День Святого Валентина

I

В дет­стве, я где-то про­чи­тал об од­ном сред­не­ве­ко­вом ев­ро­пей­ском обы­чае. В празд­ник свя­то­го Ва­лен­ти­на, де­ре­вен­ские де­вуш­ки на вы­да­нье убе­га­ли в со­сед­ний лес и пря­та­лись, а мо­ло­дые пар­ни устрем­ля­лись сле­дом, на­де­ясь пер­вы­ми отыс­кать тех из них, кто на­руж­но­стью ми­лее и ха­рак­те­ром по­сго­вор­чи­вее. Так в те вре­ме­на фор­ми­ро­ва­лись — по сло­вам рас­сказ­чи­ка — бу­ду­щие се­мьи. Хоть и ми­лая ле­ген­да, но меня она все­гда удив­ля­ла и даже вре­ме­на­ми удру­ча­ла. Что про­ис­хо­ди­ло в лес­ной чаще, то толь­ко вол­кам было из­вест­но. Те­стов на от­цов­ство то­гда ещё не было, по­это­му если кому и взбре­ло в го­ло­ву ор­га­ни­зо­вать та­кое ме­ро­при­я­тие, то он быст­ро дол­жен был об­на­ру­жить, что дей­стви­тель­ные по­след­ствия кар­ди­наль­но рас­хо­дят­ся с его из­на­чаль­ны­ми ожи­да­ни­я­ми. До­ба­вим к это­му, что хе­ш­те­га MeToo ещё не су­ще­ство­ва­ло, по­это­му сда­ет­ся мне, что сред­не­ве­ко­вые Хар­ви поль­зо­ва­лись без­на­ка­зан­но­стью и ста­но­ви­лись от­ца­ми на­мно­го чаще, чем хо­те­лось бы. И на­ко­нец, я со­вер­шен­но не в си­лах предо­ста­вить, ка­ко­ва была судь­ба де­виц из тех, кто при­вле­ка­тель­но­стью не от­ли­чал­ся. Ведь, со­гла­си­тесь, де­ли­кат­ная долж­на быть си­ту­а­ция, ко­гда ка­кой-ни­будь Год­ф­руа блуж­да­ет, пе­ре­пол­нен­ный на­деж­да­ми и обу­ре­ва­е­мый же­ла­ни­ем встре­тить свою ма­лень­кую Же­ни­вье­ву, а ему на встре­чу, давя ку­стар­ник как на­цист­ский танк и де­лая недву­смыс­лен­ные зна­ки сво­и­ми ам­бра­зу­ра­ми, вы­плы­ва­ет Жан­на — дочь бу­лоч­ни­ка. Обя­зан ли он её опло­до­тво­рять, или име­ет пра­во сры­цар­ство­вать в ку­сты? И что если он таки улиз­нул от Жан­ны, на­шел свою Же­ни­вье­ву, и толь­ко-толь­ко при­го­то­вил­ся к ожи­да­е­мо­му об­ря­ду, как из чащи вы­ле­за­ет ка­кой-ни­будь нега­дан­ный Ар­тур, недав­но рас­став­ший­ся со сво­ей Кло­тиль­дой, ко­то­рую ему не тер­пит­ся за­ме­нить всё той же Же­ни­вье­вой? Что то­гда?

Впро­чем, ис­то­ри­че­ской дей­стви­тель­но­сти у этой ле­ген­ды стран­но­сти не за­ни­мать. Нач­нем с того, что в Риме, в фев­ра­ле, об­на­жен­ные пар­ни го­ня­лись по го­ро­ду с би­ча­ми и уда­ря­ли встре­тив­ших­ся им жен­щин. Бед­ные рим­лян­ки: вро­де и хо­чет­ся вы­гля­нуть на ули­цу, озна­ко­мить­ся с неко­то­ры­ми ана­то­ми­че­ски­ми де­та­ля­ми, и бо­яз­но быть из­би­той.

