Амурский полоз -3 глава 3-5

Глава 3
     Саша, увидев пасеку и мужика, дымящего козьей ножкой, так резко затормозил, что Аля скатилась с кабины в кузов. Познакомившись с Карпом, скоро все умиротворённо сидели на крылечке небольшой избы и курили самосад, завёрнутый в газетную бумагу. Измучившись без сигарет, Аля тоже с удовольствием затягивалась, удивляясь, что самосад намного лучше пахнет, чем махорка. Она прислушалась к тому, что говорит, не умолкая, обрадовавшийся гостям хозяин:
   – Оставайтесь! Баню затопим, сазанов нажарим. У меня медовуха есть. С собой мёда ведёрко  дам. Хоть с людьми поговорить. Кроме бригадира, никого не вижу. Он один со мной разговаривает, когда продукты привозит.  Я в армии курить привык. В деревне узнали, мать родная словом не перемолвилась. А на этой неделе медведь по ночам ульи начал таскать. Останьтесь, страшно одному. Какую ночь не сплю. Старая собака умерла, а молодого кобелька он сегодня ночью  разорвал.
    – Аля, давай выходной устроим, в баньке  помоемся. Надоело в ручьях плескаться,  скоро вши заведутся.
   – Ладно, Сергей, уговорил, остаёмся.
     День прошёл удивительно быстро. Карп набросал им сена на омшаник, и подвыпившие парни, не спавшие прошлую ночь, быстро захрапели. Саша придумал, как отпугнуть от пасеки медведя, и повесил на высоком кедре рядом с омшаником радиоприёмник. Шёл эстрадный концерт, и певец орал на всю тайгу. Вдруг он будто захлебнулся, замолчал.  Аля порадовалась, что села «Крона», но заснуть не успела. Раздался треск ломаемого дерева, медвежий рёв.  Прямо по ней кто-то пробежал. Выстрелы, крики. Когда всё успокоилось, Аля не знала, смеяться ей или огорчаться. Мужики стреляли, медведя жалили пчёлы, но улей он унёс. А их радиоприёмник валялся выжатый, как тряпка, в десяти метрах от омшаника.
     Утром тепло прощались с Карпом. Подавая им ведро мёда, мешочек с самосадом и видя, что парни расстроены из-за  медведя, он, улыбаясь, сказал:
   – Бригадир обещал охотников сегодня прислать и своего кобеля-медвежатника отдаёт. Будет у меня друг. Медведи каждую осень шалят, а этот башковитый попался. Он улей в ручей рядом кидает, чтобы пчёл угомонить, а потом ломает. Один боюсь, а с собакой  привык.  Какое сегодня число?
   – 23 октября.
   – Кета в конце октября на нерест идёт. Осторожно, не попадитесь, сейчас на реке вездеходов рыбоохраны полно.
     Вскоре пасека и стоящий на дороге Карп скрылись за поворотом. Дальше пошло бездорожье, а к пяти вечера впереди обозначилась большая поляна с вырубленными пнями. Посередине вырубки стояла небольшая, из новых брёвен, изба. Аля спрыгнула с кабины, первая открыла дверь. Изба была обитаемой. Тесно стояли рубленые топором нары. Дальше стоял большой стол и железная печь. Повернулась к вошедшему за ней Саше:
   – Ночевать здесь будем. Ставь на поляне палатку. Остальные за грибами, плов сварим.
   – Плов с грибами? Первый раз слышу.
   – Моя мама готовила. И с макаронами жареные грибы вкусные.
     Аля чистила скользкие маслята, когда появились хозяева.
   – Здравствуйте! Извините, что с вами рядом палатку поставили. Позапрошлую ночь медведь водителя вездехода пытался унести, вчера на пасеке за ульями приходил. Выспаться хочется.
   – Гостям рады. Одна бригада уехала в Биракан, пять коек свободны. В избе всем места хватит.
