Звёздная пыль

Глубокой ночью над входной дверью сработал звонок: один длинный, потом короткий, потом опять длинный, -- условный сигнал для своих. Это было чертовски странно, так как двое из троих посвящённых, Трепанг и Шрек, и так уже находились здесь, в конспиративной "двушке" в спальном районе. А третий знающий, с погонялом Бредли, всего неделю назад отъехал на Гаити: будучи адептом культа вуду, он раз в год ездил на свои ретриты, камлания и иные мероприятия, о которых нам лучше ничего не знать. Да он бы и сам без предупреждения ни за что не пришёл бы ни днём, ни ночью, чтобы не палить лабу и корешей.
Кто в теме – тот знает: три пушера на бригаду – это самый оптимальный расклад. Химик-органик Трепанг варил на кухне простенький дизайнерский стаф. Бомбила Шрек, с закосом под рыбака-грибника перемещался по окрестностям на ржавой "Ниве" и раскидывал готовый продукт по закладкам, как сеятель с картины Ван Гога. Ну, а третий компаньон, фрилансер Бредли, окучивал клиентов в даркнете. Полное разделение труда, всё по фэн-шую.
В общем, дела шли, и всё было довольно ровно вплоть до этой ночи, когда разбуженные звонком Трепанг и Шрек в растерянности стояли посреди комнаты в кромешной тьме.
— Надо открыть. Это Бредли, больше некому… — прошептал варщик Трепанг.
— С *** ли? Ведь он сейчас на Гаити, — возразил закладчик Шрек. – Я его лично в Шереметьево отвозил.
— Только он мог так позвонить. Надо открыть.
— Ладно, иди уже, открывай, — махнул рукой Шрек.
Варщик на цыпочках подкрался к двери и осторожно заглянул в дверной глазок. Затем он провернул ключ в замке и приоткрыл дверь. В прихожую ввалился Бредли. Он выглядел до смерти напуганным и постаревшим лет на десять с того дня, когда Шрек провожал его в аэропорт. Копна растрёпанных волос, свалявшихся в грязные колтуны, торчала во все стороны на его голове, как сальные дреды гаитянского бомжа. Это было тем более странно, что перед своими отъездами на вуду-парти Бредли всегда коротко стригся, чтобы не подхватить от братьев по вере какой-нибудь местный педикулёз. Было совершенно непонятно, как можно всего за неделю отрастить столько дикой шерсти на дурной башке.
— ****уй в ванную! – скомандовал Трепанг. – Ты смердишь, как кусок говна.
Бредли послушно прошёл в ванную, сбросил с себя вонючее тряпьё и встал под душ.
Спустя несколько минут он вышел, голый и мокрый, схватился за свой рюкзак и вытряхнул на пол его содержимое. По всей прихожей рассыпались предметы мрачного первобытного культа: пучки сушёных трав, птичья лапка, копролит, череп скунса, восковые фигурки с торчащими из них иглами и колотушка из хвоста гремучей змеи — личный подарок мамбы-бокор. Бредли поднял с пола самодельную дикарскую бритву со следами засохшей крови и баллончик с пеной для бритья. Затем он прошёл на кухню и уселся на табурет. Протянув подельникам бритву и баллончик, он сказал:
— Брейте меня… Сбрейте нахуй всё…
Спустя четверть часа Трепанг и Шрек с интересом разглядывали загадочные синие татуировки, проявившиеся на бритом черепе Бредли.
— Да уж, партаки просто чума! Похоже на карту какую-то, — предположил Шрек.
— Думаю, это не карта, а формула, — возразил Трепанг. — Трёхмерная проекция химической решётки. Тут ещё закорючки какие-то… Чё хоть тут написано, чудило?
Бредли закатил вверх красные воспалённые глаза и пробормотал:
— Тут написано: "Мой череп впаян в перстень на мизинце Того, Кого я не назову, ибо звучание Его Имени разнесёт в клочья ваши тела."
— Ну охуеть, как страшно! – усмехнулся Трепанг. Затем он достал свой айфон и принялся фоткать дикарские татухи на черепе Бредли, чтобы позднее рассмотреть их детально.
Компаньонам так и не удалось выведать у Бредли, что с ним случилось на Гаити и чем он так напуган. В полном молчании раскумарившись пяточкой афганки, Бредли засобирался домой. Уже на пороге, в дверях, он обернулся и сказал:
— Слепой бог-олигофрен, ядовитый Азатот, желает проснуться… А это значит, что скоро не будет ни миров, ни богов…
— Чего-чего? Ты хоть чё гонишь-то? – удивился Шрек. – Ты чем там упоролся, у своих людоедов?
Бредли ткнул пальцем в грудь закладчика и произнёс:
— Мана-Йуд-Сушай восседает в центре этого мира, Он пузырится и богохульствует в центре Себя. Его растревожил в ночных кошмарах мерзкий хакер, злобная чупакабра даркнета, пожиратель неочищенной кислоты, прыщавый задрот-нищеброд. Теперь вы все его рабы…
С этими словами Бредли опустил глаза и ушёл в ночь. Его подельники ещё не знали, что видят его живым в последний раз. И они никогда не узнают о том, что на следующее утро дворник найдёт за гаражами его обезглавленный труп. Позже найдут и голову, но без скальпа. А скальп с татухами не найдёт уже никто и никогда…

