Дикая степь... Глава 11. Тать Котка

Время действия - 1731 год

- Рассказывай! - штабс-капитан заложил руки за спину и картинно вздохнул.

- Что рассказывать-то? - набычился Тимоха.

- Для начала — чей ты холоп. Кто хозяева твои.

Тимофей молчал, опустив глаза.

- Самое смешное в твоей истории заключается в том, что мне уже всё известно, - насмешливо сказал Быков. - Даааа… Слаб бабий язык, слаб… Всё расскажет, только спросить нужно уметь.

- Что..! Что вы с нею сделали, нелюди?! - рванулся вперед Тимоха, но железная рука солдата отбросила его на место. - Где она?!

- Те-те-те… Какой ты прыткий! - одобрительно кивнул головой штабс-капитан. - Не тревожься, живая она. В сем краю баб ценят, ибо мало их. Хороша деваха, свежа. Да и не стоит тебе уже думать о ней. Сознаваться, чей ты мужик, ты не хочешь. Значит, запишем тебя работником в шахту. А там, под землей, тебе женщины не нужны будут. Сил на них не останется.

- В шахту… - выдохнул Тимофей.

- В шахту. Прикованным к тачке. Догадываешься, что сие означает? Это означает, что не увидишь ты больше ни неба, ни солнца, ни лица человеческого. Только темнота, крысы, да свет от тусклого светильника, чтобы немного перед собой видеть.

Тимофей опустил голову.

- Марья в шахту не пойдёт, нет. Слишком расточительно. Баба детишек рожать должна. Она, конечно, рассказала уже о своей прежней хозяйке. Но кто мешает нам забыть об её словах и оставить её здесь! У управляющего рудником жена чахоткой страдает, измотали её ветры здешние — пыльные, сухие. Молоденькая горничная как нельзя кстати ему. Ну, а не понравится девка господину управляющему — найдутся желающие дать бедняжке стол и кров. Может, и под венец кто позовет её. Ничего, пристроится твоя Марья.

Тимофей непроизвольно застонал, сжал кулаки связанных перед животом рук.

- Рассказывай, подлая твоя душа! - Быков со зверским лицом подскочил к нему и схватил его огромной пятернёй за лицо. - Рассказывай, дрянь!

- Мммм… - Тимоха попытался вырваться.

- Говори, как порутчик Мельников выкрал мужиков у твоей хозяйки! Как увёз вас, как продал большую часть людей киргизцам! - глаза Быкова вылезали из орбит от ярости.

- Что? Какие мужики? Не крал он никого! - Тимоха наконец сумел освободить лицо из цепких пальцев.

- Покрываешь, тварь?! Сообщника своего покрываешь! К одной тачке прикованы будете! К одной! Ибо преступление Мельникова перед государством велико. Это же надо такое удумать! - картинно всплеснул руками штабс-капитан. - Места плохо освоены, деревень мало, людей мало, а он мужиков красть надумал! А кто ж тогда пахать-сеять будет?!

- Да не крал он никого! - закричал Тимоха. - Чего вы к нему привязались! Не виноват он ни в чём!

- Да как же не виноват-то, мил человек? - тон Быкова внезапно сменился на спокойный, миролюбивый, больше похожий на говор старого попа, убеждающего в чем-то свою паству. - Ну ладно, пускай он не крал людей. Но ведь он вас с Марьей называл своими людьми! А вы не его люди… Значит, присвоил он чужое.

- Когда такое было? Не говорил Мельников таких слов никогда!

- Да как же не говорил? В письме, которое в Уфу из Сакмарской крепости ушло, прямо сказано, что называл он вас троих своими людьми. У Митрофана бумага от Евражкина с собой оказалась, а у вас двоих — ничего. Тот Евражкин тоже гусь хороший. Место у его деревни интересное, хорошее. У него не двоих мужиков спрятать можно, а целую тысячу. Ничего, расскажет старик под батогами, кто сманивал людей, где скрывал, сколько он получал от Мельникова за преступления свои. На каторгу, возможно, не отправится он — слишком уж он стар, но всё равно получит сполна!

- Да Евражкин-то причём?! Не троньте старика, ироды!

- Евражкин ни при чём? Был обманут Мельниковым? Тогда кто виноват?

Тимофей молчал.

- Дозвольте, Ваш благородь, я его… - солдат выразительно взмахнул рукой.

