Калейдоскоп. О тех, кто выжил в 90-е. Этюд 29

Эта эпоха закончилась цифрой «9» в четвёртом знаке номера года – с добровольной отставкой Ельцина в новогоднюю ночь миллениума. А когда она началась десятью годами ранее, мы и представить не могли, что нас ожидает. Бесконечный сериал событий. Смертельный триллер-боевик. Психологический детектив и приключенческий блокбастер одновременно. В этом десятилетии для нас спрессовано так много событий, которые настолько необычны для нашей современной действительности, что многим трудно будет в них поверить. А тем не менее здесь не будет ни одного слова вымысла.
           Итак, начнём с 1990-го. Через год с небольшим страна станет совсем другой. Город наш поменяет название. Мы зарегистрируем два новых юрлица – торговый дом в форме товарищества и инвестиционную компанию в форме акционерного общества со стопроцентным иностранным капиталом. Номинально американским, а по сути – нашим, что ни наесть русским.
           Для древних китайцев Земля представлялась квадратной и плоской. Сверху она была накрыта полусферой неба. По горизонту получался круг, вписанный в квадрат. Всё, что было внутри круга под куполом – это и был Китай. Поэтому они и называли его Поднебесная. А всё, что не поместилось под купол – был весь остальной мир. И он был для них не более интересен, чем задворки, окраины, захолустье.
           Похожая история и с современными американцами. Для них настолько «Америка превыше всего», что всё остальное имеет право на существование ровно постольку, поскольку оно полезно для Америки. Но в начале девяностых мы этого не понимали. Наивно полагая, что раз уж мы ещё недавно были врагами, но равными, то почему бы теперь нам не быть такими же равными друзьями?
           Ранней весной 1992-го года мы переехали в новый просторный офис нашей инвесткомпании на улице Хлопина, где на каждом рабочем столе стояла подставочка с отлитой из металла эмблемой нашей фирмы и двумя флажками – российским и американским. Организация наша была учреждена всего лишь три месяца назад. И, как и все совместные предприятия нашего города, зарегистрирована она была в Комитете по внешнеэкономическим связям Правительства Санкт-Петербурга. А на титульном листе Устава рядом с моей подписью стояла собственноручная подпись председателя этого комитета. Кто из нас мог предположить тогда, что путёвку в жизнь нам выписал лично самый выдающийся государственный деятель за всю историю нашей славной державы?
           Предыдущий год был знаковым – годом распада СССР. Но и годом рождения новой России. Он был и временем развала всей нашей экономической системы. Страх возврата к коммунистическому застою был так велик, что кажется будто, страну разваливали намеренно. Чтобы при всём желании восстанавливать СССР было уже не из чего. Это сейчас мы все ностальгируем немного по тем чудным временам, когда дети приходили домой только переночевать и никто особо не беспокоился за них. Против ГКЧП выступила вся страна как один человек. Я отлично помню, как мой отец – обычный электромеханик – несколько ночей провёл на баррикадах, возведённых простыми москвичами у Белого дома, окружённого танками.
           Основную нагрузку по набору персонала в новую компанию взяли на себя Саша Колемесин и Миша Грибин. Оба они были ключевыми сотрудниками нашего торгового дома. Но такое важное дело мы с Владом не могли доверить кому попало. Ведь сами мы тогда ещё не вернулись из штатов. На каждую вакансию ими были рассмотрены десятки кандидатур и были отобраны сливки, элита, будущие звёзды своей профессии.
           - Какой у вас в детстве был самый любимый мультфильм? – услышал я вопрос Колемесина на одном из последних собеседований, которое застал. Задан он был претендентке, закончившей школу с золотой медалью и с красным дипломом университет. Я был несколько озадачен такой свободой мышления. Ведь тогда
Илон Маск был ещё маленьким мальчиком. И других оригиналов кроме Шуры Колемесина в мире ещё не было.
           Одним из первых новых направлений нашей работы стало заключение договоров доверительного управления активами. Для краткости мы называли их договорами траста. Интернет-пространства ещё не существовало. Рекламу мы давали в основном в печатных изданиях и на немногочисленных ТВ-каналах. После рекламного шторма «МММ» и ему подобных наша реклама смотрелась бы скромно. Но шторм этот ещё не разбушевался и наш «ветер» был вполне ощутим.
