Исповедь торжественного клоуна

Телефон в ночи визжал недорезанным поросёнком.
 - Вот сволочи! И кому там ночью не спится? –
Пока, натыкаясь в темноте на мебель, я пробирался к телефону, настырные звонки прекратились.
 - Второй час ночи… Только заснул… И что за народ медноголовый пошёл? Дня мало, что ли? Ладно бы доктор был какой-нибудь незаменимый или на худой конец пожарник с дежурной домашней пожарной командой.-
 - Кто там? – недовольно заворчала жена, заворочавшись на своём диване.
 - А я откуда знаю? Спи, давай.-
 - Поспишь тут с вами. По ночам бродят, пол скрипит. Сколько можно говорить! Вон сосед сверху, как заезжал, так сразу пол отремонтировал. А ты только всё обещаешь. Лишь бы только ничего не делать, лишь бы только на компьютере со своим Саней играть. Да спирт лопать.-
Жена начинала заметно самозаводиться.
 - Люди все нормальные после работы сразу домой идут, а у него дома дел никаких нет. Отключи, телефон! Дай хоть раз в выходной выспаться,- продолжала выпускать пары богоданная половина моя со скрипом устраиваясь на диване поудобнее.
 - Ну ладно, ладно. Не шуми. Спи, давай,- почти побежал я в спальную, лишь бы не слышать колоратурных арий в исполнении дражайшей солистки домашней.
 Настроение было испорчено. Не спалось. Да и какой тут к чёрту сон может быть, когда изо дня в день одно и тоже, одно и тоже.
       А жизнь начиналась так легко и просто. Наверное, к сожалению, всё давалось мне очень легко, даже чересчур легко.
 Ещё в школе, я вообще никогда не учил уроков. Мне было достаточно объяснений преподавателей, для того чтобы знать предмет и достаточно хорошо отвечать на следующем занятии.



Иногда преподаватели по литературе, задавали выучить наизусть какое-либо произведение и начинали на следующем занятии опрос учеников. А спрашивали почему-то почти всегда по алфавиту. Ну, а поскольку моя фамилия Теплов находилась где-то в середине списка, то я успевал это произведение выучить, внимательно слушая ответы одноклассников. А если ещё попадался, как и я, уроки не выучивший, то мучениям его внимая, текст произведения сам ложился в девственные мозги Теплова  - отрока ленивого.
 Так вот жил не тужил, да вот тебе на… Вундеркиндам не свойственно напрягаться, но это часто способствует развитию лени. Хотя, если верить отцу не раз говорившему тогда, что моя лень родилась раньше меня, то почва для развития лени была благодатная. Да и мать иногда называла меня Илюшенькой Обломовым. Но всё-таки я не был, да и сейчас не стал лодырем, хотя лишний раз пошевелиться не любил. Лишний раз он потому и лишний, что – лишний. А вот упорства в достижении намеченного мне всё-таки частенько недоставало.
     Телефон заверещал снова. Но на этот раз я успел вовремя. В трубке мелодично пропело.
 - Да. – Не очень-то дружелюбно и стараясь не шуметь, чтобы не беспокоить жену, ответил я.
 - Здравствуй. Это я. –
 - Привет. –
Это была она, Солнышка, как я звал её, Солнце моё.
 - Что это тебе ночью не спится? – голос мой непроизвольно смягчился.
 - Я люблю тебя. – Голос у Алёнки был какой-то грустный.
 - Взаимно. А что случилось? –
 - Просто очень хотела услышать тебя, - вздохнула она.
 - Слушай, Солнце, ночь на дворе. Что случилось? –
 - Я написала тебе записку. Утром найдёшь её в почтовом ящике и всё поймёшь. –
 - Да, что случилось-то? – я начал волноваться.
 - Прости. Утром узнаешь. Я люблю тебя. Прощай. – Она положила трубку.
Ничего не понимаю.
 - Кто звонил-то? – сонно спросила жена.               

 - Да Петруха Видякин. Напился пьяный, вот и названивает куда попало. – Я сплюнул, будто бы и впрямь сердился на безвинного Петруху.
 - У него телефон есть? – жена вопросительно скрипнула диваном.
 - Да нет. То ли от матери звонит, то ли от деда. – Я медленно, стараясь не скрипеть половицами, двинулся к себе в спальную.
 Жена, заворочавшись на диване, тяжело поднялась и громко скрипя половицами, направилась в туалет. Я мышкой проскользнул мимо её и завалился на кровать.
 С Алёнкой мы встречались уже семь лет. Сначала это было нечто платоническое. Ну, там, глаза в глаза, прикосновенье рук…  Мы понимали друг друга без слов, разговаривали глазами. На протяжении шести лет, как пионеры, только редкие поцелуи украдкой, правда достаточно страстные, для того чтобы после бешено колотилось сердце и не спалось ночью. Беда была не в этом. Беда была в том, что у нас были семьи и были дети. Как бы мы не любили друг друга, но детей своих не смогли бы бросить ни она, ни я. Поэтому у нас никогда не заходило разговоров о том, чтобы жить вместе. Мы были счастливы, ну я-то уж точно, тем, что любили и были любимы. Говорят, что любовь хорошо видна со стороны, поэтому для меня самым трудным и самым главным в наших отношениях  было сохранение наших отношений в тайне. Жена Цезаря – вне подозрений. В таких случаях общественное мнение всегда осуждает женщину, а мне не хотелось, чтобы на Алёнку упала, хотя бы пылинка неизбежной в подобных случаях грязи и сплетен. Не люблю я громких и пафосных сцен и слов, и, если признаться честно, то за свою жизнь не говорил «люблю» ни одной женщине. Солгать боялся. Даже жене я говорил, люблю, лишь когда она обижалась на меня за что-либо. Ведь я же люблю тебя, глупышка. Ну, перестань, не обижайся. А вот Алёнке, единственной из женщин, я и мог, и говорил это неоднократно, ни капли не кривя душой.
 Говорят, физиология, седина в голову – бес в ребро, мол, мужчина, предчувствуя старость, становится влюбчивым, как ребёнок… Может быть в этом есть какое-то рациональное зерно, но уж слишком грустно думать о себе, как о простом животном. Физиология… Как там пел Утёсов? « Когда проходит молодость, ещё сильнее любится».

А ведь я писал ей стихи… Они мне самому нравились. Этакая Болдинская осень. Как у Пушкина… А на восьмое марта я напечатал в областной газетёнке поздравление « Моей королеве…»
По пушистому снегу,
  несмелому,
Королевою снежной
  идёшь,
И на зависть всему
       свету белому
Ты себя, как явленье
  несёшь.
И деревья в снегу
     удивлённые,
К королевским склонившись
      ногам,
Подпевают хрустальными
  звонами,
В такт твоим
      невесомым шагам.
Если б был я
      снежинкою белою,
Я бы с радостью
   под ноги лёг,
Что б пред снежной моей
королевою
Жизнь-дорожка была
  словно шёлк.
Чтобы шла ты по жизни
       красивая,
Чтобы солнце светилось
из глаз,
Чтоб была ты
       такая счастливая,
Как мечтает
    не каждый  из нас.
 Для Алёнки это было сюрпризом.… А до этого я подарил ей шоколадку «Снежная королева». Это, мол, для тебя и про тебя.
 - Да не снежная я, не снежная, - целовала она тогда меня.

Да, совсем не снежная
И, как струнка тонкая,
Самая заветная,
Песня моя звонкая.
      Что это я вдруг в прошедшем времени заговорил? Давай-ка, братец, спи! Ты же самый счастливый человек в этом сумасшедшем мире! Тебя любит самая лучшая женщина на свете. А что ещё надо для счастья такому олуху, как ты?
С такими мыслями я и уснул.

 Утром меня, как будто что-то толкнуло в бок.
Я проснулся с неясным предчувствием какой-то непоправимой беды, чего-то тягостного.
 Было без пятнадцати восемь. Сразу же вспомнился ночной звонок Алёнки и слова её о какой-то записке. Никогда раньше никакими записками мы не обменивались, даже стихотворенье к восьмому марта я подписал инициалами, а тут вдруг такая крутизна. Жена бы не проснулась невзначай.
 Я босиком, на цыпочках, выскочил в коридор и спустился на второй этаж к своему почтовому ящику. На площадке, как обычно, было нагажено кошками и стояла ужасная вонь. В почтовом ящике белел свёрнутый вчетверо листок бумаги. Схватив листок, и перепрыгивая через три ступеньки, я вернулся домой. Сердце трепыхалось, как после хорошей пьянки. Засунув листок под резинку трусов, медленно открыл дверь, и как обычно, на цыпочках, проскользнул мимо спящей жены к себе в спальную.
 Закрыл дверь и отдышался. Дрожащими руками быстро развернул листок и узнал Алёнкин почерк.
 «Милый мой Геночка. Умный, добрый, нежный. Горько и больно писать тебе это, но когда ты получишь моё письмо, меня уже не будет на этом свете. Прости меня за то, что сделала тебе больно, но нет у меня другого выхода. Вчера вечером обесчестили меня Гришка Суслов, да Толька Куковеров пьяные, в саду. Надругались бесстыдно. Бить не били, но издевались, как в фильмах
современных не издеваются. Не могу я после этого всего смотреть в глаза твои ясные. Дети у меня уже взрослые, да и отец у них
останется, а если что, то и ты им поможешь. Уж я-то знаю, сердце у тебя доброе. Прости меня за всё, прости.

Вот и всё родной мой, прощай. Если есть бог, то на том свете буду ждать тебя, а больше мне и не нужно ничего.
 Чтобы не позориться, ничего и не кому я не сказала. Не говори и ты. Я прошу. Записку порви, уничтожь.
 На похороны не ходи. Не смотри на меня, на страшную.
Прощай, любимый. Твоя, Алёнка. Прости».
 Как-то не сразу дошёл до меня смысл этой чепухи. Чушь какаа-то. Алёнки… Моей Алёнки больше нету? Да быть этого не может. А я? Почему же я живой? Зачем? Как это?
 Плохо соображая, что же я делаю, вышел в прихожую, потоптался, зашёл на кухню, открыл холодильник, достал бутылку водки и налил стакан.
 - Ведь, если нет больше Алёнки, то мне-то на кой хрен нужна эта поганая, бессмысленная жизнь? –
 Выпил стакан этот горький, ничего не почувствовал. Оделся в прихожей тихонько, сунул записку Алёнкину в карман, и на улицу, к дому её. Хоть и не велела она ходить туда, а точнее сам я не хотел ходить туда, чтобы имени её не трепали пересудами, да сплетнями разными, но ничего с собой поделать не мог. Ноги брели сами.
 На улице моросил дождь. Обычная октябрьская погода. Может из-за дождя, а может из-за того, что была суббота, народу на улице почти не было. Душа моя ещё на что-то надеялась и трепетала в ожидании чуда, но умом я понимал, что чудес не бывает, не может быть в данном случае. Уж слишком всё просто, неожиданно и бестолково. Хотя жизнь она и есть бестолковая штука. В ней мало места для счастья. С раннего детства нам внушали, по Макаренко, что жить надо в ожидании предстоящей радости впереди, в ожидании светлого будущего. А нам оставалось только добросовестно трудиться, быть порядочным, да ещё надеяться и ждать. Так и жили, надеялись и умирали, потом снова надеялись, уже другие, и снова умирали. Умирали, как зомби, запрограммированные на потомошнее счастье, а сами этого счастья и в глаза не видали. Неправильно нас воспитывали. Почему с
рождения не сказать человеку, что счастье в жизни встречается редко, поэтому нужно бережно относиться друг к другу, беречь
каждую крупинку счастья, простой удачи, делиться ими друг с другом. Нам внушали, что нужно трудиться, но ввели в закон уравниловку, а поэтому, кто и мог трудиться хорошо, стал косить

под среднего, а средние ещё приопустили планку… и процесс пошёл. А какая простая дорога была у нас в идеале – октябрёнок, пионер, комсомолец, коммунист… Встречи, собрания, конференции… памятник и забвение. А в это время народ нищал. Ввели в обиход красивые слова – перестройка, гласность, ускорение… Доускорялись. Шахтёры вагонетки без угля катали в анекдотах, грузить от скорости не успевали. Развалили державу под аплодисменты капиталистов. На крючке сидим и бормочем – у нас рынок. Бардак у нас, жулики, и народ бестолковый, советский, терпеливый. Дотерпелись до голодных обмороков и смертей, ну и дальше потерпим.
 Пока я этой политграмотой себя отвлекал, ноги принесли меня к Алёнушкиному дому. На втором этаже, в Алёнкиной квартире, горел свет, а у подъезда стояли скорбные старушки и обсуждали что-то, несмотря на мелкий дождь. Старушки на покойника, как мухи на падаль. Среди них была одна полузнакомая.
 - Здравствуйте. Что это вы под дождём мокнете? – как можно спокойнее спросил я, хотя у самого и во рту пересохло, да и сердце сдавило от тоски и бессилия.
 - Лена Овсянникова повесилась ночью, - ответила мне полузнакомая. – Нет ума-то у баб, вот и вешаются. –
 - Ладно, дети большие, - подхватила вторая, - А сама-то молодая ещё, красивая. Жить бы да жить. –
 - А из-за чего, никто не знает – подхватила следующая.
 - Да задумывалась она в последнее время, - снова вступила в разговор полузнакомая. – С головой неладно, девки. –
 - Да, - протянул я и отвернулся в сторону, чтобы не видели бабки, как покатились из глаз моих внезапно подступившие слёзы. Дождь помогал их скрыть.
 Не помню, как я шёл, где я шёл, но опомнился только в лесу, на окраине посёлка. Вниз лицом упав под мокрые ёлки, заскулил. - Что ж ты, Алёнушка, наделала? Да ведь всё бы прошло, я любил бы тебя всякую, на руках бы носил, каждый сантиметр тела твоего целовал бы, как раньше. Чудушко ты моё, заморское. И-эх, жизнь!
 
 Время шло. Я пришёл в себя от холода, встал, закурил и побрёл по лесной тропинке.


