Дикая степь... Глава 32. Время беспокойств и забот

Время действия - 1750 г.

- Тётка Марья, тётка Марья! - в открытую дверь малухи ворвалась Алёнка.

- Проходи, гостьей будешь! - засмеялась Марья и положила на стол ложку. - Айда с нами вечерять!

- Да я только на минутку, - объявила Алёнка, с деланным смущеньем опуская глаза и легонько кланяясь мужчинам. -Здорово живёте, суседи!

- А чего ж на минутку? Небось, дела уж поделаны все, можно и посидеть маненько, - Марья лукаво посмотрела на гостью.

- Да не, не все. Затеялись с мамкой тесто ставить, а кот квашню опрокинул. Вот я и прибежала закваски попросить, - тараторила Алёнка.

- Ааа… Шкодник какой у вас кот… Значит, закваски тебе нужно? Дам, отчего же не дать!

- Ой, спаси тя Бог, тётка Марья. А то я прям и не знала, что делать-то! - Алёнка бросила молниеносный взгляд на Андрейку, с невозмутимым видом черпавшего деревянной ложкой похлёбку.

- Да Бог с тобой, как не помочь хорошим людям! - Марья подала девушке корчик с закваской. - Ваше вам, а наше нам.

- Так я корчик-то завтра занесу, да, тётенька? - Алёнка всё медлила у порога, не уходила.

- Да принесёшь, когда время будет, - засмеялась Марьюшка.

- Так я пойду… - Алёнка снова метнула взгляд на Андрея.

- Ага, иди, милая. А то сядь к столу…

- Не, пойду… - Алёнка закусила губу и выскочила из избы.

- Чего это она? - удивлённо спросил Тимофей, когда шаги девушки стихли.

- Закваску спрашивала, - пожала плечами Марья и села за стол, пряча улыбку.

- Ха! Закваску! - засмеялся Петруша. - Думаешь, в самом деле кот квашню уронил? Как бы не так!

- А ты откуда знаешь? - поднял брови Тимофей

- Да она пять раз за день к нам прибегала. Кажный раз по какому-то делу. А поди проверь — и дела-то нет. Вот давеча сказала, что соль у них кончилась, просила отсыпать ей маненько….

- С солью теперь у многих тяжко, - задумчиво сказал Никанор, стряхивая с бороды крошки.

- Да у них ком соли на карде лежит, чтобы коровы лизали! - возмутился Павлушка. - Я самолично видал!

- Так чего же прибегает? В толк никак не возьму! - Тимофей озадаченно почесал переносицу.

Петруша ухмыльнулся, посмотрел на Андрея, сказал лукаво:

- Видно, повидать кого-нибудь хотела.

- И в церкви сегодня возле нас стояла и пялилась! - объявил Матвейка, с победным видом оглядывая старших.

- На кого пялилась? - помотал головой, будто отгоняя морок, Тимофей.

- Вестимо, на кого! На Андрейку!

- Чего? - Тимофей перевёл взгляд на приёмного сына. - Андрей, что у вас с ней? Можа, сватов к отцу её засылать пора, а к зиме и свадебку играть?

- Нет! - закричал Андрейка. - Нет у меня с ею ничего! И сватов не нужно! Откуда мне знать, зачем она ходит сюда!

Парень в сердцах бросил ложку на стол и выскочил во двор.

- Не, бать, - Петруха покачал головой. - Он на её и смотреть не желает! А она всё одно ходит. Завтра корчик обратно принесет. Потом ещё чего придумает.

- Вон оно что! А у него самого-то… есть кто на примете?

- Есть. Только пускай он сам тебе про это скажет.

- Ну, сам так сам. Что ж… - Тимофей положил ложку и поднялся из-за стола. - Пойду-ка я, мать, покурю перед сном. Темнеет уж, ложиться пора.

На завалинке под окном большой избы было тихо, прохладный ветерок уносил надоедливую мошкару, навевал запахи зрелых трав, ласково гладил лицо.

- Сидишь? - рядом с Тимохой плюхнулся Савелий. - Чего это Андрейка промчал будто ошпаренный?

- Вишь, девка одна глаз на него положила. А он ни в какую.

- Это кто ж такая? - Савелий принялся набивать трубку табаком.

- Алёнка. Михайлы Богданова старшая дочка.

- Михайла Богданов… Это который башкирин крещёный? Хороший казак, и девка пригожая. На мою Агашу похожа, когда я первый раз её увидал. Андрейке под стать будет.