Про­шли сто­ле­тия, но лег­че не ста­ло. В двух­со­тых го­дах, Клав­дий II вы­вел тео­рию, диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ную той, ко­то­рую Лия Ахеджа­ко­ва так удач­но озву­чи­ла в филь­ме Москва сле­зам не ве­рит. Для Клав­дия, имен­но у лю­дей же­на­тых, а не у оди­но­ких, го­ло­ва за­ня­та не тем, чем надо, и для под­ня­тия во­ин­ско­го духа и пе­ре­вы­пол­не­ния пла­на по уни­что­же­нию го­тов, слав­ный Клав­дий взял и за­пре­тил же­нить­ся. Не бе­русь су­дить, кто прав: Ахеджа­ко­ва или Клав­дий — по мо­е­му мне­нию, на­ли­чие или от­сут­ствие жены мало ска­зы­ва­ет­ся на мыс­лях муж­чин о пре­ле­стях кра­со­ток, ко­то­рых они встре­ча­ют в марш­рут­ках. Ин­те­рес­но дру­гое. Во вре­ме­на Клав­дия по­явил­ся один по­ле­вой док­тор дис­си­дент, ко­то­рый — боль­шая ред­кость сре­ди дис­си­ден­тов — за­ни­мал­ся не тем, что все­на­род­но вы­ра­жал свое осо­бое мне­ние, а тем, что дей­ство­вал, при­чем вти­ха­ря, вен­чая мо­ло­дых на­пра­во и на­ле­во, и на­вен­чал он та­кое непри­лич­ное ко­ли­че­ство пар, что власть иму­щие оби­де­лись, и недол­го ду­мая, че­тыр­на­дца­то­го фев­ра­ля, от­тя­па­ли доб­ро­му док­то­ру го­ло­ву, чтоб непо­вад­но было. Что было даль­ше, уга­дать не труд­но: влюб­лен­ные та­кой бес­пре­дел вла­стей не оце­ни­ли, и устро­и­ли им Джор­джа Флой­да от Кон­стан­ти­но­по­ля до Ка­ле­до­нии. А мо­жет и не жгли они рим­ские ко­лес­ни­цы, не за­хва­ты­ва­ли ви­а­ду­ки, и во­об­ще ни­че­го уго­лов­но на­ка­зу­е­мо­го не де­ла­ли, но вот как-то по­лу­чи­лось, что че­тыр­на­дца­тое фев­ра­ля за­кре­пи­лось в ис­то­рии, как день, ко­гда влюб­лен­ные по­за­рез долж­ны сде­лать что-то эда­кое: вме­сте прыг­нуть с па­ра­шю­том, за­се­лить­ся в Ду­бае в но­мер с джа­ку­зи, ну или на ху­дой ко­нец пой­ти в за­бе­га­лов­ку че­рез до­ро­гу, где по слу­чаю празд­ни­ка, на каж­дом сто­ли­ке бу­дут сто­ять ва­зоч­ки с за­му­со­лен­ны­ми тря­поч­ны­ми ро­зоч­ка­ми.

А что оста­ёт­ся тем, кто по сте­че­нию об­сто­я­тельств но не по вы­бо­ру ока­зал­ся в на­ча­ле фев­ра­ля со­всем один? Неко­то­рые на­хо­дят свою по­ло­вин­ку на несколь­ко дней, един­ствен­но что­бы со­б­лю­сти фор­му. Дру­гие стро­чат слёз­ные со­об­ще­ния на пси­хо­ло­ги­че­ских фо­ру­мах. Я же от­пра­вил­ся на Иль-де-Ре — ост­ров на за­па­де Фран­ции, в на­деж­де мыс­лен­но от­дох­нуть от неистов­ства ре­клам­ных пла­ка­тов, про­па­ган­ди­ру­ю­щих неоспо­ри­мые пре­иму­ще­ства жиз­ни вдво­ем: воз­мож­ность вы­пить вино та­кой-то мар­ки, или вме­сте за­пи­хать ниж­нее бе­лье в сти­раль­ную ма­ши­ну, ко­то­рая это бе­лье не за­жу­ет и не рас­тя­нет, или про­ка­тить­ся по Ели­сей­ским по­лям на опре­де­лен­ной мо­де­ли каб­ри­о­ле­та, или уч­ю­дить ещё что-ни­будь при­ят­ное, что по ка­кой-то неве­до­мой при­чине долж­но оста­вать­ся недо­ся­га­е­мо для хо­ло­стя­ков.

