Дикая степь... Глава 28. Ты полюбишь новую станицу

Время действия - 1743 г.

- Агаша, ты здеся? - Марья просунула голову в дверь летней пристройки.

- Здеся… - Айша подняла мокрое лицо, смахнула тыльной стороной ладони висящую на носу большую каплю пота, поправила съехавший на ухо платок.

- Войлок катаешь? Давай подмогну! - гостья прошла внутрь полутемного помещения.

- Не… Кончила уж почти… Смотри, взопреешь, шибко парко тут! - Айша снова склонилась над рулоном камышовой циновки, положила на него локти и с силой прокатила его по деревянному настилу.

- Уж этого-то я не боюсь, - засмеялась Марья. - Что ж не позвала-то? Вместе бы скатали.

- Да не, работы не много, да и катаю не до конца, рыхлый мне нужон.

Агаша развернула рулон, и перед удивленной гостьей раскрылся небольшой квадрат ярко-алого войлока.

- Ооой! - вскрикнула Марья. - Ажно слепит. Что ж это будет-то? Потник для коня? Али ишшо что? Не тонковат ли?

- Ковер задумала. На стенку чтоб. С узорами. Для ковра белой шерсти наготовила, а из этого куска узоров нарежу.

- Вон чего! А что же ты эти узоры-то — пришивать станешь?

- Прикатаю. Пришивать не надо. Плохая мастерица, если украшения пришивать приходится! - засмеялась Агаша-Айша.

- Погоди, так я видала такие в ауле. Белая юрта с рисунками по бокам. Вон как их делают!

- На юрту много шерсти надо, - поцокала языком Агаша, качая головой. - И катают их много женщин. Вот так в рядок садятся и катают все вместе. Да не ладонями, а локтями. Так сильнее получается, и кошма крепче.

- Вот чудеса-то! Да, у богатых киргизцев… казАков*… - поправилась Марья. - овечек много, шерсти, стало быть, в достатке.

--------

* самоназвание казахов — казак

--------

- И овец, и верблюдов. Верблюжиная шерсть тоже подходит. Только не всякому она по карману, - Агаша разложила циновку со свежим войлоком у стены. - Пушшай сохнет. Ишшо чёрного накатаю, потом уж за узоры возьмусь. Айда в избу, а то дух здеся чижолый.

- Рада, что в другое место переселяют нас из крепости? - спросила Марья с грустью в голосе, входя в чистую часть дома.

- Ага. Ишшо как рада, - улыбнулась Агаша. - За стенами, хоть и не шибко они высоки, а всё одно давит. Простору нет. А там, на новом месте — раздолье. И ветер свежий, травами пахнет.

- А мне грустно. Уж который раз покидаю место насиженное. Тута привыкла маненько, обжилась.

- И тама обживёмся. Что ж делать, если место тутошнее приглянулось под крепость?

- Это я понимаю, Агаша. Место удобное, хорошее. Как раз для города. Может, хоть здесь наконец Оренбургу покой настанет. Шутка ли, третий раз закладывать будут. Да всё же грустно мне. Нору в овраге мы с Тимошей обживали, счастливы с им были, потом в Белокозовской станице мазанку, там ребятишек рожала. Теперя здеся привыкала.

- Зато в слободе место сами выбрали, куреня по своему разумению ставили. Под матицу шерсть поклали в новой избе? Анфиса говорила, что непременно надо, чтоб скотина водилась.

- И шерсть, и денюшку поклали, - улыбнулась Марья. - Разве ж от этого что меняется!

- Эээ, не скажи! Это супротив злых духов делается. Они, духи-то, завсегда рядом с людями ходют, всё высматривают, где бы напакостить. На вот, айрану попробуй. Шибко пить хочется! - Агаша налила в деревянные пиалы шипящего мелкими пузырьками напитка, одним махом выпила свою и с наслаждением крякнула. - Карооош…

- Хорош, - похвалила Марья, попробовав свою порцию.

