Котлы моей жизни

Кто был в котле, тот видел грязь
Кто там работал, тот не мразь
Я это точно знаю
Кто руки пачкать не мечтал
То ничего не испытал
И уж не испытает!

А я хочу назад в котёл
А я в нём золото нашёл
В котле я золото нашёл

Котлы моей жизни

Вообще я вырос за печкой.
В старинном купеческом доме, в комнате, в которой я рос, располагалась капитальная добротная роскошная русская печка. Она была поставлена, как и весь дом, на века!
Постепенно мне выделили «угол» за этой самой печкой.
И первая моя «домашняя мужская работа» заключалась в том, что я носил к этой печке дрова из нашего сарая (дровяника).
С пяти лет и до 2000 года , то есть более сорока лет, я исправно год за годом, снабжал эту печку дровами. И она спасала нас в долгие суровые зимы.
Таким образом я сроднился с пламенем за кирпичной стеной.
Ничего более естественного, чем пламя в печи, я себе и представить не мог.
И хотя нам провели «центральное отопление», бабушка не позволила сломать печку и печка осталась! И служила верой правдой! Мою маму она согревала с 1934 года по 2000-ый! Две трети века.
Мы с мамой топили много разных печек. В нашем доме в центре коридора стояла огромная русская печь в которой бабушка к праздникам всегда пекла пироги. Печка была всегда заставлена большими поддонами из железа, чугунными котелками, огромными кастрюлями. Весь дом в этой печи готовил свои собственные угощения по самым разным случаям и поводам. А топить эту печку в основном доставалось мне, как «ближнему», потому что наша дверь открывалась прямо к её гостеприимному жерлу. Боже! Какое это было сокровище.
Десятки лет потом я пытался проникнуть в свой родной дом в надежде сфотографировать это чудо. Но когда нас расселили и переселили, дом стал недоступен. И даже прорвавшись в него прошлым летом я не смог сфотографировать нашу красавицу – печь. Её разобрали! И ту, что в коридоре, и ту, за которой я рос! Дом стоит по сей день. А печек не стало.
Естественно, печки были в каждом сельском доме, в котором доводилось жить нам с мамой.
И в Билимбае, и в Слюдоруднике, и в Светлом, и Староуткинске, и в… Мы с мамой пешком обошли половину Урала и печки были с нами повсюду.
А еще в каждом нашем лесу мы жгли костры.
Без огня жизни я не представлял.
А еще мама в институте работала на нескольких работах и минимум на трех топила печки!
И чем только мы их не топили!
И бурым углем.
И торфом!
И щепками!
И дровами!
И почти везде мне выпадало счастье участвовать в процессе!
И вот я наконец расстался с детствои и юностью и прорвался служить.
И попал – о счастье! – на Тихоокеанский флот!
И вот здесь я впервые встретился не просто с печкой или костром.
Моя основная специальность на флоте (БЧ-5!) машинист паровых котлов высокого давления!
У нас в котельной в части стояли два котла ДКВР 10/13.
Вот их мы и топили круглый год!
То один, то другой, а порою и парочку сразу, если мороз донимал сильнее обычного.
Топили их бурым углем с Реттиховского угольного разреза, что располагался неподалеку от нашей части. Три  года как ни крути, я прожил в котельной! И с такой специальностью вернулся на гражданку.
В части мне посчастливилось поработать внутри верхних барабанов обоих котлоагрегатов. Чистил трубки, которые обтекали топочное пространство с двух сторон. Именно в барабане основного котла я написал свою балладу о мустангах. И несколько своих ранних военных песен.

В Архангельске я прорвался в ТЭЦ-2 Соломбальского целлюлозно-бумажного комбината и вскоре стал содовщиком пятого разряда. В ТЭЦ-2 мы топили содорегенерационный котёл (СРК).
На его фоне наш громадный ДКВР кажется крошкой. Сорок пять метров высотой, с громадным топочным пространством, с температурой в топке до 1000 градусов с давлением пара на выхожде в сотни атмосфер, и сотнями тонн пара в час! Бригада содовщиков – шесть человек. Это именно котельщики. А вообще коллектив обслуживающий один СРК – целый цех! Тут и электрики, и ремонтники, и сантехники, и лаборанты… Я любил эту работу. Мне нравилось топить химическую махину, пожиравшую чёрный щёлок и дававшую на выходе щелок зелёный. С этим щелоком варили бумагу варочные котлы комбината.

Чёрный щелок в топку забрасывала качающаяся форсунка. Её конструкцию я предлагал усовершенствовать, но доработать предложение не успел, ушел на работу в областной Спорткомитет. Всего большим котлам я отдал семь лет своей жизни. Семь лет свое первой молодости. И я очень люблю котлы и всё что с ними связано.
И потому так томительно щемит сердце при взгляде на топки паровозов!
Трубки! Вода! Огонь!
Огонь, вода и медные трубы!
Кто их не проходил, ничего не знает о настоящей мужской жизни.