     Плов из грибов понравился. Сытно поужинав, все быстро уснули. А Аля, получив разрешение хозяев почитать с керосиновой лампой, достала Хемингуэя. Вдруг совсем недалеко, между сопками, прокатился мощный вопль: «Ааа-ууу-ах». Томительно долго потянулись минуты тишины. Аля прислушивалась до звона в ушах, ждала, когда он повторится. Когда снова раздался сердитый рёв, он походил на отдалённый волчий вой. Раньше Аля слышала изюбра, но этот звал, умолял кого-то о встрече. Сама не понимая, зачем, она вышла на улицу. Колдовской призывный крик, манящий голос, на который хотелось бежать, ударялся о сопки, возвращался к Але, и это было волшебством ночи, сотканной из серебряных нитей. Все деревья осенью были буквально опутаны паутиной, а покрытые ночным  инеем поляны заливало голубым блеском. Изюбр не унимался, продолжал требовательно звать самку. Рёв грозно звучал в ночной тишине.
     Вернувшись в избу, Аля услышала посторонний звук. По полу шуршало длинное тело толстой  змеи. Стоя на столе, Аля  потрогала спящего рядом со столом мужчину.
   – Простите, что разбудила. У вас под столом змея ползает!
   – Спи, это полоз, он у нас с весны живёт. Не бойся.
     И, повернувшись, захрапел. А Аля, думая, что полоз может задушить во сне, с головой застегнула спальник. Пока засыпала, удивлялась своей глупости. Ночью в палатку могла заползти любая змея, а она, лёжа на кровати, боится безобидного полоза. 
     Плохо выспавшаяся, утром Аля уехала с лесорубами. Обновить на карте видимые на аэроснимках вырубки, дать характеристику хорошо читаемой поросли ильма и бархатного дерева. Идя вдоль молодого леса, рисуя на снимках, уходила всё дальше и дальше. Наконец, упёрлась в вековой кедрач. Работа сделана, можно возвращаться. Да и ветер разгулялся. Гудит в вышине, гнёт верхушки огромных деревьев. Подгоняемые ветром, примчались возникшие ниоткуда низкие чёрные тучи, и всё вокруг изменилось. На землю опустился молочный туман, словно одеялом укутав тайгу. Уговаривая себя не паниковать, боясь сбиться с дороги, Аля повернула назад. Когда перед ней из тумана возник удивительно стройный и красивый, с королевской короной рогов на голове изюбр, она испугалась. И в страхе помчалась обратно. Ужас пересилил страх заблудиться. В наступившей круговерти Але всё казалось незнакомым. Обидно получилось. Полевая сумка набита снимками всех сопок, рек, ручьёв, больших полян, дорог. Наконец, карта, к которой эти снимки привязаны, а в трёх шагах ничего не видно. Мысли крутились в её голове, как листья, подхваченные шквальным ветром. Ночью, в одиночестве, человек  в тайге самое беспомощное существо. В пять лет Аля терялась на Таскыле. На прииске так называли высокую гору между двумя речками. Первую ночь боялась спать, плакала. Что было дальше, не запомнила. Нашли её на четвёртый день. Аля была без сознанья, вся искусанная насекомыми, опухшая. Лежала, как на перине, на мягкой хвое под большим кедром.  А сейчас надо где-то переждать, укрыться. Не от зверей, нет. Больше она боялась незнакомых людей. Неизвестно кто он и что у него на уме. Есть мужчины, у которых сильно развито мужское начало. Любая женщина способна вызывать в нём чувственный отклик поразительной силы. Такие походили на хищников, которые игрались с добычей, прежде чем вонзить в неё зубы.