 Что делать дальше? Как жить? Да и стоит ли жить? Повеситься что ли? Вон и сук на сосне подходящий, толстый.… А как же Гришка Суслов? Так и будет носить по этому свету своё жирное пузо? А Толька Куковеров? Кривоногая горбатая обезьяна. Бизнесмены поганые. Они будут жить и цинично ухмыляться, глядя во след честным людям? Чёрта с два. Убить! Уничтожить немедленно! Пока ещё не остыло тело Алёнкино. Чтобы другие знали, чтобы боялись гадить в жизни этой. Они ведь потом пьяные изгаляться будут, хвастаться, как над Алёнкой издевались.
 Стоп, паренёк, остынь! Давай поразборчивее. Убить их необходимо, факт. Решение принято, обжалованию не подлежит. Но как убить? Вот тут нужно подумать.
 Побежишь ты сейчас, хлопнешь их, а дальше что? Начнётся следствие, скандал, будущее детей своих загубишь, да и Алёнка может пострадать. Точнее имя её. Да ведь и моя мать ещё жива. Каково ей будет на старости лет узнать, что сыночек у неё преступник? Нет уж. Тут надо действовать с умом, осторожненько, а подставляться незачем.
 Стало совсем холодно. Пора бы и домой продвигаться, а то жена, наверное, переживает. Незачем ей на нервы действовать. Беречь её надо. Я ведь ей тоже наверняка немало кровушки попортил, не только она мне.

 Домой я заявился в час дня. Мокрый, раздевался в прихожей.
 - Где это ты шляешься? – подала голос жена.
 - Да в сад ходил. Проверил, открыты ли вентили на водопроводе, - ответил я и снял мокрые ботинки. – Ведь зима на носу, как бы не разморозило. –
 - Ничего себе, - задохнулась от злости дражайшая.- Ни кому, ни слова, хватил стакан водки и побежал в сад, вентили открывать. – Жена вышла в прихожую.- Темнишь ты что-то, муженёк.-
 - Ну да уж прямо, стакан,- заюлил я – Ну, выпил маленько, чтобы не замёрзнуть. Видишь, весь промок. На улице дождище, холодно, а ты не греешь.- Я шутливо хлопнул жену по крупу.
 - Да не лезь ты,- зарычала она – ведь прекрасно знаешь, что я этого терпеть не могу.-
 - Ну, ну. Всё, всё. Пожрать хочется так, что и переночевать негде.- Закосил я под идиота.


 В действительности же мне больше всего хотелось выпить, чтобы хоть как-то забыться, чтобы в висках не стучало, чтобы согреться, чтобы уснуть, наконец. Сон для здоровья, что масло коровье.
 Улучив минутку, когда жена ушла с кухни, плеснул в стакан до венчика водки и выпил залпом. На этот раз водка тепло ударила по мозгам и горячей волной разошлась по телу.
 Я ещё закусывал, когда на кухню зашла жена. Взглянув на меня, она недовольно поморщилась.
 - Уже успел, хватил. Ну, вот как ещё с тобой говорить? -
 - Да замёрз я, как цуцик, вот и выпил.- Я почти не врал.
 - Вот давай доедай и иди в спальную. И чтобы я тебя не видела, а то начнёшь опять приставать, мешаться всем.-
 - Хо-ро-шо,- я был согласен на всё.
 В постели было тепло, тихо и уютно. Мысли после сумасшедшего дня куда-то расплывались и я уснул.

 Сколько я проспал, не знаю, но когда проснулся, за окном было темно. Часы электронные светились в темноте. Прищурившись, разглядел – одиннадцать тридцать восемь. Ничего себе, проспал весь день. И снова нахлынуло всё, но нахлынуло уже, как нечто свершившееся, необратимое, а поэтому и менее истеричное.

Вот и всё. Отпели соловьи,
Ранних пташек потянуло к югу.
Жизнь, как прежде, круги вьёт свои,
Только я уж больше вить не буду.
Всё! Отвил, отпел и отлюбил…

 Опять эти мои дурацкие стихи. Как будто сам себе накаркал. Говорят, у поэтов это часто бывает. Ладно, помолчи… поэт, композитор нашёлся. Думай, что дальше делать будешь. Жена и дочка спят. Самое время подумать о вечности.
 А ведь это раздумья о вечности и довели меня до того, чем я нынче являюсь. Скорее всего, именно так и было.
 Ещё в юности я частенько задумывался, а кем же быть мне в жизни этой? Выбор был велик, запросы мои были не менее велики, и хотелось мне практически всего. Единственное, чего я не хотел, так


это работу или профессию, связанную с какой либо сферой обслуживания. Ну, как же? Официант – пожрать подносит, объедки за мной убирает. Продавец – товарчик передо мной раскладывает, а
мне вот не нравится и всё. Он мне другой тащит, а я снова недоволен. А парикмахер? Чью-нибудь вшивую, грязную башку стрижёт, моет, расчёсывает. Да что там говорить. Что обслуга, что прислуга, что слуга – не по мне. Народ, конечно, в такие «профессии» валом прёт, как же – крошки  халявные, над очередью можно покуражиться, безо всякого ученья доставлять другим мученья. Нет. Откуда у меня, по большому счёту нищего, взялась эта дворянская спесь? Не знаю. Читал я много, а потом и свои мыслишки появляться стали. Разные. Для чего же я живу на этом чудном свете? Почему одних помнят уже несколько тысяч лет, а других забывают сразу после смерти? А бывает, что и при жизни забывают. Вот Спартака помнят, хотя от него не осталось ничего, а на нашем кладбище могилки старые обвалившиеся и кресты деревянные сгнившие без надписей валяются, а кто там захоронен никто не знает, да и неинтересны они никому. А то ещё бывает, что умирает человек, родственники похоронят по-человечески, а там смотришь и забыли. И человека, и могилку. Сделали на показ похороны, пыль в глаза пустили, а по факту-то покойник и не нужен был никому. Вот и выходит, что смысл жизни в том, чтобы сделать что-то такое, чтобы люди помнили тебя долго, вечно. А возможно ли это в принципе? Ведь пройдёт какая-то сотня тысяч лет и Спартака подзабудут, а через миллион лет и вовсе забудут. Появится множество новых героев, некоторые события подзабудутся и забудутся за ненадобностью, да и в памяти человеческой можно удержать только определённое количество информации. А ещё позднее и самой Земли не будет, и дальше, и дальше… и всё в бесконечность, всё в бездну.
 Стал я свои силы примерять с той мыслью, чтобы попасть-таки в ряды спартаковцев или ленинцев, без разницы, лишь бы помнили люди. Задумался. Что я могу? По большому счёту – всё помаленьку, а конкретно – ничего.
 Рисовал подростком, неплохо рисовал, самому нравилось, но вряд ли смогу стать тут первым. Не последним был бы, но и не первым. А рисовать, как большинство теперешних мазюкал, маскируя своё


элементарное неумение поисками псевдонового стиля накладывания мазка на полотно… Извините.
 Посвятить свою жизнь научной работе? Так сейчас все научные открытия коллективом делаются, а я это слово терпеть не могу
после того, как в одной компании прыщавый мордоворот, похабно щерясь, давясь слюной, рассказал, как «коллективом» развлекались с нашей учительницей немецкого, с её согласия. Коллектив в его устах звучало, как сифилис.
 Писать стихи я пробовал, но когда понял, что мне никогда в жизни не написать по Лермонтову, «В небесах торжественно и чудно»…, именно эта фраза потрясла меня своей простотой и феноменальной силой. Не пресловутое «звезда с звездою говорит», а именно пронзительно простая, звонкая и лёгкая, гениально просто выраженная мощная элементарная суть состояния человека, не просто на дорогу вышедшего, а на дороге жизни путь свой взыскующего. Такой силы слова я не имел.
 Если же находил зуд поэтический, то писал для себя, чтобы сбить оскомину. А решил я в конце-концов не много не мало – стать писателем. Уж не знаю почему, но мне это доступней показалось, чем открыть бином Ньютона, или же нечто подобное.
Никому ничего не говорил о своём желании. Ну, надо же быть, по меньшей мере, наглым, чтобы сказать – я буду писателем. И начал я, так сказать, изучать жизнь. И название для своей книги придумал сразу – «Исповедь торжественного клоуна». До сих пор пишу. Писательская работёнка оказалась потяжелее любой другой. Легче камни каждый день ворочать. По крайней мере, для здоровья полезнее. Это я на себе испытал во время изучения жизни.            Исследователь хренов!
 Вот тогда же я выбрал свою жизненную позицию – не высовываться. Быть во всём сторонним наблюдателем. Если об этом вслух сказать, то прозвучит, по меньшей мере, гадковато. Как это, не высовываться? Хотя и не всегда у меня получалось смотреть на жизнь со стороны, но желание такое было. Перед собой не стоит лгать. Так я хотел бы жить. А теперь получилось, что отступать-то некуда. Жизнь сама меня сурово достала. Сначала любовью, потом трагедией, а сейчас – долгом, долгом чести.

 

Алёнку хоронили в воскресенье. Дома у меня тоже все уже знали, что Лена Овсянникова повесилась.
 Наша Куковеровка, небольшой посёлок. Как раньше говорили, посёлок городского типа. Все и всё о своих соседях знали гораздо больше, чем о себе, и уж намного больше, чем было на самом деле, и чем было нужно для нормального существования. Испорченный  телефон работал на полную силу, слухи и сплетни тараканами ползли по посёлку.
  Алёнка не разрешила мне идти на похороны, да и в том диком состоянии, в котором я тогда находился, вряд ли разумно было это делать.
 Я стоял дома у окна и смотрел на траурную процессию, проходившую в сотне метров от нашего дома по поперечной улице в сторону кладбища. Было тихо, и только чёрные женские платочки рвали своей чёрной безысходной реальностью душу. Гроб на выходе из посёлка погрузили в машину, люди сели в автобус и процессия медленно двинулась дальше, к кладбищу, которое находилось в пяти верстах от Куковеровки.
 Вот и всё. Я плакал. Крупные слёзы капали с опущенного лица на пол. В комнате я был один. Прощай, Алёнушка! Прощай, солнце моё. Никогда больше не слышать мне твоего голоса, не видеть глаз твоих ласковых, не целовать твоих рук, таких одновременно стыдливых и дерзких. Твоих рук. И прости, и прощай!

 Дальнейшая моя жизнь проходила по обычному сценарию, а именно это мне и нужно было в настоящее время. Всё должно продолжаться, как обычно, я не должен вызывать ни малейших, никаких подозрений, ни у кого.
 Я не намечал никакой даты на осуществление возмездия. Потихоньку, незаметно, по крайней мере этого мне хотелось больше всего, я пытался выловить любую информацию о Гришке и Тольке. Казалось бы, в посёлке, подобном нашей Куковеровке, невозможно чихнуть незаметно, чтобы тебе здоровья не пожелали, невозможно незаметно что-либо выспросить, о ком угодно, не вызвав ответной волны пересудов, но уже с упоминанием твоего имени, а также нового мнения по поводу тебя самого и всей твоей


родни, до десятого поколения, но… Я давно заметил, что любителей почесать языки, лучше никогда не спрашивать
напрямую о том, что тебя интересует. Только не сразу в лоб! В этом случае они начинают чувствовать себя шибко умными и значительными и начинают вертеть хвостом, а в итоге нужную информацию подают в дряблом виде. Самое лучшее это зацепить таких за нечто, их жутко интересующее. А уж в нонешне время это просто очень просто.

  На работу я прихожу обычно раньше всех, должность обязывает. Какой-то механик маслозавода, но на работу хожу раньше своих слесарей и кочегаров, хотя зарплата у них практически не меньше моей, а у половины и повыше. Что тут можно поделать, если перестройка на деле оказалась простой болтовнёй, а кто не работал при социализме, тот не работает и при капитализме. Зато воруют фактически на законных основаниях. Буржуины воруют, используя щели в новом законодательстве, а быдло, вроде меня, рассуждает по своему. Раньше, при коммунистах, всё вокруг было хоть условно, но моё, а сейчас все, безусловно, не моё! Вот и дожили. Одни, не работая, бывшее государственное растаскивают, а другие, якобы работая, у тех воруют. Ещё какие-то, недавно совсем, лёжа на оглобле, по безработице получали у неработающего государства какое-то пособие. Чушь сплошная, зато стабилизация экономики капитальная.
 Развал сплошной, всё сдохло, а если где-то шевельнётся член, то говорят о подъёме экономики.
 Майская роза в поганом горшке при такой политике расцветёт скорее. Лежим мы в пропасти, с обрыва упавшие, желе сплошное после неудачного приземления, ни одной целой клетки, мухи ползают… Кал ещё на удобрение вывозят, пока имеется.… А кончится нефть, газ, лес? На что хлеб покупать будем? Ведь долгов наших внукам не выплатить, кала не хватит, столько профукано. А жульё счета переводят за границу, там же дворцы и футбольные команды покупают. И на хрена им матушка Россия? Гайдары, да Чубайсы народ наш считают к жизни не приспособившимся, поэтому пусть дохнет. А правозащитница Новодворская, та вообще мечтает об атомной бомбе на Россию, лишь бы коммунистов не было. Вот такие уроды о нас заботятся!
 