- Давай! Не помешает.

Тут же сильные руки скрутили отчаянного вырывающегося Тимоху и ловко уложили на лавку, привязав к ней веревками за локти, шею и в щиколотках, так что и дышать-то парню было тесно, не то что выпутываться.

- Гада вы, гады! Ну бейте! Бейте! - орал дурным голосом Тимоха.

- Рассказывай всё! - рявкнул Быков. - Говори, где ты с ним стакнулся? У самарских помещиков пятнадцать мужиков за три месяца пропали. Где они? Трое — это вы, где остальные двенадцать? Какому киргизцу вы их свели?

- Не сводили мы никаких мужиков! Никуда! Нас всего трое и было!

Свистнул толстый прут, обожгло болью спину.

- Правду говори, Тимофей, правду! - назидательным тоном сказал Быков.

Снова взвизгнул батог.

- Не крал Мельников никого. Навет это! И я знаю, кто кляузу на него написал.

- Кто?

- Трифон это, казак! Он Марью выкрал, жениться на ней супротив воли её хотел.

- Вон что…

- А Трофим, тоже казак, её, Марью-то, нашел. И того Трифона выпороли на площади. Вот и отомстил он за обиду.

- Так разве неправду он в той кляузе написал?

- Неправду!

Солдат вытянул палкой по напрягшейся от боли спине.

- В чём же неправда? Все слова проверить ведь легко. Называл Мельников вас с Марьей своими людьми? Говорил, что купил вас в Самаре?

Тимоха сжал зубы.

- Рассказывай! - вжикнул по спине батог.

- Говорил… - выдавил из себя наконец Тимоха.

- А кУпчих бумаг нет. Значит, присвоил порутчик себе чужих крестьян. Рудники, шахта за это…

- Не присвоил…

- Значит, он просто укрывал беглых?! Тележка на цепи с рудой…

- Не укрывал…

- А как же тогда? Если он сам не крал вас, и беглых не укрывал… Значит, он не знал, что вы беглые? Значит, он был уверен, что купил вас законно?

- Да…

- А у кого же он купил вас? У Евражкина?

- Нет!!! Ни при чем старик, не троньте его!

- А у кого? Это был ваш сообщник? Он помог вам бежать от барыни Кандреевой, помог укрыться в горах за Волгой, а потом обманом продал вас Мельникову?

Глаза Тимохи округлились от изумления:

- Нннет…

Вжикнул батог. Раз, другой. В голове Тимохи крутились мысли, сбивались в кучу, рассыпались пылью. Если сказать, что порутчик укрыл беглых — будет ему наказанье. И не сказать — будет. Потому что тогда правдой станут слова Трифона. А если согласиться с тем, что был у них с Марьей сообщник, то порутчик окажется вроде как обманутым, и его отпустят. А он, Тимоха? А ему уже, пожалуй, разницы нет. Один исход — рудники.

- Говори! - мерзкий голос штабс-капитан впивался в мозг.

- Да. Был сообщник.

- Как звали его? А ну! - Быков схватил Тимоху за волосы, оттянул голову назад.

- Не знаю имени его настоящего.

- Тогда говори, как вы его меж собой называли.

Тимоха молчал, лихорадочно обдумывая ответ.

- Когда вы убегали от барыни, погоня за вами была? - продолжил допрос штабс-капитан.

- Была.

- Отчего же не догнали? Кто им помешал?

- Испужались они, назад повернули.

- Испужались?! Кого? Кто напугал их?

- Котка…

- Весьма странное имя. Так выходит… Выходит, вашего сообщника звали Коткой. Как он выглядел? - Быков снова резко дернул Тимоху за волосы.

- Уууй… - взвыл от боли парень. - Усы у него, глаза зелёные, уши большие. Оттого и Котка.

- Воон оно что… - Быков внимательно посмотрел в глаза Тимохи. - Значит, ты говоришь, что порутчик Мельников купил вас в Самаре у некоего вора, именующего себя Коткой, и думал, что совершает честную сделку?

- Да!

- И секунд-майор Евражкин, принимая вас в своем имении, понятия не имел, что вы беглые?

- Да!

- А где же остальные мужики, у самарских хозяев краденые?

- Про то мне не известно. Не видел я никого. Нас двоих с Марьей Котка укрывал за Волгой, а потом в Самару свёз. Ему деньги нужны были, он и продал нас проезжему порутчику.