- Ты вот говоришь, что ничего не меняется, а я тебе расскажу, - вздохнув, сказала Агаша. - Жил у нас в ауле старик один. Ехал он как-то один по степи, а дело к ночи шло. И вдруг видит — козёл бежит, а во рту у него лёгкое. И смекнул старик, что это албасты.

- Кто?

- Албасты, злой дух. Значит, кто-то помер в ауле, понял он. И погнался за козлом. Чтобы, значицца, не успел козёл лёгкое в воду положить. Догнал и давай его плетью хлестать. Положи, говорит, откуда взял! А козёл спужалси да в аул кинулся. Забежал в одну юрту, а там молодая невестка по мерла, родила ребёнка и по мерла. Её уж к правой стороне кибитки положили. Козёл забежал и назад лёгкое положил. А старик его опять плетью хлестнул, не приходи, мол, больше сюда никогда. Невестка глаза открыла, ожила. Семья ейная тому старику много скота подарила на радостях.

- Во как! - покачала головой Марья. - Оно конечно, злые духи завсегда возле людей крутятся, соблазняют всякими пакостями. А если бы козёл успел лёгкое в воду положить, что было бы?

- Тогда бы невестка не ожила, даже если бы козёл обратно лёгкое положил.

- Вон чего…

- Ага… Они завсегда рядом. Или вот слушай — встретились как-то два шайтана. Один толстый, другой худой. Толстый говорит — ты чего такой тощий? А худой жалвается — я к шибко благочестивому человеку попал. Он прежде чем начать есть, «Бисмилла» говорит. Он ест, а мне ничего не попадает. А толстый ему отвечает — а я к неблагочестивому попал. Он к дастархану садится, никогда «Бисмилла» не скажет. Он ест, и всё мне на пользу. Оттого я и толстый.

- Ну так верно. Мы же прежде чем за еду приниматься, непременно крестимся и «Благослови, Господи» говорим. Только вот не пойму я, а шерсть-то при чём?

- Ну что тут не понять? Духи есть злые, есть добрые. Почует добрый дух запах шерсти и поймёт, что тут скотина водится. Защищать её станет.

- А денюшка к чему? - засмеялась Марья.

- Аааа… а денюшка… Ну так деньги к деньгам липнут! - нашлась Агаша.

- А одного Божьего благословения разве мало? Молитовку почитать, крестным знаменьем осенить, вот и будет хорошо.

- Мало, ой мало! - воскликнула Айша. - Вот ещё послушай. Ехал как-то один человек по степи, попросился в ауле каком-то переночевать. А в той юрте, куда его пустили, жила девица больная. Отец ейный и муллу призывал лечить её, и бАксы, всё без толку.

- Кого призывал? - не поняла Марья.

- Баксы. Он на кобызе играет, это такой струмент со струнами. И в бубен бьет. Он злых духов видит, может их от больного человека прогнать.

- Молитвами?

- Нет. Молитвами мулла лечит. А баксы заклинаньями. И игрой на кобызе. На ём не все играть могут. Этот дар свыше дается! - Агаша с благоговением сложила ладошки и посмотрела вверх.

- Свыше — значит, Богом?

- Ну, не знаю. Может, и не Богом. Какая разница!

- Вроде колдуна, значит, - решила Марья.

- Так вот, к той девице отец и муллу звал, и баксы, и ничего не помогало. И вот, значицца, лежит этот гость ночью на постели и слышит шёпот у входа: «Ты иди первый!», «Нет, ты иди!». Человек понял, что пришли злые духи, тихонько подобрался к двери, изловчился да схватил их. Оказалось, что у него был дар убивать албасты. Так вот эти духи девицу каждую ночь мучили, сжимали её, сдавливали, не давали покоя, а гость спас её. Я к чему говорю — видишь, мулла молитвой лечил, а ничего сделать не смог.

Улыбнулась Марья. Вот ведь как — сколь лет уже Агаша в станице живет, крещена в православие, а всё в своих злых демонов верит.

- Надо было православную молитву читать, Отче наш, к примеру, али к Богородице, али Кресту Животворящему. Тогда бы не посмели духи её терзать!