Так что главная тема, чтобы разговорить человека сейчас, а, наверное, и всегда – жизнь, с её болячками, мелкими и крупными, с её радостями, с её печалью и смехом.
 Вот и сегодня, открыл я участок, переоделся в кабинете, включил радио. Если честно, то я очень люблю, если где-то в отдалении или бухтит кто-то или музычка наигрывает в полголоса. Обстановочка
житейская поуютнее получается. Даже жить хочется. Вроде бы ты на работе, на буржуев работаешь, а в тоже время, как бы и на пляжу. Как говорит один мой знакомый – вроде бы работаю, а вроде бы – лежу.
 Потом спустился вниз, к массам. Эти массы, в основе своей, любят до работы в доминишко постучать, поговорить за дела наши скорбные. Вот в общении с ними и проходит обычно утро. Правда, если массы не остановить, то в домино они могут и до обеда простучать, а если бы не просыпался у них к тому времени рабочий волчий аппетит, то и до конца рабочего дня в доминушки колотили бы. Самая интеллектуальная игра, после перетягивания каната. Вот и приходится напоминать ропщущей массе, что на работе неплохо бы, хоть немножко, и поработать. Ну, то, что зарплата мала, понятно – плохо. А вот если работать не будем, то  и этого не дадут. И я их понимаю, и они меня понимают. Друг с дружкой ладим, сигареты, то я у них стреляю, то они у меня. Праздники иногда вместе встречаем, живём.
 - Вы знаете?- закинул я удочку.- Сейчас, когда на работу шёл, то на углу, у сберкассы меня какой-то «Мерседес» чуть не придавил. Успел отскочить.-
 - Цвет-то, какой? – закручивая цигарку, поинтересовался Петруха Видякин.
 - А какая разница, каким цветом тебя на тот свет командируют?- солидно заметил Саня Марьяшкин, но я не дал потерять нужное направление разговора.
 - Металлик какой-то, мышиного цвета.-
 Разумеется, я-то прекрасно знал, чья это машина, но нужно было, чтобы не я первым произнёс нужную мне фамилию и совсем неважно, что машины этой я сегодня и в глаза не видел, впрочем, также и на прошлой неделе.


 - Да это, наверное, Тольки Куковерова машина, - тоном великого знатока процедил Петруха, пытаясь раскочегарить никак не хотевшую разгораться цигарку.
 - Мне как-то фиолетово, кто меня бы задавил, - продолжил я свою мысль,- Но ведь страшно. Чуть с ног не сшибли, а им хоть бы что. Развернулись и уехали.-
 - Опять пьяные, наверное, сонно включился в разговор Володя Истомин. – Вчера воскресенье было, а они по ночам с воскресенья на понедельник с бизнесменами в сауне пьянствуют. Вот, наверное, проспались и до дому добирались. На тебя чуть-чуть не наехали.-
 Дальше разговор покатился в нужном направлении сам по себе. Мне оставалось только отделять зёрна от плевел.
 Событий за выходные  произошло достаточно много. Вспомнили и Алёнкину смерть, и многое другое. Море различных предположений родили и долго бы ещё горлопанили, да пришло время и подработать, чем благословлённые мною работнички со скрипом и стенаниями занялись.
 Месяц октябрь ещё не подошёл к своему экватору. Наряды на работе были закрыты, сменные задания были доведены и успешно выполнялись без моего участия, благо бригадир знал своё дело туго. Короче, была у меня возможность сачкануть, чем я весьма успешно и занялся.
 Для начала чаёк заварил и принялся думать, точнее попытался в мыслях хоть какой-то порядок навести, так как в голове была сплошная каша из обрывков чувств, каких-то воспоминаний и вообще неизвестно чего тяжёлого и грустного, в основном солёного, тёмного и мокрого.
 Прежде всего, нужно выбрать для НИХ вид смерти. То, что они должны умереть, как любит говорить сын мамы и юриста, Жириновский, однозначно.
 Во времена благословленного от нынешней безысходности застоя была у нас с женой, да и у тысяч других семей Союза, привычка или традиция в майские праздники, после принудительной демонстрации неизвестно чего, уходить компаниями в близлежащий лесок и продолжать празднество у костров, на природе, в тесном кругу друзей. Вот на одной из таких гулянок


и набрёл я в лесу, на двух дохлых кошек, на суку сосновом подвешенных за ноги. Немало подивился тогда я варварству людскому и жестокости. После выкопал яму, пока дети не увидели, и закопал несчастных животин. Какая-то сволочь поймала двух, ещё живых кошек, связала их одной верёвкой за задние лапы и в таком виде на сук повесила. Живых.
 Первое и самое сильное моё желание было расправиться с Алёнкиными обидчиками таким же образом. Это был бы идеальный вариант! Ах, как бы они корчились, какие слёзы лили бы… Жестокие люди, по сути своей трусливы, особенно когда приходит расплата за подлость от человека обиженного ими ранее, и они знают, что пощады им быть не может. Не будет.
 Отец рассказывал мне, как во время войны иногда практиковались показательные расстрелы предателей. Строили их, красноармейцев,
 на поляне, зачитывали приговор суда и спецвзвод расстреливал виновных. Не знаю, много ли раз довелось отцу за войну видеть расстрелы, но его слова, что трусливее всех в момент казни вели себя садисты и палачи, помню. Если бы отдали их тогда в руки женщин, живших с ними на оккупированной территории, чьих мужей и детей они предали и замучили, которые присутствовали на показательной казни и молили судей отдать палачей им в руки. Жаль, не отдавали.… А палачи, умирая от страха ещё до казни, ползали по земле и просили милости, пачкая землю своими вонючими испражнениями.
 Ах, как мне хотелось, чтобы ЭТИ испытали то же самое. Но желания желаниями, а на деле такой вариант мести не проходил, несмотря на все мои мысленные изощрения.
 Во-первых, казнить нужно тихо, скрытно, чтобы никто на меня не подумал. Если не будет следов, и никто не застанет меня на месте преступления, то следственные органы на меня никогда не подумают. Уж слишком серенькой и спокойной, со стороны, казалась моя жизнь. Вполне благополучная. Приводов в милицию и прочих замечаний никогда не было, не скандальный и так далее..
 Во-вторых, нужно достаточно надёжное и незаметное орудие казни. Это в зарубежных триллерах или боевиках, какой-нибудь Ван Дамм или Шварценеггер, идёт в ближайшую блатную лавку и набирает в кредит, под честное слово, вагон и маленькую тележку современнейшего вооружения, вплоть до карманного авианосца.

А после, шутя, расправляется с международной мафией, а под занавес фильма обязательно падает в объятия типовой красотки и
под аплодисменты проходящих мимо полицейских и прочих случайных прохожих отправляется с нею в постель. Очевидно, по мнению американских шоуменов кинобизнеса, небольшая война положительно влияет на потенцию.
 А какое оружие можно приобрести в нашей Куковеровке? Разве что какой-нибудь карамультук у местного деда Мазая, да и за тем находишься. В кредит у нас сейчас и деды Мазаи ничего не дадут, а деньги почти отменили… Видимо, как ранее собирались коммунисты. Коммунизм не построили, а деньги на отдельно взятом предприятии отменить не забыли.
 Я даже придумал вариант простого оружия моей собственной конструкции. Аналоги в мировой криминальной практике, конечно, существуют, так как нет хороших идей, которые приходили бы только в одну умную голову. Обычно, любое изобретение, идея, приходят чаще всего одновременно в несколько голов. Это я на себе испытал, когда шахматами увлёкся и пытался углублённо заниматься теорией шахматных дебютов. Припасёшь заготовочку, а через год, от силы пять, смотришь, мною приготовленное и выстраданное какой-нибудь гроссмейстер и применит. Вот и получается, что хорошая мысль приходит одновременно в несколько голов.
 Оружие я придумал простое, проще некуда. Старые зеки посмеялись бы над моей самодеятельностью, но мне приходилось самому изобретать велосипед. Не с отверткой же идти на этих новых русских? Окрестил же кто-то, как некрофилов.
 Самое удобное, в смысле бесшумности, надёжности и самое малозаметное, это простая заточка. Я её слегка усовершенствовал. Берётся обычная стальная трубка, диаметром миллиметров десять, пятнадцать, длиной двадцать, двадцать пять сантиметров. Заточка вставляется по принципу поршня в насосе в трубку, делается система фиксаторов, подбирается пружина нужного усилия… и всё. Подходишь к «клиенту», трубочка в рукаве, просишь, хоть закурить, хоть прикурить, подносишь руку с трубочкой к области сердца и нажимаешь фиксатор. Двадцать сантиметров заточки достанут и до бычьего сердца.


 Главная проблема это выбор времени казни и место исполнения приговора. Идеальное время – вечер, снегопад, отсутствие людей,
обочина с отгребённым грейдерами снегом. Потом тело толкаешь через снежную бровку с дороги, его заносит снегом… Но слишком
много условий должны совпасть в нужное время в одну точку, в нужном месте, чтобы этот план был реально выполним.
 Ведь не буду же я круглосуточно фланировать по центральной улице посёлка в ожидании удобной комбинации погодных, человеческих и временных  факторов. Это просто не серьёзно. Придётся поработать над другими вариантами.
 Интересно, в какую же это они сауну пьянствовать ездят? Вообще-то я про такие обычаи новых русских куковеровских слышал, но как-то мимо ушей всё это пропускал. А надо бы интересоваться иногда сплетнями народными, глядишь ещё бы что-то полезное выудил из самого народного кладезя. Теперь вот приходится навёрстывать, пробелы всеобщего бесплатного образования ликвидировать. Хорошо хоть заточку только в теоретическом плане сделал, до практики не дошёл.
 А всё-таки многое делает с человеком время. Помню в детстве, было мне лет пять, улёгся спать, свет мать погасила… Я уже почти засыпал, но вдруг от необъяснимого ужаса у меня, наверное, волосы встали дыбом. Откуда-то из глубины души моей или из космоса пронзила меня мысль, что я не вечен на земле, что я умру! И такой страх, такой дикий животный ужас охватил меня, что я заплакал. В последствии я старался не думать о смерти, отгонял от себя все мысли о ней. Прибегнул к страусиной политике.
 Но жизнь идёт необратимо, как паровоз на муравья… Никуда от жизненных неприятностей не убежишь и не спрячешься, даже если по страусиному – голову в песок. И смерть довелось увидеть, чужих и близких, и в гробы ложить, да и всё остальное, что в жизни нужно делать, чтобы быть Человеком.
 Страшновато было. И запах дешёвого, почти всегда тройного одеколона, и запах человеческого тления, и запах ладана в церквях… До конца дней своих не привыкнуть мне к церкви. Видимо потому, что в церквях мне приходилось бывать только на похоронах. Гнетёт меня это  гнусавое песнопение, потрескивание свечей восковых и запах, запах ладана и мертвечины. Для меня и церковь, и смерть связаны неразрывно, а поэтому никогда не мог я 

церковные праздники и обряды воспринимать всерьёз. Что-то нереальное, шутовское виделось мне в молитвах и песнопениях,
игрище какое-то. Ведь бога, скорее всего, выдумали сами люди, чтобы построить какую-то общечеловеческую мораль
жития, закон человеческого общежития. Кто-то поумней остальных, задумался и приспособил страх перед вечными проблемами бытия, рождением человека, его смертью, в качестве основного инструмента влияния на человеческую психику. Разными людьми по крупицам строилась библия – энциклопедия общечеловеческой морали, создавались десять заповедей, без существования которых человеческое общество начинало деградировать и в конечном итоге разрушалось. История человеческая имеет тому множество не хилых, как говорит младое поколение, примеров.
 Так что создание религии имеет очень положительный начальный посыл. А я, почему сомневаюсь в боге, в так называемой вечной жизни, могу ответить очень просто. Можно сразу взять быка за рога.
 Что такое вечная жизнь, райские кущи? Ну, попал я, допустим в рай. Живу, как там положено, счастлив вечно. Ведь в раю все должны быть счастливы, а такое невозможно нигде и никогда. Почему? Да полюбили мы двое с кем-нибудь другим, тоже лицом мужской национальности, одну женщину. Кто будет счастлив? Ясно, что не оба. Значит один уже несчастлив, а в раю этого быть не может. Все обязаны быть счастливы. Да и женщина не обязана любить по заказу, ведь тогда принудиловка какая-то получается. А кто может быть счастлив по принуждению?
 Допустим, в раю не будет любви. Но в таком случае лучше сразу и совсем умереть, так как я для себя лично вывел, что смысл человеческой жизни только в любви.. Нет не в похоти и прелюбодеянии, а во взаимной глубокой любви. К сожалению, такая настоящая любовь практически невозможна на нашей грешной земле из-за противоречивости натуры человеческой. Ещё Пушкин говорил:
 - Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей.-
 Эти слова ко всякому человеку применимы, независимо от его половой принадлежности. Поэтому настоящая жертвенная, обоюдная и вечная любовь встречается крайне редко.
 
Далее. Что такое вечная жизнь? Если это только непрерывная временная бесконечность, то на определённом тысячелетии своего
бессмертия я забуду, что было со мной в седьмом, скажем, году второго столетия в девятом тысячелетия моего бессмертия. Абсурд
какой-то получается. Ну, а если я ничего не буду помнить из своего бессмертного существования, то получается, что я и не жил вообще. Так что же имеем мы от этого бессмертия, если, в конечном счете, не имеем ничего? Зачем мне оно, это бессмертие?
Это же наказание пострашнее ада. Так рассуждал я по поводу религий вообще.
 В отношении человеческого существования и бессмертия души была у меня своя теория, которая мне больше всех нравилась. Да, хотелось бы, чтобы была над человеком  какая-то высшая надсматривающая сила, праматерь всего сущего.
И я бы хотел бы, чтоб боженька был,
И чтобы по жизни за ручку водил.
 Но пока я не могу понять, что это и как это может быть. То есть, если это и есть, то не на примитивном уровне сегодняшних религий, заунывных молитв, постов, обрядов, шествий. Если что-то нас создало, то для чего ему, такому умному, требовать от нас пресмыкания и лизоблюдства?
 Я же допускаю другое бессмертие души по своему разумению. Но не такое примитивное, как учат религии. В природе существует круговорот воды, к примеру. Тут всё ясно и понятно. Вода испаряется, поднимается в небо, там охлаждается и падает на землю водой же. Было бы здорово, если бы и с душой человеческой свершался подобный процесс. Только с человеческой душой процесс происходит как-то иначе, но можно предположить, что и душа обновляется в процессе круговорота, так как не происходит накопления информации, жизнь начинается с нуля. Конечно, процесс круговорота душ более сложен, но когда-нибудь люди научатся извлекать информацию из глубин подсознания, докажут практическое бессмертие душ, ну а пока только мечтаем об этом кто во что горазд.
 В общем, боялся смерти и мертвечины всякой жутко я. Но жизнь шла, пообтёрся маленько, даже о собственной смерти стал думать спокойнее, равнодушнее. Жить устал, что ли? Мало того, сижу вот и убийство обдумываю.
 