Утром Шрек застал Трепанга за изучением фоток бритого черепа Бредли и загадочных татуировок.
— Похоже, это схема молекулы тетродотоксина, — предположил Трепанг. — Циклический гуанидиновый фрактал, сшитый с углеродным скелетом, образует полярную структуру, похожую на железную клетку с торчащими во все стороны прутьями арматуры гидроксильных групп.
Трепанг тыцкнул в экран айфона и увеличил изображение.
— А вот тут, смотри-ка, к этим "прутьям" приварены азотистые основания лизергиновой кислоты, причём с разворотом назад, так что вся молекула, вырастая из этой клетки, затем как бы врастает обратно за решётку, как будто это барыга-рецидивист по статье два-два-восемь идёт на вторую ходку. Сверхкомпактная реверсивная упаковка! Просто бомба!
Трепанг отложил в сторону айфон и задумался.
 — Если это так, тогда один чек подобного бинарного зелья, если считать психоактивность в чистом "сандозе", будет где-то плюс-минус семь микрограмм, то есть раз в десять больше, чем у марки "Люси".
         Шрек, не поняв смысла большей части услышанных слов, тем не менее сразу учуял открывающиеся грандиозные финансовые перспективы.
— Это что же получается, если доза – семь микрограмм, тогда всего семь грамм вещества нахлобучат миллион человек? – спросил он.
— Именно! Причём, не забывай, что и сам тетродотоксин, он же "порошок зомби", даже и без наполнителя в виде "кислоты" тоже жарит мозги будь здоров! Это как пломбир – хаваешь и мороженое, и вафельный стаканчик, в котором оно находится. Хотя тут ёмкость для упаковки кислоты – это уже не психоделик, а вроде бы диссоциатив… Но точно не знаю, это надо спросить у гаитянских зомбаков, или у мёртвых япошек, которые жрут рыбу фугу по пятьсот баксов за порцию, а потом клеят ласты в страшных корчах. Эта хрень довольно опасная, но всё дело в дозировке, конечно. Как говаривал Парацельс, всё есть яд, и всё есть лекарство. Даже дистиллированной водой можно травануться летально. Смотря сколько её выжрать.
— И что, ты сможешь такое сварить? – спросил Шрек.
— Да как два пальца обоссать, — махнул рукой Трепанг. – И даже реактивы прикупать не надо. Грамм десять-двенадцать сварю прямо с колёс. Алгоритм реакций там довольно простой, если не накосячить в переходах с одной на другую.
— Допустим, ты не накосячишь и наваришь этого ширева, и оно не окажется беспонтовым. Если оптом барыжить, с максимальным дисконтом, тогда один грамм можно впарить за лям гринов? – Шрек недоверчиво покосился на варщика.— Это же сто сорок тысяч доз! А кило – что, за миллиард?
— Ну да. Один килограмм сухого продукта теоретически можно скинуть за миллиард. Это если массивным оптом. Но такие крупные сделки в нашем бизнесе невозможны, даже если ты Пабло Эскобар. Ведь это где-то тонн десять налички, даже если все грины будут сотками. А если в крипте – так там вообще вроде как лимит в сто тысяч на транзакцию. Как раз где-то к пенсии всё обратишь в кэш. Так что миллиард ты ещё запаришься выводить. Это ж такая куча бабла!
— А-ху-еть! – Шрек схватился за голову и в крайнем волнении зашагал по комнате взад-вперёд.
— Я вот тут подумал за колдунов, которые нашему чудиле башку расписали, – в задумчивости произнёс он. — Интересно, как они сами-то своё ширево варят? Тут же лаба нужна, и к ней химоза всякая-разная. Может, кормят рыбу фугу спорыньёй? Или спорынью – рыбой фугу?
— Да хрен его знает. Дикари же! Сплошное кодунство и чернокнижие. В ****у это мракобесие! Наука рулит! Будем по науке варить, как белые люди.