           Со всей страны к нам приезжали желающие заключить договор и перечислить нам более или менее существенную сумму в управление. Процент мы гарантировали фиксированный и достаточно высокий. Но обязательства выполняли без особого напряжения. Все средства мы сразу же конвертировали в доллары, а курс в тот год рос стремительно. Часть денег мы пускали в свой собственный торговый оборот и этот вид операций обеспечивал высокую рентабельность благодаря в том числе и льготам, которые мы имели как "иностранный инвестор".
           Каждый раз, когда нам надо было приобрести валюту для нашего импортного контракта, я ездил в Таллин с нашим коммерческим директором Сашей Колемесиным. Там находилась единственная тогда площадка, где валютные торги проводились на регулярной основе – еженедельно по субботам. Формально Эстония была уже иностранным государством. А по существу ничего ещё измениться не успело. Так же, как и раньше поздно вечером мы выезжали с Балтийского вокзала обычным «советским» поездом и рано утром выходили в нашем тогда ещё любимом городе не обременённые ни таможенными, ни пограничными формальностями.
           Валюту в нужном объёме мы покупали практически всегда, не слишком печалясь о том, что за доллар каждый раз приходилось платить намного больше, чем в предыдущий раз. Многие тушевались и пасовали. Но мы были уверены, что через неделю и этот курс покажется нам просто замечательным. После торгов у нас было достаточно времени до вечернего поезда. И его надо было употребить если не с пользой, то хотя бы с удовольствием. И мы с Шурой закатывались в какую-нибудь «Лисью нору» и там праздновали удачную командировку.
           Мощный интеллект Александра имел особенность, войдя в соприкосновение с большим количеством алкоголя, сильно притормаживать. Словно эти две объективные сущности находились в некоем неразрешимом противоречии и между ними возникала мощная сила трения. Проще говоря, стакан виски, заброшенный «за воротник» был аналогом команды «Вольно! Отдыхать!» для его мыслительного процесса. Степень отдыха последнего порой получалась весьма глубокой.
           Возвращаясь на поезде из очередной поездки, мы мирно спали с ним в одном купе на верхних полках. Проснувшись среди ночи, я увидел в тусклом свете дежурной лампы, что напротив меня лежит совсем другой человек. Парень примерно нашего возраста, но не мой коммерческий директор. Я удивился: как такое могло произойти? Спустился вниз. Вышел в коридор. Сразу увидел Сашу, сидящего сиротливо на откидном сиденье и пытающегося дремать в совсем не подходящей для этого занятия позе.
          Выяснилось следующее. Александр вышел в туалет и как раз в это время поезд сделал остановку на каком-то полустанке. На маленьких промежуточных станциях тогда не было полной информации о том, кто и где сойдёт и какое место освободиться. Билеты на них продавали без мест. Просто нужно найти любое свободное и его можно было занимать. Этот пассажир не нашёл другого свободного места в вагоне, а спать очень хотелось. Вот он и занял застеленную и тёплую ещё постель. А Шура не помнил номера своего купе. Он несколько раз прошёлся по вагону, но все купе одинаково заняты. Какое же его? Ситуация безвыходная. Я его выручил в тот раз, стащив за ноги незваного гостя.
          Когда сумма договора траста была сколько-нибудь существенной, инвесторы обычно приезжали к нам в офис даже из дальних городов для личного знакомства, обсуждения деталей и подписания бумаг. Часто бывало и такое, что обсуждений и переговоров было много, но до заключения сделки не доходило. Я привык к тому, что если идут переговоры о какой-то крупной сумме, то это вовсе не означает, что она поступит в наше управление. Когда осенью начались переговоры по очень крупной сделке, я не особенно верил, что всё «срастётся». Речь шла о такой значительной цифре, что это было бы «too good to be truth». Каково же было моё удивление, когда наш главбух Сергей Калошин сообщил мне, что на наш расчётный счёт зачислено семьсот шестьдесят три миллиона рублей.
