Кнут Гамсун. Царица Савская, 2 глава

2 глава

Но этим всё не кончилось, четыре года спустя она появляется вновь передо мной, вот не более недели тому назад.
Я еду из Копенгагена в Мальмё, я должен там навестить одного человека, этот человек ждёт меня, — я рассказываю всё так, как оно было. Я оставил свои вещи в гостинице Крамера, и мне там приготовили комнату; затем я выхожу, чтобы встретиться с человеком, который ожидает меня, но прежде я хочу прогуляться по направлению к железной дороге, чтобы собраться с мыслями. Тут я встречаю человека, с которым пускаюсь в разговор, я стою и как раз говорю что-то этому человеку, когда я вдруг вижу лицо в поезде, который вот-вот должен отправиться, и лицо это обращается ко мне, два глаза разглядывают меня, — боже мой, это Царица Савская!
Я тотчас же вскакиваю в поезд, и через несколько секунд мы отъезжаем.
Да, это судьба. То, что я стою тут и по прошествии четырёх лет вновь вижу её и вскакиваю в отправляющийся поезд, в то время как багаж мой остаётся в гостинице, это судьба; от неё не уйдёшь. Кстати, я оставил и пальто, у меня действительно была только дорожная сумка через плечо; и в таком виде я сел в поезд.
Я осматриваюсь, я попал в купе первого класса, на сиденьях — несколько пассажиров. Хорошо, я сажусь рядом с ними и устраиваюсь с сигарой и книгой. Куда повлечёт меня судьба? Я поеду туда, куда едет Царица Савская, всё дело в том, чтобы уследить за ней; где она сойдёт, там сойду и я, моей единственной задачей будет встретиться с ней. Когда вошёл кондуктор и спросил у меня билет, билета у меня не было.
Но куда же я еду?
Этого я точно не знал, но…
Да, тогда мне надо заплатить до Арлефа с доплатой лишних сорока эре. В Арлефе я должен взять билет дальше.
Я поступил, как сказал кондуктор, и с радостью отдал доплату.
В Арлефе я взял билет до Лунда: быть может, Царица Савская едет в Лунд в гости, я не буду терять её из вида.
Но в Лунде она не вышла.
Теперь мне снова пришлось заплатить кондуктору до Лаккалэнга и ещё сорок эре сверх того — всего уже восемьдесят. В Лаккалэнге я взял билет сразу до Хесслехольма, чтобы быть уверенным, после чего уселся, испытывая нервное чувство от этого сложного путешествия. Меня раздражала и болтовня других пассажиров; какое мне, во имя Божие, дело до того, что в Гамбурге разразилась эпидемия ящура? Мои спутники были, очевидно, сельскими жителями, простыми шведскими скототорговцами, в течение двух с половиной часов они не говорили ни о чём, кроме ящура в Гамбурге. Да, это было действительно необычайно интересно! И кроме того — разве меня не ждёт в Мальмё этот человек? Ладно, пусть ждёт!
Но Царица Савская не вышла и в Хесслехольме.
Тут я прихожу в бешенство, я плачу кондуктору до Балингслефа, опять с доплатой сорока эре — итого одна крона и двадцать эре, и, сцепив зубы, беру в Балингслефе билет прямо до Стокгольма. Это стоило мне сто восемнадцать крон наличными, чёрт меня побери, если не так! Но было ясно, что Царица Савская едет теперь в Стокгольм, — так же как в прошлый раз, четыре года назад.
Мы едем час за часом, я слежу за ней на каждой станции, но она не выходит. Я вижу её в окне купе, и она внимательно наблюдает за мной; ах, она не утратила своих чувств ко мне, это я видел ясно. Но она была немного смущена и опускала глаза, когда я проходил мимо окна. Я не поклонился ей, я каждый раз забывал это сделать; если бы она не сидела взаперти в этом ящике — дамском купе, я бы, конечно, давно подошёл к ней, напомнил бы о нашем старом знакомстве, о том, что я, прямо скажем, спал однажды в её постели, Я бы порадовал её тем, что спал отлично, до девяти часов. Как она похорошела за эти четыре года, теперь она была ещё больше, чем прежде, Царицей и Женщиной,
И час проходил за часом, и ничего не случилось, кроме того, что около пяти мы переехали корову; мы слышали, как захрустели кости, и остановились на минутку, чтобы осмотреть рельсы, а потом снова поехали. Мои два спутника принялись теперь обсуждать пароходное сообщение на Эресунде, и это опять было чрезвычайно интересно. Как я страдал, как страдал! — И как — разве тот человек в Мальмё…
К чёрту человека из Мальмё!