Трепанг пропадал на кухне два дня и три ночи, пока наконец не вынес оттуда стеклянную колбу с пригоршней белой пыли на донышке. Попросив Шрека задёрнуть шторы и выключить свет, он торжественно водрузил колбу на книжную полку. В темноте порошок светился тусклым зелёноватым светом.
— Чистый ацид в кристаллах тоже люминисцирует, но только если потрясти, — пояснил он. – Раньше его так и тестировали: светится – значит настоящий "сандоз", а если нет – значит самовар с примесями. А эта шняга, как видишь, светится и в покое. Тут почти десять грамм. Я уж и название для бренда придумал: "Звёздная пыль". Неплохо, да? "Стардаст", "эс-ди", "Звёздная пыль"…
Трепанг мечтательно закатил глаза.
— Красота неземная! – восхитился Шрек. – Так вот как ты выглядишь, десяток зелёных лимонов!
Шрек протянул было руку к колбе, но в темноте запнулся о рюкзак, забытый Бредли, потерял равновесие и врезался в стену. Вместе с книгами и журналами по химии на пол полетел и драгоценный сосуд с экспериментальным ширевом. Тонкостенная колба разлетелась вдребезги, расточив невесомый белёсый прах по всей комнате. Ошеломлённые барыги замерли на месте, с ужасом глядя друг на друга.
— Я это… не… — замотал головой Шрек. — Вот же ****ец какой… Чё, типа, у нас теперь овердоз?
— Пока не знаю, — прошептал Трепанг. – Никто не знает… Не паникуй! Окно открой настежь! Где у нас веник? Где совок?
Трепанг бросился искать веник, а убитый горем Шрек покорно поплёлся к окну…
Через несколько минут порядок был восстановлен: книги и журналы вернулись на свои места, а остатки порошка вперемешку с мусором и комнатной пылью были сметены в совок и пересыпаны в стеклянную банку из-под кофе.
  — Вроде живы пока, — предположил Шрек. — Может, продукт беспонтовый оказался? Или через лёгкие не штырит? Ты сам-то как?
— Нормально всё, — пробурчал Трепанг. – Устал я, спать хочу – умираю. Три ночи почти не спал, пока ты тут перед зомбоящиком пивом ужирался.
— Так иди, поспи, ты заслужил.
— Что-то меня проблеваться потянуло… С чего бы это?
— Может, съел чего не кошерного? – предположил Шрек.
Трепанг удалился в туалет, а Шрек завалился с пультом на диван и включил телевизор, в тщётной попытке отвлечься от пережитого страха и смятения…

В туалете Трепанг встал на колени перед унитазом и засунул в рот два пальца. Но тут ему почудилось, будто из бездонных унитазных глубин доносится далёкое, едва уловимое женское пение, в сопровождении некоего струнного инструмента. Трепанг склонил голову и прислушался.

-- …Мало тебя, о глупец, полуночная ломка терзала!
Синькой питая своё нечестивое рыхлое тело,
Часто бухал и блудил, зависая под гадостным стафом.
Нимфу послушай, живущую вольно на дне унитаза:
Скоро придёт вам ****а, и медным накроет вас тазом!..

Трепанг в ужасе отпрянул от унитаза. "Это чё за нах?" – удивился он.

-- …Арфа моя не солжёт, и свирель никогда не обманет.
Всё так и будет, козёл! За тупость сполна ты ответишь!
Ибо не внемлешь богам, и даймониев в грош ты не ставишь.
Гипносу лишь одному ты служил ради злата, бесстыжий!
Сын кабана из Тамбова и жирной тюменской гусыни,
Словишь ты злой отходняк и забудешь о радостях жизни.
Зевсом клянусь, пидорас, я тебя обличать не устану!..

Трепанг потянулся дрожащей рукой к кнопке на сливном бачке и, нажав на неё с избыточной силой, с наслаждением отправил злобную пресноводную нимфу прямиком в Аид…