- Фирс, записал ли признания преступные? - повернулся Быков к сидящему у окна секретарю.

- Записал, Ваше благородие.

- Палец его к бумаге приложи. И солдат, что слова эти слышали, всех укажи как свидетелей.

- Что же решите на его счет, Ваше благородие? - Фирс застыл с поднятым пером в руке, готовый записать в бумагу приговор.

- Мерзавца приписать к руднику. Приковать на цепь. Утром с управляющим всё оформите. Поздно уже сегодня, ночь на дворе. А пока… - Быков повернулся к солдатам. - Пока посадить его в камору. Да не в ту, где они были. Ещё вздумает на упряжи удавиться… Вон там, возле конюшни, сараюшка есть пустая, туда и отправьте.

- Слушаюсь, Ваше благородие!

Тимоху отвязали от лавки и поволокли. Стрекотали в поле сверчки, подавал голос насмешливый сыч, брехали где-то собаки. Избитый и несчастный, лежал парень на земляном полу сарая и думал, что слишком уж нескладно вышло всё. Хорошо, что порутчика выгородить удалось, да старика Евражкина с Митрофаном под наказанье не подвести.

Со скрипом открылась дверь:

- Водички я тебе принес, небось пить хочешь! - вошел Прокофий с плошкой в руке, поставил у входа светильник. - На вот, холодная. Только что из колодца достали.

Тимоха молчал. А солдат, подойдя к нему поближе, наклонился и зашептал:

- Крыша у сарая легкая, солома на доски стелена. У задней стены меж досок прогал есть. Ежели их, доски, немного руками раздвинуть, то тебе пролезть хватит. Пойдешь в ту сторону, откуда приехали. За селом у большого камня тебя Марья ждать будет.

- Что?! - Тимофей приподнялся в изумлении.

- Раны, говорю, тряпицей мокрой оботру, - громким голосом сказал Прокофий. - Али не слышишь? От батогов одурел вовсе…

- А… Да… Благодарствую…

- Благодарствую… Вот вспомнишь в шахте-то старого солдата. Там тебе раны обтирать некому будет.

Прокофий вздохнул, поднял с земли светильник и вышел, громыхнув на прощание железной накладкой на двери. Повернулся в замке ключ, зашаркали сапоги по сухой, твердой, как камень, земле.

Тимоха подождал, пока всё не стихнет, приподнялся, едва сдерживая стон. Если всё так, как сказал солдат, то нужно спешить. Ночи летом короткие, глазом не моргнёшь — уже и рассвет. А если это ловушка? Ну и что… Хуже уже не сделают. Так и эдак рассуди, всё равно впереди рудники.

У задней стены… Это тут. Тимофей приподнялся на цыпочках, ощупал потолок. И впрямь зазор есть. Немного сдвинуть в сторону… Не получается. Не идет доска. Да что же это, совсем обессилел? Тимоха отдышался и снова принялся расширять прореху. Однако время шло, а доски не двигались. От обиды парень чуть не заплакал. Сел на землю, закрыл лицо руками.

- Мииу… - раздалось откуда-то сверху.

Тимоха поднял голову. Сквозь дыру в крыше на него смотрели два сияющих огонька-глаза.

- Котка?! Значит, двигать нужно было тута? Эх я, олух...

- Мииу… - сказала кошка и отскочила в сторону.

Здесь доска отошла на удивление легко, и скоро Тимоха, ужом проскользнув в щель, уже вылез наружу.

- Миу! - два зеленых глаза смотрели на него из травы.

Тимоха наклонился к кошке, пытаясь взять её на руки, но пушистая бестия выскользнула и, отбежав немного, снова обернулась, сверкнув глазами.

Тимофей огляделся. Куда же идти? Как разобраться в темноте, с какой стороны они въехали в село? И луны на небе нет, закрыли её плотные облака. Эдак в темноте и заблудиться можно…

- Миу! - позвала кошка.

- Будь что будет! - махнул рукой Тимоха и пошел вслед за ней.

Кошка бежала впереди, без конца оборачиваясь на Тимофея, посверкивая огоньками глаз, не давая парню отстать от неё и потеряться. Но вот вышла из облаков луна, стали видны контуры спящих домов, и дорога, и спешащая впереди хрупкая фигурка мохнатой проводницы. За селом, чуть в стороне, вырисовывался большой, похожий на человека камень. Добежав до него, кошка ещё раз оглянулась, мяукнула в последний раз и исчезла в траве.