- Какая же разница? - удивилась Айша. - Разве не тому же Богу молимся? И молитвы одни и те же, разве что на другом языке. И святые одни и те же. Я вот слушала, как батюшка в церкви рассказывал про сотворение мира, про Каина, про Авраама и Сару — да ведь у мусульман то же самое говорится! Только не Авраам, а Ибраим. И не Агарь, а Хаджар. И Исус Христос тоже есть, только Пророком Исой его называют. И креста казАки не боятся.

- Правда?

- В юрте самое святое — шанырак. Это такой обод наверху, через который свет попадает внутрь кибитки, и дым выходит наружу. Внутри этого обода — крестовина. Так вот, каждый казАк, родившись, видит перед собою крест. Чего же нам его бояться?

Загалдели снаружи голоса, распахнулась дверь, ворвались в дом ребятишки:

- Мамка, мамка, мы сегодня скотину на новую карду перегнали!

- Батюшки! - всплеснула руками Агаша. - Кто ж коров там доить будет!

Мальчишки виновато потупились.

- Ладно уж, придется ехать мне туда, - решила Агаша. - Заодно и возле новой избы приберусь маненько.

- А утром снова туда поедешь? - улыбнулась Марья.

- Семь верст туда-обратно ездить не шибко хочется, - задумчиво сказала Агаша. - Придется заночевать на месте, а завтра перебираться с вещами.

Ребятишки радостно переглянулись, очень уж им хотелось поскорее переселиться на новое место.

- Яика там уже нет, - грустно сказала Марья.

- Зато есть Сакмара-река. И к крепости Сакмарской оттуда ближе, Таня будет чаще к сестрице в гости ездить. Ничего, хорошо там будет! Обмывать-то новую избу приедете? - захлопотала Агаша.

- Приедем, как не приехать! Большое застолье потом уж сделаем, когда все переберёмся, а по чарочке завтра выпить можно!

На другой день загрузили скарб из Савельевой избы на телеги, прочитали молитвы, поклонились старой избе. Младшой Савкин сынок Митька, взяв в руки кошку, вышел в середину двора и стал домового зазывать:

- Милый дедушка, родимый, айда с нами в новую избу!

Сказал трижды да забрался в телегу. С кошкой в седло не полезешь — кошка испугаться может, убежать. А убежит — как домового в новый дом заманивать?

Приехали в новую слободу, куда всех казаков из крепости выселили, - Агаша нарадоваться не может. Нравится ей место, ох, как нравится.

Митьке в руки петуха дали, да кошка уже на груди у него пригрелась.

- Удержит ли обоих-то? - волновалась Анфиса. - Не выронил ба! Не ровен час котка вырываться станет!

- Ласковая котка, и Митьку шибко любит, - Савелий потрепал темные волосы сына. - Не вырвется. Кочета бы удержал…

Благословили молитвами да иконами новый дом. Митька поднялся на невысокое крылечко, спустил с рук кошку. Пушистая красотка вальяжно вошла, осмотрела все углы, вспрыгнула на печку, заурчала довольно.

Потом Митька впустил кочета, деловито заскочившего внутрь избы. Петух по-хозяйски обошел жилище, придирчиво осматривая стены и пол то одним глазом, то другим. Услышал где-то далеко кукарекнувшего собрата и подал ответный сигнал.

- Вот хорошо-то! - засмеялась Анфиса. - Добрый знак. Всю нечисть изгнал, легко жить будет в новом курене.

- Теперь овечку, овечку давай! - засуетился Ерофей. - Пускай овца пройдется!

- Да куды уж! Пора и квашню заносить! - замахала руками Агаша. - Овечьей шерсти под матицу поклали, достанет её.

- Ну так с Богом! - сказала Анфиса.

Занесли деревянную дежу с пыхтящим в ней тестом, поставили у печи. Следом затащили сундуки да лавки, водрузили на почетном месте большой, чисто выскобленный стол.