Дальше, всё дальше, мы проезжаем Эльмхульт, Лиаторп, Висланду. В Висланде Царица Савская выходит, и я ни на минуту не спускаю с неё глаз; ах так, она возвращается. Хорошо, мы едем дальше
Таким образом мы доезжаем до Альфвесты, здесь пересадка на Кальмар.
Тут Царица Савская опять выходит; я стою и смотрю, но на этот раз она переходит в поезд на Кальмар. К этому я не подготовлен, я крайне удивлён и не успеваю ничего предпринять до последнего момента. Сломя голову влетаю в кальмарский поезд, он трогается.
В купе один-единственный человек, он даже не поднимает глаз, он читает. Я бросаюсь на сиденье, я тоже читаю. Спустя несколько минут я слышу:
— Билет!
Это новый кондуктор.
— Билет, хорошо! — говорю я и протягиваю ему свой билет.
— Этот не годится, — говорит он, — это Кальмарская линия.
— Не годится, вы сказали?
— На этой линии — нет.
— Да, но мне-то какое дело, если мне продали билет, который не годится?
— А вам куда надо?
— В Стокгольм, конечно, — отвечаю я. — Куда же вы думали я еду?
— Да, но этот поезд — на Кальмар, слышите, этот поезд идёт в Кальмар, — говорит он сердито.
Что же, этого я не знал, но, во всяком случае, с его стороны было жалким педантством цепляться за подобные пустяки. Он, наверно, поступал так, потому что я норвежец, из политической враждебности. Этого я ему не забуду.
— Да, но что же нам теперь делать? — спрашиваю я.
— Вы сделаете вот что… Да вам куда же, собственно, надо? По этой линии вы в Стокгольм не попадёте.
— Хорошо, тогда я поеду в Кальмар — я, собственно, и имел в виду Кальмар, — отвечаю я. — Стокгольм, собственно, меня никогда не привлекал; не могу сказать, что я стал бы занимать деньги, чтобы туда вернуться. — Эта проклятая Царица едет, значит, в Кальмар, и там будет конец моим мучениям.
— Тогда вы заплатите мне до Гемлы, и сорок эре доплаты, — говорит кондуктор. — А в Гемле вам придётся взять билет до Кальмара.
— Но я только что заплатил сто восемнадцать крон, — возразил я. Но я всё же заплатил, и ещё эти сорок эре, — это выходит одна крона и шестьдесят эре дополнительно. Но терпению моему пришёл конец, в Гемле я стремглав вбегаю на станцию и кричу в окошко кассы:
— Как далеко я могу проехать по этой линии?
— Как далеко? До Кальмара, — отвечают мне.
— Не могу ли я проехать дальше, разве невозможно проехать ещё хоть немного дальше?
— Совершенно невозможно. Дальше — Балтийское море.
— Хорошо, билет до Кальмара!
— Какого класса?
Он спрашивает, какого класса! Этот человек явно не знал меня, ничего не читал из того, что я написал, Я ответил ему так, как он того заслуживал.
— Первого класса! — ответил я.
Я заплатил и занял своё место в поезде.
Наступила ночь. Мой неприятный спутник вытянулся на своём диване и закрыл глаза, молча, не бросив на меня и взгляда. Как мне убить время? Я не мог спать, я вставал каждую минуту, осматривал двери, открывал и закрывал окно, зяб, тяжело вздыхал. Вдобавок мне приходилось каждый раз, когда поезд останавливался, быть настороже из-за этой несчастной Царицы. Я начинал понемногу клясть её.