Хотя… Да разве же это убийство? Это – кара. Я не господь, но в деснице справедливости, буду, мечём карающим.
 - Начальник, ты где? – зашумел в коридоре Петруха Видякин. – Там на колбасу талоны дают. Мехцех уже получил.-
 - Да ты что? – деланно удивился я. – Да не может быть? –
 - Правду говорю, - чиркнул по горлу большим пальцем Петруха, -
век оргазма не видать. –
 Пришлось заняться рабочей суетой. Капитализм настал, деньги уже выдавать научились, а счастья, как не было, так и нет.
 Ох уж эти талоны, баллоны, хлеб, колбаса!
Никогда по-человечески не жили, наверное, и привыкать не стоит уже. Лет тридцать, если всё нормально, придётся эти перестроечные подвиги расхлёбывать, а мне столько и не прожить.
Даже, если очумелое человечество успеет серьёзно заняться экологией в ближайшее время. Даже при бессмертной душе, при очередном круговороте может так случиться, что возвращаться некуда будет.

 Хорошо, что погода в нынешнем октябре самая стандартная, осенняя, дождливая. Народец куковеровский не больно любит по такой погоде бродить по грязным лужам, а для меня такая погода самая подходящая. Люблю сырость осеннюю. И меньше в глаза бросаешься и следов, в случае чего меньше остаётся.
 Я остановился на самом простом и надёжном варианте мести.
Действительно, если эти бизнесмены каждое воскресенье отдыхают в саду, в баньке парятся, шалашовок тискают, да водку лопают, то банька и может быть им общей могилою. Должна быть.
 Вобщем, на следующее воскресенье познакомился я с садиком Куковеровским, благо и мой собственный неподалеку находится. Народу в садах в такое время не бывает. Урожай убран, земля перекопана, домики и участки к зиме приготовлены. Все калитки закрыты, сторожить нечего. И только бомжи, да «новые русские» бывают поздней осенью в садах. Одни смекают, где можно бы переночевать поуютнее, а если повезёт, то и поживиться, чем бог пошлёт, да что ленивые от лени, а рассеянные по рассеянности оставят на зиму в домах-курятниках. Но народец от жизни демократизированной быстро уроки извлёк. На зиму из садов вывозит всё что можно, а если оставляет что, то это и бомжам не

нужно. И только  новые русские, садики приобретают покапитальнее. Чтобы там тебе и каминчик, и спаленка на много
персон, с кроватью размером с волейбольную площадку, чтобы сауна с бассейном и прочими наворотоами. Ну, конечно такие злачные дачи каждому медноголовику ни к чему, но пара явок на каждое новорусское объединение имеется. Надо же им бедным, отдохнуть в конце недели от дел праведных, обсудить, кого и на сколько кинули, кого завтра кинуть, да и вообще, что и где, когда и почём. Расслабиться им надо, как они говорят. Видимо, когда ближнего грабишь, то в крови томление и зудёж появляются, а пар горячий, выпивка, да непривередливая шалашовочка, за трёшку на всё согласная, обеспечивают спокойную жизнь до следующего воскресенья. Особенно когда всех чувств, сил, ума и фантазии у новых, со старыми способностями, оглоедов русских, хватает только на правильное отправление естественных потребностей. И то только, если есть соответствующая надпись или рисунок.… А иначе могут и в другом месте нужду справить, примеры тому и в верхах имеются.
 Куковеровский садик я нашёл легко, благо заборчик внушительных размеров в глаза сразу бросился, да и сам садик своей площадью выделялся среди трёх и шести соточных соседей. Здесь, похоже, парочка участков у соседей была прикуплена и весь садик тянул соток на пятнадцать. Больше хозяину и не требовалось.
Это не те ещё новые русские, которые много воруют. У этих возможности ещё не достаточно выросли, чтобы дачки на Канарах прикупать. Эти туда только ещё ездят, но в садике своём фрукты и овощи для пропитания не выращивают. На их деньги и сад, и лес им в квартиру привозят со всеми причиндалами, даже с такими, что в наших широтах не растут и не водятся. Наши буржуины в садочке своём отдыхали.
 Работёнка у буржуинов задрипанных не пыльная, но требует особой наглости и высокомерия в обращении с ближними. Ну и чтобы на рабчёнков прикрикивать, требуется глотка широкая. А попробуй-ка целую неделю водку холодную пить? Да и пиво подогретое только дистрофики интеллигентные пьют. Вот и ждут баньки горяченькой купчики советские, чтобы душеньку грешную отогреть, отпарить.


 Набор в саду типичный, новорусский.  Беседочки, бассейн на улице, банька отдельно, ну и домик двухэтажный с гаражом
полуподвальным, машины на три. Больше, видимо и не нужно, больше и компания не нужна, да и не разместиться на ночь всем.
 Что же я высмотрел главное? А главное, главное то, что дом в будни был без охраны. Собачки, правда, мощненькие, мордастые, я таких никогда в жизни не любил, бульдоги какой-то породы парой
по садику носились. Тявкать начали не сразу, но зато громко, как палкой в железную бочку бухали. Людей не было. В этом я убедился, медленно пройдя вдоль всего забора.
 - Ну что вы, что вы, псины, - заговаривал я собак. – Может колбаски попробуете? –
 Собачки оказались неприученные, колбаску слопали без зазрения совести, да и лаять прекратили тоже.
 На всякий случай угостил псов колбаской ещё, чтобы помнили, пошёл в сторону леска, от Куковеровского сада метрах в пятидесяти. Удобное место для наблюдения. Да и чего нашим провинциальным бизнесшулерам бояться? Народец у нас ещё не озверевший, на пропитание себе в основе своей на собственном огороде выращивает. На государство давно никто не надеется. На него понадеешься – ноги протянешь, а оно и глазом не моргнёт, да ещё и базу теоретическую под твою тяжёлую жизнь подведёт. Это, скажут разные Чубайсо-гайдары, наименее приспособленная к рыночным переменам часть общества, которая паразитировала ещё в советские времена застойные, но в общей массе делавшая вид, что работает. Они были незаметны, а жили за счёт уравниловки. Но сейчас, когда каждый должен работать сам, они работать не захотели. Эти вот, умершие, не захотели, не смогли.
 В общем, у нас в провинции спокойнее, мафиозных разборок ещё нет. Пока только шпана, под мафию косящая, нет-нет да поорёт малость. Ну, морду почистит бизнесмен бизнесмену по пьянке, ну залётные алконавты заедут пособирать в киосках на чай, или мало что ещё? Надо ведь и налоговой жить, да и милиции, сколько не прибавляй зарплату, а у буржуев денежки слаще.
 Для меня неплохо, что нет у наших крутоватых сволочей охраны. Есть шанс, да и время пока не торопит. Подготовлюсь.
 Суббота и воскресенье прошли, как водится в нормальных с виду семьях, серо и бесхлопотно. Воскресного вечера я ждал с

Беспокойством. Есть у меня привычка проигрывать различные варианты в уме, пытаться предусмотреть непредвиденное. Настоящий киллер вряд ли будет много вариантов в уме просчитывать, для него важнее всего факты и точность действий. Да и работа привычная, опыт имеется.
 Часа в четыре я отправился в сад, предварительно известив жену, что нужно сходить в сад за ножовкой. Пробурчав что-то насчёт
того, что машина долго слишком ремонтируется, и когда же на ней ездить можно будет, жена махнула на меня рукой – иди. Я и отправился.
 Опять моросило слегка. Приходилось обходить грязные лужи и вытирать грязь с сапог на травянистых и мокрых лужках. Несмотря на грязь и сырость шлось уверенно и легко. Не знаю, так ли у других, но у меня поставленная цель – самое важное в жизни. Если есть цель, то я могу работать, как чёрт. Правда, если работа нудная, то я могу и быстро приостыть. А уж если остыл, то очень трудно настраиваюсь, чтобы продолжить и доделать.
 Двадцать пять минут шёл я до своего «горбатого санатория». Специально выйдя на шоссе, увидел, что в Куковеровском саду пока ещё никого нет. Огней в доме и бане не было, пусто было и у гаража, ещё не подъехали.
 Чтобы дождаться приезда «гостей» я зашёл в свой домик и поднялся на второй этаж под крышу, где, присев на диван и закурив, стал смотреть на шоссе в ожидании бизнесменов. В маленьком оконце поблёскивал асфальт, изредка проносились автомашины, но искомого «Мерса» пока не было. В садовом домике было, прямо скажем, не тепло, сигарета грела явно недостаточно и если бы из-за поворота плавно и бесшумно не выкатился бы «шестисотый», это у наших провинциальных замудонцев может «шестисотый», а может, не знаю какой, но то что «Мерседес» это точно, я бы отправился бродить по садам.
 Но приехали. Можно и приглядываться. Труба подзорная у меня так себе, «Турист», увеличение двадцатикратное, но это только по паспорту двадцать, а на самом деле бинокль восьмикратный гораздо лучше. Ну да, как говорится, чем богаты. Всё равно получше видно, чем простым глазом, да и ночь непроглядная ещё не наступила, кое-что видно.


 Ворота открыли, собачек хозяин загнал в собачник. Сразу дал поесть и попить. Значит, не каждый день кормит, для злобности, но
и не через неделю – подохнут. Собачек убрал, открыл гараж, и убрали машины. С хозяином прикатила Сусловская девятка.
 Входную калитку на ключ не заперли, просто прихлопнули на защёлку. Всего приехало шесть человек. Три бизнесмена и три пеносъёмщицы, пенку с деловых снимать.
 Жратву в сумках в дом поволокли. Эти, у которых полное наименование и писать нельзя, а по-простому – леди, стали в доме закуску и прочее готовить, газ разожгли. Мужик один с ними остался, другой с Куковеровым пошёл баньку снаряжать. В бассейн воду залили. Банные причиндалы, вода, дрова, были приготовлены заранее.
 Теперь процесс, в общем, мне был понятен, но оставались некоторые неясности, которые бы следовало знать. Поэтому домой пока не пошёл, стал ждать развития событий.
 В пировальне ставенки на окнах закрыли. Хозяин очень предусмотрительный, позаботился о секретности проводимых мероприятий. Это у меня большие окна в саду на зиму листами фанеры заколочены, чтобы шпана бродячая от безделья стёкла камнями не разбила, разминая мимоходом ручки свои шаловливые.
 Интересно, как же они моются? Вместе, или по очереди? Ну, да ты посмотри! Народ, оказывается, интеллигентный, в баньку не оптом ходят. Мужики отдельно, леди – тоже. Сначала ледей помыли, а затем в баньку мужички направились, а леди стали стол дорисовывать, последние штрихи наносить. Ну, там ложечки, вилочки, рюмочки, салфеточки… Чтоб я так жил. Но нет, эта жизнь легка лишь сволочам, да идиотам.
 Некогда мне было очень долго чужой пир разглядывать, да и дома ждала меня моя единоверная. А это орган дознания покруче, чем КГБ, тут ни о какой презумпции невиновности и защите прав человека речи нет и быть не может. Ты виноват всегда, хотя бы тем, что хочется им кушать.
 Не долго посмотрел я, как мужики из баньки в бассейн прыгали, как, напрыгавшись, в пировальню свою направились. Дальнейшее мне было уже неинтересно. Не сидеть же на своём НП до самого утра, неизвестно зачем, если картинка общая сложилась. Да и общий план тоже.

 Работать нужно в тот момент, когда в баню пойдут мужики, а леди будут в доме марафет наводить. Женщин нужно запереть в доме,
благо ставни и двери крепкие, делались, по меньшей мере, в расчёте на атомную войну. Мужички помоются в бане, где тоже всё изготовлено крепко, лбом не прошибёшь. А там под дверь бензинчика и – ритуальная речь на погребальный костёр дерьмоменов. Правда, банька находится близко от домика
хреносменов, костёр может несколько увеличиться. Ну и что ж, судьба! Пепел Клааса стучит в моё сердце, в моё сердце… Алёнушка, солнышко…

 Утро следующего дня выдалось на редкость светлым и пронзительно ясным, рассвет был отчаянно звонким, весёлым.
 Утром, по пути на работу, в переулке, я догнал жену Васьки Лупышева. С нею я был практически незнаком, даже здравствовались через раз. Но в этот раз, приступив к обгону, повернув глаза в её сторону, решил поздороваться. Звали её то ли Лидка, то ли Любка, была она привлекательна, как унитаз в общественном туалете. Сбоку мне был виден её большой нос и пористая, угреватая кожа лица. В посёлке откровенно обсуждали её сексуальные похождения и меня, иногда, интересовало, что же могло привлекать мужчин в столь непривлекательном создании. Но, если быть честным, то что-то в ней было такое откровенное, зовущее к чему-то грешному, но в тоже время, боящееся этого грешного и ждущее, когда же поманят согрешить. Чувствовалось, что всем естеством своим она стремится к сексу, хочет его и в тоже время стесняется своей откровенности.
 Я достаточно пожил, чтобы не удивляться мужской неразборчивости, ну а если вспомнить о некрофилии… то многое в нашей жизни не будет вызывать никакого удивления.
 Поздоровавшись, я почему-то притормозил и дальше мы пошли вместе.
 Разговор шёл обычный, ни о чём. На развилке я уступил ей дорогу, но она повернула в мою сторону, к вокзалу.
 - Это что, сейчас без денег ещё куда-то и ездят? – удивился я.
 - А что делать? – она пожала плечами, - На старой работе нас сократили, ездим в город, торгуем.-
 

Торговала она в каком-то магазинчике по суткам, потому что билет за проезд стоит дорого, ну и так далее.
Конечно, можно было бы и не заметить эту встречу и пустяковый разговор, если бы в конце пути она не спросила.
 - А что это вы в саду вечером делали?-
 - В саду? – оторопело переспросил я. – Когда?-
 - Да часу в пятом, - она посмотрела на меня. – Я ещё подумала, что это он в саду в такую пору делает? Наверное, с молодушкой договорился встретиться? –
 Её прыщавое лицо, провокационно и плотоядно улыбаясь, смотрело в мою сторону.
- А, на да, конечно. Это в мои-то годы заниматься всякими непотребностями? Не выдумывай, - закончил я, видимо подсознательно напрашиваясь на комплимент. – За ножовкой ходил. В саду оставил, а она потребовалась.-
 - Ладно, ладно. Рассказывай. А что это ты всё по сторонам поглядывал? – Она улыбалась.
 - Ну вот, значит, плохо прятался, коли от тебя не спрятался. А ты могла бы и в гости пригласить. А то ведь точно с кем-нибудь баловалась.-
 - Нет, мы с Лупышевым капусту последнюю из домика в саду забирали, а то сейчас воруют очень сильно. Как бы без урожая не остаться.-
 - Да уж, по теперешней жизни, да ещё если без урожая остаться, то я не знаю, как и жить. И никто не поможет.-
 Так мы с ней и расстались.
 Что же произошло? Вроде бы ничего особенного, только на душе стало тревожно, тревожно. Вот так просто иногда рушатся многие планы, раскрываются многие преступления.То, что мой план – преступление, я понимал прекрасно. Какими бы высокими помыслами и обстоятельствами не оправдывалось противоправное дело, в глазах закона оно – преступление. Я осознанно шёл на убийство, на преднамеренное убийство. Перед законом я всегда буду преступником. Перед богом, если таковой имеется, наверное, тоже. По всем религиям, самый большой грех – убийство, ибо не ты дал жизнь, не тебе её и отнимать. Но грех мой душевный я беру на себя. Не это страшит меня. Больше всего боюсь я, что на жену мою


и детей моих, может лечь клеймо родственников убийцы. Пусть даже и моральное.
  А тут? Не успел я ещё даже обдумать первую букву поступка, как люди уже вторую увидели.
 Необходима осторожность и ещё раз осторожность.

