Размышления, окончание...

     Не жалею о том, что закончилось, о прошлом. Оно, признаться, никуда и не уходило, сделавшись… мною! Просто с некоторых пор мы путешествуем вместе по  пространствам жизни. Можно легко проверить это, положив руку на сердце. А ещё прошлое умеет возвращаться. Мелодией, строчкой стиха, чьим-то смехом (летучей смешинкой), дождём или вздохом ветра. Таким образом, предыдущее (то, что сложилось раньше) демонстрирует хвостик, краешек.

     Обман как игрушка, в которую веришь: кубики конструктора, заяц, сшитый из куска одеяла, с глазами-пуговицами, ушами от поношенной зимней шапки. Обман как приобретаемый рефлекс. И, далее, как попытка дополнить и поправить судьбу. Как способ жить. Лжёт, в общем, слабый. Сильный несёт свой крест, готов ответить за слова и поступки. Иногда обман – хищная тварь, которая умеет оседлать и подчинить. Ближе к вечеру обман как утешение (реже – милосердие), часто, – единственный талант. Наконец, обман как итог. Дрянной результат чьих-то неудачных поисков счастья.

     Нескончаемые виртуальные компьютерные возможности ощутить, пережить, потеряться в искусственной жизни – обстоятельства и обманы в самом деле заманчивы, но неуловимы, то есть, вполне бесплотны. Разум исполнит перевёртыш, потребует ограничений, без которых нет смысла желать. Потому что самая «виртуально-изощрённо-сущая» иллюзия, именуемая «человек», милосердно ограничена конкретным телом. И пространством – объёмными, в красках и ощущениях, декорациями сегодняшней реальности. И временем, отпущенным на игры в этих декорациях.

     Разливанные пространства обмана! Приходится, мучаясь, на ощупь искать правды. Из небольших истин складываешь островок, чтобы уместить подошву башмака и торчать аистом, опираясь на эту нефальшивую твердь, которая не ускользнёт из-под ноги, выдержит. Останется реальной.

     – Сколько же после человека остается барахла…
     – Пожалуйста, не надо обобщать. Правильней сказать: сколько барахла остается вокруг конкретного человека! Да ещё и – человека ли? Что если перед нами имитация или предыстория? Ранняя стадия, эмбрион, тень? Оболочка, в которой когда-то был человек, а потом его «моль почикала». А то и сам засох без витаминов.
     – Но кто там гуляет на двух ногах?
     – Скорлупка от человека. Кости да брюхо. Кадавр.

     Всё в человеческой жизни можно довести до абсурда: не есть, но обжорствовать, не пить – а заливать глаза, сердце, мозг, не любить – заниматься блудом. Копить бесконечные предметы. Воевать против себе подобных или с самим собой. Стало быть, важно сдерживать себя? Точнее, сдерживать собственную ненасытность? Найти меру, равновесие. Научиться с благодарностью и осторожностью принимать именно ту часть, которая предназначена в этом мире для тебя. Здесь подумалось, что варианты ограничения – голод, самому себе назначенный, жажда ради принципа… какого? Отказ от дара чувственной любви, уход от предметов, облегчающих быт, от всевозможных подарков цивилизации… Запреты, рационально ограничивающие полноту жизни, радость права жить сегодня и сейчас, да и вообще любая попытка подобной  дискриминации, лишения себя (остальных, понятное дело, тем более!) свободы, – всё это тоже часть абсурда, нами, "человеками" изобретённого. Однако каждый ищет «золотую середину» сам. Другой вопрос, находит ли?

     У зверя – желания (и какие!). У растения тоже. У минерала? У слова, мысли, музыки? Может ли слово «желать», к примеру, множиться? Способно ли оно стремиться? Тратить энергию?

     Язык Пушкина, вопросы Достоевского, реальности Гойи, Пикассо, звуковой ряд Бетховена, эстетика Баха – обогатят, даже заменят часть жизни. Но без вышеупомянутого и качественно близкого каждый вправе обойтись. Окружающий мир не потеряет. Обеднит себя конкретный человек.

     Время служения. Идеям, себе, друг другу. Разумеется, хотелось бы «служить» по возможности комфортно. Но не это главное, хотя любой побочный (прикладной) смысл достаточно часто становится главным. Каждый из нас, живущих, пытается решить, сколько сможет. Время – жизнь. Вопросы – общие. Их можно успешно не замечать, но решать-таки придется. Наконец, кто-то лучший осенён. Он – носитель Знания. Далее – необходимо разделить это с окружающими, которые вполне не торопятся приобщиться. Иногда не готовы, чаще не желают приложить усилие. Менять привычки – хлопотно. Так или иначе, каждый знающий вносит свою долю в общечеловеческое целое. И только так, всем вместе, можно шагать со ступени на ступень того, что понимается как прогресс. В результате кто-то проектирует троллейбус, другие исполняют его. Третий садится за руль (энергию обеспечивают четвёртый, пятый и двенадцатый), чтобы, наконец, сто пятнадцатый, проехав до конечной остановки, сошёл у входа в городской парк. И, вдохновившись, написал стишок про пчёлок и бабочек.
     Сейчас пришло в голову, что интересно «служить» пчёлкой или бабочкой, о которых вдохновленный поэт напишет рифмы. А троллейбусом служить менее интересно. И, уж, видимо, совсем печально прожить свой срок в должности «конечной остановки». Хотя, кто знает?
    И ещё… то, ЧТО ты сделал – результат – достается окружающему миру. То, КАК ты сделал – процесс – твоё приобретение.  По известной формуле: «цель ничто, путь – всё».