- Да не люба она ему.

- Не люба? Чего ж так? - удивился Савелий.

- Петруха говорит, другая девица на душе у него. Не сказал, кто. Только я и без него знаю. Видал в сенокос, как он на дочку покой ного Ивана Смолякова смотрит.

- Эх… - крякнул Савелий. - Ивана киргизцы возля бикета* срубили зимой. А у Андрейки лицо… сам понимаешь… Поведется ли она с им? Да и семейство ихо бедствует без отца. Эдакую ораву потянет ли он? А с Алёнкой они два сапога пара были бы. Да и приданого отец за ей даст, не поскупится.

--------

* возле пикета

Пикет — сторожевое укрепление, пост. Рассчитан на 8–10 человек. Окружен плетневым ограждением и ровиком. Внутри вышка, над крышей которой возвышается шпиль — казачий маяк

--------

- Супротив души не попрёшь. Не люба она ему. Чего мучить парня. Она изо всех Андрейку выбрала — то понятно. Она среди своих выросла, среди башкирцев, хотя и крещеных. Облик его ей привычный, родной. А ему каково? Его-то кто взрастил? Он из аула двухлетним взят был, отца-мать своих и не помнит. Ясно дело, для него роднее русских лиц нету. А про Иванову дочку и думать боюсь. Нет, не оттого, что семья бедствует. Не бросим мы их, поможем, чем сможем. Того боюсь, что не захочет Анютка с им знаться, не то, что замуж идти.

- Так погоди. Ты сказал, что видел, как он на девку смотрит. А она-то как?

- Будто и не замечала ничего. Будто и нет его. Оттого и тревожно. Жаль парня. Измучается он.

- Да-а-а… За себя так не болели душой, как за их. У мене вон свои подрастают. Ваньке скоро справлять надо будет и коня, и сбрую, и всё снаряжение. А где брать? Времена нынче пошли… Войско новое казачье собрали, а власти казакам не дали. Видано ли дело — войсковым атаманом армейского подполковника поставили! Казачьего круга — нет, войсковая изба голоса не имеет, только приказы атамана исполняет. Жалованья казакам не платят. Землю, конечно,дали. Много земли… Да когда ж на той земле пораться*?

--------

* хлопотать, работать

--------

- Это верно. А если засуха али саранча какая нападет, то и вовсе беда, - покачал головой Тимофей. - У нас-то ничего ишшо. А вот Смоляковым туговато приходится. По весне землю вспахать помогли им всем обчеством, а дальше уж сами. А много там они сами сделают?! С голоду не помрут, само собой, да и жировать не с чего.

- Хорошо, хоть в поле теперь без охраны выйти можно, слава Те, Господи. Спокойнее немного стало, как оттеснили киргизцев подале от Яика. За Илеком пускай кочуют, а на эту сторону не переходят, - ворчливо сказал Савелий, попыхивая трубкой.

- Хорошо… - сказал Тимофей задумчиво. - Что там Агаша? Чего-то шушукаются с моей, секретничают, не разберёшь их.

- Агаша моя купила в Сеитовой** слободе этого… чая…

- Чего?

- Чая. Говорит, теперь все его пьют.

--------

** - Сеитова слобода — поселение казанских торговых татар, ныне Татарская Каргала

--------

- Слыхал про такое. Барыня Кандреева когда-то гостей поила. А чего же Агаша нас не зовёт угощаться?

- Никак не разберет, как его варить надобно. Кипятила вчерась весь вечер его, вонища на весь двор паленой травой, а на вкус тот чай — горечь такая, аж зубы сводит.

- А моя-то чего же?

- Слыхал я, сговорились, что поедет в лавку к татарам, купит фунт чаю да расспросит приказчиков, как его варить надобно.

- Вон оно как! А мне ничего Марья не сказывала.

- Агаша просила её об том. Совестно ей, что сама не догадалась разузнать. Денег-то немало потратила, а проку нет. Ты уж сделай вид, что не замечаешь ничего.

Засмеялся Тимофей тихо, пыхнул трубкой.

- Пойду-ка я спать, темно уж, - Савелий поднялся с места.

Тяжело поднялся, устало. Тимофей грустно посмотрел вслед товарищу. Не молод Савка, не молод уже. Голова седая вся, в бороде пучки белые виднеются. И шаг другой, не тот лёгкий и быстрый шаг, которым отличался казак в молодые годы. Стариком не назовёшь, рано ещё в старики записывать, а всё же не тот уже горячий казак, с которым Тимоха супротив мятежных башкир выступал.