II

Вы не за­ме­ча­ли, что фран­цуз­ские го­сти­ни­цы ча­сто пы­та­ют­ся пе­ре­дать ка­кой-то опре­де­лен­ный стиль ме­ста, в ко­то­рым они на­хо­дят­ся? Так, де­кор по­сто­я­ло­го дво­ра в Пи­ре­не­ях невоз­мож­но спу­тать с оформ­ле­ни­ем хар­чев­ни где-ни­будь в Страс­бур­ге, а сто­лич­ные го­сти­ни­цы от­ли­ча­ют­ся не толь­ко непри­лич­ны­ми це­на­ми, ма­лю­сень­ки­ми ком­нат­ка­ми и хам­ским от­но­ше­ни­ем пер­со­на­ла, но и сво­им осо­бым ко­ло­ри­том, сти­лем, ко­то­рый ред­ко мож­но встре­тить в дру­гих го­ро­дах.

Го­сти­ни­ца, в фойе ко­то­рой я об­на­ру­жил себя сто­я­щим за три дня до че­тыр­на­дца­то­го фев­ра­ля, сво­им сти­лем по­ка­зы­ва­ла, что вы на­хо­ди­тесь в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от моря — или, если пред­по­чи­та­е­те, что море на­хо­дит­ся в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от вас. Оно дей­стви­тель­но было неда­ле­ко, а точ­нее, по утвер­жде­нию смарт­фо­на, в ста со­ро­ка двух мет­рах. Ла­зур­ный тре­уголь­ни­чек был ви­ден, если вы­су­нуть­ся из окна мо­е­го но­ме­ра, чем не удер­жал­ся по­хва­стать вла­де­лец, по­спе­шив по­про­сить меня быть осто­рож­нее. «Но вы­па­дать я вас про­шу не здесь. Я для жи­вых го­сти­ни­цу дер­жу.» — пе­ре­фра­зи­ро­вал я тут же мыс­лен­но Труффаль­ди­но из Бер­га­мо. И так, остав­шись один и огля­дев­шись, я уви­дел про­стор­ную ком­на­ту с ме­бе­лью из свет­ло­го де­ре­ва, ра­куш­ки в ка­че­стве укра­ше­ний, тре­тье­сорт­ную кар­тин­ку мор­ско­го по­бе­ре­жья, си­ние с бе­лым про­сты­ни и би­рю­зо­вые став­ни. Этот би­рю­зо­вый цвет обя­за­те­лен в де­сят­ке де­ре­вень на ост­ро­ве — жи­те­лем нель­зя про­сто взять на­при­мер и пе­ре­кра­сить став­ни в ярко жёл­тый, бор­до­вый или свет­ло се­рый. От­сю­да у де­ре­вень свой осо­бый вид, что от­ли­ча­ет их от, ска­жем, де­ре­вень со­сед­не­го ост­ро­ва Оле­рон.

Рас­суж­дая о том, на­сколь­ко долж­ны быть за­ни­ма­тель­ны об­суж­де­ния в мэ­рии о том, мож­но ли раз­ре­шать или нет ис­поль­зо­ва­ние но­во­го от­тен­ка зе­лё­но­го, су­ще­ство­ва­ние ко­то­ро­го вне­зап­но об­на­ру­жи­лось фир­мой Pantone несколь­ки­ми ме­ся­ца­ми ра­нее, я неза­мет­но для себя уснул. Проснул­ся я уже ве­че­ром, и что­бы осве­жить­ся, по­шел бро­дить по бе­ре­гу, в на­деж­де най­ти ра­куш­ку круп­нее тех, ко­то­рые укра­ша­ли мой но­мер, ис­клю­чи­тель­но что­бы до­ба­вить и мою леп­ту в внут­рен­ний ди­зайн оте­ля. Ра­куш­ки я так и не на­шел, но зато вни­ма­ние мое при­влек­ла мо­ло­дая и жут­ко за­рос­шая осо­ба, ко­то­рая очень убе­ди­тель­но изоб­ра­жа­ла меч­та­ние в сто­ро­ну, где вода сли­ва­ет­ся с небом. Бес­по­ко­ить незна­ком­ку и тем бо­лее от­вле­кать её от со­зер­ца­ния веч­но­го я не хо­тел, но при­стро­ил­ся непо­да­ле­ку, и ча­сто по­гля­ды­вал на нее, ду­мая, что было бы непло­хо по­зна­ко­мить­ся с ней по­бли­же. А ко­гда она по­ки­ну­ла пляж, я по­до­ждал са­мую ма­лость для фор­мы, и в свою оче­редь уда­лил­ся в свой но­мер.

