люди, тоже мать их рожала, титькой кормила. А что видят они? Нет просвета в жизни их. Оттого и бунтуются.

- Что же им теперь?

- Хуже не стало, поверь мне. Высекли да снова в ту же шахту отправили. Разве что цепями к тележке для руды приковали, вот и вся разница. Понимаешь, ничего в жизни их не изменилось. Было плохо, плохо и осталось. Да ты ешь, ешь, Миша. Стряпуха здесь хорошая, вкусные щи у неё.

- Не боишься, что яду всыплет в стряпню?

- Нет, Миша, этого не боюсь.

- Послушай, меня люди мои на улице ждут. Позаботиться бы о них, а? Они ведь тоже с дороги.

- Люди? Сей момент… - Быков снова открыл дверь в сенцы. - Прокофий, на улице люди господина порутчика, - многозначительно подмигнул он солдату.

- Понял! - солдат метнулся из сеней на уличный жар.

- Значит, говоришь, люди. Это которые ворованные? - усмехнулся Быков.

- Это мои люди, Паша. С которыми я из одного котла ел, с которыми от джунгар да киргизцев отбивался.

- Где ты их взял-то?

- Возчик Митрофан — человек секунд-майора Евражкина. Послан со мною взамен раненого джунгарами кучера Федьки. Бумага разрешительная, Евражкиным писаная, при нём. Марья и Тимофей куплены мною в Самаре.

- Купчая где? Только не рассказывай про то, что джунгары украли. Это мы уже слышали.

- Слышали?! Что означают слова твои? - Мельников побледнел.

- Донос на тебя поступил, Миша. Донос. Якобы ты украл в Самаре троих людей, а прикрывает тебя тот самый Евражкин, которого ты сейчас упомянул.

- Значит, ты не шутил, когда хотел арестовать меня?!

- Нет, Миша, не шутил. Обвиняют тебя в краже чужого имущества.

- Неправда, не крал я никого. Не для чего мне. Мне и содержать-то их не на что. Сам знаешь, семья наша не богата.

- Дальше ещё интереснее, Миша. Ты ведь не только этих людей украл. Ты очень много мужиков и баб киргиз-кайсакам в рабство продал. А покрывает тебя секунд-майор. Так что, богач ты, Миша.

- Чтооо?! - Мельников вытер пот со лба. - Бред какой-то. Как это могло в голову прийти? Кому?

- Донос, Миша, донос. И должен я это дело расследовать. Передана кляуза в отряд, который беглыми людьми занимался. Бумаге той ход дали и в Уфу отправили, а ко мне нарочного с приказом отрядили — задержать тебя. И если я тебя сейчас отпущу, то буду сообщником твоим. А мне в шахту идти с тележкой на цепи совсем не хочется. Мне-то есть что терять в сравнении с теми рабочими, которых мы усмиряли. Так что рассказывай всё как есть, не утаивая.

- Да нечего мне рассказывать! Не крал я никого!

- Значит, мне всё-таки придётся тебя арестовать…

- Попробуй! - Мельников молниеносно занял боевую позицию, выхватив шпагу.

- Ты оказываешь сопротивление? Ну что же! - Быков, картинно потянувшись, вытащил свою. - Но лучше бы ты этого не делал. Бежать не пытайся. На окне решетка, а за дверью солдаты.

- Бежать?! Защищайся! - порутчик атаковал противника.

- Ты пойми, дурак, нет тебе отсюда выхода, - Быков парировал шпагу. - Если ты убьёшь меня, а я в этом очень сомневаюсь, то попадешь на каторгу. Лучше расскажи, как дело было, у кого крал, кому продавал.

Звенела сталь, пела, отдавался звон от толстых, полуметровых каменных стен.

- Ах ты, гад! Значит, ты меня вором считаешь?! Ты, с которым мы из одного котелка кашу хлебали! Разве я взял когда-нибудь хоть одну чужую вещь?! Ты ответишь за своё оскорбление, и каторга меня не страшит.

- А про яблоки из митрополичьего сада забыл?

- Яблоки? - замер на мгновение Мельников.

Было дело, лазали они вдвоем в роскошный сад митрополита за манящей румяностью сладких, словно мёд, плодов. Учились они тогда в инженерной школе, совсем почти детьми были и шкодили, как все ребятишки. Вспомнил это порутчик, теплом облило душу, ёкнуло сердце. И этим не замедлил воспользоваться противник, выведя его в невыгодную позицию. Теперь яркий свет из окна падал порутчику в глаза, ослеплял, мешал правильно оценить расстояние.