          Возникает естественный вопрос: а сколько это «на наши»? Может и не так много? Скажу для простоты понимания, что приблизительно эквивалентно такой же сумме сегодня, тридцать лет спустя. В тот год в стране бушевала история с «чеченскими авизо». Размер поступивших денег смущал меня, и мы попросили банк дополнительно проверить подлинность перевода. Получили устные заверения, что с проводкой всё нормально, всё проверено. Но были обстоятельства, которые не давали мне покоя. Условием инвестора было то, что только половину суммы они отдают нам в управление. Вторую половину после конвертации мы должны пустить на оплату их собственного импортного контракта. Все средства должны пройти через их счёт в берлинском отделении Дойче-банка и только оттуда «наша» часть будет переведена на наш счёт в нью-йоркский Ситибанк. Кроме того, средства поступили к нам из небольшого кооперативного банка города Махачкала. Я попросил у менеджера нашего банка дать нам письменное подтверждение, что проверка подлинности перевода ими произведена. И мы такое подтверждение получили.
Ввиду значительности суммы, конвертацию и переводы в Берлин производили частями.
          А через несколько дней в нашем банке началась паника. Пожалуй даже, состояние близкое к истерике: эта сумма поступила к ним по фальшивой авизовке. Наших банкиров понять можно – именно они по тогдашним правилам должны отвечать перед центробанком за украденные средства. Все неотправленные в Берлин деньги мы сразу же вернули. Даже те, что были уже в пути. Стали связываться с немцами. Выяснились странные вещи. В то время даже переводы внутри страны зачислялись на счёт в лучшем случае через день-два после поступления их на корсчёт финансового учреждения. А для валютных – нормой было и три-четыре дня и даже неделя. А средства с берлинского счёта наших контрагентов уходили в течение считанных минут. И это был нонсенс. Никто не смог объяснить почему. Деньги пропали безвозвратно.
          Много жёстких бесед провели мы со службой безопасности нашей финансовой организации и с её руководством. На первый взгляд кажется, что мы могли ответить: «идите лесом». Или долго и упорно решать вопросы в суде. Но банк был надёжный, солидный и у нас с ним были очень хорошие отношения.  Порешили, что мы в течение года будем частями возвращать недостающую сумму из наших собственных доходов. Так всё и произошло.
          Во время чубайсовской приватизации сумма всех эмитированных ваучеров составляла полтора триллиона рублей. По десять тысяч на каждого гражданина страны. И это было приблизительно эквивалентно стоимости всех предприятий в экономике. По поддельным авизо в короткий период было украдено почти столько же! Это обрушило рубль и обесценило сбережения людей, которые копили их всю жизнь. Никто не ищет виноватых. Потому, что это невозможно было бы провернуть без прямого участия высшего руководства центробанка и страны. Это можно понять. Но почему людей, которых обобрали, почему их наследников это нисколько не интересует? Это понять трудно. На Чубайса злиться легче. Просто он более материален.
          Начало лета 1993-го года. Ко мне в Ленинград приехал из Москвы мой брат Егор со своим другом-бизнесменом с громкой фамилией Романов. Громкой она была не только потому, что триста с лишним лет на троне в нашем городе восседали представители одноимённой династии, но ещё и потому, что и в советские времена долгое время властителем Ленинграда был коммунист именно с этой фамилией.
          Даже анекдот был на эту тему. Возвращается в Америку из поездки в Ленинград эмигрант. Старые дворяне с ностальгией его расспрашивают, как и что. Как, мол, Невский теперь называется? Так и называется. А Елисеевский магазин что, стоит? Стоит. Да ну? Ты скажи ещё, что там Романов правит…  И было немного смешно, потому что правил тогда член Политбюро ЦК КПСС Григорий Романов.
          Поселил москвичей я в захудалую гостиницу Академии Наук, больше похожую на общежитие. Мне это было удобно так как находилась она через три дома от нашего офиса. А гостям тоже неплохо. Ибо расположена она была рядом с метро Удельная. Главным неудобством было отсутствие телефонов в номерах. Связь только через телефонный аппарат администратора в холле. И хотя наши приезжие жили на первом этаже, но строгие представительницы «индустрии гостеприимства» нас не баловали и отказывались звать вызываемого абонента к телефону, если мы им звонили. Любые попытки они пресекали столь решительно, что желания пробовать ещё раз не оставалось. Каково же было моё изумление, когда воскресным утром в номер ворвалась взъерошенная дежурная с ресэпшена и взволнованно спросила:
          - Кто из вас Романов?