На сле­ду­ю­щее утро, спу­стив­шись зав­тра­кать, я уви­дел вче­раш­нюю осо­бу ску­ча­ю­щей за сто­ли­ком. Ре­шив, что ни­че­го не ме­ша­ет мне на этот раз по­об­щать­ся с ней, я узнал, что Софи од­но­го со мной воз­рас­та, жи­вёт в Бор­до, а сюда она при­е­ха­ла на неде­лю, от­дох­нуть, как и я. О лич­ной жиз­ни она го­во­рить не ста­ла. Так и от­ве­ти­ла: «не спра­ши­вай, ни­че­го не ска­жу». Её скрыт­ность не по­ме­ша­ла нам тем же ве­че­ром си­деть бок о бок на бе­ре­гу, рас­смат­ри­вая со­звез­дия, а два дня спу­стя мы уже про­во­ди­ли всё вре­мя вме­сте, слов­но двое влюб­лен­ных. Лю­би­мым на­шим за­ня­ти­ем было под­карм­ли­вать чаек, осо­бен­но ко­гда их на­би­ра­лось дю­жи­ны две. Ну и кри­ку же было! Нет ни­че­го му­зы­каль­нее чай­ки, ко­то­рая счи­та­ет, что ку­со­чек еды, ко­то­рый вы толь­ко что бро­си­ли, пред­на­зна­чал­ся имен­но ей, хоть и до­стал­ся её бо­лее про­вор­ной по­дру­ге. Она неза­мед­ли­тель­но вы­плес­нет эмо­ции, ко­то­рые её пе­ре­пол­ня­ют, в фор­ме, ко­то­рой по­за­ви­до­вал бы Кры­сти­ан Ци­мер­ман, иг­ра­ю­щий Шо­пе­на. Но если у вас от­сут­ству­ет му­зы­каль­ный слух, не беда: крик чай­ки, это не про­сто кра­си­вая ком­по­зи­ция, но ещё и ви­зу­аль­ный пер­фор­манс. Что­бы спеть как сле­ду­ет, пти­ца име­ет при­выч­ку гор­до под­нять го­ло­ву к солн­цу, ра­зи­нуть пасть так, что в нее мо­гут спо­кой­но по­ме­стить­ся ещё несколь­ко чаек, и, остав­ляя клюв в та­ком нена­ту­раль­ном по­ло­же­нии, по­сте­пен­но опус­кать го­ло­ву до зем­ли, по­вто­ряя свой по­клон столь­ко раз, сколь­ко тре­бу­ет её внут­рен­нее со­сто­я­ние. Под­час наши чай­ки го­ло­си­ли так, что люди, от­ды­ха­ю­щие на пля­же, со­би­ра­ли свои вещи и уда­ля­лись, бор­мо­ча что-то не осо­бо веж­ли­вое, а один раз, ка­кой-то по­лу­пья­ный ста­ри­каш­ка, си­дя­щий на тер­ра­се, не вы­дер­жал, и по­шел на чаек та­ра­ном, раз­ма­хи­вая пал­кой, а ко­гда пляж опу­стел, он дол­го ещё ру­гал­ся на сме­си бас­ско­го и нели­те­ра­тур­но­го фран­цуз­ско­го.

