Дикая степь... Глава 31. Божья милость тебе явлена

Время действия - 1745 г.

- Я понял! - вскрикнул Петруха и натянул удила. Конь фыркнул и поднялся на дыбы.

- Что ты понял? - удивлённо посмотрела на него Марья.

- Тот старик! Ты же видела того нищего старика? Он смотрел нам вслед.

- Не заметила. Там было много людей.

- Там был старик, он смотрел на нас, когда мы уезжали. Андрейка, это тот, который приходил вчера к тебе! Ну что ты молчишь!

Абай не хотя повернул голову к брату, сузил глаза:

- Да, приходил, что из того? Он одинокий, ему просто хотелось поговорить.

- А я всё смотрел на него и думал — что в нем не так, как у других. Теперь я понял! У него глаза! Как у тебя! Мама, ведь Андрейкины глаза не спутаешь ни с чьими, правда? У этого старика точно такие же, только запавшие и в морщинах.

- Постой-ка… - Марья придержала своего коня. - А это не сродник ли твой, сынок?

Андрейка молчал, опустив голову.

- Наверное, сродник, - продолжала Марья.

- У твоего отца Жалгаса ведь есть дядя, - мягко сказала Агаша. - Он уже тогда был в летах и одинок. Это он?

- Да. Он… - тихо ответил Андрей.

- Почему же ты не сказал мне?! Я бы нашла для него время, расспросила бы его о жизни… - всплеснула руками Марья.

- Я не хотел тебя обижать… - перешёл на шепот парнишка.

- Вот же глупый! Какая тут обида!

Марья оглянулась. Далеко позади осталось кочевье.

- Ну что теперь делать? Вернуться?

- Не надо, - Агаша положила руку на плечо подруги. - Аул всполошишь только… Ну как же так, сынок! Что он говорил тебе, а?

- Рассказывал про…

- Про родителев твоих? Это хорошо, сынок. У тебе славные были и отец, и мать. Добрые. А ещё?

- Ещё… Про то… про ту ночь, когда барымтачи* на аульский скот напали…

--------

* угонщики скота

--------

Марья перекрестилась:

- Царствие небесное… Молодым ушёл Жалгас…

- А… мать… мою… замуж отдали за старика.

- Ты будто боишься это слово сказать, сынок? Не надо бояться, она твоя мать. Была бы жива — и ты с нею теперь был ба. Только не смогла она без сокола своего ясного жить, - Марья вздохнула. - А ты у её старого мужа остался.

- Что ж тебе ещё родич твой сказал? - продолжала расспрашивать Агаша.

После долгого молчания парнишка ответил:

- Сказал, что нищий он и теперь, и тогда был. Не мог забрать меня к себе. Думал, говорит, что у того старика мне лучше будет, чем у него. Отец Жалгаса… дед мой, выходит… младшим братом ему приходился. А семья его вся от голода померла в бескормицу. В ту зиму, говорит, снегА большие выпали, трудно было скоту до травы добраться. А потом ещё потеплело, дождь пошел, а следом сызнова мороз ударил.

- Эээх… - покачала головой Марья. - Оно понятно, вся скотина передохла, а киргизцы только ею и живут.

- Батя говорит, сена они не косят, ни ячменя, ни овса не садют, вот потому и вышло так, - солидным тоном вступил в разговор Петруха.

- Это верно, сынок. Только поди, накоси столько сена. Табуны-то у их тысячные…

- На всю зиму не хватит, вестимо. А на такой случай держать не мешало бы…

Марья посмотрела на сына, улыбнулась. Взрослый уж, почитай, рассудительный стал.

- Что же, сынок, старик-то — не уговаривал тебя в ауле остаться? - повернула Марья голову к Андрею.

- Нет, наоборот. Он сказал, что Аллах направил тебя ко мне, чтобы я стал таким… как сейчас…

- Это верно, Божья милость тебе явлена была, - задумчиво сказала Агаша. - Горько тебе пришлось бы у старика того. Ты ему не сродственник, жалеть тебя он не стал бы. И не жалел. Помню, как шпыняла тебя его старшая жена. Ещё бы — она думала, Карлыгаш за неё всю работу делать станет, а не вышло. Да ещё и заботы о дитёнке малом на неё легли.