 Бытует мнение, которое довольно основательно смахивает на правду, что счастливый человек тот, кто с удовольствием идёт утром на работу, а вечером с удовольствием идёт домой. Следуя этой теории – я самый счастливый человек. Да, я с удовольствием иду утром на работу, потому что устал от дома, а вечером с удовольствием иду домой, потому что устал от работы.
 Вроде бы всё по формуле, а результат несколько иной. Ну и насчёт личного счастья много говорить не приходится, хотя я на самом деле, до последних событий, считал себя довольно счастливым человеком, в сравнении со среднестатистическим Homo.  Конечно, я всегда был далёк от мысли, что на свете существует какое-то единое образцовое счастье. Нет, счастье это нечто довольно неопределённое.
 С одной стороны, можно быть счастливым, подставляя грудь под пулю, предназначенную любимому существу, а с другой стороны, можно быть счастливым, убивая человека представляющего опасность этому же любимому существу. Можно быть счастливым, умирая в пустыне от жажды и неожиданно забредя в оазис. Можно быть счастливым от обладания любимой женщиной и быть счастливым, уничтожая её любовника. Умирать от счастья, отдавая последнюю каплю крови во имя спасения любимого человека, прекрасно понимая, что тебя не будет, но будет жить любимый человек. В тоже время можно быть счастливым, убивая любимого человека во имя спасения от чего-то ужасного.
 Так что же такое счастье? Казалось бы самый простой вопрос из вечных вопросов, интересующих человечество на протяжении всего своего существования. Придумано множество ответов на вопрос о счастье, но пока единственно правильного ответа не существует. Специально оставляю слово «пока», чтобы у романтиков была надежда.
 Мне кажется, ответ на вопрос о счастье напрямую зависит от ответа на вопрос – для чего живём? Решение задачи о смысле

человеческого существования дало бы ответ на все другие философские вопросы. Что греха таить, и я думал о смысле
собственного существования, искал ответ в различной литературе, различной направленности и содержания, даже в религиозной. Сначала пытался найти ответ на свой вопрос в политической литературе, наиболее тогда распространённой. Сколько бумаги
извели на печатание этой заведомой макулатуры, уму непостижимо.
 Но не Ленин, не Маркс, не Энгельс, и прочие не дали мне ответа на вопрос. Точнее они давали различные ответы, сообразно коммунистическому учению, которое я тогда считал по настоящему верным, точнее справедливейшим из всех существующих и поныне. История же показала насколько серьёзно можно извратить любое самое правильное учение на практике, но она же чётко показала и ошибки самого учения. Чтобы жить при коммунизме люди должны быть подобны Иисусу. Все. А где таких найти?
Тем не менее, придёт время, и человечество ещё вернётся к этой же идее, но с учётом грубых утопических ошибок или заблуждений, с учётом существования СССР. Ничто на земле не проходит бесследно.
 Звали великие умы в своих работах к жизни во имя человечества. Мол, счастье в борьбе, в преодолении трудностей, в построении коммунизма, во всеобщем счастье. Но я всегда был несколько двуличным. Мне не хотелось, чтобы я был для человечества и всё. Нет. Мне хотелось бы быть для человечества полностью, но с тайной мыслью, что потом и человечество для меня будет всё и полностью. То есть я был готов отдавать своё безвозмездно, но с надеждою, что в благодарность человечество вернёт мне всё сторицей.
 Вобщем не нашёл я нужного ответа и в религиозной литературе. Там лишь только веруй, да терпи, да молись, да жди счастья на том свете… Интересно пишут, и для толпы правильно. Но ведь я не толпа.
 Допустим, что человека человеком из обезьяны сделал труд. Пальчики человеческие, точнее обезьяньи, приспособились к орудию труда, и процесс пошёл, как говорила известнейшая особь эволюционировавших обезьян.
 

Чёрта с два! Не могу ручаться за всех людей для чего-то говорящих, что живут ради труда, но для себя я решил давно – я живу не для того, чтобы работать, я работаю, для того, чтобы жить.
 Не понимаю претенциозных слов – счастье в труде. Чушь собачья, с которой думающий человек никогда не согласится. Конечно, в этой фразе имеется достаточно глубокий смысл о необходимости, движения, прогресса, но тогда правильнее было бы сказать по
другому – счастье в познании. Вот тут и труд заключен и всё остальное, что позволяет значительно расширить рамки понятия -счастье.
 Так я и не смог до конца пробиться сквозь дебри философских рассуждений к смыслу жизни человека.
 Самые первые сентенции о смысле жизни почерпнул я из пословиц и поговорок на эту тему, каковые часто печатались во времена моего детства в настольных и настенных календарях, бывших тогда во многих семьях и которые я почему-то любил читать. Вместо того чтобы печатать хорошую литературу бумагу изводили на политическую макулатуру. Может поэтому, и любил календари?
 Суть сентенций выражена в том, что человек должен за свою жизнь построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Допустим, что всё это я сделал. И что? Всё что ли? А если дом сгорел, дерево засохло, а сын помер? Что тогда? Что осталось? Нет, это, скорее всего программа-минимум, которая годится для кого-то среднего. Нет. Пусть простоватые вкалывают, а мне бы так сделать, чтобы ничего не делать, а всё иметь. Но… Чтобы всё делать по честному, без воровства, без обмана.
 Давно не понимаю и в корне не могу согласиться с выражением – лишний раз не пошевелится. Так говорят, иногда осуждая кого-либо, а я не понимаю этого. Ведь лишний раз он уже и потому лишний, что лишний, ненужный. Ведь это же нормально не шевелиться лишний раз, целесообразно. На эту тему и пословиц море: не можешь думать головой – работай ногами, дурака работа любит, а дурак работе рад. Ведь ум мастера, профессионализм, отсутствие лишних движений – показатель мастерства. Не так ли?
 Искал я этот смысл жизни, искал, но ничего из прочитанного или услышанного меня не устроило. Не нашёл я смысла в своём существовании.
 

Жить для детей? Есть такое понятие. Но ведь и дети умрут. Жить для человечества? Как это? Ведь и человечество со временем исчезнет. Диалектика. Но пусть даже не исчезнет. Какая нужда
человечеству, в общем-то, неопределимому понятию-величине, хотя бы помнить обо мне?
 Гораздо позднее, уже после знакомства с Алёнкой, нашёл я приемлемый для себя вариант смысла жизни. Весь смысл нашей бессмысленной жизни заключается в любви. Это не смешно, как
казалось мне раньше, когда я читал Гончаровского Обломова, для которого любовь была смыслом жизни. Это истина, к которой я пришёл благодаря неожиданному чувству к Алёнушке.
 Всю жизнь, не признаваясь в этом даже самому себе, искал я в этой жизни любовь. Искал, будучи женатым и имея детей. Искал, не бегая на сторону никогда. Срывы бывали, конечно, как у всех в жизни, но это не было состоянием души или следствием распущенности. Это были ошибки, всю неприглядность которых я понимал достаточно хорошо.
 И всё же любовь – единственное, ради чего стоит жить на этом свете.
 К сожалению, любовь, как понятие, извращено за всё время существования человечества до непристойности, до безобразия. Внедрение американских фильмов в жизнь России при недостаточном, точнее никаком знании английского языка породило такие языковые казусы, которые ещё долго предстоит, и видимо безуспешно, изгонять из русского языка. Не буду углубляться в филологические дебри, но в отношении одного выражения не могу промолчать. Это касается всем известного – заниматься любовью. Более идиотского выражения невозможно придумать.
 Ребята спутали с любовью похотливую физиологию, физическую близость. Ведь понятие любовь, как таковое, ничуть не менее объёмно, чем жизнь. Но разве можно говорить – займёмся жизнью? Нелепость. То же самое и с любовью. Можно только любить, но никогда нельзя любовью заниматься. Тем более что половое сношение лишь часть любви, пусть даже весьма существенная.
 Интересно, что в русском языке вообще нет культурного выражения, о предложении вступить в физиологическую близость, настолько слова не вяжутся с великим, глубоко интимным

таинством любви. Не показатель ли это того насколько неиспорченнее была русская нация в былые времена?
 К сожалению, любовь вообще, а настоящая любовь тем более, встречается в жизни крайне редко, практически – никогда. И это не абсурд, то, что я говорю. Посмотрите вокруг, разве есть вокруг нас счастливые, по настоящему счастливые семьи? Всегда, в каждой семье, кто-то ходит на сторону, ну а если никто не ходит, то кто-то
пьёт, или ездит на другом, не уважает другого. А если на вид и неплохо живут, то чаще вид делают.
 Настоящая любовь редко бывает взаимной, точнее равной. Всегда из двоих кто-то любит больше, сильнее. А кто сильнее любит, тот и страдает больше. Это первое условие любви, но любви ненастоящей.
  Настоящая любовь не пытается сделать любимого человека под свой идеал. Когда любят, то любят человека со всеми его достоинствами и недостатками, таким, каков он есть. Как там говорят? Полюбите нас серенькими, а беленькими-то нас всяк полюбит.

 Вот в таких философических измышлениях проходила следующая неделя. В раздумьях, ожиданиях, сомнениях и страхе.
 Странно, но время пролетело стремительно, как никогда раньше. Мне уже скоро пятьдесят и всю свою жизнь я привык торопить неторопливое время, пытаясь заглянуть вперёд. Всегда, до самого последнего времени, я ждал от жизни чего-то хорошего. Могу объяснить это только моим романтическим складом ума, характером. Всё-таки было, а может и есть во мне, независимо от моего желания, нечто присущее Илюшеньке Обломову и в немалой степени Манилову. Непрактичный я человек, а больше мечтатель. Не знаю, откуда в моём характере, при моей крестьянской геральдике, могли возникнуть такие глубоко романтические бредни, как порядочность, скромность, мечтательность, фантазёрство и впечатлительность наряду с сентиментальностью?
 Любовь к чтению дала возможность в грустные периоды моей жизни убегать от суровой и пресной, чаще всего, действительности в иррациональный мир чистоты и справедливости. Литературным моим воспитанием, как и вообще воспитанием моего поколения занимались все, а точнее – никто. А у семи нянек дитя без глазу.

Наверное, тогда я научился некоторой двуличности. Не нравилось мне скандалить, и я старался для вида соглашаться с мнением
горластых наставников, хотя обо всём имел собственное мнение, которое не считал нужным афишировать, дабы не дразнить собак. Однако, оставаясь наедине с собой, с собственной совестью я старался быть, да, наверное, и был, честным малым. По крайней
мере, старался быть таковым для самого себя, ибо сам человек высший судия перед самим собой, перед собственной совестью.
 Романтизм души остался моим состоянием на всю жизнь, не смотря ни на что.
 Мой старый друг, с которым иногда встречаемся поныне, правда всё реже и реже, текучка жизни прозаической засасывает, говорил, что пора бросать этот подход к жизни. Романтик.
 Я отвечал ему стишком на эту тему, что-то вроде: лысые романтики, пасынки эпохи, жить хотите счастливо, а живёте плохо.… А в заключение написал, что лучше быть весёлым, небогатым, нищим романтиком, чем пресыщенным богатым прагматичным козлом.
 О, как мы с ним спорили о смысле жизни! Он взахлёб агитировал меня за «советскую» власть.
 - Вот ты говоришь, не надо ничего лишнего, то не надо, это не надо. А сам за последние годы сад приобрёл, участок под картошку. Овощные ямы, с гаражом наверху, мы с тобой вместе построили. Машину с гаражом ты купил.- Он самодовольно улыбался и загибал пальцы.
 - Понял, что на одном романтизме далеко не уедешь? А ведь раньше картошку никогда не сажал. Лентяй ты, Генка.-
 Доходила очередь и до меня.
 - Да я лентяй, в том смысле, как это ты понимаешь. Я говорил тебе тысячу раз, что работаю я только для того, чтобы жить. А разве первобытный человек для удовольствия стал бы хлеб свой насущный в поте лица добывать? Да будь у него возможность не работать, в смысле не добывать пищу для существования, человек бы пальцем лишний раз не пошевелил.-
 - Вот, вот, и остался бы первобытным.-
 - А почему ты считаешь, что папуасы или иные дети природы менее счастливы, чем мы? У нас телевизоры, самолёты, ракеты, атомные бомбы, компьютеры. Мы покоряем природу. А нужно ли