     СЮЖЕТ
     Мы – несколько мужчин – поехали на армейские сборы. Натурально, вояки из нас никакие, из меня, во всяком случае, точно. Но отвертеться не получилось, и вот, – дрянная гостиница – общий номер человек на дюжину – металлические койки, наши чемоданы и рюкзаки с самым необходимым. Вечером познакомились (кое-кого я уже знал раньше), а утром, когда из гостиницы «выкатились» многие и многие мужчины нашего возраста, тоже, по-видимому, призванные на сборы, моя комната дружно проспала, как-то все оказались любителями поспать! Остальные – более дисциплинированные – быстро погрузились в подошедшие автобусы, а наша комната проснулась (я – первый) только от грохота и шума отъезжающих машин. Что поделаешь? Тем не менее, мы тоже заспешили, начали умываться, кто-то поставил воду, чтобы заварить кофеёк. Во дворе гостиницы, взвизгнув тормозами, остановилась армейская машина. Окна выходили на площадку двора, мы увидели женщину в форме офицера. Через короткое время она вошла в наш номер. Представившись полковником О., она построила нас шеренгой. Достав из планшета документ, зачитала приказ о «временном производстве в офицеры» всех присутствующих, выдала каждому «личный нашейный знак» – эдакую «фенечку» из пластика. То, что офицер обязан носить, не снимая. Я вертел в руках личный знак (мои приятели уже надели свои) – толстенький, в полмизинца, пластиковый ошейник. Я пытался сообразить, как может соседствовать эта варварская, в общем, штука с нательным крестом, который ношу лет уже двадцать.  Вдруг пластиковый червяк, резко дернувшись, обвил ладонь, явно пытаясь сидеть на ней возможно плотнее! Сработало чувство омерзения, заставив стащить прильнувший пластик, который, расслабившись, выглядел мёртвым. Я положил «знак» в карман куртки и... Здесь заметил жутковатую перемену в моих товарищах. Пустые глаза, механические движения, странное, жёсткое, какое-то общее выражение лица! Короткая команда полковника О., и все, кто находился в комнате, печатая шаг, двинулись (про вещи никто и не вспомнил) за дверь. Отправился и я, соображая на ходу. Пытаясь не выделяться, быть как все. Далее – автобус, попытки освободить хотя бы одного от ошейника. Информация о «био»-оружии, о «пси»-воздействии с полным подчинением личности.
      Рассказ может называться ФЕНИЧКА-ПСИ.

     Эдинбург. Смена караула шотландских стрелков. Разводящий веселит публику: подойдя к часовому, застывшему по стойке «смирно», демонстративно перевешивает медальку на груди того, кто на часах. Отойдет, оценит – так ли «сидит» пришпиленный серебристый кругляш? Нет, похоже, снова не впечатляет. Без должного эффекта. И разводящий, обращаясь с часовым, как с манекеном, перекалывает медаль с места на место. Впрочем, оба «воина» веселы, не скрывают удовольствия от происходящего. Трудно даже представить что-нибудь подобное при смене караула, скажем, на Красной площади. СтрелкИ – в традиционной форме. У наших девочек – законный вопрос: что у шотландца под юбкой? Кто-то, кажется, разглядел. Другой – читал соответствующую литературу. Среди домов с островерхими черепичными крышами, костёлов – современные здания почти отсутствуют. В Эдинбурге театральный праздник, – примерно восемьсот театров одновременно работают днём и ночью. Открыты сто с лишним актёрских клубов, а это значит – тебя ожидают незнакомые, разнообразно оформленные территории веселья и выдумки. На каждом углу играют скрипочки, волынки. На ступеньках пристроился флейтист, чуть в стороне – ударник, ещё дальше – ансамбль, либо отдельный гитарист. На площади выступает цирк… я насчитал четыре разных труппы, бросил. Такое впечатление, что весь город веселится, разгуливает, таращится. Нас (меня, Н.И., художника С. Г.), возвращающихся с репетиции с акустическими гитарами в руках, почти силком затаскивают в паб.
     – Singers?!  Let’s sing!
     Раздвинув столики, освобождают клок свободного пространства. Поём цыганское. Публика в восторге. Исполняем «Дорогой длинною, да ночкой лунною…», – подпевают в голос! Мы счастливы, запеваем что-то русское, на голоса. Народ аплодирует. Начинают угощать пивом. С. Г. отлучается в гостиницу, приносит московскую водку. Нам предлагают шотландский виски. Теперь поёт один из них, и как! Нечто в стиле «кантри», ритмовое. Шотландские женщины обаятельны. Красоток почти нет. То есть, в России на квадратный километр их существенно больше.