- Ах ты, мерзавец! - вспылил Мельников.

- Неплохо фехтуешь! - одобрил Быков. - Помнишь уроки месье Жака.

- А у меня и без месье Жака было где опыта набраться. Это тебе не мужиков пороть. Штабс-капитана карательными экспедициями заработал?

- В том числе ими, - согласился Быков, нанося удар.

Мельников поморщился, на рубахе выступила кровь.

- Дурак ты, Мишка. Скажи сразу, что и как было, не усугубляй свою вину. Чем брал у кайсаков за рабов? Явно не скотом. Золотом?

От гнева в голове у Мельникова запульсировало, в глазах заиграли красные круги.

- Тварь! - крикнул он и с яростью атаковал Быкова.

- Я же говорю, дурак! - штабс-капитан отпарировал и элегантным приемом, усвоенным им от знакомого француза, вывел противника из равновесия.

Порутчик, не сумев устоять на ногах, упал, больно ударившись о каменный пол. Быков ногой отбросил его шпагу к стене и крикнул:

- Прокофий!

- Чего изволите? - в открывшейся двери показалась голова солдата.

- Связать его.

- Так точно.

- И рану перевяжите. Где его люди?

- В каморе заперты…

* * *

Закрылась за порутчиком дверь канцелярии. Митрофан поставил повозку в тени, устало зевнул.

- А ты полежал бы на травке, Митрофанушка! - ласково сказала ему Марья. - А я, пожалуй, воды поищу. Пить очень хочется.

- И то дело, - согласился возница. - Что-то у меня сегодня спину перехватило. Вот там, под деревцем и полежу.

И он, кряхтя, направился к молодому вязу, под которым виднелось немного уже жухлой травы.

Марья взяла жестяную фляжку, пошла вдоль улицы в поисках колодца.

- Приезжая, что ли? - с интересом посмотрел на неё изможденный старик с вывернутыми красными веками и распухшими суставами на руках.

- Приезжая, дедушка! Где здесь колодец — воды бы набрать мне!

- Дедушка… - горько усмехнулся старик. - Сколько ж лет мне, по-твоему?

- Ну… шестьдесят? Семьдесят?

- Тридцать первый идёт.

Марья испуганно вскрикнула, замерла, глядя на морщинистое лицо со впалыми щеками. Сколько же пережить был должен человек, чтобы выглядеть таким немощным!

- Такие они, красавица, шахты наши. Съедают они людей. А колодец вон там! - старик махнул рукой куда-то в проулок. - Добра тебе, милая!

- И те… тебе, дед… дяденька, - пролепетала Марья.

Колодец она нашла быстро, набрала воды и, совершенно разбитая, вернулась к повозке.

- Чего ты? Не заболела? - удивленно посмотрел на неё Тимоха. - На тебе лица нет.

- Здорова, - слабо улыбнулась Марья. - Порутчик-то ещё не выходил?

- Не выходил.

Плыло над селом марево, доносился из степи запах разопревших трав, замерло всё в полдневном жаре. И только куры деловито расклевывали крупные комки лошадиного навоза.

Открылась дверь канцелярии:

- Эй, которые с порутчиком прибыли! - высунулся усатый солдат. - Велено напоить-накормить вас.

- Ишь ты, и о нас вспомнили! - улыбнулся Митрофан. - Лошади-то как? С лошадьми-то чего делать? Распрячь-то их можно? Напоить-накормить опять же…

- Погоди, потом обиходишь. Заходите все.

Марья первой нырнула в прохладный полумрак здания. Шла следом за усачом по коридору с маленькими дверками по сторонам, прислушивалась к шагам шедших позади мужчин.

- Вот сюда! - солдат открыл низенькую дверь.

- Что это? Кладовка, что ли? - удивился Тимофей.

- А ты хотел бы, чтобы тебя в хоромах барских принимали? - недовольно отозвался усач. - Заходите, сейчас стряпка принесет вам поесть.

- Что-то не нравится мне здесь! - Тимоха огляделся.

В тесном помещении было душно, пахло конской упряжью, пылью и немного плесенью.

Вошла женщина, кивнула сухо, поставила на большой ларь, стоящий у стены, чугунок с похлебкой, ложки, три больших ломтя чёрного хлеба. Потом вернулась и добавила ко всему луковицу и горшок с водой.

- Благодарствуем, хозяюшка! - сказал ей Митрофан.