- Чего таишься, Андрей? Чай, не чужие мы люди, - сказал Тимофей в темноту.

- Как ты увидел меня, бать? - тень отделилась от стены амбара. - Я же тихо подошёл, скрытно.

- Я казак. А казаку положено видеть и слышать даже в преисподней. Садись, сынок. Посиди со мной.

Андрей послушно опустился рядом.

- Как у них с провиантом? Ребятёшки, небось, голодные… - сказал ровным голосом Тимоха.

- У… у кого?

- У Смоляковых. Хлеба, небось, давно нет?

- Не знаю, - голос Андрейки предательски сел.

- Не говорила Анютка?

- Она ничего не говорит. Ответит, ежели поздоровкаешься, и мимо бежит. Батрачит она у соседа ихого, у Шемякина. День деньской крутится — то в поле, то в огороде, то ишшо чего придумает ей Шемякин. И матка ихняя тоже батрачит. А ребятёшки сами в курене управляются. Только видно, не шибко густо платит им сосед.

- А чем поможешь тут…

- Я, бать, на днях зайца задавил ненароком. Оно, конечно, летом у живности всякой потомство нарождается и растет. Только я же не с умыслом. В сетях он запутался, которые я у реки сушил. Бился он отчаянно, выбраться пытался, а когда я вытащить его хотел, рванулся шибко. И получилось, что у давился он.Так вот, зайчишку того я Смоляковым отнес. Ребятёшкам сказал, что казаки велели передать им гостинчику.

- Молодец, сынок, - одобрил Тимофей.

- Опять же, когда вентерь выбираю, часть поймавшейся рыбы на кукан сажаю да отношу. Нам не в убыток, а им приварок.

- Как же берут? - Тимофей мысленно улыбнулся, вот отчего улов в последнее время стал меньше!

- Не знаю, бать. Я им над дверью вешаю да ухожу. Совестно мне перед имя. Вроде как бахвалюсь достатком нашим. Вроде как купить её хочу…

- Купить?! Ты чего это придумываешь? Они, девки, наоборот, подарки любят. И Анютке лестно было бы.

- Погоди, бать… Тебе кто сказал-то… про Анюту?

- Никто. Сам видал, как ты на её смотришь. Догадался, что люба она тебе.

- Люба… - упавшим голосом повторил Андрейка. - Только не говори мне про Алёнку. Не нужна она мне. Я знаю, все говорят, что я от киргизки рождён, а Алёна башкирка, оттого мы друг другу под стать. Ты тоже так думаешь?

- Нет, сынок, вовсе не думаю. Сам посуди, дядька Савелий потомственный казак, а женился на аульской степнячке. Разве они не пара? Ишшо какая пара! А детишки их теперя кто? Казаки. Хотя лицами и смуглы и скуласты.

- Это верно…

- И что же, что ты от киргизки рождён? Вырос ты казаком. Настоящим казаком, сынок!

Тимофей был горд. Он сам, деревенский парнишка, крепостной мужик, сумел сбежать из поместья и увести за собой любимую девушку. Он смог преодолеть все страхи и препятствия, которые вставали на его пути, защитить Марью, найти друзей. Его приняли в станице, и он стал ровней настоящим, потомственным казакам. И маленький мальчик из аула, усыновленный ими много лет назад, тоже добрым казаком вырос. Тимофею было, чем гордиться.

На неделе Марья запрягла тарантас, усадила позади себя Настёнку и Матвея, покатила в Сеитову слободу. В большой лавке, сложенной из дикого камня, было прохладно, а после уличной жары и вовсе казалось зябко. Солнечный свет проникал внутрь помещения сквозь гостеприимно распахнутую дверь и небольшие окна, казавшиеся ещё меньше в сравнении с толстыми стенами. Поперек просторного зала тянулся широкий прилавок, а за ним на полках красовались разложенные с выдумкой и вкусом товары.

- Исянмесез*! Чего изволите? - с любезной улыбкой выскочил откуда-то из сумрачного угла приказчик.

--------

* здравствуйте!

--------

- Здорово живёте! - пропела Марья, с тайным трепетом оглядывая великолепие полок. - А мне бы, милок, чего-нибудь этакого…

- Для ребятишек? - услужливо подсказал приказчик.

