Забытый

   Он оказался самым маленьким, среди тех мальчишек, с которыми увязался идти в лес. И вообще, вряд ли кто в свои четыре года отроду придавал бы фактору роста столь важное значение. Ведь расти еще только предстояло, и никому не дано знать с раннего детства, каким Гулливером предстоит стать. Смеркалось. Увлекшись, его просто забыли в поле, на обратном пути, возвращаясь к поселку: не оглянулись вовремя, не увидели, не заметили, не обратили внимания… А он вдруг ослаб, застрял на пашне, не в силах тащить за собой собственные ноги, обутые в сапоги на два размера больше положенных, да к тому же с налипшими со всех сторон комьями то ли глины, то ли грязи. Неприметный с виду дождь, заморосивший внезапно, торопил его приятелей. Им хотелось быстрее уйти с труднопроходимой, намокшей пахоты, не миновав которую, невозможно было укоротить путь домой. После целого дня скитаний по лесу, хотелось и есть, и пить, и в конце концов поскорее добраться до деревни и предаться долгожданному отдыху. Поэтому, мечтая поскорее выбраться на окраину огромной, бесконечной пашни, ватага мальчишек, увлеченная разговорами, про него совсем забыла. А может быть он просто слился с внезапно наступившей темнотой, стал неприметным, походившим на черную кочку, торчавшую где-то в полумраке позади, за их спинами, неприметную и молчаливую. А ему было не до разговора: из последних сил он боролся с тяжестью грузных сапог, едва волоча их следом, пока не обессилил и не обнаружил себя в тревожном одиночестве среди мгновенно спустившегося мрака тоскливой и пугающей ночи. И зачем только они все вместе пошли через бесконечное поле, да еще в преддверии наступления темноты. На крики о помощи никто не отозвался. Наверное, его голос звучал слабо и совсем не походил на крик. Исчез, словно растаял, гомон приятелей не соизволивших ждать, пока он наконец-то освободится от грязных валунов отяжелевшей, раскисшей земли и не догонит их. Остановившись и не дождавшись ответа, он посмотрел по сторонам, вернее, вокруг себя, так как сторон видно не было совсем; глаза застила кромешная тьма и рассматривать что-либо становилось пустым занятием. А идти надо, только вот знать бы куда?..

Он не знал, но шел, скорее, полз, передвигаясь подобно разве что улитке, не чувствовавшей преград. Не знал потому, что был маленький и надеялся всегда на себя и на своего старшего брата, который сегодня про него от чего-то забыл и шел себе где-то с ребятами по направлению к дому, считая, что братишка рядом, куда ему деваться.

А днем в лесу ему очень понравилось; там было много красивых деревьев, птиц и цветов, запутавшихся в высокой зеленой траве, которая доходила до плеч, а иногда была даже выше его ростом и казалась плотным зеленым лесом, сквозь который можно было идти наугад, не встречая преграды. Здорово!.. Ему уже целых четыре года, а она, вон, за одну весну успела его перещеголять. «Травы растут быстрее людей», — сделал он для себя вывод. Цветы красивые, и нюхать их — одно удовольствие. И птицы поют песни совсем по-другому, не так, как хриплый дядя Федор-гармонист. Вот почти весь день он и слушал их пересвисты да тянул приятные ароматы необычных лесных цветов в себя через маленький курносый нос, едва успевая следовать за старшими мальчишками, которых цветы от чего-то вовсе не интересовали. Они куда-то постоянно спешили и уходили, не замечая многого, что видел он. Зачем только, спрашивается, пришли в лес? Они все норовили поймать красивых бабочек и лесных зверьков, для забавы, наверное или еще для чего. Он не понимал зачем? Ведь им здесь, в лесу, так хорошо. Здесь свободно можно порхать и бегать от холма к холму, от лужайки к лужайке. Для чего их ловить и уносить отсюда? Здесь их дом, они здесь выросли. Не будь у него дома и родителей, заботящихся о нем, он наверняка остался бы жить с ними в лесу. Ведь здесь так весело и уютно. Отставать от торопливых ребят не хотелось и он изо всех сил то и дело пытался догонять далеко вперед ушедших мальчишек. Он старался успевать за всеми, иначе в очередной раз его могли не взять с собой, посчитав еще слабым и маленьким. Непременно скажут тогда: «Зачем увязался, Малек?.. Сидел бы дома…» Он не считал себя «Мальком» и шагал всегда рядом, не отставая. А вот сейчас почему-то отстал и, наверное, потеряется. Все это грязь виновата и дождик, совсем не ко времени с неба сорвавшийся, не давший возможности перейти через большое поле. Иначе он бы успел за ребятами. А ныть и взывать о помощи совсем не хотелось — услышат еще и тогда уж точно не станут брать с собой. Но все же не хотелось быть забытым и оставленным в степи, да еще ночью, где нет ни дорог, ни направлений, ни огней далекой деревни, в которой он жил, ведь поле совсем недавно перепахали большими тракторами. Он видел, как они старательно и сильно вонзали в землю новенькие, блестящие на солнце плуги и пахали, пахали без устали, с такой силой, что иной раз становилось горько за нее; как она это терпит, ведь, наверное, больно. Больно же руке, когда ее режут, а земля тоже живая, в ней вон сколько букашек и червяков живет. Это их дом. Зачем людям поле пахать, ведь их там всех нечаянно поранить можно? Многое было непонятным и казалось лишним, не нужным, неважным, вредным и пустым. Однако волнение все же одолевало. Но где же ребята, где старший брат, или они никогда не вернутся за ним, не станут ему помогать? Сейчас он был бы согласен, пусть помогут, иначе ему не справиться, уж больно ноги стали тяжелыми. Одному двигаться трудно и большие сапоги из липкой грязи не вытянуть. Один, вон, даже снялся. Пришлось делать целый шаг назад, чтобы точно угодить в него босой ногой. Грязь мокрая и липкая, тут без сапог никуда. Потерять нельзя, хотя очень хотелось бежать без них по пашне, так легче, до самого дома, к маме, и поскорее согреться, съесть кусочек вкусного пирога и запить молоком от Зорьки, она-то точно домой с пастбища уже вернулась. Он очень любил и корову, и маму, которая ее доила. Брат с ребятами, наверное, тоже уже дошли. Им хорошо, разбредутся по домам, их всех накормят мамы, а вот ему еще идти. Это ничего, потихоньку дойти можно, знать бы вот только, куда идти?..