     ИЗ ЖИЗНИ ДЕДА МОРОЗА
     Ресторан новенький, а значит, яркий, модный. С отделкой из пластика и полированных деревяшек. Полы – по нынешним временам – верх роскоши, мраморные. Так, чтобы публика, впечатлённая дизайном, ясно понимала: здесь расплачиваются щедро. Хозяева знали толк в оформлении, и, бесспорно, в прочих ресторанных хитростях: квадратные метры помещения использованы предельно рационально. Ряды столиков – один к одному – в ожидании клиентов с толстыми кошельками. У стены расположилась площадка для оркестра. Справа – узенький служебный кабинет, отданный под гримёрную Деду Морозу.
     Внутри кабинетика – короб сейфа, стол, стул и артист, исполняющий Деда Мороза. Большего в этих стенах поместить, казалось бы, нельзя. Впрочем, из-под левой руки торчит умывальник, – краны с горячей и холодной водой, раковина. А за спиной – стандартный кубик сушилки для рук. Сушилка в отличном состоянии, артист, нацепляющий бороду, случайно тронул её локтем. Пыл и жар с рёвом ударил в спину. От неожиданности артист подался вперед, крутанувшись в сторону. Задев локтем кран с горячей водой, коленом угол стола. Больно было! А проклятый прибор, изрыгая потоки раскалённого воздуха, вдохновенно рычит так, что в гримёрной уши закладывает. Можно без труда представить, что комнатушка с умывальником и сушилкой в недалёком прошлом представляла собой туалет, душ или небольшую ванную комнату. Рациональные устроители поместили сюда дирекцию, а сегодня в тесном пространстве громоздится новогодний гость.
     В дверь заглянула Снегурочка. Из экономии актрису нанимать не стали. Нарядили толстенькую повариху в цветной халатик, украшенный звёздами из разноцветной фольги. Тётку с румяными щеками, узеньким лбом, бюстом матушки-кормилицы и поилицы. Для храбрости матушка выпила водки. И как будто немало.
   – Ну! – выдохнула она, и стало понятно, что компонентами закуски были лук и чеснок. – Рассказывай, что надо делать, дедок!
     – Валить отсюда… – подумал «дедок», – и чем дальше, тем лучше!
     – Какой ты у меня! – всплеснула тётка пухлыми ладошками. – Прямо из сказки. Солидный мужчинка. При бороде. Давай-ка обнимемся для знакомства!
     Сложив губы в трубочку, она тяжело шагнула вперёд. Спасаясь, артист отступил, ударил плечом сушилку, которая рявкнула, пуляя жаром. И одновременно родственным баритоном взвыла внучка - Снегурочка. И снова артист стукнулся коленом. Звезданул локтем фаянсовый бок умывальника.
     «Рабочая» ночь Деда Мороза – время до четырёх часов нового года. Играет оркестр, выступают циркачи. Потом – фокусник. Два дюжих официанта не без труда переправляют пьяненькую Снегурку к тёплой стеночке гардероба, на кушетку, за шубы и пальто господ посетителей. Часы бьют двенадцать. Является Мороз с бокалом шампанского. Театральные дедморозовские сапоги, подбитые кожей, скользят на мраморном полу. Артист катится от столика к столику, балансируя руками, цепляясь, за что придётся. Публика смотрит со снисходительным любопытством, принимая это за банальный театральный приём. К счастью, площадка перед оркестром застелена ковром. Поздравления, музыка, конфетти и серпантин. И опять музыка, танцы, игры, конкурсы и лотерея. Множество призов – традиционная мелочь, вместе… с полусотней неподъёмных телевизоров, упакованных в ещё более громоздкие короба, которые сказочный Дед доставляет по одному, кряхтя и потея, к самому столику счастливчика. Наконец призы вручены. Оркестр взял тайм-аут. Артист проходит мимо столика с одиноким посетителем. Рядом – ящик TV.
     – Повезло! – мрачным голосом сообщает посетитель.
     – Поздравляю, – откликается Дед Мороз.
     – Тебе повезло! – толкует этот тип.
     – Мне?
     – Тебе и всем остальным, которые здесь. Повезло, что я выиграл. Если бы не выиграл, я бы такое устроил…– ухмыляется он, и, откидывая полу пиджака, демонстрирует кобуру с личным оружием под мышкой.
     Судя по выпученным глазам и злющей роже, сразу понятно: господин не шутит. Вполне можно представить, как он, достав гранату, выхватив пистолет, начинает «устраивать такое». Остальным, конечно, повезло, что появился телевизор, который нужно бы в сохранности до дома дотащить. А то, что однажды устроит господин с глазами на ниточках, всего лишь откладывается. На неопределённое время.
     В фойе перед входом в зал – огромный аквариум, встроенный в стену. Красивый, три секции. Но откровенно неудобный для рыб, чересчур плоский. Да и рыбы… в первой секции два полутораметровых осетра неподвижно лежат на дне, нос к носу. Подрагивают жабры. Странная уверенность: осетрам плохо. Откуда это чувство? Тёмно-зелёная, разнообразных оттенков вода, мягкий свет. Прекрасная длинноносая рыба с зубчатой спиной, круглый, выпуклый глаз и ощущение жути, ползущее оттуда, из-за стекла... почему? Во второй секции аквариума… ну и ну! В человеческий рост гора друг на друга наваленных раков. Аналогия с поездом метро в часы пик, с переполненным салоном автобуса, груда живых существ – один придавил другого, тот – третьего, куча-мала рачьих тел, почти неподвижных… чуть дёргается чья-то клешня. С ужасом замечаешь: клешни каждого рака перевязаны цветным скотчем (красные, желтые, зеленые, белые праздничные полоски!). Видимо, чтобы не повредили соседа. Страшно представить, каково этой куче беспозвоночных членистоногих с перетянутыми липучкой челюстями! В третьей секции – небольшие карпы, серебристые караси. Странно заторможенные в движеньях. Зависшие в зеленоватой, очень прозрачной воде. Таращатся сквозь стекло. Глаза, понятно, рыбьи, но в этих неподвижных глазах…
     – В чём дело? – спрашивает артист у знакомого трубача Т., который работает в местном оркестре.
     – Не могу смотреть! – мотает головой Т.
     – Что? Объясни, сделай милость!
     – В аквариуме – образчики того, что клиент может заказать на стол для немедленного приготовления. Богатенькие-то, сам понимаешь, аппетитом не страдают. Рыбу не кормят неделями, чтобы меньше гадила. Чтобы вода оставалась прозрачной.
    2.
       Стас К. рассказал историю.
     «Гостиница М., новогодняя ночь. Я – дед Мороз и ведущий праздничной программы. «Звёздный» состав актёров, шутки, лотерея. Время – около двух ночи. Танцевальная пауза. Подходит директор-распорядитель.
     – У нас к вам просьба. На втором этаже, в закрытом зале празднуют гости, заслуживающие особого внимания. Возникла необходимость в поздравлении. За отдельную плату, разумеется.
     Я, понятно, согласен, он расплачивается «зелёными». Появляется мордоворот. И, определённо, у него под рубашкой бронежилет.
     – Считать умеешь? – спрашивает.
     – На калькуляторе, – говорю.
     – А если на пальцах? – кривит и без того мрачную рожу, смотрит очень несимпатично.
     – Попробую вспомнить.
     Подводит меня к закрытым дверям.
     – Считаешь до пяти и входишь. Не раньше, понял? – и, оставив щель, исчезает.
     Я до десяти и вслух посчитал из уважения. Вхожу, отодвинув тяжёлую занавеску. Вижу длинный стол, сидят мужчины, женщины. Мордоворот прилип к стене, рука под мышкой, понятно, как положено в «крутых» фильмах, – на рукояти пистолета. По сторонам у стеночек – ещё два болвана с кривыми рожами, руки под мышками.
«Хрен с вами!» – думаю. А вслух, понятно, говорю:
     – С праздником, дамы и господа! Счастья! Здоровья!
     Встаёт человек со шрамом через все лицо. В руках серебряное блюдо с фужером водки.
     – Не пью, сударь, – говорю ему, – нельзя на дедморозовской работе.
     – Сегодня выпьешь, я разрешаю. До дна.
     Оборачиваюсь, дверь закрыта. Полная тишина. Сдвинув бороду, вливаю в себя фужер с пойлом. Тут же мне закусочки. И, как-то очень скоро, зал закачался, словно большой корабль. Ударили часы, как сейчас помню, два часа.
     – Тринадцатого удара не будет! – объявляю. Зачем?! Впрочем, нужно хоть что-то говорить, в качестве сказочного героя. – А вместо тринадцатого удара, вас поздравит не какой-то паршивый артист, который нацепил парик и халат, а настоящий дед Мороз из снега и льда. Можете проверить!
     – Иди сюда! – зовёт лысый человечек, сидящий в торце стола.
     – А что ты мне тыкаешь? – мотаю бородой. – Я – дед. Мне сколько лет, знаешь?
     – Ладно, дедуль, извини. Просто соскучился очень. Знаешь, как я ждал тебя в детстве? – спрашивает лысенький и... глазам своим не верю! Роняет слезу! – Где ж ты был, когда я под стол пешком прогуливался? Может, вся жизнь по-другому сложилась бы.
     Ну, драматическая пауза, все переживают происходящее. Я тоже молчу. Подошёл к нему, стул мне подвинули, сел.
     – Эх! – вытирает слёзы мужик. – Чего уж там. А ты мне нравишься. Такой, как надо. Давай, «вешалку» мою с праздником поздравь.
     – Вы – очаровательны! – говорю рядом сидящей девушке. – Хочу пожелать…
     – Чтоб не забеременела в новом году!
     – Да! – соглашаюсь с лысым. – Ты, милая девушка, уж смотри, не забеременей от этого козла…
   Здесь наступила такая тишина, что стало слышно музыку там, на первом этаже. А ещё все, кто был за столом, почему-то встали.   
     – Ага, – думаю. – Вот мне и крышка. Интересно, как оно по правде бывает?
     – Такие, значит, остались для меня поздравления! – усмехается лысый. – Ну, что ж, с детства ничего не изменилось. Иди, бородатенький. Там, на первом этаже, хорошие ребятки тебя заждались.
     Как меня выпихнули, не помню. Осталось ощущение нескольких жёстких рук на плечах и здесь, за спиной.»