Марья посмотрела на глазеющих по сторонам детей и согласилась:

- Да, для них.

- Возьмите детям киш-миш, урюк, финики…

У Настёнки удивлённо распахнулись глаза — она и слов-то таких не слыхала никогда.

- Сыпь, голубчик, вот сюда! - Марья достала полотняный мешочек, раскрыла его.

- Чего ещё желаете? К чаю?

- Ага. Чаю. Полфунта, - согласилась Марья, пытаясь унять бьющееся сердце.

- Сей момент! - татарин унёсся куда-то за перегородку.

- Мам, а что это такое? - шёпотом спросил Матвей, указывая на стоящую на полке оловянную фигурку всадника на коне.

- Это? Игрушка такая. Барская. Солдатик оловянный называется.

Матвей словно заворожённый смотрел на точеные ноги коня, его капризно изогнутую шею, на поднятую рукою всадника саблю.

- Извольте! Полфунта самолучшего китайского чая! - появился из-за перегородки приказчик.

- А скажи-ка, милок, как бы вкуснее его приготовить, а? - решилась наконец Марья спросить о самом главном.

- Эээ… Вкуснее? - понимающе кивнул ей татарин и принялся подробно описывать, как лучше заваривать чай и как пить его.

- И беспременно сливочек добавить, значит? - переспрашивала Марья, стараясь запомнить всё в деталях.

- Или молока. А лучше всего для чая купить самовар!

- Самовар? Это что же такое? - удивилась Марья. - Сам, что ли, варит?

- Почти! - засмеялся приказчик. - Во все богатые дома теперь их покупают. Вот, смотри! На Иргинском заводе сделано!

И он указал на сияющее пузатое чудо с трубой, стоящее в углу, там, где обычно висят иконы.

- Ну надо же! - всплеснула руками Марья. - И дорогая, верно, штука?

Цену татарин запросил немалую — целых пять рублей.

- Что ж, как накоплю денег, так сразу куплю, - с сожалением посмотрела Марья на медного красавца. - Надо же, и печь топить не надо. Прямо в ём тебе и печка с трубою.

- В самоваре вода долго не остывает! - нахваливал приказчик. - И заварочный чайник сюда же поставить можно.

Марья с сожалением посмотрела на самовар и повернулась было уходить, но перехватила горящий взгляд сына, обращенный в сторону оловянного всадника. Что ж, если ей не удалось купить понравившуюся вещь, то пусть хоть сын порадуется!

- А давай-ка, милок, я у тебе вот эту забаву куплю! - сказала она, снова доставая узелок с деньгами. - А самовар я куплю. Со всем прибором куплю. Не сумлевайся. Вот только денег прикоплю маненько!

Чай заварили они вдвоем с Агашей, точно следуя указаниям татарина. Попробовали его чёрным, попробовали забеленным. Марье напиток понравился, а Агаша мучительно искала — чем бы дополнить его, потому что вкус казался ей незавершённым, неполным, будто недосказанная история, оставляющая недоумение и разочарование. Она мешала чай то с солью, то с мёдом, то с сухофруктами, но всё было не то.

- А ты пшена своего насыпь, - засмеялась Марья, глядя на метания подруги.

- Пшена? Тары*? Надо спробвать, - оживилась Агаша.

--------

* казахское лакомство, специальным образом обработанное просо

--------

- Да я же шучу. Кашу, что ли, в чай класть!

Но Агаша уже доставала с полки горшочек с лакомством, а через несколько минут подруги с наслаждением вдохнули аромат жареного проса, разносящегося из пиалы с горячим чаем.

- Вот теперя это в самом деле вкусно… - Агаша сделала глоток и закрыла глаза.

- А я самовар покупать надумала, - сказала Марья.

- Это чего такое? - заинтересованно открыла глаза Агаша.

- Это… - начала было Марья, но распахнулась дверь, и на пороге появился Андрейка.

- Мам… - лицо его бледным. - Ты здесь! Скорее…

- Чего стряслось-то? - руки Марьи задрожали. - Стряслось-то, говорю, чего?

- Там тётка Марфа… Смолякова… Худо ей. Как же ребятёшки-то, ежели помрёт она, а?

Марья поставила на стол недопитую пиалу, вздохнула:

- Идём, сынок.

Каждый день приносил и радости, и печали, то большие, то маленькие. Радости сего дня были исчерпаны — настало время беспокойств и забот.

Продолжение следует...