     Аля остановилась. Ветер, беснуясь, пронёсся в вышине и, не дав пролиться дождю, унёс тучи.  Вокруг стояла зловещая тишина. В тумане, как в вате, путались и пропадали все таёжные  звуки. Она потихоньку пошла, стараясь разглядеть в разлившемся в воздухе молоке большое разлапистое дерево, надеясь переждать на нём ночь. Искала дерево, а уткнулась в стену.  Подняв голову, узнала избушку корневщика. Под навесом сохли корни элеутерококка. Это было дорогое лекарство, заменитель женьшеня. Когда проезжали мимо, Аля постучала по кабине, но Саша не остановился. Почти сразу выехали на вырубку, и про избушку никто не вспомнил. Сейчас, войдя, Аля опешила, потрясённо уставившись на нары. На мокрой от крови подушке лежал мужчина. Ей показалось, он мёртв, и она в ужасе попятилась. Ощутила напряжение мышц и холод, заставивший приподняться волосам на затылке. Стараясь не закричать, подошла ближе. Совсем молодой, почти мальчик, он тяжело дышал. Молча, крепко зажмурив глаза, боясь заплакать, Аля постояла и, решившись, осторожно потрясла его за плечо. Мужчина открыл светло-голубые глаза, под которыми залегли тени. Кожа на скулах натянулась и, несмотря на загар, казалась бледной. Губы Али дрогнули в лёгкой улыбке.
    – Живой! Сейчас я тебя перевяжу.
     Порывшись в его вещах, нашла чистое вафельное полотенце. Бинтуя, приподняла голову и, боясь смотреть на рану, уговаривала:
   – Нам с тобой только утра дождаться. В больницу поедем. Всё будет хорошо.
      Подтверждая свои слова, она одарила его твёрдым взглядом. Разожгла печь, заварила с мятой и элеутерококком чай, напоила раненого. Задышал он ровнее и скоро уснул. Аля тоже легла, бросив на пол висевшую на гвозде телогрейку. Мысли лихорадочно неслись в голове, пока, оставив это бесполезное занятие, усталые мозги не отключились, и пришёл долгожданный сон.
     Разбудили её стоны. Мужчина метался в беспамятстве. Его голубые, как утреннее небо, глаза были открыты и ничего не выражали. Выскочив за дверь, Аля увидела вчерашний след вездехода. И со всех ног побежала за помощью. А вокруг звенел лес, радуясь светлому и чистому дню. 
Глава 4
     Потерявшуюся в тайге Алю, встретили радостные возгласы мужчин:
   – Молодец! Сама пришла, а мы тебя искать собирались. Чаю не успели попить.
   – Да помолчите вы! Недалеко избушка корневщика, он ранен. В больницу срочно везти надо.
   – Михаил, мы пешком до деляны дойдём, а ты заводи уазик и быстро к Фёдору. Он лежачий?
   – Без сознания, бредит.
   – Пусть твои парни помогут до машины донести. А мы пойдём, работать надо.
     Аля, посмотрев на оставшегося с ней Сашу, спросила:
   – А ты почему вчера не остановился? Не слышал, что по кабине стучу?
   – Ты Марию видела. Подъезжали с тобой, договаривались в огороде вездеход поставить.  Сергей с Лёшкой уедут, а мы с тобой, пока железная дорога платформу даст, у неё  поживём. Про Фёдора я знал, что он тут корни заготавливает, поэтому не остановился. Мы с Марией встречались. У них с Фёдором никого нет. Мать умерла, когда Фёдор маленьким был, отец ещё раньше. Его Мария вырастила. Пацан просто сотрясал воздух, чтобы показать, какой он большой и как любит сестру. Бесчувственное, злое создание. А я Машу любил. Казалось, жизнь замирала в её отсутствие. А Фёдора давно ненавижу, это он  нас разлучил. Утром Маша в магазин ушла, а он давай в дверь стучать. В конце концов, я открыл и послал его ко всем чертям. Сказал, чтобы он оставил нас в покое, а он полез драться. Не слышал, как она вошла, но Фёдор вдруг заорал, как резаный, и бросился к сестре. Плача, взахлёб рассказывал, что я его жёг сигаретой. Показал  ожоги.
   – Ты хочешь сказать, он специально себя обжёг?
   – Чтобы сделать мне гадость, был готов терпеть боль.
   – А сейчас зачем ты это сделал?
   – Я его с того дня не видел.
   – Думаю, ты что-то скрываешь.
   – Со мной всё в порядке. А Фёдор получил по заслугам. Поехали, ты обещала к концу октября всё закончить.