Тем временем Шрек втыкал в телевизор, где нарком НКВД Лаврентий Павлович Берия, сняв с носа пенсне и неспеша протирая стёкла носовым платком, продолжал просвещать барыгу относительно устройства этого мира.
— …Понимаешь ли ты теперь, гражданин Шрек, какая с тобой случилась гамарджоба… Врагу народа этакого не пожелаешь… Думаю, уж лучше на двадцать пять лет заехать на Колыму по путёвке НКВД, по пятьдесят восьмой часть первая, нежели взять, да и проснуться от наваждения, как ты сейчас.
— Товарищ Берия, Лаврентий Павлович, пожалуйста, поясните за космический сон, а то я что-то не догоняю, — дрожащим от волнения голосом пробормотал Шрек.
— Видишь ли, на самом деле страшен не беспробудный сон, в котором пожизненно пребывают все трудящиеся и их эксплуататоры, а наоборот, страшно пробуждение и невозможность заснуть снова, – сказал Берия, водружая пенсне на место. За круглыми стёклышками в золотой оправе на мгновение сверкнули усталые и умные глаза серийного убийцы.
– Люди недалёкие жаждут какого-то там "духовного пробуждения", состояния бодхи и пу-тхи, сатори и самадхи, совершенно не понимая, что единственное истинное благо, напротив, заключается в беспробудном духовном сне, и желательно без сновидений, как у бактерий и одноклеточных. Шашлык-машлык, пивас и "Радио Шансон" — вот оно, счастье! Как там у Беранже? "Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!"
Нарком театрально поднял вверх указательный палец и продолжил:
Вещество, которым ты надышался и которое сейчас гуляет в твоей крови, это не психоделик и не диссоциатив, не "врата восприятия" и не "пища богов". Напротив, это самый смертоносный яд, какой только может существовать — ингибитор и выключатель твоих собственных эндорфинов. Вообще любых эндорфинов. Иначе говоря, под этим веществом ты пробуждаешься от любых игр и игрищ своего головного мозга. И ты видишь реальность именно такой, какая она и есть на самом деле. С глаз спадают пелены, из ушей вылетают ватные беруши. Теперь ты видишь и слышишь, теперь ты бодрствуешь, и это уже не лечится… Был такой писака по фамилии Пушкин. Тоже всё бодрствовать хотел. "И внял я неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье." Ну, о'кей, получите – распишитесь. Теперь перед твоими духовными очами вся вселенная как она есть — абсолютно безыдейная и аморальная движуха, аккуратно и тщательно прописанная ризома с умеренно турбулентными фрактальными модуляциями.
Берия сложил холёные пальцы замком и похрустел суставами.
— Но главная беда даже не в этом, а в том, что в бывшей Стране Советов нашёлся некий мерзкий, прыщавый задрот с ником "Гипнозавр", который сдуру ширнулся какой-то лютой дрянью и под балдой случайно хакнул закрытый код, получив локальный доступ от имени администратора к космической симуляции на полпарсека в окружности… если центром этой окружности считать его пустую, никчёмную башку. Он настолько тупой, этот вражина, что принял некоторые фичи за баги, и дерзнул совать куда ни попадя свои шаловливые ручки, сложнее пиписи отродясь ничего не касавшиеся. Всё это не могло не потрясти системные устои. Мы все боимся, что Азатот тоже проснётся, как проснулся и ты, и запустит процедуру self-destruction, или, говоря по-простому, устроит светопреставление.
— А кто такой этот Азатот? – спросил Шрек.
— Точно никто не знает, но у отдельных компетентных товарищей есть мнение, что именно этот выдающийся деятель тринадцать миллиардов лет назад прописал всю оболочку и запаролил систему под себя. Но затем от натуги этот геймер словил Альцгеймера — извини за невольный каламбур! — а потом впал в кому и с тех пор спит сном младенца. Если же он однажды очнётся и, в чём нет сомнений, полезет тестировать систему, то это добром не кончится, принимая во внимание его плачевное ментальное состояние.
— Товарищ Берия, а почему вы считаете, что злонамеренный хакер "Гипнозавр", о котором вы говорите, действительно смог пролезть в реестр и в системные файлы?
— Так это же очевидно! – развёл руками нарком. – Ты подойди к окну и выгляни наружу. Он уже успел заделетить кучу софтверных ништяков. Кроме того, этот дебил не умеет толком прописывать задники и горизонт – раньше это всё делалось на автопилоте. Да у него и системных ресурсов на это нет. Взгляни за окно – там подальше одни серые заплаты, да и те с тормозами.
Шрек подошёл к окну и высунул голову наружу. Горизонт действительно был невнятен и кубистичен, как жалкая мазня раннего Пикассо. Шрек задрал голову вверх. В ночном небе парил то ли демон, то ли дракон с серыми перепончатыми крыльями. Его круглые красные глаза горели адским огнём, а гигантские, мышиного цвета крылья переливались чёрными квадратами непрописанных пикселей. Из распахнутых окон стоящей напротив многоэтажки на него восторженно глазели зеваки. Время от времени кто-либо из них вставал на подоконник и, оттолкнувшись ногами и расставив руки в стороны, пытался взлететь, в подражание парящей горгулье, но, конечно, камнем падал вниз, с тупым и жутким стуком расшибаясь об асфальт. Некоторых летунов прожорливый птеродактиль ловко подхватывал кривыми зубами ещё в воздухе и проглатывал целиком, как баклан – мелкую рыбёшку.
— ****ь, да что же это такое творится! – в ужасе воскликнул Шрек, отпрянув от окна.
Лаврентий Павлович криво ухмыльнулся, сверкнув холодными стёклами пенсне.
— Добро пожаловать в истинную реальность, гражданин Шрек!
Пушер с досады выдернул шнур из розетки, но экран телевизора не погас.
— А вот это было лишнее, — усмехнулся нарком. – Я уже и сам собирался откланяться.
Лаврентий Павлович снял пенсне, вынул из-под стола наградной маузер, затем приставил ствол к виску и, весело подмигнув Шреку, вышиб себе мозги …