ИЗ ЛИЧНОЙ КОЛЛЕКЦИИ
1. В доисторические времена у одного из наших прародителей начал чесаться язык. И как! Невозможно терпеть! Почтенный господин пытался чесать его зубочисткой. Не помогло. Он заваривал травяные отвары, колол себя иглами в разные места, принимал солнечные и лунные ванны. Чешется язык настолько, что слёзы капают! С таким языком человеку невозможно ничем заниматься, тем более, кочевать, охотиться, трудиться земледельцем или ремесленником. Господин чуть не умер от голода.
      – Вам нужно срочно с кем-нибудь поговорить! Хотя бы с самим собой! – посоветовала одна понятливая, всезнающая старушка-колдунья
     Послушался он её и, о, чудо! Наступило серьёзное облегчение. Однако странное дело! Выяснилось, что у всех, кому довелось услышать рассуждения этого господина, в свою очередь стал чесаться язык. Началась эпидемия! Пары, одиночки и толпы доисторических людей болтали, тараторили, городили вздор. Не умолкая и без передышки.
     Шум поднялся невероятный, даже Земля покачнулась и задрожала!
     Тут наши предки замерли и, между прочим, правильно сделали. На этот раз планета перестала дрожать и качаться. Позже древние учёные точно определили: если бы не наступила тишина, Земля запросто могла бы развалиться на мелкие кусочки! С тех пор люди разговаривают в основном по делу и с осторожностью. Каждый считает своим долгом сначала подумать, а потом сказать.
      Впрочем, в наши времена у некоторых господ и дам опять начинают чесаться языки. Но пока что в меру, не смертельно для окружающей природы.

