Дикая степь... Глава 13. Карлыгаш

Время действия - 1731 год

Дождь шёл уже третьи сутки. Он шуршал листьями дикой ежевики, стучал по лопухам, сочно чавкал в луже на дне овражка. Запах прелой травы и осенней сырости всё явственнее говорили о приближающихся холодах.

Марья поёжилась, подбросила в очаг хвороста. Хороший очаг устроил Тимоша в землянке — весь дым уходил по извилистому каналу, пробитому в склоне горы, в сторону от жилья и рассеивался, не привлекая ничьего внимания, а тепло оставалось внутри убежища. И стряпаться можно, не выходя наружу. Хорошо, уютно у них с Тимошей. Но это пока. Пока не дохнуло с севера стужей, не сковало всё вокруг ледяным панцирем, пока не лёг на землю снег. А что будет, когда это случится, и думать не хотелось.

На сковороде шкварчали куски жирного сазана, выловленного Тимофеем в Яике, в чугунке кипела пшенная похлебка с глухариным мясом, доходил в жару взвар из дикого шиповника. Богатый стол дал Бог, жить бы да радоваться. Но выдержит ли их кров большие снега? Обмазанные глиной стены из двух слоев плетня с насыпанной меж ними золой надежно хранили тепло, только вот крыша опиралась не на крепкие надежные столбы, не на толстые стены сруба, а на кривые хлипкие стволики осинок.

Марья оглядела жилище, улыбнулась — здесь они с Тимошей были счастливы. Хотя почему «были»? Они и теперь счастливы. Конечно, обвенчаться бы им в церкви, да где теперь её найти! Есть небольшая в Троицке, однако туда им путь закрыт, схватят стражники и в цепи закуют. Может быть, какой поп беглый окрутил бы их… Негоже детишкам во грехе рождаться!

Но осень всё смелее вступает в свои права, всё позже поднимается из-за гор солнце, роса по утрам обжигает зло, колюче, совсем не то, что летом. Скоро опадет с деревьев и кустарников лист, и землянка их, наполовину нора, станет видна недоброму взгляду.

Киргизцы и те откочевали туда, где теплее, где многочисленным стадам их легче будет найти пропитание. Вот только как же джунгары? Не будут ли они нападать на аулы?

Сердце Марьи тоскливо сжалось. Вспомнила маленького Абайчика — толстенького, как барсучок, и очень ласкового мальчонку пастуха Жалгаса. Потешный он, этот Абайчик — глазки узкие и домиком поставлены, не как у других аульчан, не раскосо. Да и у Жалгаса разрез глаз такой же. В отца сынок уродился. Жена у пастуха этого хорошая, тихая да приветливая. Кар… Карлыгаш имя у ей. И не выговоришь… Ласточка по ихнему означает. Сама худющая — в чём душа держится, а сынок пухленький — загляденье. Живут — беднее некуда. Пасут чужих коров да овец, а сами мяса вдоволь не видят. Только тем и перебиваются, что Жалгас в степи поймает — дудака* или стрепета**. Для того у них собственный ястреб ручной имеется.

--------

* - дрофа, крупная птица массивного телосложения

** - птица семейства дрофиные, размером с курицу

--------

Эх, бедному человеку везде не сладко, хоть какого он роду-племени. И вот что удивительно — сами, считай, нищие, а себя несчастными не считают, не жалуются. Вон, Ласточка две подушки им с Тимофеем подарила. Говорит, пера у них много набралось, девать уже некуда, с него и подушки. И шерсти овечьей пряденой, когда прощались, в руки сунула. Свяжешь, мол, носки себе и Тимоше.

Говорить-то по русски она не умеет, лопочет что-то по своему — не разобрать, руками показывает. Но ничего, понять можно.

Яик степняки перешли в начале августа, когда трава в степи посохла без дождей, а скот стал дохнуть от бескормицы. Тогда и решились они. Лошади да коровы переплыли обмельчавшую реку без труда, а овечек люди переправили, обвязав со всех сторон камышом. На северной стороне, не вытоптанной тысячами копыт, корм найти было проще, в поймах рек да лощинах достаточно невыгоревшей травы, а в овражках влаги.

Казаки молча наблюдали за тем, как кочевники ставили свои юрты, разводили костры, как скот лавиной растекался по горам.

