Веласкес. Арахна

В античной мифологии эта подруга была искусной лидийской ткачихой, которая была так горда своим мастерством, особенно способностью сплетать хитромудрые узоры, что даже, по ее мнению, переплюнула в этом Афину Палладу, как раз и считавшуюся прародительницей хитрых схем. Поскольку Арахна хвасталась всем подряд, Афина рассвирепела и решила урезонить неугомонную ткачиху. Однажды она явилась к ней и сделала ей строгое внушение, чем однако Арахну нимало не достала. Тогда богиня решила наказать ее действием и, прикинувшись старухой, вызывала на состязание. Однако оказалось, что Арахна и в самом деле более искусная мастерица. Богиня так разозлилась на молодую и удачливую соперницу, что превратила ее в паука.

Так оно было на самом деле или не так, неизвестно, ибо всю историю пересказал Овидий в своих "Метаморфозах", а уж от Овидия она пошла гулять по образованному человечеству. Особого, правда, энтузиазма ни у писателей, ни у поэтов этот миф не вызвал, все больше прячась по закоулкам аллюзий и комментариев.

    О дерзкая Арахна, как живую
    Тебя я видел, полупауком,
    Из ткань раздранной видел роковую!

-- писал Данте. Более подробно о ткачихе прописал Э. Спенсер в одной из своих поэм. Но английский поэт использовал сюжет только как прием для описания сотканных соперницами ковров, на каковом описании и зиждется весь интерес эпизода.

Много раз сюжет отражался в живописи, чаще всего как иллюстративный материал к Овидию, Данте и Спенсеру и никаких особых высот здесь, похоже, завоевано не было.

КАРТИНА ВЕЛАСКЕСА

Наибольшую известность это спортивное мероприятие получило через картину Веласкеса. Нарисовал ее художник, по расчетам дотошных исследователей, еще в 1647 году (первое упоминание относится к 1657 г, но уже как об известной картине). Сам художник не оставил названия, но что она называется "Басня об Арахне" известно так хорошо, что автор данных заметок был крайне удивлен, что оно, название то есть, было пришпилено картине через 300 лет после ее написания испанским искусствоведом Диего Ангулой, судя по поискам в Интернете, ничем другим себя не проявившим кроме присвоению шедевру этого названия.

До этого предполагалось, что на картине Веласкеса изображена королевская мастерская по производству ковров, то есть художник демонстрирует обыкновенную бытовую сценку. В пользу произведенного искусствоведами переклеивания ярлыка на мифологические рельсы говорят два факта:

а) на картине изображены две ткачихи (хотя они и занимаются прядением -- впрочем, тогда такого четкого разграничения как сейчас ткацкого и прядильного производств не было) -- одна молодая, другая старая  б) на заднем плане на навешанном на стену ковре изображен мифологический сюжет. Искусствовед предположил, что это момент вынесения Афиной приговора Арахне. То что женщина с поднятой рукой Афина, говорит шлем на ее голове, а что это именно происходит суд над Арахной доказывает картина, на заднем плане этой сцены (еще один задний план: это манера Веласкеса -- постоянно играть изображениями: картинами в картине, зеркалами, путающими зрителя, где изображение, а где отражение, смещением планов и т. п.). На той картине Зевс похищает Европу, а именно данное похищение и было сюжетом ковра, вытканного Арахной.
 
КОПИЯ КАРТИНЫ ТИЦИАНА НА ЗАДНЕМ ПЛАНЕ ХОЛСТА
http://proza.ru/2023/05/24/194

Аргументация представляется мне весьма запутанной, а потому и хлипкой. Даже если она "правильная", и художник так и думал, бросая на холст краски, все же слишком запутанный в мифологических тонкостях сюжет не способен вызвать непосредственного эмоционального отклика даже у искушенного в культурных реминисценциях образованца. Сила живописи именно в непосредственности переживания изображенного, а для этого сюжет должен быть ясным и апеллировать только к хорошо укоренившимся в сознании зрителя образам.

Мне сюжет видится несколько иначе. Это именно изображение мастерской, как и думали все до открытия Ангуло, поддержанного авторитетом Ортеги-и-Гассета, и одновременно метафора на вечный сюжет молодость и старость. Состязаются ли пряхи или они просто сидят в одном помещении, не так уж и важно, но ясно, что одна из них старая, опытная, а другая молодая, несколько фривольная, явно любующаяся собой: два человеческих типа, два возраста.

А на ковре, который образует фон картины, воспроизводится та же сцена. Пока кто-то грозный -- если хотите Афина -- торжественно пускает пузыри, подняв для значительности кверху палец, что-то там важное и ответственное, одна из молодых слушательниц (правая, пусть даже это и Арахна) тайком любуется своим отражением в зеркале. Опять та же оппозиция -- молодость-старость, серьезность-вертихвостничество.

Разумеется, мы не настаиваем на нашем толковании, а успоряем лишь две вещи:

а) произведение изобразительного искусства, особенно в живописи, редко бывает чисто орнаментальным и теряет многое из своего художественного впечатления, рассматриваемое вне сюжета. Созерцание во многих случаях может убеждать действеннее слов не силой логики, а самим наблюдением фактов: "убили мерзавца, и поделом ему" может даже нормальным человеком восприниматься вполне спокойно, но когда ты наблюдаешь факт убийства непосредственно, это оказывается совсем другим

б) какого-то единого "правильного" толкования быть не может. Настоящее произведение изобразительного искусства допускает множество смыслов. Что однако не снимает с повестки дня вопроса о ясности замысла. Ясность здесь однако особого рода. Это ясность изображения: мужчина на картине должен быть мужчиной, небо небом, а камень камнем: а в каких они находятся отношениях -- судить об этом целиком ложится на совесть зрителя.