          - Ну, я – удивлённо признался наш приятель. – А что случилось?
          - Скорей! Скорей! Вас Черномырдин к телефону!
          Мы были так удивлены, что вместе бросились в сторону аппарата. Всё стало ясно, когда я услышал в трубке бархатный баритон, нисходящий до баса в нижней части интонационной амплитуды – неповторимый тембр голоса Саши Колемесина. Свежеиспечённый выпускник английского отделения филфака, он обладал ярким и раскованным интеллектом. Так что решение представиться Премьер-министром вместо долгих уговоров, было вполне в его духе. А чувство юмора у него было настолько естественным и самодостаточным, что казалось, - живёт оно какой-то своей независимой жизнью, используя своего носителя исключительно в целях собственной самореализации. Распоряжение позвать товарища Романова к телефону он отдал таким властным голосом, что у женщины едва не подкосились ноги.
          Теперь все были в сборе. Договорились о месте встречи в центре, где Романов должен был подписать крупный контракт на поставку партии иностранной электроники, после чего нас ждал затяжной кутёж в одном из тогда ещё немногочисленных ресторанов. Контракт был подписан. Кутёж был проведён на высшем уровне. Но, как часто бывало в те времена, – что-то пошло не так. Через месяц после предоплаты по контракту, сделанной за счёт взятого в банке кредита, сроки поставки прошли, а романовский контрагент перестал выходить на связь. Стало ясно, что нашего приятеля «кинули».
          Разыскать жулика удалось только при помощи «сыщиков» из бандитского Петербурга. Теперь дело оставалось за малым – на стрелке должно быть принято взвешенное и справедливое решение.
          Бандитское сообщество возникло недавно. Образовалось оно стихийно и жило по законам, напоминающим законы дикой природы – суровые, но справедливые. Дворовая шпана сбивалась в бригады или вливалась в действующие сообщества из желания жить хорошо, как минимум не хуже других. Мало кто из них ощущал себя уголовником-рецидивистом. Большинство просто хотело быть крутыми парнями.
          Вердикты часто выносились справедливые. Бывали и сложные случаи. Но в ситуации с Романовым всё вроде просто и понятно: должен – отдай.
          Братва жила тогда по своим понятиям о справедливости и мало думала о том, что существует параллельный мир старых уголовников – воров. Мир более сложный. Со своими традициями и сложными правилами. Каково же было наше удивление, когда самая мощная в городе группировка, которая представляла интересы нашего москвича не смогла ничего сделать для его защиты. Оппонент пришёл на стрелку с ворами. Он заявил, что он профессиональный «кидала». Такой род обмана – это его воровская специализация. Никто не может лишать вора права заниматься своим ремеслом. Воры в преступном мире – высшее сословие. Романов был признан «терпилой». Никто сделать ничего не смог. Потому что времена, когда «нормальные пацаны» станут полноправными хозяевами города ещё не наступили.
          Новый 1994-й год мы встретили как всегда все вместе и очень весело. Многие из нас были давно женаты – в сущности взрослые и семейные люди. Но никто из нас даже близко не чувствовал себя взрослым. А наша команда была для нас главной в тогдашней жизни большой семьёй. Мы и представить тогда не могли какой трудный для нас год мы сейчас встречаем.
          Незадолго до Нового Года было завершено формирование нового силового ведомства - Федеральной Службы Налоговой Полиции. Возникла интереснейшая организация. Почти неограниченные возможности: собственные следственные органы, аппарат бесконтрольной прослушки и слежки. Право возбуждать уголовные дела и право их расследовать. Но главное – они были на полной самоокупаемости!  Что-то вроде мега корпорации. Свыше двадцати тысяч высокооплачиваемых сотрудников, а денег на их содержание хочешь-не хочешь, а надо зарабатывать самим.
          Всё руководство нового ведомства состояло из бывших чекистов, которые бывшими, как известно, не бывают. В нашем городе главой департамента был назначен генерал ФСБ Георгий Полтавченко, а все заместители у него были как правило в чине полковника. Но это всё мне только предстоит узнать. Впрочем, очень скоро.