- Ладно, ништо! - хмуро сказал атаман Василий Белокозов. - Не помирать же им теперя с голодухи. Пущай пасут. Только присматривайте, чтобы не шкодили они.

- А как они шкодить-то могут? - отозвался Петруха, молоденький казак, служивший здесь с отцом, бородатым и неулыбчивым Митрием.

- Они, киргизцы-то, шибко задиристые. На башкир могут напасть. А те тоже не лыком шиты, вот и выйдет кpoвопролитие на пустом месте.

- Атаман! Сюда киргизцы едут! - прискакал Савелий. - Видно, богач ихний со своими слугами.

- Ну… пущай едут, - усмехнулся Белокозов. - Поглядим, что скажут.

Степняки к атаману пришли с уважением, подарили коня-красавца, испросили разрешения пасти скот на этой стороне Яика.

- Скажи ему, Савелий, пускай пасут. Только уговор — жить мирно, ни на кого не нападать. Мы супротив киргиз-кайсаков ничего не имеем, к обычаям ихим со всем уважением, однако и пакостить тоже не позволим.

- А что сам-то? - Савелий удивлённо посмотрел на атамана. - Сам, небось, получше меня говоришь по-ихнему.

- Толмачь, Савелий, - зыркнул на него грозно Белокозов. - Так заведено, чтобы важные договоры через толмача заключать.

- А, ну коли так… - Савелий перевёл ответ атамана степнякам.

- Не точно передал, - покосился на казака Белокозов. - Ну да ладно, сойдёт.

Бай закивал головой согласно, стал говорить что-то горячо. Один из стоявших рядом с ним джигитов стал переводить его слова на русский:

- Турали-бай сказал, что мы высоко ценим русских людей и Российскую Империю, вашу императрицу государыню Анну Иоанновну и надеемся стать с вами союзниками в борьбе с врагами. Мы принимаем ваши условия.

- Вот и хорошо. Савелий, зови людей в избу. Казаки, накрывайте на стол. Договор закреплять надобно.

Степняки обещание выполнили, жили тихо, держались ближе к станице, а на север, к башкирским территориям, не совались. Случаи курьёзные, конечно, случались, как без них! Ехал, к примеру, с Уфимской линии казак Мурыга, вёз депешу атаману Белокозову. По пути встретил киргизца. Опешил — откуда он здесь? Схватился за оружие, но видит — степняк не враждебный, улыбается ему, говорит что-то дружелюбно.

- Ты кто?! - направил Мурыга толстый палец на киргизца.

Тот на удивление вопрос понял, ответил гордо:

- Казак!

- Чего?! Какой казак? Это я казак! - показал Мурыга на себя. - А ты кто?

- Казак!

- Да какой же ты казак?! Вот я — потомственный казак. И батька и матка у меня казацкого роду. - расхохотался Мурыга. - Ты же, видно, киргизец.

- Жок! - покачал головой степняк. - Кыргыземес*! Казак!

--------

* нет, не киргиз

--------

- Ну и Бог с тобой, казак так казак. Видно, в станице народу не хватает, коли киргизцев стали в казаки принимать! Вишь, по-русски ни бельмеса, шельма такая, а туда же… Казак…

Ворча и ругаясь, Мурыга отправился дальше.

- Что же ты, атаман, киргизца в одиночку в пикет отправляешь? - попенял он Белокозову, отдавая депешу. - Встретил сейчас его. Не ровен час, пропустит сюда кого, ударит вам в спину. За ими пригляд нужон.

- Какого киргизца? - не понял атаман.

Едва разобрались, посмеялись над недоразумением:

- Они ж себя казаками называют. Это мы их киргиз-кайсаками.

- А вот скажи, почему?

- Да кто ж знает… Может, потому что на Руси уже есть казаки?

А вечером, укладываясь спать, Мурыга бормотал:

- Надо же, казаки…

И уже засыпая:

- Знать бы, а вот они нас, казаков, промеж собой как зовут…

В роще у землянки Тимофея и Марьи степнЯчки появились уже дня через два после того, как аул обосновался на этом берегу. Дети с визгом накинулись на успевшие почернеть ягоды ежевики, а женщины всё окликали их, боясь потерять, и тоже собирали ягоды, бросая одну в рот, другую в полу бешмета — угостить тех, кого не было сейчас с ними.