- Сынок… - нерешительно начала Марья. - Ты вот в ауле был… Не хотелось тебе остаться там… навсегда? А?

- Нет, матушка, нет! - пылко воскликнул Андрей. - Не хотелось!

- Какое там хотелось! - засмеялся вдруг Петруша. - Два раза бежать пытался. Споймали нас, правда, оба раза.

- Ооой!!! - Марья в ужасе прикрыла рот ладонью. - Что ж потом было-то?!

- Да ничего не было. Вернули обратно, и всё, - коротко ответил Андрейка.

- Ага, а пятку кому поре зал и? Не тебе? - состроил гримасу Петруха.

- Пятку! - ахнула Айша. - Небось, волосу резаного натолкали? Чтоб не бегал?

- Натолкали. Когда люди Жоламановы за нами приехали, они всё вытащили. Боялись, что ты узнаешь и осерчаешь на них, - докладывал Петруха.

Андрейка зло зыркнул в его сторону.

- А ну, показывай ноги! - Марья решительно остановила коня.

- Да ничего там нет плохого! - взмолился Андрейка. - Дома мазью травяной полечишь. Поехали скорее отседа!

- Показывай! - голос Марьи стал жёстким.

Ра на на пятке, густо обсыпанная пеплом, была невелика, однако нога вокруг неё была отечной и горячей.

- Сынок, сынок, что ж в ауле не показал мне? Ведь антонов огонь приключиться мог! - запричитала Марья.

- Они боялись, что ты накажешь их, нашлешь болезнь какую-нибудь, - докладывал Петруха, - потому и просили не говорить тебе!

- Ах, ты мне, Господи, да ведь всё одно же увидела! Погоди, я в овражке вон том травок поищу! Петруша! А тебе-то ничего они не сделали?

- Не, они ж знали, что я без братки не сбегу, - засмеялся парнишка.

Андрей с грустью посмотрел на него. Не стал говорить вслух, что степняки собирались продать мальчонку в Хиву, оттого и берегли его, остерегались портить товар. А что было бы с ним самим, если на лице его написано, что он обычный сын степи? Да оставался бы рабом, пас табуны, терпел побои и унижения и в конце концов сложил бы голову, защищая хозяйское добро. Так же, как и отец. Тот отец, из глубокого детства, которое почти не сохранилось в памяти. Только иногда в глубине души рождалось щемящее чувство, словно ещё чуть-чуть, и вспомнится что-то очень важное. Правда, потом это ощущение пропадало и ничего не вспоминалось.

Отдыхали в овражке, где колючие гибкие ветви ежевики в изобилии усеяны были недозревшими ещё ягодами, где звенели комары и плыл густой аромат диких трав. Марья нарвала каких-то листьев, поднялась из оврага, огляделась.

- Вот там камыши. Озерко, наверное. Пойдем, сынок, обмою я твою ногу да снадобье положу. Не дай, Боже, дурное приключится с тобою.

Андрейка безропотно поднялся — нога и вправду начинала беспокоить. Одно дело на коне верхом ехать, другое — пешком идти. Дохромал до озера следом за матерью. А когда вошел в воду — вскрикнул.

- Ты чего? - удивилась Марья.

- Не знаю. Жжёт чего-то.

Марья зачерпнула воду у берега, поднесла к губам:

- Соль! Это же соленое озерцо! Пить эту воду нельзя, а рану промыть — милое дело. Больно будет, жечь будет — а ты терпи. Она, соль-то, пользительная.

Обмыла быстрыми, привычными движениями ра ну, обложила растертыми в горсти листьями, завязала тряпицей:

- Ништо, сынок, теперь полегчает тебе. Заживет, как на кошке заживет. А ты со стариком-то попрощался?

- Попрощался. Он благодарен тебе, мама, что ты вырастила меня. Тебе и бате. Он рад, что не исчезнет их род. Он сказал, что узнал бы меня из тысяч.

- Чего ж он не подошел ко мне сам?

- Боялся, что недостоин внимания самой Марьям-ханым. Мама, а батя-то где?

- В коморе сидит.

- Где?!

- В амбаре атаман его закрыл. Они с дядькой Петром и Савелием хотели ехать сюда, чтобы вас искать. Степан Семёныч им позволенья такого не дал. А чтобы самоуправством не занимались, запер. Всех троих.