Дру­гие наши за­ня­тия были зна­чи­тель­но тише. Мы мно­го гу­ля­ли, рас­смат­ри­ва­ли здеш­ние до­сто­при­ме­ча­тель­но­сти и си­де­ли до­позд­на на бе­ре­гу. Ле­том мы пред­по­чли бы де­лать то, что де­ла­ют боль­шин­ство лю­дей, ока­зав­ших­ся на этом ост­ро­ве в се­зон — ку­па­лись бы и ка­та­лись бы на ве­ло­си­пе­дах — но в фев­ра­ле, тем­пе­ра­ту­ра не рас­по­ла­га­ла к вод­ным про­це­ду­рам, а фир­мы, да­ю­щие ве­ло­си­пе­ды в про­кат, были за­кры­ты в ожи­да­нии при­ли­ва ту­ри­стов.

Софи вы­зы­ва­ла во мне про­ти­во­ре­чи­вые чув­ства. Мне нра­ви­лась её об­ще­ство и тя­ну­ло к ней, но я знал, что в ско­ром вре­ме­ни нам пред­сто­ит рас­стать­ся, и меня это ни чу­точ­ку не огор­ча­ло. Мы сбли­жа­лись про­сто по той при­чине, что об­сто­я­тель­ства све­ли нас. Нам было удоб­но вме­сте, но это удоб­ство не де­ла­ло нашу связь ме­нее ми­мо­лёт­ной. Софи осо­бен­но ак­цен­ти­ро­ва­лась на недол­го­веч­но­сти на­ших от­но­ше­ний. Она на­о­трез от­ка­зы­ва­лась го­во­рить о себе те вещи, ко­то­рые мог­ли бы по­мочь мне най­ти её в бу­ду­щем, и оста­нав­ли­ва­ла меня, ко­гда я осо­бо рас­про­стра­нял­ся про свою жизнь. Од­ним ве­че­ром, я на­ца­ра­пал на клоч­ке бу­ма­ги мой но­мер те­ле­фо­на и мой до­маш­ний ад­рес, и про­тя­нул ей бу­маж­ку. Она по­мо­та­ла го­ло­вой в знак того, что не при­вет­ству­ет мою ини­ци­а­ти­ву, но как ни стран­но, за­пис­ку не по­рва­ла и не вы­ки­ну­ла.

В день её отъ­ез­да — мой по­езд от­прав­лял­ся в Па­риж толь­ко на­зав­тра — я в по­след­ний раз пред­ло­жил ей ска­зать мне, как я могу её най­ти. «Не сле­ду­ет тебе меня на­хо­дить» — от­ре­за­ла она. Я пы­тал­ся воз­ра­жать, го­во­рил, что мне было бы при­ят­но встре­тить­ся с ней сно­ва, но она была непре­клон­на. Ко­гда меж­ду­го­род­ний ав­то­бус от­нял её у меня, вне­зап­ная тос­ка на­хлы­ну­ла на меня, а сле­дом за ней, по­рыв стра­ха за­ста­вил меня съе­жить­ся. Толь­ко те­перь я осо­знал, что сде­лал что-то непо­пра­ви­мое. Весь день я сло­нял­ся по ост­ро­ву не на­хо­дя себе ме­ста: и море было уже не та­кое си­нее, и став­ни не та­кие би­рю­зо­вые. Ко­гда на­стал ве­чер, со­звез­дия взгля­ну­ли вниз на меня с та­кой гру­стью, что я уда­лил­ся в но­мер и до­позд­на смот­рел те­ле­ви­зор — но что имен­но там по­ка­зы­ва­ли, я со­вер­шен­но не в со­сто­я­нии вспом­нить. Всю ночь я про­во­ро­чал­ся, а утром был в та­ком раз­би­том со­сто­я­нии, что вла­де­лец го­сти­ни­цы с опас­кой по­гля­ды­вал на меня, ко­гда я рас­пла­чи­вал­ся, пред­по­ла­гая, что я пьян, и мог уч­ю­дить что-ни­будь непри­стой­ное в но­ме­ре.

Я на­де­ял­ся, что вер­нув­шись в сто­ли­цу, я смо­гу за­быть о Софи, но не тут то было. Па­мять о ней пре­сле­до­ва­ла меня в са­мых непод­хо­дя­щих мо­мен­тах. В ли­цах про­хо­жих я ви­дел её чер­ты. Сто­и­ло мне за­ме­тить в тол­пе длин­но­во­ло­сую де­вуш­ку, как серд­це де­ла­ло что-то ана­то­ми­че­ски­ми непра­виль­ное в гру­ди. Я без­на­деж­но влю­бил­ся. На­сколь­ко она была мне без­раз­лич­на, ко­гда была ря­дом, на­столь­ко те­перь она ста­ла цен­тром моих мыс­лей и же­ла­ний.