Потом вся орава перекатилась дальше, исследуя окрестности нового кочевья, и только одна женщина осталась, доставая ягодки для своего сыночка-барсучка из самых зарослей. Здесь вкусная ежевичка, возьми детка, съешь! И вот ещё одна… Ешь, душенька, ешь. Зимой негде взять будет.

Внезапно кусты перед ней расступились, и она оказалась возле самого настоящего жилья — полумазанки, полуноры, вырытой на склоне холма.

- Ойе бай! - отпрянула она. - Идём, сынок, скорее отсюда!

Подхватила барсучка, кинулась прочь, смотрит — а у родника женщина сидит, уставшая, распаренная жарой, ноги в ручье моет. Замерла степнячка, смотрит из-за дерева на незнакомку — красивая очень. Молодая. Но почему такая уставшая? Обернулась женщина, заметила казашку:

- Ты чего там? Не бойся, меня Марьей зовут.

Молчит степнячка, не понимает русской речи.

- Марья, - показала женщина на себя. - А ты?

- МарьЯ? - казашка что-то начала говорить торопливо.

- Ага, Марья. А тебя как зовут?

- Карлыгаш, - степнячка показала на себя.

- Кар…

- Карлыгаш!

- Не запомню…

Защебетали в небе ласточки, сбиваясь в стайку.

- В тёплые края собираются… - Марья подняла голову, с грустью посмотрела на птиц. - Скоро осень…

- Карлыгаш! - вдруг закричал барсучок, показывая на них. - Карлыгаш!

- Постой, так твоё имя значит Ласточка? - догадалась Марья. - Ласточка?

Марья показывала поочерёдно то на птиц, то на казашку. Та засмеялась смущенно, кивнула головой согласно.

- Так я тебя и буду звать Ласточкой. Не запомню я твоего имени. Ну что же, идём, Ласточка, в гости к нам!

В землянку степнячка входила с опаской, но неожиданно ей понравилось. Она уселась прямо на земляном полу у входа, устроила на коленях сына.

- Да что же ты на землю-то? - удивилась Марья. - Лавка же есть! Айда, вот тут садись! - она похлопала ладонью по сиденью.

Карлыгаш смущенно улыбнулась, прошла вглубь жилища.

- Квас будешь? - Марья достала из ниши в земляной стене глиняный жбанчик.

- Ээ? - казашка с любопытством посмотрела на сосуд.

- На вот, испробуй!

Марья плеснула кваса в кружку, поставила перед гостьей. Та осторожно отхлебнула немного, лицо её непроизвольно скривилось, глаза сощурились, но тут же она взяла себя в руки и отпила ещё.

- Ну что? Непривычно? - засмеялась Марья.

Казашка что-то сказала, явно благодаря за угощение, и отодвинула кружку.

- Ну и зря! - Марья одним махом выпила ядреного напитка. - Может, есть будешь? Я утречком стрепета постряпала с травками. Мясо-то, небось, вы едите.

Она извлекла из ниши чугунок, вытащила тушку. Казашка засмеялась, увидев привычное ей яство, стала что-то весело рассказывать.

- Эх, кабы я понимала тебя! Что ты больше любишь-то, а? Ножку?

Марья отмахнула добрый кусок, протянула гостье. Барсучок весело что-то закричал, протянул ручки.

- И тебе? - расхохоталась хозяйка. - И тебе дам!

Вошёл Тимофей, закрыл собою свет, падающий через дверь внутрь жилища:

- Эка, у нас гости?

Казашка испуганно вскочила с места, положила мясо на стол, смущённо улыбаясь, стала что-то говорить, ретируясь к выходу.

- Да ты чего, глупая, испужалась-то? Мужик это мой, Тимофеем зовут. Ти-мо-фей! - Марья показала на Тимоху.

- Ти-мо-пей… - повторила гостья.

- Ну, ладно уж, пускай будет Тимопей, - засмеялся Тимоха. - Садись, ешь, не боись меня. А это твой дитёнок, значит? Ух ты, какой славный! - он пощекотал мальчишке животик и уселся за стол.