2. Магазин «Распродажа +» открылся на одной из улиц нашего провинциального города. На прилавках – ароматы соснового леса, плеск ручья, шум водопада, шелест листвы. Можно купить на выбор – лесное или горное эхо. А ещё – восходы, закаты. Кучевые облака – ночные, утренние, вечерние. Можно приобрести много чего прочего, свежайшего, вполне натурального, без обмана и за… очень немалые деньги. Но покупатели о потраченных деньгах не сожалеют. В их жилищах появляются неподдельные чудеса.
      Представьте, открываем дверь… в сосновый лес! На поляну, полную утренним солнцем. Сбросив пальто (на ближайшей сосне предусмотрены сучья для одежды), шагаем по траве в сторону гостиной. Сегодня это помещение представляет собой край горной кручи. На каменной плите – пара кресел (как раз перед обрывом!). Присядем, оглянемся. Восторг! Просторы, пейзажи. Дух захватывает. Однако, вокруг прохладно. Имеет смысл добавить высокогорного пыла и жара. В разумных пределах, ясное дело. После сытного обеда перебираемся в спальню. Прилечь на белоснежное облако. Предпочитаете морские дали? Милости просим на океанскую гладь, где для нас предусмотрена комфортабельная безразмерная лежанка, которую покачивают могучие волны. В меру, то есть, по нашему желанию покачивают. В помещении для избранного, особенно кредитоспособного клиента, предлагается просто невероятный товар! Фрагменты пейзажа обратной стороны Луны, мистические уголки Венеры (эпизоды её бурь, ураганов, прочего, на выбор), образчики загадочных красот Марса и жестокий экстрим с территорий Юпитера. Остальное, самое заманчивое.          
     Впрочем, через некоторое время в городе и вокруг него природа начнет блекнуть, теряя краски, ароматы. Многие станут замечать невыразительность далей и просторов. Поля и луга покажутся сделанными из картона, лес будет выглядеть вполне искусственным. То же самое с ближайшими реками, морями, океанами… Цветы и травы перестанут быть душистыми. Станут исчезать свежесть, прохлада. Даже небо сделается низким, хмурым, теряя объём. Окружающий мир… его ощущения – запахи, ароматы, цвета и оттенки, прочие признаки своеобразия природы – всё это перестанет быть общим достоянием, перемещаясь под крыши особняков. В частные коллекции и собрания. Хочешь не хочешь, начнет происходить так. Население города придёт в волнение? Люди станут искать причины, чтобы исправить происходящее? Вокруг что-нибудь изменится?
       Увы. Изменятся цены на природные достояния, подскочив – выше некуда!

3. Тишина – территория смысла. Глубины, в которых хранится немало интересного. Вместе с прочим – цветные и чёрно-белые размышления, объёмные соображения и худенькие догадки, слепящие, как молния, прозрения, шорохи, вздохи ветра, шелест дождя и всплески волны, слова, которые уже были сказаны и те, что еще только предстоит произнести вслух… Самое главное, в пространствах тишины, вызревая, ждёт своего часа множество мелодий. Дело в том, что молоденькая мелодия непременно должна найти того, кто согласится выбрать именно её, а не другую музыкальную сударыню. Чтобы вынырнуть, наконец, в самом неожиданном месте. В чьём-нибудь сердце,  или в душе. На переполненной людьми, празднично украшенной улице, в личных комнатах или в концертном зале, на поляне, в степи, где-нибудь на краю земли, или в облаках, между небом и землёй. К слову, счастье иногда тоже мелодия. Чуткий, правильно настроенный организм (личность, сознание) является в таком случае составной частью построений, исполняемых по законам, которые ещё только когда-нибудь предстоит открыть человеческому племени.

      Учусь говорить заново.
1. «Бой».
      Слово из «бо» и «ой».
     – Больно? – злорадствуя, хотел бы спросить победитель. – Бо... – успевает произнести он.
     – Ой! – уже откликнулся побеждённый. Ему и в самом деле ой, как больно...
     «О» – буква общая – этих двоих и автора.

2.  «Страх»
     Кругом какие-то «с-с-с!», потом ещё хуже – «т-р-р!». Здесь ты, разумеется:
     – Ах!

3. «Глагол»
     Кто-то гладкий и голый, только родившийся. Молоденький, который не может усидеть на месте. Сразу начинает действовать. Глагол – это действие в чистом виде, голенькое, не прикрытое метафорами и прочим.

     4. «Взрыв»
     Сначала по свету разгуливало страшное «зры!». Которое просто невозможно было остановить. Там, где говорили «зры!» всё разрушалось в клочья. И первый погибал тот, кто произносил это слово.
     Наконец, догадались с двух сторон запечатать его невероятную энергию, замкнуть оболочкой двух «в».
     Получилось «в зры! в».