III

Я иду по буль­ва­ру. Я со­вер­шен­но за­был, за­чем я здесь, и куда мне нуж­но идти, но это и не важ­но. Я про­сто про­дол­жаю ша­гать по мо­сто­вой, ра­до­вать­ся ве­сен­не­му солн­цу, и улы­бать­ся по­хо­жим. По­про­буй­те по­да­рить улыб­ку от уха до уха, са­мую дру­же­люб­ную, на ко­то­рую вы спо­соб­ны, со­вер­шен­но незна­ко­мо­му па­ри­жа­ни­ну, и вы уви­ди­те очень раз­ные ре­ак­ции. Неко­то­рые бу­дут оза­да­че­ны, ду­мая, что зна­ко­мы с вами, но не пом­ня вас, и не зная, как им ре­а­ги­ро­вать. Неко­то­рые про­сто ис­пу­га­ют­ся. Неко­то­рые при­мут вас за су­ма­сшед­ше­го. Неко­то­рые по­че­му-то оби­дят­ся. А из­ред­ка, кто-то улыб­нет­ся в от­вет, и дол­го ещё бу­дет идти улы­ба­ясь, и ра­дост­но у него бу­дет на душе.

Но что я вижу?! Софи, сама Софи, идёт мне на встре­чу. «З­до­ро;во!» — кри­чу я ей из­да­ле­ка так гром­ко, что зе­ва­ки огля­ды­ва­ют­ся, и при­оста­нав­ли­ва­ют­ся в на­деж­де уви­деть что-ни­будь, о чем мож­но бу­дет по­том рас­ска­зать. «Ка­ки­ми судь­ба­ми?!» — во­про­шаю я, ко­гда она под­хо­дит по­бли­же. «Вот, при­е­ха­ла, ты же сам меня звал.» — от­ве­ча­ет она, поз­во­ляя за­клю­чить её в объ­я­тья. Она объ­яс­ня­ет, что очень про­сто на­шла меня — ведь я дал ей свой ад­рес — а сей­час она толь­ко что при­е­ха­ла в сто­ли­цу, и шла ко мне, что­бы сде­лать мне сюр­приз.

Мы за­во­ра­чи­ва­ем на­пра­во и вы­хо­дим к на­бе­реж­ной. Чай­ка, при виде нас, сры­ва­ет­ся с ме­ста, и со­вер­шая кру­ги над на­ши­ми го­ло­ва­ми, неисто­во кри­чит. Вне­зап­но для себя, я об­на­ру­жи­ваю в руке ба­гет: не пом­ню, что­бы я за­хо­дил в бу­лоч­ную, но это не важ­но. Софи и я на­чи­на­ем ки­дать хлеб чай­ке. Ско­ро дю­жи­на по­друг при­зем­ля­ют­ся непо­да­ле­ку. Так на­чи­на­ет­ся кон­церт ни­чем не хуже того, ко­то­рый мы слу­ша­ли каж­до­днев­но на Иль-де-Ре.