- Вон оно что… Это хорошо, мама, что он не пустил их. Ещё три белых раба в Хиву — для киргизцев большая удача. А к тебе они с большим почтением. Сама Марьям-ханым, говорят, приехала. Да и побоялись бы они тебя тронуть. Тот, кто может прогнать болезнь, может и наслать её.

- Это Агаша придумала меня так назвать. Я уж и забыла, что когда-то у невестки старого бая роды принимала. И как того бая звали, не помню. А Агаша всё вспомнила да в строку вставила. Не знаю, как бы я без неё обошлась… Что ж, пойдем, сынок, пора коней седлать, домой ехать. Поди, уж выпустил атаман казаков наших из амбара. Что мы отцу-то скажем…

У самого почти Яика заметили конных.

- Не пойму, кто это. Дозорные, что ли? Ну-ка, Петруша, у тебе глаз вострее, не признаешь ли кого? - с тревогой в голосе сказала Агаша.

- Да ведь это дедушка Никанор! - вдруг взвизгнул парнишка и с радостным гиканьем погнал коня вперед.

- Ох, Агаша, страшно мне, - Марья перекрестилась. - Что там наши казаки-то… Атаман их, поди выпустил давно. Таня сказывала, на неделю Степан Семёныч их под караул сажал, а теперь уж третья пошла. Вернулись домой — а нас-то и нету. Боюсь, как бы они следом за нами не кинулись…

- Так и что? - весело ответила Айша. - Поедем обратно. Будем мужей своих вызволять. Я хоть ещё разок своими кольцами похвастаюсь.

- Ой, Агаша! - расхохоталась Марья. - Как же легко с тобою рядом! Уж лучше пусть они дома нас ждут. А кольца ты так надевай. Хоть иногда.

Никанор не один был — с братом своим Митрием да сватом его Кондратом. Старые казаки, бывалые, осторожные.

- Батя, вы куда собрались-то? - с замиранием сердца спросила Марья.

- Да вас высматриваем, - Никанор снял с груди висевшего на нем Петрушу, поцеловал смущающегося Андрейку. - Таня рассказала, куда вы поехали да для чего.

- Не осуждаешь меня, бать? - Марья заглянула в выцветшие глаза свёкра.

- Чего ж осуждать. Я-то помню, каково мне было, когда мой Тимоха пропал… Кинулись мы тогда его искать, да без толку. Поди узнай, башкиры ли его утащили, киргизцы ли в степь увезли… До сих пор… До сих пор камень в душе — жив ли он, каково ему. За здравие или за упокой молитвы читать. А ты умница, смогла найти сыновей, из полону вызволить.

- Это всё Агаша. Без неё не получилось бы у меня ничего…

- Потому и была у нас надежда, что вернетесь вы. Я знал, что Агаша тебе верным товарищем будет.

- Бать… А казаки-то наши… Тимофей да Савелий… Они-то где? - решилась спросить Марья.

- Сидят в амбаре у атамана. Цепями прикованы.

- Цепями?! За что же?

- За побег. Подкоп они делали под стену. Сбежать хотели. Вот Степан Семёныч и осерчал. Цепью их сковали всех троих, да здоровенное бревно к им в придачу. Это, значицца, для надежности. А если говорить начистоту, это я попросил атамана держать их под замком. До твоего возвращения.

- Ты?

- Я, - Никанор обнял Марью. - Пора, Марьюшка, возвращаться в станицу. Атаман и на тебя с Агашей сердит был, жаль ему было вас. Пропадут ведь, говорит, дурёхи. Да я его утешил. Сказал, что вы заговоренные, оттого и не случится с вами ничего дурного.

- Батя… - Марья прижалась лицом к груди старика. - Родненький… Спасибо тебе.

- Да ладно, что уж там… - Никанор незаметно смахнул слезу.

- Ребятишки-то наши как тама? Здоровы ли?

- У Тани под приглядом. Ништо, не тревожься за них.