Стряпка глянула на него, снова едва заметно кивнула и вышла.

Марья села на ларь.

- У казаков-то в крепости порадушнее принимали, - задумчиво сказала она. - А тута вон… Ни стола, ни лавок. Будто арестанты в тюрьме…

- Что?! - Тимофей кинулся к двери, толкнул её.

Однако дверь, закрытая снаружи, не поддавалась.

- Заперли... Ээй! - Тимоха застучал кулаками по толстым доскам. - Откройте!

- Чего орёшь? - раздался голос из-за двери.

- Зачем ты запер нас? Открой сейчас же!

- Не положено.

- Кем не положено? За что ты запер нас?

За дверью молчали.

- Открой! Мне по нужде надо! - закричал подошедший на помощь Митрофан, заколотил по доскам огромными кулаками.

- В углу ведро стоит. Туда по нужде ходите, - отозвался солдат. - А открывать приказу не было.

- Порутчик-то наш где?

- Не вашего ума дело.

Тимофей опустился на пол:

- Вот тебе и на… Приехали…

- Напакостил всё-таки Трифон, - сказала Марья. - Его рук дело. Только как он это сделал, не понятно.

Сердце её сжалось от тоски. Отправят теперь Тимоху с Митрофаном в шахту, и станут они такими же, как тот старик, что колодец ей указывал. Марья содрогнулась от ужаса.

- Какая теперь разница… - Тимофей поднял глаза на окна.

Однако они, давая достаточно света, всё же были слишком малы, чтобы в них мог протиснуться взрослый человек.

- Нет, не получится! - покачал головой Митрофан, перехватив взгляд парня.

- А вот так? - Тимофей стукнул кулаком по низкому потолку.

- Доски толстые, ни сломать, ни сдвинуть не сможешь.

- Может, найдется чем порубить?

Митрофан прошел вдоль стен с развешанной на них конской упряжью, расставленными ларями и мешками, однако ничего подходящего не нашел.

- Даже землю не копнешь… Ничего нет.

- Садитесь-ка есть, - наконец сказала Марья. - Подождем немного.

- Чего ждать-то?

- А вдруг порутчика тоже арестовали? А мы сбежим, бросим его!

- А его-то за что? - удивленно поднял на неё глаза Тимофей.

- А Митрофана за что?

- Злой язык каждому вину найдет, - сказал Митрофан. - И то верно, нельзя без порутчика бежать.

Через час дверь каморы открылась:

- А ну, Митрофан, выходи!

- А Марья с Тимофеем? Я без них никуда не пойду! Вместе нас взяли, вместе и отпускайте!

- Дурак, кто сказал тебе, что отпускают? - хмыкнул солдат. - На допрос тебя вызвали.

- Вон оно что… - Митрофан оглянулся на товарищей.

- С Богом, Митрофанушка! - сказала Марья.

- С Богом!

- Бежать не пытайся. Ружьё у меня… - сказал солдат, закрывая дверь.

Время тянулось медленно. Прошел ещё час, а Митрофан не возвращался.

- Может, отпустили его, а? - Марья сидела на каком-то длинном ящике, обняв колени и положив на них голову.

- Может. А я всё прислушиваюсь… - сказал Тимоха и осекся.

- Не кричит, значит, не пытают его.

- Ты тоже слушаешь? Может, и отпустили. Нет на нем вины никакой. Мужик он сурьёзный, разрешение на проезд от барина своего имеет. Что он только возницей у господина порутчика был.

- Ага…

Наконец за Марьей пришли. Оглянулась в дверях, посмотрела на рванувшегося к ней Тимоху.

- Не положено! - рявкнул солдат и захлопнул перед его носом дверь.

Тимоха опустился на дощатый пол кладовой. Всё сложилось очень плохо. В чём обвинил их Трофим? Да и в Трофиме ли дело…

Тимоху не очень страшило его будущее. Что ж, так, значит, на роду ему написано было. Но горько и больно было ему за то, что втравил он в беду Марью, уговорил бежать от барыни, а дать ей обещанную свободу не сумел. Обидно было за Митрофана — совершенно не виновного ни в чем, но страдающего теперь по его вине. И искренне жаль порутчика. Разжалуют теперь его, в солдаты отправят. А солдатская доля совсем не мёд, Тимоха был в этом уверен.

Опустилось к горизонту солнце, потемнело в кладовой, когда дверь снова открылась и усатый солдат сказал Тимофею:

- Выходи! Твоя очередь.

Продолжение следует...