Наконец-то настало утро. Мой спутник встал и выглянул в окно; затем он сел, совершенно бодрый, и принялся опять читать, по-прежнему не глядя на меня; казалось, его книге не будет конца. Он меня раздражал, я пел, я свистел, чтобы досадить ему, но ему ничто не могло помешать; я от души предпочёл бы вернуться к разговорам о ящуре вместо этого бессловесного важничания.
В конце концов, это стало нестерпимо, я спросил его:
— Позвольте спросить, куда вы едете?
— А, — отвечал он, — тут, недалеко. Это было всё.
— Вчера мы переехали корову, — сказал я.
— Что вы сказал?
— Вчера мы переехали корову.
— Ах, так.
И он снова стал читать.
— Продайте мне эту книгу, — сказал я вне себя.
— Книгу? Нет, — ответил он.
— Не продадите?
— Нет.
Тем дело и кончилось. Он даже не взглянул в мою сторону. Я впал в совершенное уныние от этого упорства. Собственно, и в этом была виновата эта злосчастная Царица — в том, что я встретился с таким человеком, — она поистине доставила мне много неприятностей. Но всё будет забыто, когда я встречусь с ней; ах, как я опишу ей все мои невзгоды, расскажу ей о том художественном очерке, о человеке, который ждал меня в Мальмё и которым я пренебрёг, о моём путешествии, сначала по Стокгольмской линии, потом по Кальмарской, — да, фрёкен! О, я, конечно, произведу на неё впечатление снова. И ни малейшего намека на эти несколько эре, на сто восемнадцать крон.
А поезд идёт.
От скуки я начинаю глазеть в окно. Без конца видишь всё одно и то же: лес, поле, пашни, мелькающие, как в танце, дома, телеграфные столбы вдоль полотна, и на каждой станции — всё те же пустые товарные вагоны, и каждый вагон помечен словом «golfuta»[6]. Что такое «golfuta»? Это не может быть ни номером, ни человеческим именем. Бог знает, может быть, «golfuta» — это большая река в Сконе, или фабричная марка, или даже религиозная секта! Но тут я вспомнил: «golfuta» — это определённая мера веса; если не ошибаюсь, в ней сто тридцать два фунта. И это старых добрых фунтов, почти сто тридцать два фунта в такой «golfuta», такая она тяжёлая…
А поезд идёт.
Как только может этот бессловесный болван сидеть так, час за часом, и читать, читать! Я бы за это время три раза успел прочесть такую книжонку, а он важничает, его прямо распирает от невежества, и он нисколько не стесняется. Его глупость превосходила все границы, и я не мог этого больше выдержать, вытянул шею, посмотрел на него и сказал:
— Что вы сказали?
Он поднял глаза и ошеломлённо уставился на меня.
— В чём дело? — спросил он.
— Что вы сказали?
Он совершенно не мог меня понять.
— Что вам нужно? — спросил он сердито.
— Что мне нужно? А вам что нужно?
— Мне? Мне ничего не нужно.
Таким образом мы доезжаем до Альфвесты, здесь пересадка на Кальмар.
Тут Царица Савская опять выходит; я стою и смотрю, но на этот раз она переходит в поезд на Кальмар. К этому я не подготовлен, я крайне удивлён и не успеваю ничего предпринять до последнего момента. Сломя голову влетаю в кальмарский поезд, он трогается.
В купе один-единственный человек, он даже не поднимает глаз, он читает. Я бросаюсь на сиденье, я тоже читаю. Спустя несколько минут я слышу:
— Билет!
Это новый кондуктор.
— Билет, хорошо! — говорю я и протягиваю ему свой билет.
— Этот не годится, — говорит он, — это Кальмарская линия.
— Не годится, вы сказали?
— На этой линии — нет.
— Да, но мне-то какое дело, если мне продали билет, который не годится?
— А вам куда надо?
— В Стокгольм, конечно, — отвечаю я. — Куда же вы думали я еду?
— Да, но этот поезд — на Кальмар, слышите, этот поезд идёт в Кальмар, — говорит он сердито.