- Айда, усаживайтесь покамесь, а я быстро! - сказала Агаша, отделила из дежи часть теста и унеслась во двор, к маленькой печурке, сложенной в отдалении.

Из жерла печи уже вырывался огонь, разожженный старшим сыном, а в казане шипело разогретое масло, оттого очень скоро Агаша вернулась в дом с блюдом румяных пышек.

- Угощайтесь, берите хлеб!

- С Богом! Пусть в этом курене всегда будет богатый стол! - сказал Никанор и взял первый кусок.

- Ну что грустишь? - тихо спросил Марью Тимофей.

- Да вроде не с чего, а всё же грустно, - улыбнулась та. - Видно, стареть стала. Сердцем прикипать к насиженному гнезду.

- Хочешь, я тебе местечко одно покажу? Здесь, недалеко.

- Покажи… - глаза Марьи засияли.

- Вот выйдем из-за стола…

Местечком оказался овраг, размытый бойкой говорливой речушкой в рыжей глинистой земле. Где-то он был покрыт зарослями колючей ежевики, где-то стены его были голы, и только низкие травы в тенистой глубине украшали его.

- Чем-то похоже на наш овраг возле Белокозовской, - сказала Марья.

- Да, очень похож. А вот тута… - Тимофей раздвинул ветви.

За кустами тальника виднелась глубокая промоина в отвесной стене. Марья ахнула:

- Будто наша нора… Только поменьше!

- Войдем?

- Конечно! - счастливо засмеялась Марья. - А не обвалится на нас?

- Нет. Плитняк! - Тимоха заскочил внутрь норы, постучал по стенке. - Видишь, камень! Хоть железом долби. Давай руку!

Он втянул Марью внутрь тесного грота, посмотрел на неё влюблёнными глазами.

- Господи… Будто и не было стольких лет… - она положила голову на плечо мужа. - Будто бы снова мы в горЕ, а рядом станица…

- Мы снова в горЕ, а рядом станица… - Тимофей обнял жену. - А ты всё такая же молодая и гибкая, как тогда. Помнишь, тогда мы не знали, пустят ли нас жить в Белокозовской, и собирались зимовать в землянке.

- А я всё думала, что же мы будем делать без хлеба… - тихо сказала Марья.

- А я думал, где же взять обутку на твои босые ноги. А ещё — не завалит ли землянку снегом.

- Завалило бы, если бы не Василь Степаныч, атаман наш дорогой, царствие ему…

- Да, много он нам помог. А хочешь, я тебе ещё что-то покажу?

- Что? - весело засмеялась Марья.

- Пойдем! - Тимоха взял жену за руку и потянул наружу. - Мы ещё с тобой придём сюда, чтобы снова побыть молодыми.

- И не раз!

- Ну вот, снова глаза твои засияли! А теперь посмотри здесь!

Тимофей помог Марье выбраться из оврага и повел её дальше, к виднеющейся у подножия небольшого холма роще.

- Слышишь? - он картинно приложил ладонь к уху, будто прислушиваясь к чему-то.

- Слышу. Ручеек журчит.

- Вот! - Тимофей раздвинул кусты. - Смотри!

По уступам рыжего плитняка, будто по ступеням, весело скакали потоки чистейшей воды. Струи свивались, ударялись о камни, рассыпались и снова сливались, сверкая на солнце, а упав вниз с последнего выступа в ровное полотно реки, становились вдруг степенными и важными, лишь изредка вздрагивая от движения беспокойных мальков.

- Красота-то какая! - прошептала Марья. - Господи, на всё воля твоя…

- Нравится? - спросил Тимофей, с улыбкой глядя на неё.

- Конечно!

- Ты больше не будешь печалиться?

- Нет, Тимоша, не буду. Всяко место у Бога красиво.

- Ты полюбишь новую станицу.

- Я уже её люблю, - тихо засмеялась Марья.

- Тогда поедем в старый дом, готовиться к переезду?

Она не ответила. Но глаза её были красноречивее всяких слов.

Продолжение следует...