её покорять? Не правильнее ли жить с нею в согласии, как и живут папуасы? Мы ведь уже до того допокорялись, что ждём в скором
времени коллапса. Знаем, что он будет при продолжении существующего развития цивилизации, но никаких потуг для срочного спасения человечества и не пытаемся предпринять. Ну, да это большой разговор, о нём после.
А сад, участок земельный я приобрёл, чтобы выращивать картошку и овощи, так как я не верю государству нашему любезному. И правильно сделал. То от денег нас отучали, ладно по справкам что-то пусть не всегда нужное давали. Хорошо не «Тампаксы» или средство для выведения прыщей. А я б не плакал о прыщах, лишь бы мясо было в щах.
 Яму овощную я построил, чтобы хранить в ней выращенное пропитание. Гараж я купил, чтобы хранить в нём машину, на которой мы с женой ездим в сад, чтобы копать, полоть, поливать, рыхлить, убирать и увозить. Вот.
 Всё, что я выращиваю в саду и на участке, с учётом всех моих затрат, а я плачу налоги за землю, плачу за воду, покупаю семена, навоз, инструменты, плёнку, бензин и прочее, и ещё работаю всей семьёй немерянное количество времени, обходится мне гораздо дороже, чем, если бы я всё это купил, если бы имел, как теперь любят говорить, достойную зарплату. Но, поскольку государству и всем партиям на нас наплевать, приходится подстраховываться и заниматься экономически невыгодным, нерациональным занятием – растить пищу самому.
 Можешь мне поверить, но если бы в стране создалась мало-мальски стабильная экономическая ситуация, стали бы снова вовремя выдавать гарантированную зарплату, которой бы хватало на безголодное существование, даже не на самое сытое. Если бы страна производила сама продовольствие, а не жила бы с продаж и не сидела бы на экономическом крючке запада, я немедленно продал или сдал бы машину в металлолом. Продал бы и сад, и гараж, и яму овощную.
 Нужно больше ходить пешком и заботиться об охране окружающей среды. Хотя, машину… Может прокатиться иногда с «ледями» на природу? –
 - Ну, уж это ты любишь.-


 Надо сказать, что во времена ещё более давние мы с Юрчиком, а именно так зовут моего друга, когда ещё только начинали нашу трудовую деятельность на нашей фабрике, частенько болтали на
разные лирические темы. Так сказать обсуждали методы и стили, цели и задачи знакомств с лицами женской национальности, поэтому кое-что он ведал, но не более того.
 Женский вопрос для меня самый актуальный. А разве есть мужчина, для которого найти в жизни свою половину, свою единственную, не актуален? Впрочем, я забыл о голубых. Ну да, их мне не понять. Тут я не доктор, а у меня лично это явление вызывает чувство, с каким смотрит здоровый человек на безногого. Кто знает, может они на нас так же смотрят. Вот тоже создал бог черепаху!
 Ну да все эти отклонения – болезнь, не более, и вряд ли заслуживает большего внимания общественности, нежели врачей.
 Так вот, с самого начала своего прихода, по-Жванецкому, в большой секс я мечтал встретить такую женщину, чтобы она была для меня другом. Самым сокровенным, но чтобы это была женщина, со всеми присущими ей достоинствами и недостатками, чтобы я хотел и мог носить её на руках, если не в прямом, то в переносном смысле. Чтобы я видел в ней женщину сам, но чтобы она не говорила, капризно оттопырив губки, я – женщина, клянча милостей и подарков. Я и так знаю, что со мной – женщина, не надо часто просить подтверждений того, что я это знаю. С такой женщиной у нас должен быть симбиоз души и тела, обязательно, мозгов. Такую женщину искал я на всех перекрёстках планеты, но коварная судьба не благоволила ко мне в такой степени, на которую я мог и вправе был рассчитывать.
  Когда я ещё плавал, то друзья собирали всякое сексуальное дерьмо, которое ещё могло шевелиться и имело во рту, хотя бы один зуб, и тащили на теплоход, где устраивали коллективные пьянки с заходом всех кораблей во все порты и гавани содружественных стран и наций. На теплоходе я проработал, в общей сложности пять лет. Нужно было основательно изучить жизнь, для успешного овладения писательским мастерством. Так мне мечталось. Плавание давало хорошую возможность бесплатно посмотреть на различные города родного Союза, а так же

36
посмотреть, как живут люди, о чём думают, о чём говорят, к чему стремятся и что хотят от этой жизни и друг от друга.
 Надо сказать, что работа на речном флоте, а именно на Волге и её окрестностях, начиная от Астрахани до Калинина, теперешней Твери, и от Таганрога до Уфы, от Чусовой до Москвы и Ленинграда, пардон, Петрограда, проходила моя работа, более всего подходит для жадного до всего нового романтика.
  Волга, братцы мои, это первое чудо, которое бог создал на нашей грешной земле. Скажите мне – Нил, отвечу – чушь! С нашей Волгой не сравнить. Мутный, грязный, неживой, с крокодилами и дьявольской жарой, огромный болезненный ручей посреди мёртвой пустыни.
 Назовите любую реку, и я найду в ней тысячи пороков и недостатков… А Волга… Это река, на которую нужно было в своё время, молиться, которую сейчас нужно спасать, реанимировать. Нет, Волга ещё не пропала, она всё ещё красивейшая река нашей планеты, но она становится хуже, чем была. Тот, кто незнаком с Волгой столько лет, как я, может и не понять ничего. Только старые волгари знают, что Волга, как и Россия, плохо перенесла переход к базарным отношениям. Во всех затонах и портах ржавеют и гниют, разрушаются пароходы и теплоходы Волжского объединённого речного пароходства. Нечего им стало перевозить, да и незачем. Производство в стране практически прекращено и нечего перевозить на самом дешёвом виде транспорта.
 Недавно довелось мне побывать в столице ВОРПа – Горьком. Опять ошибка, в Нижнем. Чтобы проплыть на теплоходе до Волгограда, вспомнить молодость.
 Мерзость запустения! На Стрелке за два дня моего пребывания, ни разу не шевельнулась ни одна стрела портового крана. Разве можно было такое представить даже во времена пресловутого застоя? За четыре дня плавания до Волгограда ни разу не встретился на Волге плот, перестали сплавлять лес в южные районы России. Все волжские порты безмолвствуют, а бывшие посёлки и городки потомственных волгарей вымирают в прямом смысле слова. Об этом прямо говорили люди, с которыми мне приходилось разговаривать о положении Волги и её судьбе.
 Пассажирские теплоходы, ещё царских времён и купеческой постройки, до перестройки ходили из Горького на Астрахань и

обратно каждый день. То же самое было и с рейсом Пермь-Астрахань. Ходили и из Москвы. Ходили и современные трёхдэчные теплоходы, но мне больше нравились купеческие двухпалубные ветераны. Они отличались от современных какой-то
душевностью, на них было уютнее. Я был бы не прав, если бы охаял все современные теплоходы, но «старички» были красою Волги. Даже раскритикованные коммунисты не уничтожили их, а использовали весь период своей деятельности. Лишь модернизировали и ремонтировали.
 А во времена реформ и перестроек какая-то фирма приобрела все старые суда, якобы с целью их ремонта, а затем туризма, но, как у нас водится, неожиданно распалась. Теплоходы канули в лету где-то в районе Ростова.
 Да что там говорить. Весь волжский флот пошёл на металлолом.
Ведь, если жульё приватизировало завод, то оно с ним и мучается, вертится, банкротит, но от заводов хоть руины остались. А теплоход приватизировал и легко, своим ходом, за границу. А там хоть в металлолом, хоть куда угодно. Вот и лишился бывший Союз всего торгового флота за несколько лет.
 Идёт неторопливое времечко, но идёт невыносимо, неотвратимо, и нет преград ему ни в чём и нигде.
 Вымирают старые кудесники волгари в вынужденном отлучении от любимой работы, не успевая передать свой громадный опыт и любовь к нашей матушке Волге, к России. Они любили без громких слов, но от всей души. Ах, как жаль, что счастье, субстанция не постоянная, нельзя быть счастливым всю жизнь. Правильно говорили во времена моей молодости, что счастливы только дураки. Грибоедову было менее трёх десятков лет, но он от ума плакал. Интересно, стал ли бы он убивать своих обидчиков? Скорее всего, вызвал бы на дуэль. Но в наше время они его убрали бы при первом удобном случае и при любой, самой несущественной выгоде. И даже без оной к ручкам прибрать постарались бы. Такова селявуха, как говорил товарищ детства Саня Коркин. А он трепаться не любил.

 Тем временем жизнь внесла свои коррективы в текущие события. Беда, как известно не приходит одна.
 
38
Моя жена работала поваром в школьной столовой. Поскольку она была старшим поваром, то по совместительству числилась и заведующей школьной столовой.
 Начинала она в школе работать ещё в нормальные, человеческие времена, когда о развитом капитализме мечтали только жулики.
Остальные хотели только дальнейшего улучшения, которое почему-то не наступало. Союз развалили, а общее обнищание народа коснулось и системы образования. Школьникам нечего было есть дома, и в школах - нечего, так как заботливое только о собственном благополучии государство бесплатное питание отменило. Родителям перестали давать заработанное деньгами, а про детей забыли. Народ, брошенный на произвол судьбы, бросился искать средства выживания. К несчастью, слишком честный по отношению к своим губителям. Люди падали от голода в обмороки на рабочих местах, многие спивались от безысходности, дохли как мухи. Жизнь год от года становилась всё хуже, а с газет и телеэкранов не уставая, твердили об улучшении чего-то, о какой-то свободе, об экономическом подъёме, о мудрых законах. Государство грабило народ, а тот в свою очередь стал прибирать к рукам все, что ещё доморощенные буржуи не продали за границу. Воровали все, сверху до низу. Только одни от жадности и подлости, а другие от голода. Женщины валом валили в проститутки, а мужики в рэкетиры, всем хотелось жить. Телевидение, практически пропагандировало культ насилия и разврата. России уже не было видно под руинами остатков государства. Страною правили жулики. Но чем Россия хороша? В самые трудные времена не все бежали за границу. Были люди, пытающиеся даже в эти времена служить России не за славу, а для народа российского. Как могли и чем могли.
 Не будет большим преувеличением, если к таким людям отнесу я директора школы, в которой жена работала.
  Я ненавижу две пословицы. Это: хочешь жить – умей вертеться, и вторая, что естественно, то не безобразно. Эти пословицы оправдывают фактически любую подлость. Но Ермолин вертелся, как мог. Геннадий Павлович Ермолин, директор Куковеровской средней школы, используя свои связи, не позволил закрыть школьную столовую, как во многих школах района. Повсюду в школах перешли на булочки с чаем, а в нашей школе всегда был

полноценный обед. Будучи членом районной думы, зная в лицо многих руководителей, как сельского хозяйства, так и переработчиков, он пробивал взаимовыгодные договора по поставкам продуктов в школьную столовую. К примеру, осенью школьники ездили на уборку картошки и прочих культур. На
уроках труда изготовляли простейшие изделия, необходимые сельхоз производителям, например, черенки к лопатам, выполняли работы по договорам. Работа школьникам оплачивалась символически, для того чтобы обеды в школьной столовой были дешевле.
 К сожалению, инициатива почти всегда наказуема.
 Нашлись завистники, а возможно и Ермолин не брезговал тишком ловить рыбку в мутной воде. Глава администрации Куковеровской, бывший учитель означенной школы, Лаврентьев Павел Петрович, в одночасье предложил своему бывшему шефу делиться доходами.
 Хорошо хоть глава администрации, а не пахан зоны. Но живём мы,  к великому сожалению, по законам зоны. Ермолин  главу администрации, мягко говоря, послал в Манжерок. Разговор происходил опять же, мягко говоря, как говорил мой  уставший по жизни знакомый,  хреновато, а к тому же наедине. Но, мэр затаил на Ермолина злобу и принялся усердно искать в действиях его криминал. Подбирались свидетели, документы, настраивались на нужный лад люди.
 К сожалению, в нашей реальной жизни, любой руководитель, отработавший хотя бы три года в своей должности, уже может быть судим. Слишком часто приходится брать ответственность на себя, слишком часто приходится просто махать рукой на долбанных чинуш, на их идиотские законы.
 В общем, глава начал давить на работников школьной столовой, чтобы свидетельствовали на Ермолина, стал запугивать их. В то время педагоги, не получая зарплату, по решению Ермолина получали мясо, продукты через школьную столовую. Естественно, всё это проводилось по документам, но… Нагрянули комиссии, нарыли компромат. Когда свинья ищет грязи, то она её находит.
 Заварилась грязная каша, которую я по своей занятости личной жизнью, если говорить честно, попросту прошляпил. Мне в любви своей было не до пустяков.
 