     Аля была настроена решительно и на его уговоры не повелась. Уехали, когда вернулся Михаил и сказал, что Фёдор умер в дороге. Саша заторопился к вездеходу, чтобы Аля при всех не стала выяснять его причастность к смерти корневщика. А она удивлялась, что никто не приехал, чтобы спросить, почему так случилось, что у Фёдора расколот череп. Аля ещё постояла, подумала и, кивнув своим мыслям, пошла к вездеходу. Саша, старательно избегая встречаться с Алей взглядам, спросил:
   – Можно ехать? Серёга с Лёшкой уже всё погрузили.
     Она, едва слушая его, с отсутствующим видом кивнула.
   – Чего ты на меня не смотришь? Не раскрытое убийство. Наша бригада весь день была здесь, я с ним знаком, и мы давние враги. Разве не я стану козлом отпущения?
   – У тебя была причина ненавидеть Фёдора.
   – Такая веская, чтобы убить? Аля, поедем, причин для тревоги нет.
     Она тихо ответила:
   – Ты не видел Фёдора в крови. А я хочу знать, что произошло.
     Подозрения ничего не значат, это Аля понимала, но когда поехали, унять свои страхи не смогла. После обеда пришлось лезть на сопку, искать скальный репер. Через час спустилась, а  рабочие возятся  с вездеходом. Он отказался заводиться. Саша пробурчал:
   – Часа два провозимся, погуляй. Кедровых шишек набери.
     Сергей скинул ей из кузова большой мешок. Аля в недоумении уставилась на землю под кедром, усыпанную огромными шишками.
   – Зачем? Местные говорят, их не расщёлкнуть.
   – Пару дней, пока не засохли, пощёлкаем, а потом других наберём. Тут сплошной кедрач.
     В Сибири Аля таких больших шишек не видела. Быстро накидала мешок и, оставив его под кедром, сказала:
    – Я пошла. Река близко, слышно как вода шумит. Найду хорошее место для ночлега.
     Река больше походила на ручей. Но берег говорил о том, что она бывает бурной и полноводной. Аля, не выходя из тени деревьев, села перекурить на заросший травой бугорок. После махорки Карпа, привезённые Мишей болгарские сигареты, приносили удовольствие. Посмотрев на речушку, Аля, не веря собственным глазам, зажмурилась, а когда снова  их раскрыла, ничего не изменилось. Крупные, ярко раскрашенные рыбы спешили вверх по течению. Они, наполовину высунувшись из воды, проскакивали перекаты. У многих виднелись шрамы.  Ещё не успев осознать увиденное, Аля услышала странный звук. Мощные шлепки по камням. Она привстала и буквально свалилась за бугор, на котором сидела. Вниз по течению шёл медведь. Он наклонялся и ловил рыбу лапами или пастью, с силой бросая её на каменистый берег. Раздавался шлёпающий звук. Рыболов был очень искусен. Выбирал момент и бросал на берег очередную красавицу. Часто останавливался,  ел рыбу прямо в воде, выгрызая места повкуснее. Видимо, он давно насытился, но азарт не прошёл. Алевтина, чувствуя, что ещё немного, и откажут ноги, осторожно, чтобы ничего не звякнуло, положила в  траву карабин. Отползла подальше и изо всех сил рванула к вездеходу. Ещё не добежав, закричала. Парни удивлённо рассматривали бледную запыхавшуюся Алю. Сергей спросил:
   – Что случилось? За тобой будто черти гнались.
   – Там медведь, большой!
   – Если бы хотел, давно догнал.
   – Он меня не видел. Рыбу ловит и по берегу разбрасывает.
   – А карабин где?
   – Там. В траве положила. Вес у него! Бежать тяжело.
   – Он на тебе числится. Вольному воля. Место запомнила?
    – Не знаю, найдём. Места глухие, взять его некому.
    – Поэтому и медведь сейчас на рыбалке, он же зверь ночной.
