Ну, а Рива все бежит, бежит!..

И встал, воздевши к небу руки,
музей скорбей еврейских — муки
НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ
 музей.

(Борис Чичибабин)

=============================

Глава из поэмы Евгения Евтушенко "Братская ГЭС":

Я диспетчер света, Изя Крамер.
Ток я шлю крестьянину, врачу,
двигаю контейнеры и краны
и кинокомедии кручу.


Где-то в переулочках неслышных,
обнимаясь, бродят, как всегда.
Изя Крамер светит вам не слишком?
Я могу убавить, если да.


У меня по личной части скверно.
До сих пор жены всё нет и нет.
Сорок лет не старость, это верно,
только и не юность сорок лет.


О своей судьбе я не жалею,
отчего же всё-таки тогда
зубы у меня из нержавейки,
да и голова седым-седа!


Вот стою за пультом над водою,
думаю про это и про то,
а меня на белом свете двое,
и не знает этого никто.


Я и здесь и в то же время где-то.
Здесь - дела, а там - тела, тела…
Проволока рижского гетто
надвое меня разодрала.


Оба Изи в этой самой коже.
Жарко одному, другой дрожит.
Одному кричат: «Здорово, кореш!» -
а другому: «Эй, пархатый жид!»


И у одного, в тайге рождаясь,
просят света дети-города,
у другого к рукаву прижалась
жёлтая несчастная звезда.


Но другому на звезду, на кепку
сыплется черёмуховый цвет,
а семнадцать лет - они и в гетто,
что ни говори, семнадцать лет.


Тело жадно дышит сквозь отрепья
и чего-то просит у весны…
А у Ривы, как молитва ребе,
волосы туманны и длинны.


Пьяные эсесовцы глумливо
шляются по гетто до зари…
А глаза у Ривы - словно взрывы,
чёрные они, с огнём внутри.


Молится она окаменело,
но молиться губы не хотят
и к моим, таким же неумелым,
шелушась, по воздуху летят!


И, забыв о голоде и смерти,
полные особенным, своим,
мы на симфоническом концерте
в складе продовольственном сидим.


Пальцы на ходу дыханьем грея,
к нам выходит крошечный оркестр.
Исполнять Бетховена евреям
разрешило всё-таки эсэс.


Хилые, на ящиках фанерных,
поднимают скрипки старички,
и по нервам, по гудящим нервам
пляшут исступлённые смычки.


И звучат бомбёжки ураганно,
хоры мёртвых женщин и детей,
и вступают гулко и органно
трубы где-то ждущих нас печей.


Ваша кровь, Майданек и Освенцим,
из-под пианинных клавиш бьёт,
и, бушуя, - немец против немцев, -
Людвиг ван Бетховен восстаёт!


Ну, а в дверь, дыша недавней пьянкой,
прёт на нас эсэсовцев толпа…
Бедный гений, сделали приманкой
богом осенённого тебя.


И опять на пытки и на муки
тащит нас куда-то солдатня.
Людвиг ван Бетховен, чьи-то руки
отдирают Риву от меня!


Наш концлагерь птицы облетают,
стороною облака плывут.
Крысы в нём и то не обитают,
ну, а люди пробуют - живут.


Я не сплю, на вшивых нарах лёжа,
и одна молитва у меня:
«Как меня, не мучай Риву, боже,
сделай так, чтоб Рива умерла!»


Но однажды, землю молчаливо
рядом с женским лагерем долбя,
я чуть не кричу… я вижу Риву,
словно призрак, около себя.


А она стоит, почти незрима
от прозрачной детской худобы,
колыхаясь, будто струйка дыма
из кирпичной лагерной трубы.


И живая или неживая -
не пойму… Как в сон погружена,
мертвенно матрасы набивает
человечьим волосом она.


Рядом ходит немка, руки в бёдра,
созерцая этот страшный труд.
Сапоги скрипят, сверкают больно.
Сапоги новёхонькие. Жмут.


«Эй, жидовка, слышишь, брось матрасы!
Подойди! А ну-ка помоги!»
Я рыдаю. С ног её икрастых
стягивает Рива сапоги.


«Поживее! Плётки захотела!
Посильней тяни! - И в грудь пинком. -
А теперь их разноси мне, стерва!
Надевай! Надела? Марш бегом!»


И бежит, бежит по кругу Рива,
спотыкаясь посреди камней,
и солдат лоснящиеся рыла
с вышек ухмыляются над ней.


Боже, я просил ей смерти, помнишь?
Почему она ещё живёт?
Я кричу, бросаюсь ей на помощь,
мне товарищ затыкает рот.


И она бежит, бежит по кругу,
падает, встаёт, лицо в крови.
Боже, протяни ей свою руку,
навсегда её останови!


Боже, я опять прошу об этом!
Милосердный боже, так нельзя!
Солнце, словно лагерный прожектор,
Риве бьёт в безумные глаза.


Падает… К сырой земле прижалась
девичья седая голова.
Наконец-то вспомнил бог про жалость.
Бог услышал, Рива: ты мертва…


Я диспетчер света, Изя Крамер.
Я огнями ГЭС на вас гляжу,
грохочу электротракторами
и электровозами гужу.