Вдо­воль на­гу­ляв­шись и из­рас­хо­до­вав весь ба­гет, я пред­ла­гаю пой­ти ко мне до­мой. Мы за­во­ра­чи­ва­ем на буль­вар Сен-Жер­мен, и че­рез чет­верть часа ока­зы­ва­ем­ся на пло­ща­ди Ба­сти­лии. «Что за черт!» — го­во­рю я, и на во­про­си­тель­ный взгляд моей спут­ни­цы объ­яс­няю, что мы ни­как не мог­ли вый­ти сюда, и я не пред­став­ляю, как мы здесь ока­за­лись. Я веду её вле­во — че­рез биб­лио­те­ку Ар­се­на­ла мы вый­дем к мо­сту Сюл­ли, а по­том по ост­ро­ву Сен-Луи дой­дем до Сен-Жер­мен — я пре­крас­но знаю этот путь. Но, вот до­са­да, че­рез пол­ча­са я вижу пе­ред со­бой Мад­лен. Что за на­пасть! Не страш­но, за­вер­нем на рю Ру­ай­аль, вер­нём­ся к Сене, и прой­дем че­рез мост Со­гла­сия. Но вот мы ока­зы­ва­ем­ся пе­ред Сор­бон­ной, что про­сто невоз­мож­но, по той про­стой при­чине, что она на­хо­дит­ся на дру­гом кон­це го­ро­да. Я даю себе сло­во луч­ше сле­дить за до­ро­гой: ско­рее все­го я был на­столь­ко за­нят раз­го­во­ром с моей со­бе­сед­ни­цей, что со­всем не об­ра­щал вни­ма­ние на до­ро­гу. И так, ули­ца Ра­син, я её знаю. Вот спра­ва Оде­он, всё пра­виль­но. Мы за­во­ра­чи­ва­ем в пе­ре­улок, ко­то­рый дол­жен вы­ве­сти нас на ули­цу Сен-Сюль­пис, но вме­сто это­го ока­зы­ва­ем­ся пе­ред му­зе­ем Орсе! Я на­чи­наю вы­хо­дить из себя, за­во­ра­чи­ваю на ули­цу Бель­шас, но вме­сто Соль­фе­ри­но, ока­зы­ва­юсь пе­ред Пале-Рой­аль... Я уже не ду­маю о моей спут­ни­це, и пы­та­юсь толь­ко по­нять, что же та­кое гео­гра­фи­че­ски-непри­лич­ное про­ис­хо­дит с этим го­ро­дом, и за что он это де­ла­ет со мной. А ещё я пы­та­юсь по­нять, что за звон я слы­шу. Он идёт от­ку­да-то свер­ху, или ско­рее со всех сто­рон, он окру­жа­ет и ду­шит меня... Я вска­ки­ваю с по­сте­ли. Зво­нит те­ле­фон. «Да! Что?!» — кри­чу я в труб­ку, по­че­му-то ду­мая, что че­ло­век на дру­гом кон­це как-то свя­зан с той нераз­бе­ри­хой, что му­чи­ла меня по­след­ние несколь­ко ча­сов. «Здрав­ствуй­те, из­ви­ни­те за бес­по­кой­ство. Вы яв­ля­е­тесь на­шим по­сто­ян­ным кли­ен­том вот уже пять лет, и я хо­тел бы за­сви­де­тель­ство­вать вам...» — то­ро­пит­ся го­лос. Но за­кон­чить свой ре­клам­ный мо­но­лог он не успе­ва­ет — я бро­саю труб­ку.

Вид из окна не по­хож на ко­нец фев­ра­ля. Ско­рее он по­хож на де­кабрь. Се­рые дома со­еди­ня­ют се­рое небо с се­рой мо­сто­вой, по ко­то­рой спе­шат про­хо­жие, оде­тые в се­рое. Я вы­хо­жу про­вет­рить­ся. Дой­дя до на­бе­реж­ной Воль­те­ра, я стою и дол­го смот­рю на Сену. Из оце­пе­не­ния меня вы­во­дит крик чай­ки. Она по­че­му-то на­е­дят­ся, что у меня есть еда, и тре­бу­ет, что­бы я с ней по­де­лил­ся. Вот ещё три чай­ки са­дят­ся непо­да­ле­ку, и на­чи­на­ют бра­нить­ся. Я за­кры­ваю гла­за, при­слу­ши­ва­юсь к их кри­кам и к жур­ча­нию воды, и пред­став­ляю, что я вновь на Иль-де-Ре. Но нет, нет со мной Софи, и ни­ко­гда боль­ше мне не удаст­ся уви­деть её. Со вре­ме­нем за­бу­дет­ся её лицо, её гла­за, и все де­та­ли. Оста­нут­ся толь­ко сто раз пе­ре­де­лан­ные, но неиз­мен­но теп­лые вос­по­ми­на­ния о том, что при­клю­чи­лось со мной, ко­гда мне было два­дцать шесть лет.