     Услышав про рыбу, парни заторопились. И скоро, налюбовавшись на перепрыгивающую через камни кету, поставили палатку у самой воды.  Побаиваясь очередного лохматого рыбака,  с обзором во все стороны. Развели большой костёр. Свежей кеты набрали из медвежьих запасов. Саша отложил рыбу в шрамах, пояснил:
   – Это самцы, они самок, идущих на нерест, защищают. А вон та пухленькая, с икрой.
     Получилось семилитровое ведёрко. Аля с удивлением узнала, что прежде чем солить, её надо залить ненадолго кипятком. Тогда на каждой икринке лопнет и станет мягкой скорлупка. Через час все ложками ели икру. Соли хватило только на неё и две большие рыбины. Аля вспомнила: у Фёдора в избушке стоял килограммов на пять мешочек с крупной солью. Спросила:
   – Пешком до посёлка Рыборазвод пойдёте? Если да, пусть Саша едет в избушку Фёдора, он соль для кеты припас.
   – Один не поеду и в избушку заходить не буду. Только с тобой. – Саша окинул её ледяным взглядом. А на неё словно налетел порыв холодного ветра. Голос вдруг стал хриплым, в горле Али мгновенно пересохло.
   – Это ещё почему? 
     В ней что-то нарастало, набирало силу. Только она не могла понять: это сила, чтобы разрушить стену недоверия к Саше или, наоборот, обвинить. Алю истерзал страх перед убийцей. Лучше бы Фёдор сгнил и его не нашли никогда. Саша знает о её подозрениях, и если это он, надо из тайги выезжать. Саша, глядя насмешливо на свою начальницу, ответил:
   – Потому. Через пару дней здесь будет полно рыбоохраны. Перед посёлком речка перегорожена, и кета пойдёт в прорытый канал. Рыба спина к спине плывёт. Стараются  спасти каждую икринку, местных на работу не берут. Если поймают, нам простят ведёрко икры и пару рыбин, но не больше. Рыбоохрана – это главные на нересте кеты мародёры. Соль мешками в вездеходах стоит. Мы с тобой, Аля, отвечать вместе будем. Я за то, что везу, а  ты за то, что разрешила. Помнишь, в прошлый сезон Трифонову пять лет за телёнка дали? Сам не воровал, с рабочими мясом поужинал.
   – Хорошо, едем в Рыборазвод, а солёную рыбу в лодке спрячем.
   – Не возражаю. Лодка второй сезон вездеход на воде не держит.
     Аля смотрела на него и думала, что так продолжаться не может. Она совсем свихнётся, если и дальше будет жить с раскалённым сознанием. Убедившись, что их никто не слышит, спросила:
   – Ты живёшь, как обычный человек. Водишь вездеход и очень стараешься казаться простым. Но кто ты на самом деле?
   – Я и есть обычный, – он сказал это ровным голосом, но по дёргавшейся щеке было видно, что он сдерживает гнев. Не говоря больше ни слова, отвернулся и ушёл спать. 
Глава 5
     Утром Аля поднялась первая. Она вышла в свежесть начинающегося дня и начала шевелить угли костра, стараясь вернуть их к жизни. К ней присоединился Саша. Подняв голову, она отметила, как за ночь впали его щёки и появились синяки под глазами. Але казалось, что от него исходит неопределённое чувство опасности. Не зная твёрдо, что убийца он, старалась подальше упрятать свои сомнения. Услышав, как трещит, разгораясь, костёр, встали Сергей с Лёшей. Нажарили на сковороде больших лепёшек и устроили с утра пир, поедая ложками красную икру. Жалея выброшенную на берег рыбу, Сергей, ни с кем не советуясь, бросил несколько штук  в кузов. Намочив в холодной воде энцефалитку, прикрыл от посторонних глаз.
     В посёлке Аля нарисовала на снимках несколько сараев и разросшееся здание, где разводили рыбу. Им разрешили посмотреть, как добывают из самки икру, оплодотворяют, и она созревает в специальных садках. Рассказали, что когда появятся мальки, их переводят в «теплицу». Несколько месяцев кормят, а потом  выпускают. К сожалению, до Тихого океана доплывут не все. Поблагодарив за интересную экскурсию, вышли из речного «Родильного дома». Саша остановился, прошептал:
   – Тихо, кто-то в вездеход залез.