      5. «Люблю»
     Встаньте прямо, глубоко вдохните, закройте глаза. Постарайтесь вспомнить это слово. Необходимо дважды сложить губы трубочкой, потянувшись... конечно! Навстречу тому, кого любите. Смущают «потянувшись» и «трубочкой»? Вздор! Ваши глаза всё ещё закрыты. Продолжайте исследование русской словесности, и вас осенит: тот, кого любите, исполняет подобное, «потянувшись» и «трубочкой».

        Хватает ума, чтобы время от времени понимать: ума не хватает!   

     Да, человек устроен так, его не купишь за пятак. Но купишь, человек таков, – за много-много пятаков.

     Господина господин сдал в соседний магазин. Чтоб доходы приносил господин, что было сил.

     Кусок дерьма в человеке – норма. Ну, а человек – при куске дерьма?

    Дар блекнет. Дважды не дано… И выдыхаются поэты, как выдыхается вино!

    Ты кто такой? Такой на кой? Вздохни с тоской, махни рукой. Забудь, и в путь (и дальше будь!).

     Будто бы един конец?
     Но, однако же, в пределах: или старость «блин горелый», «перезрелый огурец»…
     Или детства твоего клубничина – духом и на вкус не ограничена!

     Один господин за свою жизнь наблюдал большое количество горбатых старушек. Любовался и пересчитывал. Звал гостей, чтоб тоже удивлялись необыкновенным бабулькам. Говорят, что двух-трёх из этой коллекции он даже исполнил своими руками. Частенько выставлял их в чьём-нибудь подходящем коридоре, чтобы восхищаться особо.

    О ХВОСТАХ
    Когда люди были хвостатыми, это никого не смущало. Хвост у каждого вырастал особенный, непохожий на остальные. В зависимости от того, как этой частью тела начинали пользоваться. Если, к примеру, кто-то решал носить его для красоты, хвост обрастал пушистым мехом, серебрился или сиял золотом на солнышке. Приспосабливался даже менять цвета. А если другой начинал подметать собственным хвостом полы или чистить кастрюли – очень скоро за спиной у этого человека торчала отличная мочалка, которая по мере необходимости мгновенно удлинялась и, твердея на самом кончике, превращалась в швабру. Многие завязывали на хвостах узелок для памяти. Другие обмахивались, когда наступала жара. Или щекотали прохожих. Это считалось остроумным: подойти к незнакомцу и, пожелав ему доброго пути, пощекотать, чтоб не скучал по дороге. Некоторые отрастили за спиной такие лохмы и космы, что кутались в них, как в плащи или шубы. А ночью накрывались ими вместо одеяла. Кое-кто использовал пушистый хвостище как парашют, прыгая с деревьев и даже с вершин некоторых холмов. Другие, наоборот, предпочитали гладкий и длинный хвостик. Чтобы, вытянув струной, играть на нём специальным смычком весёлые мелодии. Трудно представить, но появились мускулистые хвосты. Их укрепляли специальными упражнениями. Сначала чтобы гонять по траве мяч, потом для состязаний в поднятии тяжестей. И даже для поединков в открытом бою. Но по правилам и почти всегда не до смерти. Хвост стали использовать как самую ловкую руку. Рисовали забавные картины, сочиняли жизнерадостные книги. Получалось на удивление изящно и остроумно. Так что  писать по старинке стало просто глупо, а потом неприлично. И руки требовались, чтобы почтительно поддерживать и благодарно почёсывать собственный хвост. Кстати говоря, выяснилось, что хвост гораздо более незаурядное творение, чем может вообразить укоренившийся на нём человек. Такая мысль стала вполне очевидной после того, как большинство предоставило хвостам самостоятельность. Именно эта часть тела стала решать, чем заниматься остальному организму. Каждый хвост заботился о собственной двуногой и головастой основе, наделённой элементарным разумом и простейшей моралью. Хвосты провожали человека на работу и обратно, прогуливали в хорошую погоду, щекотали не менее трёх раз в день и умывали перед сном. Наконец кто-то первый отправил по делам (а может быть в гости) вместо себя – свой хвост. Отцепив его на время. Дальше понятно. Хвосты решили освободиться от людей, как от помехи и предрассудка. Оглядевшись, они отправились куда подальше из этих мест, к звёздам, в необозримый космос. Ну а мы, бесхвостые, постарались эту историю поскорее забыть. Как видите, получилось очень неплохо. Тем более, пришлось день и ночь заново учиться работать руками и головой, какие уж тут воспоминания о хвостах...