- Кто здесь есть? - сказал Тимоха.

- Тимофей! - поднялась из-за камня Марья. - Ты пришёл! Я боялась, вдруг ты не сумеешь сбежать!

- Сумел! Котка вот показала, в каком месте дыру делать! - засмеялся Тимофей. - А где она? Куда пропала? Меня привела к тебе и пропала.

- Не знаю… - растерялась Марья. - Не видала.

- Ты одна здесь? Не страшно тебе?

- Я тут, - раздался голос Митрофана. - Проститься с вами пришел.

- Проститься? А ты?

- Меня штабс-капитан домой отправляет. Нечего, говорит, по степи шататься. Езжай хлеб убирать.

- А порутчик? Он-то как теперь?

- С порутчика все обвинения сняты. Допросы на бумагу записаны, все акты и расследования приложены, так что ехать ему дальше в крепость Омскую. Коней да возчика ему дадут от заводоуправления, и я, стало быть, теперь не нужон.

- Вон как… Хотелось бы мне с ним попрощаться.

- Нельзя ему выходить из-под надзора. Соглядатаи могут быть кругом. А на словах передал он тебе, Тимофей, сердечную свою благодарность.

- За что же?!

- За то, что не выдал ты его. Солгал, а не подставил его под наказанье. Ты ведь не знал, что тебе сбежать позволят. Думал, отправят завтра на рудники. Была бы у тебя душа чёрная — в злобе и его за собой потянул бы. За то, что в пути ему товарищем верным был. За то, что от джунгарцев отбиваться помогал.

- И ему благодарность от меня.

- От нас… - поправила Тимоху Марья.

- От нас. За то, что не выдал нас властям как беглых. За то, что научил с оружием обращаться. За то, что на равных с нами был, а не как с холопами. За всё пусть Бог его благословит.

- Верно… - Марья положила голову на Тимохино плечо. - И тебе, Митрофан, за всё спасибо. Столько времени с тобой рядом мы жили. Родными стали.

- Что ж… И вы мне к сердцу прикипели. Будет оказия — загляните в нашу деревню. Мы вам завсегда рады будем. А теперя идите. Скоро рассвет. Держите, вот вам с собой! Прокофий собрал, - Митрофан поднял с земли увесистый мешок. - Да по дороге не ходите. Погоню вам утром устроят. Идите в степь. Трава высокая, в ней укрыться легше будет.

- Не знаешь, нет ли где казачьей станицы поблизости? Где нам обустраиваться?

- Не знаю. Да и не стоит вам пока к казакам идти. Там, если что, тоже искать будут. Пусть утихнет всё. А если на киргизцев набредете, то про Сагита с Ахметкой им скажите. Так, мол, и так, знакомы, мол, с ними. Сагит — сын уважаемого человека, не должны киргизцы его друзей обидеть.

Обнялись на дорожку товарищи, и отправились Марья с Тимофеем в степь, в неизвестное, тревожное завтра. А Митрофан, оперевшись спиной на старого, отполированного ветрами и дождями до неузнаваемости сарматского идола, смотрел им вслед.

* * *

«… и оный Тимофей под батогами показал, что бежать им с Марьей от помещицы Кандреевой помог вор и тать, прозывающий себя Коткой, что Котка сей в Самаре сделку с порутчиком Мельниковым совершал, честным дворянином представившись. А навет на порутчика придумал казак крепости Сакмарской по имени Трифон, потому как сам в татьбе уличен был и на площади прилюдно порот, из-за того он честного человека и оболгал. И Марья под пыткой то же самое сказала, и Митрофан, мужик секунд-майора Евражкина. Беглый сей Тимофей заперт был в каморе, однако бежал ночью, и девка Марья тоже бежала с им, и по ним розыск продолжится, а порутчику Мельникову дозволено ехать дальше, как в дорожных бумагах его указано...»

Быков положил перо, посыпал написанное песком, сдул излишки и, свернув бумагу в трубку, запечатал её сургучной печатью. Потянулся, посмотрел на начавшее светлеть небо за окном, улыбнулся довольно:

- А теперь спать. Даст Бог, новый день будет лучше прошедшего!

Продолжение следует...