     Подойдя, оторопели. В кузове сидел огромный котяра. Он выгрыз дыру в брезенте энцефалитки и урчал от удовольствия, поедая рыбу. Аля зло спросила:
   – Это кто догадался? Икры ложками объелись, крыша поехала? Давайте быстрее из посёлка. Вчера Саша доступно объяснил, кому срок мотать придётся. Идиоты великовозрастные!
     Выбросив шипящего, царапавшегося и пытающегося укусить кота, Саша  повернулся к Але:
   – Всё? Сезон закончился? Если да, поехали. Вездеход  рыбой провонял. Осталось только на рыбоохрану нарваться. Ждём темноту и домой!
      Костёр разожгли  на автозимнике, выходившем на тракт. Вокруг стояла тишина. Казалось, ветер запутался в лохматых ветках, стоящих вокруг кедров. Но тайга непредсказуема. Погода может меняться несколько раз за день. К вечеру холодный ветер погнал по небу сырые серые облака. Золотые листья один за одним  летели с берёз, осин, ильма.  Перед тем, как упасть на землю, кружились в воздухе. Зима наступала на пятки красавице Осени. В темноте ветер усилился, окреп. Палые сырые листья понеслись над землёй, забрасывая костёр. Кончалось Амурское бабье лето.
     Осенью темнеет рано. Тучи закрыли луну и звёзды. Тьма стала кромешной. Они были на верху сопки, когда  Саша вдруг выключил фары. Ломая деревья, вездеход свернул с дороги и покатился вниз. Аля успела увидеть, как по покинутой ими дороге промчался вездеход. За ним, догоняя, торопился другой. И темнота. Очнулась лёжа щекой на мокрых листьях. По небу плыли тучи, безразличные к тому, что она вымокла и замёрзла, что ничего не хочет, только спать. Алины слёзы смешались с моросящим холодным снегом и с дождём. В густом лесу было тихо, сыро и холодно. Её глаза закрылись, и она провалилась в забытьё.
     Нашли Алю по следу вездехода. Быстро убрали горевший костёр, а на его место поставили палатку. Она долго лежала, закутанная в спальники, и, не приходя в сознание, стонала от пульсирующей боли. Когда очнулась, стало ещё хуже. Боль пронизывала её лихорадочно бьющееся сердце ледяными иглами. Холод основательно пустил в неё корни. Разросся внутри, вызывая глубокое раздражение и отчаяние. Аля почувствовала себя в ловушке. А за стенами палатки что-то происходило. Стучали молотками по железу, ругались, матерились.  Она прочистила перехватившее горло и крикнула:
   – Саша, почему не едем?
     Вместо него ответил Сергей:
   – Ночевать здесь придётся. Гусянка на вездеходе полностью соскочила. Так и лежит во всю длину. Мы с Лёшкой по  всей сопке траки собираем, а Саша за помощью ушёл. Сейчас тебя аспирином напою. На костре  отвар из кедра настаивается. Ты отогрелась?
   – Неси таблетки и отвар. В тайге болеть нельзя. Завтра как новенькая буду.
     Аля, наконец, согрелась и уснула. Не слышала, как приходил из посёлка трактор, как  забивали молотками траки. Все спальники укрывали Алю, и, проснувшись утром, она расстроилась. Хотя в палатке, поставленной на прогретой костром земле, было жарко.
     Амурская погода снова удивила. Тёплый ветерок разогнал тучи. Тайга заволновалась под ним до самого горизонта. Ожила. Аля, не чувствуя себя  больной, сидела на кабине. Радуясь и впитывая в себя приятную ласку последних тёплых солнечных лучей. Вытащила карту,  повернувшись к Сергею с Лёшей, обрадовано сказала:
   – Сейчас повернём, и мы на тракте. По нему до Бирокана двадцать пять километров.