Тем временем Трепангу удалось выбраться из туалета. Его зелёные щупальца медленно, но целенаправленно тянули головоногое тело вперёд, оставляя на полу влажный осклизлый след. Добравшись до комнаты, он увидел там до смерти напуганного чем-то Шрека.
— Гх'хнитр х'хнг'н'таг? Н'гхтагга ф'гхшнт? – участливо спросил Трепанг.
— Ф'хтагн! Гх'хртар мар'гантар нир'хар! – ответил Шрек.
Взволнованный спрут зашипел, потряс побагровевшей головогрудью и от огорчения выпустил из клоаки большую чернильную лужу. Затем он облепил присосками стену, неспеша заполз на потолок и распластался на нём, как блин на сковородке…
Ближе к полуночи в распахнутое окно влез труп Бредли. На плечи зомбака, взамен утраченной, была насажена пластмассовая собачья голова, что делало его похожим одновременно и на египетского Анубиса, и на православного святого Христофора Псеглавца. В своей когтистой деснице он сжимал кривую дудочку с тремя дырками на боку: ритуальная флейта, изготовленная из редчайшего материала – из берцовой кости гаитянской девственницы.
— Что-то ты совсем голову потерял от всех этих передряг, – заметил Шрек.
— Ой, и не говори! — согласился Бредли. – Сейчас у меня, как видишь, вместо головы — протез, временный и довольно случайный.
Бредли гулко постучал кулаком по своей пустотелой пластмассовой голове.
— Не парься, братан, купим тебе на днюху протез посолиднее, — успокоил мёртвого друга Шрек. – Что это там за огненные письмена на стене, прямо за тобой? Написано не по-нашему… Можешь перевести?
Мертвец обернулся и увидел на стене пылающие слова на раскалённой докрасна латыни:

O Hypnozaurus, non potes scribere CCCLX gradus etiam ad L cubitos per circuitum. Tabula visio tua fissum est atque scintillat. Noli esse stercus, Hypnozaurus. Ego sum Deus caecus tuus, Azathoth insipiens. Si surrexero, morientur etiam mortui. Dixi.

Бредли достал из кармана смартфон, навёл камеру на стену и с помощью проги перевёл горящие письмена:
— Тут написано: "О Гипнозавр, тебе не прописать 360 градусов даже на пятьдесят локтей в окружности. Твоя видеокарта трещит по швам и искрит. Не будь говном, Гипнозавр. Я твой слепой бог, идиот Азатот. Если я восстану, умрут даже мёртвые."
Бредли сморщил собачье грызло, оскалился и прорычал:
— Чё-то я не вдупляю… "Гипнозавр" – это ведь моё погоняло в даркнете. Интересно, кто меня спалил?
— Так это ты и есть тот самый Гипнозавр, который хакнул Систему? – с металлом в голосе спросил Шрек.
— Ну да, это я… как бы… — признался мертвец, скромно опустив в пол собачьи глаза.
Вне себя от ярости, Шрек вскочил с дивана и набросился на Бредли…

Много лет спустя многие поэты воспоют эту сцену, бряцая на гуслях и цимбалах. Но лучшая версия этого события, на мой взгляд, принадлежит гусиному перу безвестного анонимуса, жившего спустя пару веков после описываемых событий:

"Хмырь вторгся в наркотическом угаре
Из мира измерений — за Предел,
Туда, где нет ни времени, ни твари,
Но только Хаос, бледен и дебел.
Непризнанный ваятель мирозданья,
Он хмуро и бессвязно бормотал
Какие-то смешные предсказания
И сонм крылатых бестий заклинал.
В его когтях надрывно голосила
Бесформенная флейта в три дыры —
Не верилось, что в звуках этих сила
Которой покоряются миры…
"Я есмь твой глашатай", — Шрек съязвил
И Gypnozaur'у затрещину влепил."