          Весенним утром сразу после начала рабочего дня в офис нашей финансово-инвестиционной компании вломились человек двадцать вооруженных людей. Будь они омоновцами, нас всех бы положили на пол лицом вниз. Но специалисты из «конторы» всегда отличались интеллигентностью. Собрали всех сотрудников в одной комнате и начали обыск. Для начала вывезли все компьютеры. Потом стали грузить в мешки и коробки бумаги и документы. Всех поочерёдно вызывали на допрос в отдельный кабинет. Только меня допрашивали на моем собственном рабочем месте. Целый день до самого позднего вечера.
          Что они могли узнать от меня? Ведь в том, чем мы занимались никто из них даже близко не разбирался. А занимались мы вот чем. Со всей страны по договорам доверительного управления нам перечислялись денежные средства. Мы конвертировали их в валюту и вкладывали в самые разнообразные активы за рубежом. В акции растущих компаний, во фьючерсы на сырьё, в недвижимость. Мы работали на многих международных биржах по всему миру. Большинство законов ещё не было написано. Главным был принцип – разрешено всё, что не запрещено. А это не было запрещено, а значит работали мы совершенно законно.
          Конъюнктура была благоприятная – рубль стремительно обесценивался. Дорожали любые активы. Процентный доход нашим вкладчикам мы гарантировали высокий, но не заоблачный. Мы обеспечивали его без сверх усилий. Ажиотаж на билетики «МММ» ещё только начинался. У нас же не было никакого ажиотажа. Вкладчиков у нас было в тысячи раз меньше. Но и процент наш был несравнимо ниже. Выплачивали мы его из реальных доходов. Рекламу нашу сравнить также было нельзя. Хотя и была она очень-очень нескромной.
          Именно эта «нескромность» и сыграла с нами злую шутку. Когда руководство Налоговой Полиции РФ собралось на своё первое совещание, посвящённое вопросам «Что делать?» и "Кто виноват?", то постановили: составить список из ста наиболее активно работающих организаций страны. Поскольку не ошибается только тот, кто ничего не делает, следовательно те, кто делает больше других, соответственно и ошибаются чаще. Где брать информацию для составления списка? Конечно, в рекламе, где же ещё? Мы оказались в этом перечне на первом месте. Так как составлен он был в алфавитном порядке. Из-за первых слов в нашем названии – «Американо-Российский…».
          У вас может возникнуть вопрос: откуда я всё это знаю? Ответ бесхитростно-простой. Нашу собственную Службу безопасности составляли тогда два молодых отставных подполковника ФСБ – Сергей Вильчинский и Владимир Поломарчук. Два интеллектуала и профессионала. Два порядочнейших и интереснейших человека. Много историй, услышанных мною от них, хотелось бы вспомнить, но это уже для других книг. Они лично знали всех руководителей питерского департамента и со многими были дружны. Но ни о каком коррупционном «воздействии» и речи быть не могло. Их служебная этика и безупречная честность их коллег по другую сторону баррикад не позволяли даже надеяться на это. И всё-таки их участие сыграло огромную роль для меня. Просто в тех случаях, когда «За» и «Против» в глазах следователя полностью уравновешивали друг друга и он затруднялся к чему же склониться, он часто склонялся «в мою пользу» только потому, что на допрос я пришёл с ними, с людьми не чужими для него и мнению которых он доверяет.
          Месяцами я проводил целые дни в коридорах здания бывшего института «Экран» на 1-й Советской улице в ожидании вызова в кабинет. Выйти из здания было нельзя без особой отметки в пропуске. А ставили мне её как правило только вечером, когда следователю и самому уже надо было идти домой. Но пока ещё идёт самый первый допрос в моём кабинете.
          В тот день обыски проходили одновременно и в офисе нашего торгового дома в Крапивном переулке и на складах. Служба работала чётко. На допросе я держался уверенно. Мне даже в голову не приходило, что нечто противозаконное может внезапно всплыть или выясниться. Мы не платили ввозные пошлины на партии импортируемого товара. Но мы имели право на это. Мы не платили налог на прибыль. Но мы были освобождены от него. Меня подстерегала только одна опасность и хранилась она у меня в сейфе.