   – Повернули уже, вперёд посмотри.
     Выезд на тракт закрывал вездеход рыбоохраны. На дороге горел небольшой костёр. Экипаж обедал. Саша ещё не остановился, а Аля, приветливо улыбаясь мужчинам, уже доставала документы. С кабины спрыгивать не стала. Сверху протянула красные  корочки экспедиции с допуском №1, спросила:
   – Вы тут надолго? Если да, то мы объедем.
   – Документы нам многие показывают, генералы тоже рыбалкой в этих краях не брезгуют.
     Парень заскочил в кузов. Поднял спальники, палатку, рюкзаки.
   – Неужели кеты не попробовали?
   – Почему не попробовали? Попробовали. За Рыбоводом медведь весь берег закидал. Когда его увидела, не помню, как к вездеходу обратно добежала. Кету жалко. Живая, хвостами бьёт. В речку пыталась вернуться. Хорошо, что у нас соли с собой не было. Вы бы не поверили, что медведь наловил.
   – Сейчас записку своим напишу. Покажите, осматривать не будут. Счастливо до Биракана  добраться.
     Мария была дома. Неразговорчивая, смурная. Впуская вездеход в огород, затворила за ним большие ворота так ожесточённо, что собака, повизгивая, забилась в конуру. Первым молчание нарушил Саша:
   – Что случилось? Ходишь, словно в воду опущенная. Если из-за нас, пойду с другой хозяйкой договорюсь. Картошку выкопали, любая за деньги пустит.
   – Нет. Заходите. Сегодня в милиции была. Друга Феди в убийстве обвиняют. Федя всем рассказал, что женьшень выкопал. У друга и нашли. Туман в тот день был. Лесорубы рано работу бросили, а он только утром нашелся, сказал, заблудился.
     Аля вспомнила липкий густой туман. Ночь тёмная, сырая усиливала страшное чувство одиночества. Как тут было не заблудится? Посмотрела на Сашу. Он уходил раскованной, пружинистой походкой человека, который только что сбросил с плеч тяжкий груз. Крикнула всем:
   – А вы куда? Разгружайте. У нас муки мешок, консервы, макарон ящик. Несите в дом. Пока вездеход на платформе едет, разворуют. – Она понизила голос, – кета протухнет.
     Мария, увидев столько продуктов, замахала руками.
   – С ума сошли? Мне месяц работать, чтобы всё это купить. О каких  деньгах говорите?  Проходите, ужинать будем.
     Але дружно уступили кровать. Долго ворочалась. Завидовала развалившимся на полу в привычных спальниках парням. Проснулась поздно от того, что чьи-то руки шарили по её телу. Хотела закричать, но потная ладонь закрыла ей рот. Со всей силы Аля вонзила зубы в эту ладонь. Соскочила с кровати, толкнув насильника на пол. С ненавистью глядя на Сашу, охрипшим от возмущения голосом сказала:
   – Думаю,  ты Фёдора убил. Больше некому. А женьшень подложил.
   – Ты чего такая злая? Молчи! Ты же не хочешь, чтобы Мария про нас узнала? Она с ума сойдёт.
   – А есть мы? Совсем охренел! Я не злюсь. Гнев, злость – это эмоции. Я ничего к тебе не чувствую. Ничегошеньки. Пойду за попытку изнасилования заявление напишу и подозрениями поделюсь. Был у тебя мотив!
   – Какой мотив? Нравилась мне она. Кто откажется с такой молодой и красивой девушкой ночи проводить? Мария забеременела, я даже жениться хотел. Да она  аборт сделала и ничего не сказала. От Фёдора узнал. Уехал, не смог простить. Ребёнка больше не было, вот и расстались. Что сделано, то сделано, я не могу исправить и вернуть прошлое. А будущее – это что-то другое.
   – Но не со мной же? Ты идиот или притворяешься? Мы  сегодня уезжаем, а ты остаёшься вездеход охранять. За ним по доверенности кто-нибудь из исполнителей приедет. Сейчас пойду, документы на платформу оформлю и куплю на сегодня билеты.