Что же, этого я не знал, но, во всяком случае, с его стороны было жалким педантством цепляться за подобные пустяки. Он, наверно, поступал так, потому что я норвежец, из политической враждебности. Этого я ему не забуду.
— Да, но что же нам теперь делать? — спрашиваю я.
— Вы сделаете вот что… Да вам куда же, собственно, надо? По этой линии вы в Стокгольм не попадёте.
— Хорошо, тогда я поеду в Кальмар — я, собственно, и имел в виду Кальмар, — отвечаю я. — Стокгольм, собственно, меня никогда не привлекал; не могу сказать, что я стал бы занимать деньги, чтобы туда вернуться. — Эта проклятая Царица едет, значит, в Кальмар, и там будет конец моим мучениям.
— Тогда вы заплатите мне до Гемлы, и сорок эре доплаты, — говорит кондуктор. — А в Гемле вам придётся взять билет до Кальмара.
— Но я только что заплатил сто восемнадцать крон, — возразил я. Но я всё же заплатил, и ещё эти сорок эре, — это выходит одна крона и шестьдесят эре дополнительно. Но терпению моему пришёл конец, в Гемле я стремглав вбегаю на станцию и кричу в окошко кассы:
— Как далеко я могу проехать по этой линии?
— Как далеко? До Кальмара, — отвечают мне.
— Не могу ли я проехать дальше, разве невозможно проехать ещё хоть немного дальше?
— Совершенно невозможно. Дальше — Балтийское море.
— Хорошо, билет до Кальмара!
— Какого класса?
Он спрашивает, какого класса! Этот человек явно не знал меня, ничего не читал из того, что я написал, Я ответил ему так, как он того заслуживал.
— Первого класса! — ответил я.
Я заплатил и занял своё место в поезде.
Наступила ночь. Мой неприятный спутник вытянулся на своём диване и закрыл глаза, молча, не бросив на меня и взгляда. Как мне убить время? Я не мог спать, я вставал каждую минуту, осматривал двери, открывал и закрывал окно, зяб, тяжело вздыхал. Вдобавок мне приходилось каждый раз, когда поезд останавливался, быть настороже из-за этой несчастной Царицы. Я начинал понемногу клясть её.
Наконец-то настало утро. Мой спутник встал и выглянул в окно; затем он сел, совершенно бодрый, и принялся опять читать, по-прежнему не глядя на меня; казалось, его книге не будет конца. Он меня раздражал, я пел, я свистел, чтобы досадить ему, но ему ничто не могло помешать; я от души предпочёл бы вернуться к разговорам о ящуре вместо этого бессловесного важничания.
В конце концов, это стало нестерпимо, я спросил его:
— Позвольте спросить, куда вы едете?— А, — отвечал он, — тут, недалеко. Это было всё.— Вчера мы переехали корову, — сказал я.— Что вы сказал?
— Вчера мы переехали корову.— Ах, так.И он снова стал читать.
— Продайте мне эту книгу, — сказал я вне себя.— Книгу? Нет, — ответил он.
— Не продадите? — Нет.
Тем дело и кончилось. Он даже не взглянул в мою сторону. Я впал в совершенное уныние от этого упорства. Собственно, и в этом была виновата эта злосчастная Царица — в том, что я встретился с таким человеком, — она поистине доставила мне много неприятностей. Но всё будет забыто, когда я встречусь с ней; ах, как я опишу ей все мои невзгоды, расскажу ей о том художественном очерке, о человеке, который ждал меня в Мальмё и которым я пренебрёг, о моём путешествии, сначала по Стокгольмской линии, потом по Кальмарской, — да, фрёкен! О, я, конечно, произведу на неё впечатление снова. И ни малейшего намека на эти несколько эре, на сто восемнадцать крон.
А поезд идёт.
От скуки я начинаю глазеть в окно. Без конца видишь всё одно и то же: лес, поле, пашни, мелькающие, как в танце, дома, телеграфные столбы вдоль полотна, и на каждой станции — всё те же пустые товарные вагоны, и каждый вагон помечен словом «golfuta»[6]. Что такое «golfuta»? Это не может быть ни номером, ни человеческим именем. Бог знает, может быть, «golfuta» — это большая река в Сконе, или фабричная марка, или даже религиозная секта! Но тут я вспомнил: «golfuta» — это определённая мера веса; если не ошибаюсь, в ней сто тридцать два фунта. И это старых добрых фунтов, почти сто тридцать два фунта в такой «golfuta», такая она тяжёлая… А поезд идёт.