Я плохо спал, тоска одолевала. В башке сплошные звоны. Перед глазами Алёнушка стояла. Боялся не закричать бы ночью, не выкрикнуть бы имя любимое. Тоску глушил вином. Старался не перепивать, чтобы по пьянке не сболтнуть лишнего. Не хотелось пить лишнего, но уснуть не мог без этого. Да и плевать было на самого себя по большому счёту. У жены дела на работе шли своим
чередом, некрасивым чередом. Случайно ей удалось подслушать разговор следователя с главой в администрации Куковеровской. Те дверь недостаточно прихлопнули, а может, обнаглели от всесилия
собственного и ничего уже не боялись. Всюду были товарищи, всюду были друзья. Договаривались они и поваров в общую кучу кинуть. Чтобы не выступали, чтобы сдавали Ермолина, да и проще ловить рыбу в мутной воде. Но паны дерутся, а у холопов чубы трещат. В общем, процесс пошёл в нужном для администрации направлении. Корпоративность крепчала вместе с маразмом. Но я не думал, не предполагал, что это всё может перерасти во что-то серьёзное.
 Спалось действительно плохо. Причины были понятные.
 Я старался не думать, отгонял от себя все сомнения в собственных возможностях убить человека.
 Держал я в период замора народа кроликов. Нужно было кушать что-то, семью подкармливать. Не хотелось в голодные обмороки падать, а воровать ещё не умел. Держал нормально, но пришло время забоя, а я кроме мух, да комаров никого не убивал. Вот и пришлось овладевать кровавым навыком. Прочитал в литературке, как это делается, и перешёл к практическим занятиям.
     До сих пор помню, как забивал первого кролика.
 Пришёл в сарай, где кроликов держал, надел рукавицы брезентовые, приготовил место. С чего начинать? На душе как-то противненько было, но успокаивал себя тем, что крестьяне веками жили и скот забивали, а я что не смогу? Да и приходилось иногда принимать участие в подобных процедурах. Но одно дело смотреть, как резчик корове в тлён нож наставляет и колет. За шкуру тянуть, когда он её снимает, да тушу помогать переворачивать. Так же с поросятами… Но совсем другое дело всё самому делать.
 Вытащил я кролика, а он дёргается, сердечный, а я бодренько его успокаиваю. За задние лапы поднял, а он уши прижал и затих. По теории, чтобы убить кролика нужно чем-то тяжёлым резко ударить

его по основанию черепа, а он уши туда прижал. Бить я надумал монтировкой. Взял её в руку, уши отодвинул, а он их обратно прижал. Я их снова отодвинул и в свободную от ушей зону монтажкой стукнул. Со всей силы бить не будешь. Монтировкой
кролика и разрубить можно, и череп разбить. Резкий удар средней силы. У кролика начались мышцы сокращаться, агония. На всякий
случай ещё раз ударил, потом ещё. Потом оказалось, что на загривке шкурку пробил. Он вроде затих.
Подвесил я его, давай надрезы делать по науке книжной, чтобы чулком шкурку сдёрнуть. Только на бумаге гладко расписано, а у меня и нож по шерсти плохо берёт, кожа на кости вертится, и шкурка с мясом снимается. Верно, говорят, что первый блин комом. Но всё же завершил я дело это кровавое, шкурку отдал зятю. Он хотел выделать её на шапку внуку. Только не знаю, что там можно было выделывать, если я и голову оторвал и выбросил собакам.
 Мясо домой принёс, жена потушила. Только не мог я тогда даже  смотреть на это мясо, в горле ком образовывался. Ни кусочка в рот не мог взять, даже и не пытался.
 Со следующими кролами было проще.
 Был случай однажды. Жена соседке старенькой помогала ремонт квартиры сделать. Ну, какие деньги у наших нищих пенсионеров? Соседка дала жене за работу кролика. Жена принесла его в корзинке, морковка на донышке лежит. Это значит, чтобы крол перед смертью не голодал. Вот, говорит, тебе работа, а сама в магазин за хлебом ушла. Было утро, выходной, я ещё только проснулся. Одеваться, нести кролика в сарай не хотелось. Прикинул и сделал иначе. Взял скалку, крола в ванную. Шлёп скалкой по затылку, там же и разделал, и шкурку снял, и кишки выбросил, и кровь смыл. Корзинку обратно поставил, даже предсмертная морковка на донышке лежит нетронутая.
 Жена хлеб принесла, к завтраку готовимся.
 - А ты чего это там затих? – говорит она кролу. Глядь, а крола-то нет.
 - Куда он делся? –
 Мне смешно стало, и я ей показал, куда он делся.
 - Да я за хлебом пять минут ходила всего,- удивилась жена.
   

  Вот что значит опыт в любом деле. Только вот такого опыта, как сейчас, не было у меня, так что страшновато было мне. Наверное, нужно быть безмозглым идиотом, или чурбаном бесчувственным, чтобы убивать человека и быть спокойным, как противотанковое ружьё.
 Сейчас «дютюктивов», или другой остросюжетной галиматьи печатается немерянное количество. Там герои даже в туше коровы,
специально зашитые, умеют развернуться от анального отверстия и добраться до горла. И не тошнит, и нет никаких эмоций. Людей бьют пачками, со всякими извращениями и без оных. Зато никаких моральных издержек и комплексов. Били, бьём, и бить будем.
 Но не могу я поверить, что нормальный человек может идти на убийство со спокойным сердцем. Разве только в бою, при ненависти огромной можно ничего не видеть и не слышать кроме врага. Это я понимаю.

 Но как бы медленно не шло время, но оно пришло.
Наступило воскресенье. Погода была, как на заказ, дождливая. Меня лихорадило, но только внутренне. Мне так казалось, а может быть и нет.
 После обеда, сообщив жене, что на работе какая-то поломка вентилятора и необходимо моё присутствие, я отправился в сад.
В душе ворочался Сусанин, в голове периодически звучало, что «настало время моё». Такое у меня бывало часто. По утрам, спросонья, в голове навязчиво  звучит какая-нибудь мелодия, которую я напеваю мысленно, идя на работу. Мелодия зависит от моего настроения, самочувствия, а порою от того, что прозвучало по радио, телевидению у соседей. Мелодия влезает в душу и я её пою. Я вообще люблю петь, говорят, что хорошо пою, но стесняюсь, боюсь толпы слушателей, хотя бывало неоднократно, что послушать меня приходили люди, и иногда я пел для них. Голос у меня, скажу без лишней скромности, был хороший, мощный, красивый. Я редко его форсировал, но доводилось иногда перепевать целые компании. Особенно нравилось петь с хохлами. На юге любят петь по вечерам, в садах, во время застолий. Особенно в областях, где проживает смешанное с украинцами население. Как они спивают! Вот там я был король!
 

Правда, когда учился на курсах повышения квалификации, в весёлом городе Н, то в группе со мною училась Нинка. Фамилии я  не знал, но то, что она в своё время, пела в Уральском народном хоре, знали все. Так на наших курсовых пикниках всегда просили спеть нас с ней, и мы с удовольствием пели. Я тоже пел тогда, души не сдерживая. И мне, и людям нравилось. Спой то, спой зто. Вот было времечко! Как здорово получалось «дывлюсь я на небо, тай думку гадаю»!
Многие спрашивали, почему я не пошёл на сцену, но у меня свой принцип, простой. Если не умеешь лучше всех, то не стоит душу рвать. Не петь мне, как Лемешев, Козловский, Трошин… С Лещенко мог бы потягаться, да и то вряд ли. На сцене у меня дрожал голос, комплексовал я.
 Началось это в школе, в первом классе. Я уже говорил, что в школу пошёл с шести лет. И вот был какой-то праздник, сейчас уже не помню, да и тогда, наверное, не знал, но какой-то был.
 Дала мне учительница наша какой-то стишок, чтобы я выучил и прочитал. Я выучил. Тогда учился я в старой Куковеровской школе,
Сцены никакой не было. Общешкольные собрания проходили прямо в коридоре школьном. И вот вывели меня на средину коридора, кругом стоят взрослые школьники, учителя. И меня заклинило, забыл я слова. На меня смотрят, улыбаются ободряюще,
Подсказывают, а я не могу - и всё. Кое-как дорассказывал я тогда  это стихотворение, но вот страх толпы остался. Как не выдавливал из себя раба, как не старался, но нутро оставалось трусливым и непроизвольно голос дрожал в самые неподходящие моменты жизни. Вот поэтому я и не пошёл ни на какую эстраду.
 Но сегодня в душе звучало предвестником. победы – настало время моё!
 Всё происходило автоматом. Сегодня я уже не думал об аморальности своих действий. Наоборот, я подстёгивал себя тем, что сегодня Алёнушка будет отмщена. Бог даст, эти кривоногие обезьяны будут изжарены на костре инквизиции.
 Я уже говорил, что не верю в общепринятого бога, но фразы с именем его иногда употребляю. И вот с молитвою «настало время моё», перебираясь через грязь и лужи, подстёгивая себя необходимостью выбранного процесса пришёл я в сад. Пришёл,


конечно, с временным запасом, чтобы в глаза никому не броситься лишний раз, чтобы осмотреться, чтобы подготовиться.
 В под коленках трусливо дрожало. Чтобы унять дрожь пришлось несколько раз присесть и энергично лягнуть ногами. Спортсмен на разминке. Мало того, что в коленных суставах больно хрустело, когда я пинал воздух, но и дрожь унималась слабо.
 У Алексея Толстого в «Буратино» есть фраза – дождь лил, как из ведра. Так он лил и сейчас. Только бы эти «смэны» погулять приехали.
 Полтарашка капроновая с бензином в сарайчике у меня давно припасена, колбаска для собак, а вдруг на этот раз они собачек не закроют, тоже приготовлена. Спички и зажигалка тоже припасены.
 Что ещё нужно? Провериться.
 В окно через «Турист» осмотрел окружности. Вроде бы пусто, а как на самом деле, кто его знает. Случай с женой Васьки Лупышева был мне не особо приятен, но памятен.
 Вроде бы всё нормально. В такую погоду хороший хозяин собаку не выпустит, а уж сам точно дома сидеть будет.
 Не понимаю я природу появления в жизни нашей этих якобы бизнесменов. Вся советская система воспитания была построена на приоритете общества над личностью. И это правильно хотя бы с точки зрения существования человечества. Представим гипотетический случай выбора из двух зол. Либо ты останешься в результате какой-то катастрофы жить, а человечество погибнет, либо ты устраняешь причину катастрофы и погибаешь, но зато человечество останется жить. Выбор понятен, по крайней мере, для такого нелюбимого буржуинами совка. Советская система воспитания была справедливой, в этом отношении на её стороне и религия, любая. При переходе к базарным отношениям приоритет переходит к личности, но даже на моём примере дилеммы, личности плохо в любом случае, но во втором достойнее. Остаться живому, но одному, не страшнее ли самой смерти?  Но - нет. Нынешняя продажная мораль говорит, что каждый живёт, как может, к деньгам «ходчее» переть по головам, по чужим. Откуда в нашем советском обществе было столько моральных уродов? Школа учила хорошему, да и жизнь в целом была справедливой, но алчность, спесь, презрение к ближнему, видимо, настолько прочно в башке гомо сапиенса сидят, что стоило средствам массовой

информации намекнуть о вседозволенности, о снижении планки морального, как всё дерьмо попёрло наружу. А уж потом, когда эти СМИ стали в открытую прославлять деньги и отсутствие морали, с народом произошло невообразимое.
 Во время войны, второй мировой, фашисты обследовали русских женщин вывезенных на работы в Германию и пришли к опасному для себя выводу, что Советского Союза им не победить. Почему? Да потому что у такого высоконравственного народа нельзя
выиграть войну. У большинства молодых женщин и девушек из Советского Союза  они обнаружили невинность.
 Но уж нынче, как денежки платить перестали, предприятия развалили - разрушили, попёрли леди на панель. Не стало морали и
страна сама легла под буржуинов. За грош любого зашибут, задавят.
 Но почему люди такие? Для чего человеку нужно быть гадом? Разве нельзя не просто существовать, а сосуществовать? Почему при нормальной человеческой власти, а советская власть при всех на неё нападках развивалась и была таковой, всегда находятся гниды? Им непременно нужно сесть другим на шею, пожить за счёт других, стравливать людей друг с другом?
 Когда не стало советской власти, то всё дерьмо сущности человеческой, сдерживаемое тогда общегосударственной моралью, тотчас вывалило на улицы, на сцены, в прессу, Мало того, сейчас это возводится в ранг достоинств. Девиз этих уродов – каждый живёт, как может. Появился новый класс – успешные! Те, которые успешно спешно грабили страну? Зачем разделение людям?
 Люди и при хорошей власти оставались, оказывается, зверьми. А уж при этой волчьей идеологии сам бог велел быть волком?
 О, приехали!
 Вот они, машинки вражеские.
 Ворота открыли, заехали. Всё, как в прошлый раз. Сейчас собачек покормить должны. Это и сделали. Собачек накормили, машинки в гараж. “Мерс” и девятку. Сумки в дом затащили, калитка на запорчик. В прошлый раз я ещё удивился, как богатенькие запорчик форточный на калитке сменить не могут на достойное нечто. Ведь сейчас у них всё достойное. И зарплата работникам в рекламных объявлениях, и существование пенсионеров. Поведение у них только не достойное.

 Так. Шалашовочки проследовали в домик, закусон готовить, мужики уже и баньку раскочегарили.
 Толька Куковеров на ходу лапнул белобрысую субретку за тазовый аппарат. Субретка радостно завизжала, захохотала, забегала веселей.
 “Турист” в руке согрелся. Погодка поворачивала к вечеру всё активней, спускались сумерки. Наверное, из-за дождя темнеть стало раньше. В домике от влаги было прохладно. Меня колотило.
Может от сырости, а может и от страха. Старался не думать о врагах, как о людях. Это, нелюди! Сколько счастья другим будет от прекращения существования нечисти! Больше будет кислорода и
среднестатистический уровень порядочности человечества будет больше.
 Боязно. Страшно. Но нужно и продвигаться до места.
 Шалашовочки закусками в домике занялись, а мужики в баньку зашли. Больше ждать нечего. На улице пусто.
 Быстро, обходя лужи, двинулся к домику. Меня колотило, но по мере движения, нервы стали походить на человеческие. Конечно не полностью, но движение отвлекало от сомнений.
 Вот и калитка. Никого. Собачки закрыты в сарайчике.
 Вошёл. Полтарашка с бензином в руке.
 Прислушался. В баньке стояла тишина, только слышны были голоса ледей в доме, да глухо что-то бубнили мужики за дверями бани.
 Открыл осторожно дверь в предбанник, сначала в щелку заглянул. Пусто. Пора и к делу.
 Быстро вошёл и припёр дверь из бани палкой. В распорку, чтобы не выпала, когда дёргаться будут. На моё счастье у них там даже газовый баллончик стоял. Вот артисты погорелого театра.
 Быстро, дрожащими руками, полил дверку бензином и пролил дорожку к дверям. Спешить надо, пока запах не услышали.
 В газовом баллончике был газ. Чуточку приоткрыл баллон и газ с шипением и вонью рванулся на свободу.
 Больше ждать было нечего. Пока не услышали запаха газа и бензина, открыл дверь из предбанника и вышел. Стоя лицом к дверной щели поджёг коробок со спичками и, бросив за дверь, закрыл её.
 