     О СЧАСТЬЕ
     Мы, жители Земли, время от времени бываем счастливы! Так положено и все тут. Никто не удивляется. Трудно даже сказать, мы находим счастье или оно нас.
     Но в потусторонних просторах – на заоблачных территориях, в глубинах пространства и времени – отыскать счастье очень непросто!
     Во-первых, нужно знать места, где счастье водится.
     Во-вторых, угадать, как эта ценность сегодня выглядит. 
     Представьте себе подходящую поляну на планете N, где летают огненные хлопья и радужные пушинки. Желательно поймать такую пушинку. Если вы организм ловкий и у вас имеется зубастая пасть, которую можно захлопнуть, или хотя бы одна ладошка, чтобы схватить пушинку на лету, может быть к вечеру, вы почувствуете себя счастливым до кончиков волосяного покрова.
     А на планете W счастье – Дар одного из зодиакальных созвездий. Звёздный импульс, который бродит в тех местах пока не встретит кого-то из жителей. Если житель уже созрел – умеет читать происходящее третьим глазом, готов сочувствовать первому встречному импульсу, ему необходимо снять защиту… распахнуть естество, чтобы Дар насытил пламенное сердце. Тогда оба – житель и звёздный импульс – переживают мгновения блаженства. Но если глубины души жителя не достигли необходимого уровня развития, Дар умирает от разочарования (а житель может сколько угодно возмущаться по поводу собственного несовершенства).         
     В 27/14 параллельной реальности счастье необходимо заработать. Сознательный гражданин должен трудиться днём и ночью, пока счастье на него не свалится. А рядом порхают разумные крылатые хитрецы и бездельники, которые готовы украсть лакомое имущество. Только и ждут случая, чтобы подхватить чужое счастье на лету. Хотя это запрещено законом. И если воришку поймали – отправят в реальность соседнюю, менее солнечную и не такую просторную. На территории узенькие, где крылья ни к чему.
     Каждый вселенский охотник, на личное счастье, промышляет по-своему. Их, профессионалов и любителей – разного рода и уровня ловцов, добытчиков, старателей – называют «счастливчиками», хотя, трудно себе представить субъектов более озабоченных и нервных. За личным счастьем гоняются с помощью хитроумных механизмов и по старинке, мчат на скаковых драконах, лошадях, двугорбых слониках… на остальном подходящем, и не очень. Личное счастье ловят лазерным сачком, на древнюю удочку, в специальные магнитные ловушки. Что служит приманкой? Доброе слово, лепесток лавра, доля всеобщей зависти, бумажная денежка, фрагмент торжественной мелодии… мало ли!
     Среди прочих встречаются «удачники». Сочинители ничейного, бродячего счастья. Особи, исполняющие быстроживущие фантазии из самых легкомысленных элементов. Представьте вдохновенную композицию из посвиста ветра, сердечной склонности, сырости с вкраплениями солнечных зайцев, серебристого смеха. Или не менее прозрачное и невесомое удовольствие лунности, томления души, чьих-то восторженных вздохов. Добросердечная наружность сочинителя ничейного счастья заметна издалека и сразу. Быть рядом с таким существом – немалое удовольствие.
     На большинстве планет среднего размера – не меньше десятка творцов счастья всеобщего. Это реликты, без присутствия которых жизнь лишилась бы смысла. Кто они, какова их природа, знать не следует. Дабы соблюсти деликатность рядом с тайной нам не принадлежащей, вполне Надчеловеческой.

     О ЧАСТИЦАХ «ДЭН»
     … для начала, согласитесь: никого не удивляет, что злодеи, колдуны, чародеи, просто жадины и нахальные обманщики (которые со временем, собственно говоря, и становятся ведьмами, превращаясь в злыдней и остальную нечисть), эти кругом без счёта! Выходите на улицу – за день встретите немало самых разнообразных особей – на ближайшем углу или в тёмном переулке. А что же добрые волшебники? Неужели все сразу куда-то запропастились?  Сообщаю с полным знанием дела: добрых волшебников вокруг по-прежнему столько, сколько нужно. Просто они не выставляют себя напоказ. Дело в том, что для серьёзного Чуда (его умеют сложить только самые-самые добрые волшебники!) необходима составная часть, которая, в свою очередь, тоже является немалым чудом, во всяком случае, представляет собой изрядную редкость. Звездочёты и прорицатели называют необходимую составную часть – «дэн», третьим принципом, связкой или серединой. А если совсем сложно – вселенской долей индетерминизма, необходимой для существования чуда, как такового. Мы, люди, зовём эту редкость «капелькой жалости».
     Откуда она берется? Из слезы какого-нибудь чуткого сердцем, жалостливого человека. Казалось бы, почему их так возмутительно мало, этих капель жалости, на которых замешиваются Чудеса? Ведь слёз на белом свете проливается ого, сколько! Целые бочки. Каждый день и даже час кто-нибудь рыдает. Один попал в беду, другим до слёз страшно, обижают и обижаются целые города, горюют отдельные люди и целые народы. Штука в том, что не всякая людская слеза может являться составной частью «дэн». Слёзы обиды, зависти, страха и даже боли совершенно не годятся для этого. Необходима именно слеза сострадания, когда один человек жалеет другого до слёз. Но вот, рано или поздно, где-то происходит несчастье, от которого хочется плакать вместе с теми, кого оно коснулось. Когда больно слышать, тем более смотреть, или быть рядом с этим несчастьем. Каким образом частицы «дэн» оказываются в распоряжении доброго волшебника? Этот секретный способ – личное, в некотором роде интимное достояние каждого порядочного волшебника. Позволим себе всего лишь заметить, что в большинстве случаев частицы «дэн» сами выбирают владельца. Где они потом у него хранятся? Если сказать, «в кошельке», или «в трубочке из-под валидола», поверите? В пузырьке с невидимой пробкой, связанной магическими заклинаниями? Уже похоже на правду? А ведь то, другое и третье – совершенная истина (впрочем, в каждом доме – свои места для хранения ценностей). Наконец, добрый волшебник владеет необходимыми ингредиентами для создания разного рода чудесных смесей. Однако, главное ещё только начинается! Большая удача и редкость найти капельку жалости. Но почти непреодолимая сложность – уберечь её. Потратить именно на создание задуманного волшебства. Замесить Чудо. Дело в том, что вокруг огромное количество несчастных, больных и обиженных, тех, кому в жизни не повезло, одиноких стариков и всеми забытых старушек, наконец, бездомных собак и кошек, прочих никчемных и не пристроенных в этом мире существ. Капля жалости – то, в чём нуждаются все бедолаги. Она немедленно согревает, но не снаружи, а изнутри, под сердцем. Можно долго носить с собой искру тепла, а в особенно удачных случаях удаётся даже умножить тепло, если разделить его с таким же одиноким существом. Хотя бы с кошкой или с собакой. Так вот, доброму волшебнику хочешь не хочешь, приходится выбирать. Пожалеть первого встречного беднягу, или замесить новенькое Чудо. Оно, во-первых, останется надолго – для всех, или в твоем личном распоряжении. А, во-вторых, добрый волшебник просто обязан время от времени совершать чудеса, иначе все станут возмущённо спрашивать, почему вокруг не осталось добрых волшебников? Куда это они все запропастились? Когда однажды встретите на улице человека в очках с розовыми непрозрачными стёклами, с торчащими в ушах ватными тампонами – знайте, это и есть добрый волшебник, который изо всех сил старается не видеть и не слышать человеческого горя. Лично мне, увы, ни один пока не встречался, хотя, сообщаю с полным знанием дела: добрых волшебников вокруг по-прежнему столько, сколько нужно. 
     PS: Иногда частицы «дэн», которые в большинстве случаев, как вы помните, сами выбирают владельца, взлетают к солнцу. Найдя подходящую тучу, они какое-то время путешествуют по свету. А потом вдруг проливаются вместе с дождём над каким-нибудь городом или деревней.  И все жители начинают друг о друге заботиться. Они сочувствуют дедушкам и бабушкам (даже чужим!), ухаживают за несчастными, больными и обиженными, до слёз жалеют бездомных собак и бродячих кошек. Да-да, именно так! Представьте, собирается вокруг бродячей собаки или городского нищего небольшая толпа и начинает плакать и даже рыдать в голос. Когда такое происходит, собаки и нищие, ясное дело, в большом недоумении.   