В темноте и одиночестве стало немного страшно, хотя бояться по-настоящему он еще не умел, не научился ждать, знать беду и чувствовать ее близость. Ему все нравилось, он все любил и верил, что только доброе может произойти с ним, а добра бояться не нужно. Все кругом стихло, словно слушало его, заплачет или нет? Но он не плакал, а тихо брел наугад. С каждым шагом сапоги цепляли на себя все больше комьев грязи, и ноги уставали, гудели и подкашивались. А неугомонный дождь все накрапывал, и вот уже не только сапоги, но и вельветовая курточка стала тяжелой и неуклюже мешала двигаться. Он остановился, чтобы дать отдохнуть тонким, худым ногам, и, не удержавшись, присел. Теперь он точно станет издали походить на черную кочку и его трудно будет разглядеть, подумалось ему. Но кто увидит его издали, кто заметит, всюду ночь и тишина, и только он один сидит в этом жутком, глухом окружении темноты и ждет, а может, и не ждет. Он сейчас один здесь, и никто не знает, где его искать. И будут ли искать вообще, если все о нем забыли. Он просто черная кочка, которую не найти.

Ночь была теплая, от усталости клонило в сон. Вот и дождь перестал накрапывать, не стал мешать ему спать и сил набираться. Он уже почти заснул, но услышав приближающийся издали шум, открыл глаза. Там, где-то далеко, мелькнул слабый огонек и вновь погас. Его долго не было видно, он не появлялся. Наверное, и не появится больше, у него свой путь, своя дорога. И вновь послышался отдаленный шум, и чей-то фыркающий, глухой топот. Мягкий, но различимый, он заставил себя открыть полусонные глаза. Огонек приблизился и одно время неподвижно светил в его сторону, словно пытался разглядеть живую черную кочку, которой был он. И, наверное, огонек разглядел его, так вдруг показалось. Но яркая точка, с шумом и топотом приблизившись, вдруг неожиданно пронеслась мимо и стала отдаляться. Ему стало жаль, что огонек искал его, но не мог найти, не разглядел в темноте, хотя и светил, ведь поле большое, а он такой маленький и к тому же похож на черную кочку. А может, это вовсе не огонек, а большой серый волк, блуждающий ночью. Мама читала ему сказки про волка. Он злой и опасный, и глаза у волков по ночам огоньками светятся. Наверное, хорошо, что он пробежал мимо и не обратил внимания на черную кочку, которой был он. Но огонек был один, а глаз у волка два, это он знал хорошо. Значит, светить должны оба и одноглазым волком огонек быть не может. И он решил позвать огонек голосом, ведь он мог плакать и даже, наверное, кричать. Огонек обернется и обязательно услышит его зов. Тогда он найдет его и все разрешится сразу же, все закончится. Он громко заплакал и закричал огоньку: «Я здесь, огонек, не проходи мимо!.. Помоги мне выбраться!.. Спаси меня!..» Огонек услышал и заметил говорящую черную кочку. Он тут же устремился к ней, становясь все различимее и ярче. И ему совсем не было страшно, когда громкие шаги приблизились и огонек с силой поднял его на руки. Огоньком был отец, подъехавший к нему на верховой лошади и усадивший черную грязную кочку к себе на колени. Он долго искал его, после того как старший брат воротился домой один. Теперь и отец знал, что кочкой был он. И от этого радостно стало обоим.

А дома ждала мама. Приятно было пробудиться от усталости и ощутить тепло ее рук. Рядом удрученно сидел взволнованный случившимся старший брат. Он виновато смотрел исподлобья, но знал: младший братишка все же простит его невольную опрометчивость. Он подошел и обнял чумазого, походившего на черную кочку брата. А тот лишь улыбнулся и тихо произнес: «Вы меня забыли…»