Где-то на бетховенском концерте
вы сидите, - может быть, с женой,
ну, а я - вас это не рассердит? -
около сажусь, на приставной.


Впрочем, это там не я, а кто-то…
Людвиг ван Бетховен, я сейчас
на пюпитрах освещаю ноты
из тайги, стирая слёзы с глаз.


И, платя за свет в квартире вашей,
счёт кладя с небрежностью в буфет,
помните, какой ценою страшной
Изя Крамер заплатил за свет.


Знает Изя: много надо света,
чтоб не видеть больше мне и вам
ни колючей проволоки гетто
и ни звёзд, примёрзших к рукавам.


Чтобы над евреями бесчестно
не глумился сытый чей-то смех,
чтобы слово «жид» навек исчезло,
не позоря слова «человек»!


Этот Изя кое-что да значит -
Ангара у ног его лежит,
ну, а где-то Изя плачет, плачет,
ну, а Рива всё бежит, бежит…
=====

  Андрей Вознесенский

Зов озера
===========================
Памяти жертв фашизма
Певзнер 1903, Сергеев 1934,
Лебедев 1916, Бирман 1938,
Бирман 1941, Дробот 1907…

Наши кеды как приморозило.
Тишина.
Гетто в озере. Гетто в озере.
Три гектара живого дна.

Гражданин в пиджачке гороховом
зазывает на славный клев,
только кровь
на крючке его крохотном,
кровь!«Не могу, — говорит Володька, -
а по рылу — могу,
это вроде как
не укладывается в мозгу! Я живою водой умоюсь,
может, чью-то жизнь расплещу.
Может, Машеньку или Мойшу
я размазываю по лицу.

Ты не трожь воды плоскодонкой,
уважаемый инвалид,
ты пощупай ее ладонью —
болит! Может, так же не чьи-то давние,
а ладони моей жены,
плечи, волосы, ожидание
будут кем-то растворены?

А базарами колоссальными
барабанит жабрами в жесть
то, что было теплом, глазами,
на колени любило сесть…»

«Не могу, — говорит Володька, -
лишь зажмурюсь —
в чугунных ночах,
точно рыбы на сковородках,
пляшут женщины и кричат!»

Третью ночь как Костров пьет.
И ночами зовет с обрыва.
И к нему
Является
Рыба
Чудо-юдо озерных вод!«Рыба,
летучая рыба,
с огневым лицом мадонны,
с плавниками белыми
как свистят паровозы,
рыба,
Рива тебя звали,
золотая Рива,
Ривка, либо как-нибудь еще,
с обрывком
колючей проволоки или рыболовным крючком
в верхней губе, рыба,
рыба боли и печали,
прости меня, прокляни, но что-нибудь ответь…»

Ничего не отвечает рыба.Тихо.
Озеро приграничное.
Три сосны.
Изумленнейшее хранилище
жизни, облака, вышины.

Лебедев 1916, Бирман 1941,
Румер 1902, Бойко оба 1933.
===================================

"Девушка из гетто..." И НИЧЕГО НИКОГДА не изменится на Планете прямоходящих до тех пор, пока... Пока люди не научатся уважать чужую жизнь. Совсем мало лет прошло..."

"Снова сердце болит - как в гетто"...


 -Какая красивая!" - пишут под фото Джиоконды из Гетто. Той, которая улыбается  с фото придворного гитлеровского фотографа.

"Сколько прекрасных женских тел!" "Мужчины!.."  И мир молчал!"

- все это подписи к тем фото в разных моих альбомах.  И "Изю Крамера" читала еще в школе со сцены -  и плакали, и сопереживали... И фильмы смотрели, и спектакли,  и делились возмущением и ужасом. Люди...

И над песнями плачут, и в кино об  ужасах Холокоста...

Но... БЕЗНАДЕГА.  И дело не только в антисемитизме...

...Ночью поставила в поиск "Женшины гетто"...  Вышла на страницу  (низкий поклон Вам, Александр Вишневецкий!) Уникальный труд. Еще одна Малая еврейская энциклопедия.

 А комменты... С сопереживанием не очень, говоря мягко. Люди не просто необучаемы в основе своей,  они  все дальше и дальше  от  Хомо сапиенс. Расчеловечивание.

 "Господа, вы звери, господа!.."

Так что, если  вдруг что - про "избранность Богом"... так это  наверняка - чтоб урок был наглядней... Для всего "человечества", которое  смеет считать себя цивилизованным.

 Потому... исключительно для собственной совести... Маргиналы давно не удивляют, "ученые секретари", обосновывающие весь этот МРАК с научной и богословской точки зрения - тоже. МАССОВОСТЬ неуважения к  человеческой жизни вообще. К изуверствам,  пыткам, которые в страшном сне невозможно представить.

А, в принципе, те, кто пишет подобные комменты (везде, где речь идет о евреях),  правы: "это наши внутренние еврейские разборки"... (Хоть в Диаспоре,  хоть в странах Рассеянья - любых,  не только - "среди березок Средней полосы", где  живут иные Тани Л. из города К.)

И не говорите потом, что не предупреждали Небеса. БОГ устал нас прощать. ТАКИХ. ВСЕХ.