Уходила Карлыгаш, вежливо попрощавшись с хозяевами землянки и унося в душе теплые чувства к приветившим её русским, которые живут почему-то не со всеми остальными, а отдельно, в норе, и так же бедно, как они с Жалгасом. Даже ещё беднее, потому что нет в их доме ни войлочного ковра на полу, ни узорчатых одеял, ни подушек. Есть только жесткая циновка, набитая травой, которую в самом углу заметила гостья. Ну ничего, это дело поправимое. В их с Жалгасом юрте скопилось достаточно пера от добытых птиц. Нужно только обрезать эти перья, очистить от жестких остьев и сделать подушки.

Так Марья подружилась с Ласточкой, а Тимофей с мужем её. Не особо много времени было у мужчин на совместные времяпровождения, а всё же успел казах научить Тимоху охотиться с ястребом на мелкую живность. Может, и пригодится когда — жизнь-то она такая, каким боком повернется к тебе, заранее не узнаешь!

Днём Марья с Тимофеем работали в поле — убирали поспевший урожай, готовили землю к посеву озимых. Никто с них этого не требовал. Разрешили рядом жить — и ладно. Сухарей давали, чтобы с голоду не померли. Однако не могли эти двое жить подаянием. Не по-людски как-то было сидеть на шее у казаков. У них ведь дел невпроворот — пикетом объезжать вверенные им территории, приглядывать за киргизцами, заготавливать себе на пропитание рыбу да дичь, хлеб сеять, за лошадьми смотреть. А всего-то народу станице — два десятка казаков да три казачки. Поди успей везде! Вот и старались Марья с Тимохой, кругом поспевали, хлеб свой с лихвой отрабатывали.

- Мужики, как есть мужики… - неприязненно ворчал, глядя на согнутые их спины, Митрий, тот самый хмурый бородач, что служил здесь с сыном.

- Поди, все мы из мужиков вышли, - усмехался Белокозов, объезжавший станичные поля.

- Ты, атаман, им ещё в станице жить позволь. Нахлебаемся с этими беглыми.

- Пущай ещё немного в норе поживут, потом позволю. Небось, дорожить лучше будут честью, им оказанной.

- Какие из них казаки? Как есть мужики покорные, бессловесные. Нету в них духа казачьего, вольного.

- Коли не потерпели притеснения от барина, сбежали, значит, не бессловесные. К тому же они порутчика, который их укрывал, под батогами не выдали. Да в них казачьего духу поболе, чем в том казаке, который кляузу на них в Уфу отправлял.

- Смотри, атаман, не ошибись… - отступился Митрий.

И вот пришла осень. Пока что тихая и ласковая, плакала дождями, мочила зазеленевшие в поле озимые, шуршала опадающими листьями.

Марья провела ладонью по животу, прислушалась к ощущениям — нет, рано пока, не дает дитё о себе знать. И только по своим, бабьим приметам знала она, что растет внутри неё плод любви их с Тимофеем грешной. Отчего же грешной? Разве от распутства и непотребства какого он, ребятёнок этот? От любви чистой и честной ведь! Не их вина, что не позволили им обвенчаться по-хорошему. Вот если бы покорилась она тогда, в поместье, пошла взбивать постелю гостю барскому, да понесла от него — тогда и был бы ребёнок во грехе зачатым. Пускай и выдали бы её потом замуж за кого-нибудь из дворни, всё равно во грехе.

Одежда к зиме теплая нужна. Обутка опять же — и ей, и Тимоше. Босиком по снегу не походишь. Где брать её… Видно, придется у станичных женщин просить обносков…

Залаяли вдали собаки, послышались голоса — кричит кто-то. Случилось, что ли чего? Выстрел…

Марья высунулась из мазанки, прислушалась — нет, затихло всё. Видно, казаки на охоту вышли. Скоро уже Тимофей вернуться должен. С самого утра на реке — ставит снасти на рыбу, выбирает добычу из старой морды*. Сегодня должен быть хороший улов — погода подходящая.

--------

* рыболовная снасть-ловушка

--------

Марья сняла с огня сковороду, поставила на стол. Хворосту в зиму много нужно будет, чтобы землянку отопить. Запасти бы его побольше, пока снег не выпал… Девушка задумалась, глядя на язычки пляшущего в печи огня.

Тимоха появился в землянке неожиданно:

- Марья! - хрипло сказал он, поправляя разорванный на плече старый кафтан.

- Что? Что такое?! Тимоша, кpoвь… Что с тобой?

- Собирайся! Атаман велел в станицу переходить. Хватит в норе обитать. Идём, лапушка, к людям.

Продолжение следует...