В станицу вернулись затемно, когда уж спали все, и только беспокойные собаки перебрёхивались то там, то тут. Искупались в остывшей бане, которую Таня топила каждый день, надеясь на возвращение путниц, — шутка ли, две недели без помывки да без чистого белья. А рано утром, когда солнце только окрасило светом облака на бледном небе, Марья отправилась к амбару, где были заперты казаки.

- Тимоша! - тихо позвала она, пытаясь заглянуть в крошечное окошко под самой крышей. - Тимоша!

- Марья, ты? - отозвался из темноты Тимофей.

- Я. Ребята наши вернулися. Живые и здоровые.

- Что..? Вернулися? - вскрикнул Тимоха, громыхнула цепь. - Сами вернулися? Погоди… Не ты ли за имя в степь ездила? То-то за две недели ни разу ко мне не пришла!

- Я… Мы с Агашей вдвоём. Она все обычаи знает, она всё и обставила как надо. Ты не думай, нас никто там не обидел.

- Чем заплатила за пленников? - голос Тимофея вдруг стал хриплым.

- Лечила захворавших. Цельных две недели, - тихо засмеялась Марья.

- И всё? - в голосе Тимофея сквозило удивление.

- А разве мало?

- Н-нет… Ты в самом деле цела-невредима?

- В самом деле.

- А Агаша? - раздался голос Савелия.

- И Агаша вернулася живая и здоровая. Погодите, атаман поднимется, пойду к нему просить, чтобы вас выпустили.

Атаман на ногах был ни свет ни заря — дел по горло, спать нет времени.

- Вернулись? - язвительно спросил он Марью. - Кто дозволил вам из станицы выезжать?!

- Никто. Да ведь и запрета не было, - голос Марьи был спокоен.

- Выходит, я должон был указ издать, чтобы вы из станицы шагу не делали? Вы спросить у меня должны были прежде, можно ли вам за реку соваться!

- Если спрашивать дозволенья по каждому пустяку, то у тебя, атаман времени на стоящие дела не останется, - подала голос Агаша. - Ну съездили мы мою родню проведать, про их житьё-бытьё узнать, и что?

- Родню??? - брови атамана полезли вверх.

- Ага. Родню. Ты разве не знал, что я из аула? - с насмешливым, даже нагловатым видом подбоченилась Агаша.

- В крепости комендант, армейский офицер, надо всеми власть взял, - зло сказал Шацкий. - Даже квашню поставить бабы без его дозволенья не могут.

- Так то бабы, а мы казачки! - усмехнулась Марья.

- Погодите, настанет время, и вы к нему на поклон ходить станете! - устало пообещал атаман. - Моё слово вам не указ, комендантово указом будет.

- Так ты чего обиделся-то? - улыбнулась Марья. - Про какое слово говоришь? Ты ведь нам запрета никакого не делал. Так что слова твоего мы не порушили. Зато подарок тебе привели. Коня киргизского. Хороший конь, добрый. Они, киргизские кони, с виду вроде неказистые, зато выносливые, не привередливые. Возьми, Степан Семёныч. А за казаков наших благодарствуем! - Марья низко поклонилась атаману. - Коли бы не ты… Пропали бы они в степи. Видит Бог, пропали бы.

Шацкий крякнул смущённо:

- То-то же… Я ведь не со зла их в темницу. Добрые казаки. Как же вы сумели найти-то своих ребятишек? Целы-невредимы они?

- Целы. У Андрейки немного нога поранена, но то дело поправимое. Самое главное — они теперя дома. А дома и стены помогают.

Ушли Марья с Агашей. Атаман подошел к раскрытому окну, посмотрел им вслед. Удивительные женщины — спасли сыновей, привели их из степи, да ещё и коней киргизских с собой прихватили. Расскажи кому — не поверят.

А с другой стороны — это ведь казачки. Разве есть такое дело, которое настоящей казачке не по плечу было бы? Они, ежели нужно будет, и станицу от набега отстоят, и раны залечат, и детей нарожают. На их плечах и держится казачество. На их плечах да на их молитвах.

У коновязи мотал головой, отгоняя мух, беспокойно фыркал крепкий гнедой конь под узорчатым киргизским седлом. Где-то в ветвях щёлкала, заливалась в песне птица, поднималось солнце. Из сердца атамана уходила тревога, уходила, таяла, будто утренний туман. Начинался новый день…

Продолжение следует...