          На требование открыть сейф я ответил, что не могу. Ключи забыл дома. А ключи лежали у меня в кармане брюк и слегка выпирали через тонкую шерстяную ткань костюма. Неужели они этого не видят? Они могли обыскать меня. Но почему-то не обыскали. Они могла взломать сейф. Но не стали «заморачиваться». Уверенность в себе переполняла их. Просто опечатали дверцу пластилином и ниткой, поставили оттиски специальной печати. Велели завтра принести ключи. Я пообещал.
          А в сейфе у меня лежали… пистолет и граната. Нет, я не собирался грабить банк или отстреливаться от кого-то. Просто однажды наш водитель Володя Живолун принёс и показал мне красивую игрушку – итальянский пистолет «Беретта» 1937-го года. Мне стоило один раз разобрать и собрать его и я в него влюбился. На это и был его расчёт – я купил его за хорошенькую по тем временам сумму. Да ещё и сам уговаривал Володю продать его мне. В этом ему помог его замечательный бичёвский талант. Зачем он мне был нужен, ведь к нему и патронов-то не достать? А чёрт его знает? Понравился и всё. А граната? Другой наш приятель Владимир привёз из поездки в Чечню коробку консервных банок без этикеток и маркировок.  Подарил каждому по одной и сказал, что внутри каждой банки находится противопехотная граната. Я положил и её в сейф, не понимая, зачем она мне. Но не выбрасывать же? И вот – приехали.
          Когда поздно вечером все следователи ушли, я взял в руки бритвенное лезвие и, не слишком заботясь о том, чтобы не повредить оттиск, срезал одну из печатей. Достал банку и пистолет. Положил в пластиковый пакет и пошёл искать ближайший мусорный бак. Как назло, его нигде не было. Прошел по Гжатской до улицы Фаворского, перешёл Гражданский проспект. Наконец-то жилые дома. Здесь обязательно должно быть то, что мне нужно. Вот и долгожданный бак. Но почему здесь так ярко всё освещено? О, боже! Я стою прямо перед двухэтажным зданием РУВД! Сердце ёкнуло. Захотелось броситься бежать. Трясущейся от волнения рукой я бросил небрежно пакет в мусорку и пошёл восвояси. Запас нервных сил в этот день был исчерпан.
          Всё обошлось с печатью. В сейфе ничего не нашли. В документах и в компьютерах ожидаемо также. Даже медведь, когда разоряет пчелиный улей в лесу, забирает не весь мёд. Пусть пчёлы выживут, а не умрут от голода. Тогда через год он снова придёт сюда полакомиться. Но наши полицейские так не думали. Погибли все фирмы из «нашего» списка. И нам пришлось начинать все сначала. А лично я получил такую прививку от «нескромности», что до сих пор меня не найти ни в рекламе, ни даже в социальных сетях.
          Как-то осенью того года меня «забыли» в коридоре. Весь день на допрос не вызывали и после окончания рабочего дня пропуск на выход не отметили. Да и сами домой не уходили вроде. Стою в тёмном коридоре, смотрю в окно на ёлки перед входом. Вдруг мимо меня проходит полковник Молотков – заместитель по хозяйственной части и мой уже добрый знакомый.
          - В чем дело-то? – спрашиваю.
          - Ах, вы ещё здесь? А у нас Алексей Седов генерала получил. Вот мы сейчас и отмечаем. Давайте ваш пропуск. Сейчас я всё сделаю.
          - Поздравьте его от меня. – произнес я мысленно. Конечно мысленно. Ведь Алексей Георгиевич птица такого полёта, что обо мне и не слышал.