     Петя построил из кубиков дом.
     Пришёл Василий, полюбовался. Красота! Потом размахнулся ногой, да как… наподдаст! Кубики, вертясь, полетели в разные стороны. Очень эффектно получилось.
     – Неслабый удар! – уважительно сказал Петя.
     И стал строить новый дом. Он строил, а Василий советовал, что и где нужно сделать, чтобы смотрелось красивее и лучше. Через пару часов дом был готов. И какой! С четырьмя башенками по краям разноцветной крыши.
     – Не сравнить с первым домом… – сказал Василий.      
     – Да, – согласился Петя.
     – Раздолбить такой – намного приятнее, – решил Василий. И даже разбежался перед тем, как пнуть его ногой. – Ну? – спросил он. – Классный удар, ага? Будто и не было башенок по краям, или цветной крыши!
     Петя собрал разбросанные кубики. Опять начал строить.
     – Зачем ты ломаешь дома? – между прочим спросил он.
     – Нравится, – ответил Василий. И, в свою очередь, спросил. – А ты для чего строишь?
     – Тоже нравится.
     – Кому нужны игрушечные дома? На улице – сколько угодно настоящих.
     – Хорошо, что ты не можешь их сломать! – обрадовался Петя.
     – Стану взрослым – смогу, – пообещал Василий.
     – А я вырасту – построю дом, который никто не сможет сломать.
     – Даже я не смогу? – усмехнулся Василий. – Врёшь! Как ты это сделаешь?
     – Запросто! К примеру… – Петя задумался, – построю многоэтажный дом, который прыгает, как мячик. Или – скользит, отступая в сторону, от тех, кто хочет его сломать.
     – Здорово придумал… – рассмеялся Василий. – То-то будет потеха, когда твоя многоэтажка с утра до вечера начнёт подпрыгивать, скользить и спасаться!
     – Дом научится летать. А надо – нырять на дно море-океана!
     – Тем интересней на него охотится! – хохотал Василий. – Пожалуй, строй такой дом возможно скорее!
     – Что же… – задумался Петя, – выходит, от тебя и спасенья нет?
     – Конечно. А ты как думал?
     – Жаль… – сказал Петя, и стал строить из кубиков дом с кусачей крышей, самонаводящейся печной трубой (она умеет плеваться в бегущую цель чихательной смесью). Чтобы охотиться на Василия, рядом с которым спасенья нет.

     Казалось бы, чего проще, – изменить происходящее! Построить новенькие обстоятельства, выбрать места действия. Ан, невозможно. Моя жизнь – связь необходимостей, привычек, обязанностей, долгов, встреч и событий, моральных установок и ориентиров, прочего. Чтобы скорректировать её, необходимо сдвинуть это громоздкое сочетание. Развернуть, как огромный, неповоротливый корабль. Напряжением всех сил подправить… подтолкнуть в нужную сторону! Или, отказавшись от прошлого, начать с «чистого листа». Другим человеком.

     Если кто-то думает, что удачно закончит очередное «нечто» и всё, заслуженный «стоп», подведение итогов, остановка, то этот кто-то очень ошибается. После законченного возникнет следующее, ряды и объёмы дальнейшего, подобного, рядом текущего. Путь, видимо, бесконечен. Может быть, в другом жанре, форме, реальности, жизни, наконец.

     Удел мыслителя – молчать. Попробуй! Главное, начать.