Слышно было, как огонь жадно зафыркал, но мне любоваться было некогда. Я уже был за забором и активно уходил от сада в темноту.
 Вокруг вроде бы никого не было. Задерживая дыхание, уходил в сторону железной дороги.
 Позади что-то хлопнуло и полыхнуло огнём. Закричали.
 Дождь не прекращался. Хорошо, хоть смоет следы. Из-за деревьев были видны всполохи пламени и слышались крики. Только мне ждать было нечего. Срочно уносил ноги. Не бегом, вдруг кто
увидит, а просто быстрым шагом, исподтишка, одними глазами посматривая по сторонам.
 Домой вернулся по железной дороге, но, не поднимаясь на полотно, а рядом, по тропочке. По дороге никто не встретился.
 Дома быстренько разделся, умылся. Потом вымыл обувь и переоделся.
 Не буду рассказывать, как прошла эта ночь. Хотя…
 Попробуйте поставить себя на моё место, учитывая мои переживания при забое кроликов. Тут были не кролики, а хоть и нелюди, но очень похожие на людей.
 Нет. Жалости к ним у меня не было. Собаке собачья смерть. Я сомневался в результате. А вдруг они успели выскочить из бани? Или их кто-нибудь спас? Бывшие леди могли неожиданно проявить прыть недюжинную и спасти друзей. Мне этого страшно не хотелось, ведь тогда повторная попытка уже не прошла бы, и всё пришлось бы начинать сначала. А, кроме того, дело могло бы принять неизвестный оборот. Ведь хотя бизнесмены и дураки, но ход мыслей у них может и в нужное русло попасть, да и милиция, со своим специфически-криминальным направлением мозговых извилин, заподозрит неладное. А там ещё неизвестно куда кривая выведет. Ну да чего уж там. Будь что будет, да и утро вечера мудренее.
 Жалко, что водки дома не было. Хорошо бы для забытья принять на грудь, как говорят коллеги по работе. Но за неимением кухарки и повара любят.
 Поставил тихонечко чайник. Я заметил за собой одну особенность, если выпиваю вечером кружку горячего кофе с молоком, то через полчаса начинаю неимоверно зевать. Хочу спать. Но вот, если перетерплю, то часа через два меня уже и палкой не уложишь. Да и вообще, на сытый желудок засыпаю легче. А тут ещё дождиком

намочило. Когда начинаешь согреваться, волосы сохнут после душа, тело расслабляется и так хорошо становится. Засыпаешь, как младенец. Даже слюна изо рта. Сколько раз себя ловил на таком.
 Вот и сейчас кофе заварился удачно, с пенкой, с запахом. Молока добавил, обязательно сахарку. Я от этих новомодных извращений, пития кофе и чая без сахара, не в восторге. Не принимаю я такое. Я  не зэк, чтобы чай пить без сахара, хотя люблю очень крепкий чай, и мне ближе Маяковский с его: лучше уж от водки умереть, чем от
скуки. Эти слова я прикладываю ко всем случаям жизни. Точнее, не просто слова, а сам принцип отношения к жизни, к её соблазнам.
 Живём один раз, наша жизнь так коротка и печальна, что не стоит отказывать себе в маленьких удовольствиях. Ничего нового в моих 
словах нет. Сейчас так говорят все бизнесмены. Но между нами есть существенная разница. Я никогда в жизни ничего не делал для себя, если от этого страдали, или могли пострадать, другие. Даже наоборот. Из-за этого жена меня часто бранила. Вот, мол, для людей так ты всё сделаешь, а для самого себя не можешь. И это чистая правда. Если я что-то обещал, то старался выполнить обещанное. Вот какой я человек. Хоть сейчас в бронзу одевай. Если, конечно забыть про этот сегодняшний случай.
 Понятно, что спал я в эту ночь трудно. Сначала забывался и вроде бы засыпал, но, то комар, неизвестно откуда взявшийся, за губу укусит, то под одеялом становилось душно до омерзения, а то и просто что-то неожиданно обрывалось в груди, и я просыпался от страха. Жаром обдавало всего. Сердце жалобно трепыхалось в груди и места себе не находило. А что, если бог есть? Как тогда будут мои деяния квалифицироваться?
 Вот до чего додумался! Хватит. Нет бога, не может его быть. Ведь если он есть, то он умный. Ему не нужны чинопочитания и восхваления, не нужны церкви и всенощные бдения, посты многодневные. С человека требовалось бы только выполнение заповедей. Хватит! Довольно об этом.
 Как там мои буржуинчики?
 Скрипа тележного в эту ночь боялся я. А вдруг идут? За мной?
 Но как бы не было, но ночь тревожная прошла, и наступило время следования на работу. Неизвестность страшнее всего.
 На работу собирался с особой тщательностью. Утренний туалет выполнил пунктуально, даже волосики, торчащие на голове,

аккуратненько подстриг ножничками. Ногти на руках и ногах подрезал, хотя была такая примета, что перед важным делом не ногти, не волосы не подрезают.
 Я создавал себе настроение воина, идущего на последнюю битву. Даже бельё себе одел чистое и водичкой туалетной сбрызнулся. Я был готов к труду и обороне.
 На улицу вышел, как на ринг. Отступать было некуда. За действия свои буду отвечать, но их, мои действия, ещё доказать надо. Даже если кто-то меня видел, как в последний раз Лулышева.
  На улице было довольно пасмурно, но совсем не похоже на вчерашний самум. Даже лужи заметно убыли и земля подсохла.
Встречные знакомые, как обычно здоровались, перекидывались шутками. Жизнь шла своим чередом.
 Первым про пожар спросил Лёнчик Бирюков, мы с ним когда-то вместе учились на курсах повышения квалификации, а потом работали в одной шарашкиной конторе на монтаже оборудования и сдружились.
 - Не слышал, Генчик, как сегодня наши капиталисты подгорели? – спросил он.
 - Это, какие капиталисты? – с деланным равнодушием поинтересовался я, хотя ответ знал заранее.
 - Да Суслов с Куковеровым, как обычно девочек привезли в баньку
погулять, пошли подмыться, да под это дело и сгорели в баньке. – Леонид хищно улыбался. – Вот нет толку по бабам ходить, так, и сидели бы дома. Не один нормальный мужик не сгорел, а два бизнесмена – пожалуйста! –
 - И много их было? –
 - Да нет. Только сами сгорели, вместе с баней. – Лёнчик говорил громко, как в лесу. – Вчера дождище вечером такой влупил, что на дом огонь не перекинулся, а банька – дотла! Следаки косточки в кулёк сгребли и к делу приобщили! – Лёнчику было весело.
 - А ты откуда такие подробности знаешь? –
 - Да сын рассказал. Он у меня вчера, как раз проезжал мимо садов с работы. Видит – толпа, ну и остановился. –
 Лёнчик рассмеялся: - Вот так, Геннадий, вырастешь большой, по девкам будешь ходить, не води их в баню! От греха подальше. –
 - Ну, ты и новость рассказал, – деланно удивился я.
 

Первые сообщения были просто идеальными. Если всё прошло так, как говорит Лёнчик, а он не врёт никогда, разве что ради красного словца, то и мечтать бы больше не о чем.
 С души свалился огромный груз, но присутствие его веса ещё не прошло окончательно. Душа ещё была онемевшей, как руки и плечи при переноске больших тяжестей. Я даже потряс руками и покрутил туловищем, расправляя последствия нагрузок.
Состояние было, как после вчерашней большой физической нагрузки. Мышцы болят, но становилось чуть-чуть легче. Сейчас только не расслабляться, быть готовым ко всяким неожиданностям. А впрочем, когда я выбирал способ мести, то уже знал, что содеянное будет висеть на моей душе не только грехом. Самое трудное – никогда не рассказать об этом никому. На всю оставшуюся жизнь. Не зря ходят сказки про дудочку, которой мужик тайну открыл, а потом пострадал от этого.

 Мастерскую открыл, замок положил на место, поднялся в кабинет. До прихода масс я в возбуждении мерил шагами диагонали кабинета. Старался не греметь, чтобы не привлекать внимание. От греха подальше.
 Итак, что мы имеем? Дело, похоже, выгорело. Месть свершилась, но это почему-то не приносило мне удовлетворения. Сволочи наказаны, но кто вернёт мне Алёнку? Кто?
 Никто не вернёт. Я даже удовольствия не испытывал от мести исполненной. Нет, я не был разочарован, не считал, что поступил неверно, но дело вышло менее прибыльным, чем я ожидал. Менее прибыльным в плане моральном. Я был не удовлетворён местью.
 Вот если бы так же красиво всех подлецов на свете кончить! Вот идея, достойная нового Робин Гуда. Это у меня так взыграла дурь в бедной моей бестолковке.
 Какие, к лешему, Робин Гуды? Задавят, как таракана. А те для кого, якобы, ты стараешься, с превеликим удовольствием подбросят дровишек в твой костёр. В костёр, на котором будет жарить тебя святая и не очень святая инквизиция. Поэтому радуйся, что выгорело твоё не святое дельце и не мечтай о глупостях ненужных.
 Мир, паренёк, в одиночку не переделаешь. Сколько нас, мечтателей, за всё время существования человечества было, и

сколько ещё будет. Сколько жизней будет ещё брошено в тот же костёр инквизиции и пойдёт ли это на пользу человечеству? Кого-то эти люди и увлекут за собой, но основной массе человеческой глубоко плевать на историю, на род свой, на всё прочее. Им гораздо важнее быть сытым, жить в тепле, плодиться самим. И глубоко плевать, что у соседа нет ноги, что бабуля из квартиры напротив ест только кашку. Ест не оттого, что не хочет другого, а оттого, что
не имеет возможности. Многие даже не погнушаются отнять у неё и это. Люди многие такие. Конечно, есть и нормальные, высоконравственные исключения, но – исключения только подтверждают правила. Так что не рыпайся, милок, выполнил свою программу-минимум и радуйся, что ещё покоптишь маленько этот тёмный небосвод.
 Такие мысли, или примерно такие, бродили в моей расторможенной медноголовке пока на работу не стали заявляться массы.
 Методом умелого слушания разговоров ни о чём, обычных для любой нормальной человеческой сообщности, мне удалось поставить окончательный диагноз событиям вчерашнего дня. Итак, вчера, как обычно по воскресеньям, куковеровские бизнесмены Гришка Суслов и Толька Куковеров приехали в сад свой с девочками расслабиться, в баньке попариться, да винца испить. Пошли в баньку и там сгорели. Девочки бы и не заметили, да собаки завыли чересчур уж страшно. Спасать, конечно, оказалось  некому. Девочки были специалистками несколько иного профиля и, хотя пытались что-то изображать, но приехавшие пожарные и милиция были вынуждены констатировать, что и для них работы уже не было. Банька прогорела, дождь выполнил работу пожарных, а милиции достались только головешки, да косточки погибших. Напрашивается вывод, пить надо меньше, пьяному в бани не ходить. Ну и баллончики газовые не совать куда попало. Так что сгорели по неосторожности, по халатности, и по обычной нашей российской расхлябанности и разгильдяйству. Как теперь говорят, виноват человеческий фактор.

 Вот таким образом закончилась моя месть. Наверное, на этом месте и закончилась бы эта история, но жизнь вмешивается во все перипетии человеческой истории, да и слишком простой была бы

моя жизнь, если бы всегда и всё свершалось по мановению волшебной палочки. Слишком широко бы я тогда улыбался.
 Весь день на работе, естественно, я находился под впечатлением происшедшего. Мои разглагольствования на тему забоя кроликов в данной ситуации действовали недостаточно. Что кролик? Существо неразумное, данное человеку природой и богом, если таковой существует, для пропитания и прочих надобностей. Как бы не был
он умён, красив, глазаст, но его всегда люди забивали и ели. Для того он, якобы, и на свет произведён. А вот человек… Хоть и заслужили смерть эти отморозки, но на душе всё равно было как-то нехорошо, пусто. Как сейчас говорят – не комфортно.
 Ну ладно, бога нет, но вот что такое совесть? Как она зарождается у человека? Правда, далеко не у каждого проявляется, но имеется у многих. Что это такое и зачем оно природе человеческой? Просто эволюцией и естественным отбором наличие совести не объяснить. Для эволюции, чем меньше совести, тем легче жить и развиваться. Для физической эволюции совесть – помеха. Тогда для чего же она? Ну, до чего же ты додумался? А ведь и это отбор естественный. Это сейчас совесть превращается в рудиментарный остаток, поскольку она не востребована обществом. Общественное сознание перекинулось в веру религиозную. А было всё, как обычно,  банально просто.
 При жизни человека в племени, само его существование подчинилось приоритету племени. Пищи не хватало, ею приходилось делиться с детьми, в первую очередь. Ведь если не будет детей, то племя прекратит существование. С другой стороны приходилось делиться пищей и с соплеменниками. Сегодня ты здоров и можешь кормить родича, а завтра, глядишь, он тебя выручит. Невольный учёт благодеяний, малый круг общения и породили в сознании человека чувство долга, обязанности перед сородичами, нарушение коих приводило к трагическому финалу. Только единение племени, физическое и моральное, помогало человеку выжить. Совесть – напоминание о том времени в существовании человечества. Вот и всё.
 Тем не менее, на душе скребло.
 Я старался отвлечься от вредных мыслей и думать о нейтральном. Но нейтральное сегодня имело слишком малый вес в моём сознании и вытеснялось мыслями о свершившемся. Нужно думать

о чём-то крупнокалиберном, тяжком. По заказу такое в голову не приходило.
 Я ходил по объектам, обсуждал обычные рабочие проблемы, но в сознании сидело только одно. Только одно прессом давило на мозг и не давало успокоения. Но приходилось терпеть и ждать. Не пойдёшь же к следователям выспрашивать, что и как там произошло, не подозревают ли кого в криминале? Это я должен
был предвидеть, когда приступал к возмездию. Разумеется, я это и предвидел, но на все сто процентов всего не может предвидеть никто. Разве что – бог, но я уже решил, что его нет.
 Да что ты привязался к этому богу? Можно подумать, что тебе больше делать нечего. Сейчас для тебя главное, как хорошему актёру, выдержать паузу. Выждать, пока всё происшедшее не забудется, пока дело не закроется. А пока жить надо. Жить так, словно ничего не произошло. Я не я, и лошадь не моя.
 Чёрт! Да знаю я всё это. Вот только терпения нет, знать хочется, что же, в конце концов, дальше будет.