   – А в милицию?
   – Пока не решила. Подумаю.
     Садясь с Сергеем и Лёшей в поезд Владивосток – Москва, Аля жалела, что никуда не пошла, а оставила их с Марией вдвоём. Пожалела. Пусть сами решают, вступать второй раз в ту же реку или не стоит.
     Вагон встретил их закрытыми на зиму окнами и жарой, как в преисподней. В ленивой  духоте дремали пассажиры. Провалявшись до вечера, Сергей с Лёшей проголодались и уговорили Алю пойти в  ресторан. Они шли по узкому проходу в плацкартном вагоне, когда её окликнули:
   – Аля!
     Обернувшись, вернулась. В купе, оживлённо беседуя, сидели незнакомые люди. А  с ними редко уезжающая из дома свекровь.
   – Это моя невестка. Она в экспедиции работает.
     Але показалась, что она смутилась, представив её женой сына.
   – Ты домой? А мы из Владивостока. Брат с Украины приехал. Ездили с сёстрами повидаться.
     Не успела, познакомиться с родственниками, как её сердито позвали:
   – Аля, мы идём? Или ты болтать будешь?
   – Тихо вы, сейчас пойдём, это родня мужа.
     И ясно слышный за спиной шёпот:
   – Эта, в кирзовых сапогах, жена твоего сына? Натуральная бичиха!
     Обернувшись, как можно вежливее попрощалась и пошла к своим. Шла, а колёса на стыках яростно повторяли:
   – Би-чи-ха! Би-чи-ха!
     Стало обидно до слёз. Пока ждали в ресторане официантку, поглядела на сидящего напротив Сергея. Бельмо на весь глаз. Длинные, немытые патлы подвязаны кожаным ремешком. И Лёша! Отросшие нечёсаные кудри. Настоящий колтун на голове. Причёска Анжелы Дэвис. У всех потрепанные ходьбой по тайге кирзовые сапоги. Аля подумала, что больше всего пострадала её гордость. Понимая, что ничего не изменится, усмехнулась. Весной начинался  сезон, и приходило чувство свободы. Предвкушая радость от общения с природой, переполняли эмоции. Что это? Зов предков или красота и величие тайги? 
     Уже зная, как «повеселит» родственников на обратном пути, попросила Сергея с Лёшей её не ждать. Вот и их купе. Улыбаясь, сама доброжелательность, присела.
    – Вас встретила, вспомнила, как в конце декабря из командировки возвращалась. Мороз за тридцать градусов, смотрю, мой на перроне стоит. Сапоги, резиновые болотники до колена завёрнуты, волосы выросли до плеч, кожаным ремешком перевязал, чтобы в глаза не лезли. Полушубок новый, и без шапки. Успела в свой вагон позвать. Проводницы деньги любят, взяла. Колина бригада больше двух месяцев в поле задержалась. Дожди зарядили, а в ноябре снег. С вертолёта им полушубки скинули. А головы полотенцами, как немцы под Москвой, заматывали. Ему-то что, а меня, только он перекурить выйдет, всем вагоном уговаривали, чтобы я с этим бичом не связывалась. И ограбит, и убьёт. Одна проводница посмеивалась, паспорта наши видела.
   – Аля, кто тебя просил рассказывать? Он в тот год уши отморозил. Разве ему легко было?
   – Почему не рассказывать? Я, конечно, в кирзовых сапогах, но не глухая. Не слышала, чтобы вы, мама, что-то в моё оправдание сказали. Счастливого пути.
     Аля шла в свой вагон, а колёса на стыках отстукивали сочинённую на ходу  эпиграмму:
     Вы в сапогах на шпильке, я в резиновых,
     Хожу в тайге и не считаю дни.
     Тоскует сердце от костров рябиновых,
     Глаза  повсюду видятся твои.
    А сейчас домой! Счастье внутри нас. Когда гложет обида, не обязательно слышать всё, что нам говорят. Надо оставаться верным себе.