Как только может этот бессловесный болван сидеть так, час за часом, и читать, читать! Я бы за это время три раза успел прочесть такую книжонку, а он важничает, его прямо распирает от невежества, и он нисколько не стесняется. Его глупость превосходила все границы, и я не мог этого больше выдержать, вытянул шею, посмотрел на него и сказал:— Что вы сказали?
Он поднял глаза и ошеломлённо уставился на меня.
— В чём дело? — спросил он.
— Что вы сказали?
Он совершенно не мог меня понять.
— Что вам нужно? — спросил он сердито.
— Что мне нужно? А вам что нужно?
— Мне? Мне ничего не нужно.

— Так. Зачем же вы со мной заговариваете?
— Я? Разве я заговаривал с вами?
— Так, — сказал он и в ярости отвернулся.
Мы оба замолчали.
И проходит час за часом; наконец мы свистим перед Кальмаром.
Пришло время, сейчас будет битва! Я провожу рукой по щекам, — конечно, я небрит, всегда со мной так. Что за скверные порядки, когда на всей линии нет станции, где можно было бы побриться, чтобы выглядеть. по-человечески в ответственный момент. Я не требую постоянных парикмахеров на каждой станции, но согласитесь, что это не мелочность — требовать, чтобы хоть на пятьдесят станций был один парикмахер. Таково моё последнее слово.
Тут поезд остановился.
Я тотчас же выхожу, я стою и вижу, что выходит и Царица Савская, но её сразу окружает так много людей, что мне невозможно к ней пробиться. Какой-то молодой человек даже целует её — брат, значит, он здесь живёт, у него здесь дело, это к нему она приехала в гости! Через мгновение подъезжает экипаж, она садится, за ней — ещё двое-трое, и они уезжают.
Я остаюсь стоять. Она уехала перед самым моим носом. Даже не задумалась нисколько. Ну что же, пока делать нечего, а если вдуматься, то я был ей чуть ли не благодарен за то, что она дала мне время побриться и почиститься, прежде чем я предстану перед ней. Теперь надо не терять времени!
В то время как я стою так, ко мне подходит носильщик и предлагает понести мой багаж. Нет, у меня нет багажа. Как, совсем нет багажа?
Да, совсем нет багажа, понял он меня теперь?
Но я не мог отделаться от этого человека, он хотел знать, поеду ли я дальше.
Нет, я дальше не поеду.
Я буду здесь жить?
Может быть, некоторое время. Есть ли здесь поблизости гостиница?
А что я тут собираюсь делать? Может быть, я агент или ревизор?
Ещё один, который ничего моего не читал! Нет, я не ревизор.
Кто же я такой?
— Прощайте! — закричал я ему прямо в лицо и пошёл. Этакая навязчивость! Я и сам найду гостиницу, если на то пошло. Однако мне надо было измыслить себе какое-то положение, выдумать дело, которым я якобы занимаюсь; было ясно, что если такой голодранец носильщик столь любопытен, то хозяин гостиницы будет гораздо хуже. Что же я буду делать в Кальмаре — официально, перед Богом и людьми? Какое-нибудь подходящее дело у меня должно быть и для того, чтоб не компрометировать Царицу.
И я отчаянно придумываю, что мне делать в Кальмаре. Даже в то время как я нахожусь под бритвой парикмахера, этот вопрос не даёт мне покоя; ясно одно: мне нельзя показываться в гостинице, пока я это не выясню.
— Есть у вас телефон? — спрашиваю я. Нет, у парикмахера нет телефона.
— Не можете ли вы послать мальчика в ближайшую гостиницу заказать мне комнату? У меня нет времени самому пойти туда, у меня ещё есть дела.
— Да, конечно. Мальчика посылают.