          Да, трудным для нас выдался тот год. Мы почти полностью свернули бизнес в Штатах. Но жизнь шла своим чередом, и мы цеплялись за неё из последних сил. На следующий день после первого обыска мы сняли квартиру на площади Мужества. Сделать это тогда в течение одного дня было делом почти невозможным. Но нам повезло. Хозяева уезжали до осени и им тоже нужно было найти съёмщика очень срочно. А квартира была заставлена цветами и прочей растительностью гуще, чем оранжерея в ботаническом саду. Никто не соглашался обременять себя условием в ежедневном режиме поливать несколько сотен растений. Нам пришлось на это пойти. Мы вывезли туда остатки бухгалтерии и прочих документов, которые удалось спасти и сполна окунулись в романтику конспиративной жизни, «обрезания» хвостов слежки и общения на собственном закодированном языке. И если на вопрос: «Где Буренина?», я слышал ответ: «Цветы поливает», то мне было понятно, что главбуху торгового дома срочно понадобились какие-то документы и она поехала их искать на секретной квартире.
          К концу года жизнь стала возвращаться в привычное русло. В просторном офисе торгового дома снова шла бойкая торговля. Ассортимент был широкий: фотоаппараты и даже телевизоры под нашей собственной торговой маркой, множество разной электроники известных брендов, обувь, продукты питания. Но – вишенкой на торте – линейка ликёров самых разных вкусов от вишнёвого до «амаретто». У нескольких восточно-европейских заводов мы полностью выкупали всю их продукцию. Шоу-рум был уставлен бесчисленным множеством красивых бутылок. Вдоль стен образцы стояли прямо в коробках.
          Покупатели высиживали длинную очередь в приёмной, чтобы за специальным столом, слушая завораживающий тембр голоса коммерческого директора, дегустировать с ним из серебряных рюмочек один за другим сорта ликёра пока не перепробуют все.
          Каково же было искушение рядовых сотрудников коммерческой службы, которым это было запрещено! Их начальник не раз пробовал заступиться за подчинённых. Но я стоял как скала: никто не будет пить на работе в рабочее время! Ну, кроме коммерческого директора, само собой.
          Но натиск не ослабевал. Если нельзя в рабочее время, то начиная с восемнадцати ноль-ноль должно быть можно? Деваться некуда. Можно – говорю. Начались ежедневные застолья допоздна. Прошло совсем немного времени и снова осторожный «наезд»: - Пятница сегодня. Особенный день – короткий. А значит – можно в пять? Что тут скажешь – день действительно короткий. А значит – можно в пять. И фраза «Пятница – пять!» стала всеобщим девизом. Она повторялась как заклинание бесчисленное множество раз. Так много, что позабылось со временем значение причины её появления. И когда я впервые услышал: А как насчёт «Четверг – четыре»? - я вздрогнул. Но не поддался. Таким образом далеко все могло бы зайти.
          Странные наступили времена. И, хотя честных людей было большинство, жуликоватое меньшинство выступило на сцену на всех уровнях и во всех сферах жизни. Бороться с ним было невозможно. Ведь главный коррупционер сидел на самом верху. В обиход повсеместно вошло слово «Семья». В интересах этой «Семьи» государство разворовывалось масштабно и системно. Многие льготы были отменены. В том числе и наши таможенные льготы. Но лишь затем, чтобы законодательно ввести другие. Пишу об этом не от досады, что мы пострадали при этом.  Нас это очень мало затронуло. Право беспошлинного ввоза товаров в страну передали «Национальному Фонду Спорта», а потом и «Афганвету». Сами они ничего не импортировали, разумеется. Просто за право получить их печать на документах надо было заплатить один-два процента от стоимости ввозимого товара. Для нас заплатить один процент вместо двадцати – было практически незаметно. А государство недополучало сотни миллиардов рублей. Понимаю ли я, что мы не были при этом «белыми и пушистыми»? С точки зрения закона все были чисты. Но с моральной точки зрения – мы были соучастниками этого процесса. Но пишу я это не для того, чтобы посыпать голову пеплом. И не для того, чтобы выставить себя в лучшем, чем есть свете. Просто – что было, то было.
          А дальше становилось только хуже. В стране не хватало денег. Наступил кризис ликвидности. На большинстве предприятий не выплачивалась заработная плата. Бездарный руководитель от безысходности доверился горстке олигархов. Правительство находилось в непрерывном противостоянии с Государственной Думой, где первую скрипку играли коммунисты. И было непонятно, которое из зол меньшее.
          Силовые структуры были не просто развалены. Они полностью разложились и деградировали. Они срослись с криминалом до такой степени, что их стоило опасаться больше, чем бандитов. И уж, конечно, никто не надеялся на их помощь и защиту.
