Главы из книги История башнёра Бурдалу

Лавенецкий
конец августа 1942 г.

                После начала лечения тяжёлого ранения в  одном из госпиталей Ленинграда,  Лавенецкого, в числе других, вывезли на Большую землю. Наконец стало ясно, что Володя потерял десять процентов зрения правого глаза (почти как его учитель) и после излечения был определён в танковые войска (по желанию) и по специальности «стрелок-радист». Так  что, после танковой учебки Володя прибыл к Санычу с «биографией», о которой никому ничего не говорил, даже медаль снял.
      Командир особо и не допрашивал – ближайший бой всё покажет, как и что не рассказывай о себе…   Перед отправкой  на фронт у  Лавенецкого было два дня свободного времени. Куда сходить в Ленинграде довоенном,  он хорошо знал, но в блокадном… Поразительно, но факт в городе работали Театр музыкальной комедии,  Большой симфонический оркестр Ленинградского радиокомитета, а, с октября 42-го года, как только стало чуть полегче, организовался городской Театр имени В.Ф. Комиссаржевской. Поговаривали, что работают даже кинотеатры! Но, туда ещё нужно было дойти, с раненой-то ногой. Голова уже почти не болела…

      Владимир, как мог, оттягивал посещение их квартиры, этого чудесного островка семьи, любви и тишины, которая когда-то была для него всем: и надёжной пристанью, и совершенной крепостью. Но, которая, с возрастом стала его тяготить. Оно и понятно – хотелось «свободы». Разговор уже зашёл о временном, переселении  (как бы на период сессии) в общагу на Филологический переулок, где «квартировали» студиозы филфака Ленинградского университета. Мама была просто убита сыновним предложением, а Лазарь, понимая, что сын вырос, начал «прокачивать проблему» среди «сильных мира сего», своих клиентов, ведь Вовка не был иногородним и права на койко-место не имел.

     С  того самого жуткого  дня, когда погибли мама и папа  Лавенецкий в квартире не был… Да и не до того было:  «Пепел Клааса стучал в его сердце»!
      В когда-то огромной, роскошно обставленной  барской мебелью  красного дерева, а теперь в двух комнатах коммуналки стояла страшная разруха. Деревянные панели, как и красные, под гобелен,  в золотых лилиях – символах королевской власти Франции обои были сожжены, как и фортепьяно, как и библиотека страшной осенью -  зимой 41-42 года.
 
     Только один Господь знал, во что обошлось  Лазарю Моисеевичу это «скромное обаяние» буржуазной обстановки. И только Он и  2-3 человека в Питере и  Москве знали и видели в отце семейства не  только выдающегося мастера «кройки и шитья», но и авторитетного эксперта по антиквариату. После гибели дочерей семья никого не взяла помогать, хотя многие мечтали… А  глава семейства начал разрабатывать новую для себя «тактику» бытия. Не без успеха!

     Соседей на их третьем этаже Лавенецкий не нашёл никого: везде двери настежь и  мерзость запустения внутри. Хрустя битым стеклом, бывший студент не стал заходить в детскую – слишком больно было видеть разруху и   … так пахло мамочкой… слабым запахом её духов…
      Откуда?
      По комнатам гулял сквозняк  и ни одного целого стекла…
      Владимир подошёл к декоративному  камину-сейфу вделанному в стену зала и долго возился с ключами, пока не вытащил на свет  Божий необыкновенной красоты блюдо, по виду соусник. Но, как оказалось, - не по назначению. Отец, перед тем как покинуть блокадный город, объяснил сыну, что это «заначка» для него, «на всякий пожарный случай». В «отступ» её не повезёшь – больно изящный и хрупкий соусник и страшно дорогой!

      И смеясь, поведал, как однажды мама Сара, не имея представления о второй «специальности» Лазаря,  накрыла гостям стол и к  «рыбе-фиш» поставила «соусник» с острой приправой «саламур».  А «соусник» оказался ночной вазой-горшком конца XVII века, о чём Лазарь Моисеевич составил «Историческую справку - сопроводительную записку», где, в частности поведал человечеству и семье, что «предмет сей называется «бурдалу» и являет собой  дамскую уточку  для отправления естественных потребностей.

     Поскольку уборной во французских дворцах 17–18 вв. служили «и широкие плотные портьеры, а также и угол под лестницей, и подоконник открытого окна», то предмет сей был самым гигиеничным вариантом.

    Это Бурдалу принадлежало очень богатым дворянам, возможно, императорской семье, которое изготавливалось из серебра, фарфора и других благородных материалов. Оно украшено богатой росписью и носилось в сундучке, сумочке или изящной муфте. Название дамской утке дали в честь иезуитского проповедника времён Людовика XIV: его проповеди были настолько длинными, что паства, слушая иезуитского проповедника,  больше «думала о спасении мочевого пузыря, чем о молитве» В конце записки папа приписал пару адресов, где его встретят, «как родного» и он сможет выгодно продать… соусницу. Желая закончить одним днем все манипуляции превращения товара в деньги, он, упаковав горшок, тронулся в дорогу, не надеясь, когда-нибудь вернуться назад.
      Увы, по адресам никого уже не было…

      Володя бездумно шел по любимому городу и не знал, что ему теперь делать. Но, почему-то точно знал, ощущал, что  он не одинок и любящие сердца его родителей и оттуда, из далекого-далека, откуда ещё никто и никогда не возвращался,  заботятся о нём, ведут по жизни, спасают – дают силы преодолеть беду и выжить!

     Пока шёл, вспомнил, как недавно  разыграл маму, которая сварив яйца вкрутую, естественно  вылила воду, на что сын странно среагировал, сетуя на то, что пропал такой наваристый яичный бульон. Уязвлённая пропажей такого ценного продукта  матушка серьёзно расстроилась – мужчины же веселились вовсю. Ну, какой бульон с варёных яиц?

         Было в этой подначке, что-то нехорошее. Будто ребёнка отхлестали…
Обнять бы её сейчас, прижать к  сердцу, просить прощения….  Это было совсем недавно. И навеки теперь «давно»… От безнадёги и отчаяния, невозможности исправить что либо, Лавенецкий… разрыдался. Странная это была картина: плачущий посреди проспекта, взрослый дядька-солдат. С медалью «За отвагу! на груди…