Перечитывая Капитанскую дочку - 2

"Мирская молва —
Морская волна.
Пословица"
(эпиграф к главе XIV повести "Капитанская дочка")

В историографии обсуждаются несколько версий того, как окончилась жизнь Е.И.В. Петра III. Причем трактовка событий имеет широкую «гамму»: от естественной смерти в результате обострения хронических заболеваний; внезапной смерти от приступа геморроидальных колик, вкупе с инсультом в результате стресса; от отравления ядом; и, наконец, насильственной смерти путем удушения. Имеет место быть даже весьма фантастическая версия, что под видом Петра Фёдоровича был убит актер-двойник, а сам отрекшийся от трона император благополучно уплыл в свою родную Голштинию, правда, без любимого мопса, слуги-арапчонка Нарцисса и возлюбленной Елизаветы Воронцовой.

Разбирались эти версии как историками, так и беллетристами, а также и прочей пишущей публикой. Не будем, конечно же, повторяться, а попытаемся обратить взгляд на это «событие» - будем называть кончину императора так, поскольку начисто опровергнуть благополучное «исчезновение» Петра III не хватает данных, - сообразуясь с заглавием нашего очерка. 

Сложилось мнение, что источников описания того «события» вполне достаточно, чтобы последовательно восстановить картину произошедшего. Однако, оказывается, даже обычного в таких случаях опознания тела вдовой – Екатериной Алексеевной – не проводилось. Действительно, в последний раз Екатерина видела своего мужа более чем за неделю до «ропшинской трагедии» - так на историческом сленге именуют «событие». На похоронах она не присутствовала, причем для оправдания её отсутствия услужливыми царедворцами был составлен специальный манифест.
Ну да, пусть вдова не присутствовала, но в то время в Санкт-Петербурге находились другие родственники и близкие - в частности, родной дядюшка покойного, - которые вполне могли, так сказать, засвидетельствовать …

Обращает на себя внимание, что среди документальных источников «революции» преобладают «проекатерининские», т.е. написанные лицами, симпатизирующими новой императрице, а также ею самой. Основным же документом принято считать ту злосчастную записку, вернее её копию, которая почему-то позволяет трактователям «события» судить, что Екатерина была непричастна к насильственной смерти мужа-императора. Текст копии, снятой с записки, написанной якобы Алексеем Орловым, - хорошо известен:
«Матушка, милая родная Государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал и как нам задумать поднять руки на Государя! Но, Государыня, свершилась беда …» и так далее.

Правда, поскольку самой записки не обнаружено – её якобы самолично сжег император Павел при разборе секретных бумаг почившей Екатерины, - этот текст современные специалисты трактуют как фальсификацию.  Среди секретного архива Императрицы искали и список лиц, присутствовавших на месте «события», но он исчез. Именно пропажа этого списка и придает трактовкам «ропшинской трагедии» некие фантазийные смыслы. Зачем Екатерина заставила автора записки – Алексея Орлова – составить тот список, или же сама составила с его слов? Чтобы знать, кого награждать? А может, чтобы наказать?!

Но вернемся к нашей теме. В качестве «внешнего» источника, описывающего екатерининский переворот, можно назвать текст, который своей логичной последовательностью изложения резко контрастирует с сумбурными воспоминаниями лиц, причастных и не причастных к устранению Петра III от власти. Причем оригинал этого изданного ещё в екатерининское время труда был обнаружен после Второй мировой войны в Гамбурге. Написан сей труд по-немецки, и, что обращает на себя внимание, датским дипломатом Андреасом Шумахером. Автор текста, являющегося по сути подробной хроникой переворота, во то время находился в Санкт-Петербурге и являлся секретарем датской дипломатической миссии.

То как связно и, главное, подробно, с упоминанием мелких деталей произошедшего, описывает Шумахер «событие», заставляет задуматься. Откуда этот, имевший весьма незначительный дипломатический чин, датчанин мог знать подробности «революции» - как сама Императрица называла устроенный ею вкупе с «попутчиками» переворот? Разве он мог провести в то время опрос «участников» или собрать «сведения» по великосветским салонам? Понятно, что по горячим следам «события» ходило множество слухов, но почему именно датскому дипломату удалось так внятно описать произошедшее?

Не вдаваясь в подробное описания обстановки, сложившейся накануне екатерининской «революции», отметим, что настроения, имевшие место быть в июне 1762 года, не сильно отличались от тех, что наблюдались за двадцать лет до этого. Тогда – осенью 1741 года, - императорская лейб-гвардия не очень-то хотела служить Романовым в лице Брауншвейгского семейства. Также не хотела она покидать уютные столичные квартиры ради непонятно как и зачем начавшейся войны со шведами.
К июню 1762 года ситуация практически повторилась: трон занял также плохо сочетающийся с российской действительностью немец – правда, внук Петра I, - который приказал гвардии готовиться к войне. Нюанс заключался в том, что в 1741 году переворот произошел в пользу сугубо «отечественной» Елизаветы Петровны, а на этот раз – в пользу природной немки, коей была Екатерина, урожденная принцесса Ангальт-Цербстская. 
Разница была также и в том, что на этот раз гвардейцев гнали на войну с Данией за освобождение земель, некогда принадлежавших Шлезвиг-Гольштейну – родине Петра III.

И вот, оказывается, наиболее правдоподобное описание, как самого переворота, так и случившегося сразу после него «события» можно найти в записках датского дипломата Шумахера!
Считается, что в перевороте ноября 1741 года были замешаны французы в лице посланника маркиза де Шетарди. Деньги для подкупа гвардейцев выдавались, вроде бы, также из французского кошелька.
В материалах, посвящённых екатерининской «революции» и последующему «событию», денежный вопрос почему-то особо не звучит. Известно, что средства на свои личные расходы Екатерина получала при посредстве английского посланника, но о финансировании ею самой переворота в июне 1762 года говорить как-то не принято. Мол, «революция» произошла без внешнего и даже внутреннего финансирования на энтузиазме гвардейцев среднего офицерского состава, близких к братьям Орловым. Ну а если датский дипломат был так детально информирован о перевороте, то разве датская миссия в Санкт-Петербурге не могла, что называется, поспособствовать …? И могла ли "революция" совершиться совершенно "бесплатно"?

Однако вернемся к повести Пушкина. В ней помимо Шванвича присутствуют и другие исторические личности. Вот как автор излагает беседу своего литературного героя с губернатором Оренбургской губернии, у которого был вполне реальный прототип – генерал Иван Андреевич Рейнсдорп. На самом деле генерал-поручик Рейнсдорп был датчанином на русской службе и звался Иоганн Генрих, но это, видимо, просто совпадение.
Итак:
«Я испугался,  увидя его завлеченного в военные рассуждения, и спешил его прервать.
- Дочь капитана Миронова, - сказал я ему, - пишет ко мне письмо: она просит о помощи; Швабрин принуждает её выйти за него замуж.
- Неужто? О, этот Швабрин превеликий Schelm, и если попадется ко мне в руки, то я велю его судить в двадцать четыре часа, и мы расстреляем его на парапете крепости! Но покамест надобно взять терпение…
- Взять терпение! – вкричал я вне себя. – А он между тем женится на Марье Ивановне!..
- О! – возразил генерал. – Это еще не беда: лучше ей быть покамест женою Швабрина: он теперь может оказать ей протекцию; а когда его расстреляем, тогда, бог даст, сыщутся ей и женешки. Миленькие вдовушки в девках не сидят; то есть, хотел я сказать, что вдовушка скорее найдет себе мужа, нежели девица.».