          В нашем городе убийства стали явлением ежедневным и повсеместным. Убивали в основном предпринимателей. И не обязательно крупных. Расстреливали среди бела дня на глазах у множества людей. Одного моего знакомого застрелили в присутствии ребёнка, которого он утром заводил в детский сад. Беспредел не знал пределов. Днем по Невскому проспекту по встречной полосе ехал мерседес. Водитель, высунув руку с пистолетом в окно, громко сигналил. Встречный поток машин должен был уступить дорогу, рискуя в противном случае получить пулю.
          Знаковых персон убивали изощрённо. Маневича расстреляли на перекрёстке Невского и Рубинштейна. А одного известного бизнесмена, едущего в бронированном джипе с конвоем вооружённой охраны, расстреляли из гранатомёта с катера, когда кортеж остановился на светофоре на набережной Васильевского острова. Причём первый снаряд попал точно в стойку между передней и задней дверью. Стойка лопнула, но отразила врыв. Но вторая мина попала в это же самое место и взорвалась уже в салоне автомобиля. Как возможно выстрелить с такой точностью с качающегося на невских волнах катера? Если бы мы увидели это на экране, мы бы сказали, что такое возможно только в кино. Но это было в жизни. В нашем городе.
          «Зачем писать об этом?» – спросите вы. Противно, да и не совсем правдоподобно. А разве честно было бы просто взять и забыть? Словно никогда ничего подобного не было в нашей жизни.
          Потом была деноминация. Убрали с денег «лишние» нули. И пирамида ГКО. Государство создало классическую пирамиду по лекалам «МММ». Гигантские проценты по уже выпущенным облигациям, погашались за счёт новых займов. И так – по нарастающей. А процентный доход продолжал расти. Позже выяснится, что многие члены правительства играли в эту беспроигрышную для них «рулетку». И лично Чубайс, который был тогда руководителем Администрации Президента. В конце концов доходность стала такой, что никакой бизнес не мог обеспечить сравнимой рентабельности. И бедные, и богатые в меру своих возможностей подсели на эту иглу. Мы тоже значительную часть своих оборотных средств переложили в этот «актив».
          К лету 1998-го года стало понятно, что добром это кончиться не может. Пора «делать ноги».  Но как заставить себя это сделать прямо сейчас, если доход в сотни процентов годовых выплачивается еженедельно и исправно? В августе я почти смог заставить себя принять волевое решение. Но Ельцин выступил с заявлением, что никакого дефолта и девальвации не будет. И что он скорее положит свою правую руку под поезд, чем позволит это сделать. Вся страна ему поверила. А ровно через три дня был объявлен дефолт.
          Номинально это был технический дефолт. Деньги были не «аннулированы», а просто временно заморожены. Но, как оказалось, навсегда. Для всех. Почти для всех. Через несколько месяцев все держатели облигаций получили ультиматум: все, кто добровольно откажется от прав на девяносто процентов своих средств, оставшиеся десять процентов получат живыми деньгами. Остальным не светит ничего. Установили для принятия решения сжатые сроки. Мы отказались от подписания бумаг. Нам сообщили, чтобы мы попрощались со своими денежками. Мы предъявили судебный иск к Российской Федерации. Это было необычно – впервые нам пришлось судиться сразу со всем своим любимым государством. Мы проиграли. Мотивировка суда была такова, что по Гражданскому кодексу решения государственных органов относятся к форс-мажорным обстоятельствам. А дефолт был объявлен постановлением Правительства.
          Через несколько месяцев к нам снова обратились из минфина с тем же предложением, но мы снова отказались. И так продолжалось раз за разом и мы проигрывали один суд за другим, взбираясь всё выше и выше по лесенке судебных инстанций. Зачем мы это делали? Кто его знает! В следующем году мне исполнилось сорок, а я всё ещё руководствовался чисто мальчишескими мотивами. Но настанет день, когда мы выиграем суд. Это будет уже Конституционный Суд. Выше него ничего уже нет. Это будет уже двухтысячный год. Победителей будет всего два. Один из них - мы. Мы получим все свои деньги сполна. Пусть они и будут уже изрядно «похудевшими» из-за инфляции.