Принципы, функции и задачи науки

ПРИНЦИПЫ, ФУНКЦИИ
И ЗАДАЧИ НАУКИ

1. Принципы и функции науки

В вечном к истине стремленье
он прекрасен и велик.    И.-В. Гёте

Важнейшим принципами  науки является  отражение объективной реальности и систематизация знаний, имеющие целью установление истины как сущности научного познания. Включает в себя как деятельность по получению нового знания, так и её результат – сумму знаний, лежащих в основе научной картины  мира. Зародившись в древнем  мире в связи с потребностями общественного развития, наука начала складываться как система с XVI-XVII вв. и в ходе исторического развития превратилась  в  важнейшую производительную силу и социальный институт. Объём научной деятельности удваивается с XVII в. примерно каждые  10-15 лет, включая рост открытий, научной информации, число научных работников.
В развитии науки чередуются как экстенсивные, так и  революционные периоды, приводящие к изменению её структуры, принципов познания, категорий и методов. В условиях научно-технической революции сложилась единая система «наука – техника – производство», в которой наука играет ведущую роль. Для науки характерно диалектическое сочетание процессов её дифференциации и интеграции, развития фундаментальных и прикладных исследований.
Функции  науки  схематично можно представить в следующем виде:
• познавательная;
• объяснительная;
• практически-действенная;
• прогностическая;
мировоззренческая и др [8.460].
Что же такое наука? Хотя, как указывал ещё   древний Гераклит, всё течет, всё меняется, однако, некоторые общие положения  в научной картине мира остаются неизменными. Так, для  определения научности  необходимо, как минимум,  учитывать  следующие  моменты.
• область деятельности;
• сбор материалов;
• накопление фактов;
• описание явлений и их объяснение;
• систематизация;
• анализ;
• обобщение;
• гипотезы;
• проблематизация;
• прогнозирование.
Выдающийся философ науки ХХ в. Карл Поппер основным методом науки и наиболее рациональной стратегией ученого считал критицизм. Книга К. Поппера «Открытое общество и его враги», написанная в годы Второй мировой войны сделала автора всемирно известным. Критерием демаркации науки и не-науки К. Поппер считал фальсифицируемость – принципиальную опровержимость любого утверждения, относимого к науке. Не верифицируемость, которую выдвигали члены Венского кружка  может служить критерием научности, но самая серьезная проверка может и должна служить истинной оценкой подлинности научной теории. Теории Маркса, Фрейда, Адлера являлись, по мнению  К. Поппера  неопровержимыми по причине их «объяснительной силы». Настоящая же наука не должна бояться опровержений: рациональная критика и постоянная корреляция фактами является сутью научного познания. Все человеческое знание имеет предположительный характер, и любые его положения всегда должны быть открыты для серьезной  и всесторонней критики [6.430].
Нельзя  все время сомневаться в истинности научного знания, в противном случае, познающий субъект попросту будет неспособен принять то или иное решение. Только следует иметь ввиду, что истина эта изменчива, подвижна и зависит от выбранной точки отсчёта. Истина по  определению, это то, что соответствует действительности, например, знание о том, что Земля движется вокруг  Солнца определяется объектом познания (названными планетами), а не субъектом (человеком). И все же, истина есть еще знание познающего субъекта. Здесь мы, казалось бы, впадаем в неразрешимое противоречие, с одной стороны, утверждаем объективность истины, а с другой, что знание по природе своей субъективно. На самом же деле, это не две различные, объективная и субъективная истины, но единая истина, обладающая двумя противоположными характеристиками, слитыми воедино в любой научной  теории [8.468-469].
Критерием истины, как известно, является практика, т.е., материальная, чувственно-предметная деятельность  людей. Но и практика не может  считаться абсолютным критерием. В таком случае, уместно применение принципа, известного в философии как «бритва Оккама»: «Не следует умножать сущности  без необходимости». Смысл его в том, что из всех возможных объяснений наиболее  вероятно самое простое. Например, если  человек шел и упал, то скорее всего, потому, что «поступь была не тверда».

2. Промышленный переворот
и качественное преобразование мира

Ещё  на заре Нового времени  Фрэнсис Бэкон, желая  представить  будущее,  описывал некий храм науки. И хотя «Новая Атлантида» Бэкона являлась утопическим произведением, однако, многое  из того, что о чём писал английский  философ,  было предсказано им  задолго до нынешних  изобретений.
Считая, что целью науки является овладение силами природы, царь выдуманной Бэконом страны, основавший  храм науки, ставит перед жрецами  задачу овладеть силами природы и обратить их на службу человеку. Четыреста  лет  назад  учёный естествоиспытатель предсказал многое из того, что сегодня  воплотилось в реальность: самодвижущиеся экипажи, самолёты и подводные корабли,  гидроэлектростанции и солнечные двигатели, выведенные человеком  растения и породы скота, пластмассы, телескоп, лазеры, кондиционеры и т.д.
Короче говоря, многое из того, к чему мы привыкли сегодня и без чего не мыслим свою жизнь, было подготовлено долгим и трудным развитием науки. Выдающиеся учёные человечества кумулировали открытия и  своей деятельностью создали почву, на которой появилось бесконечное многообразие   технических  новшеств.
 К середине XIX века промышленный переворот в основном был совершен в большинстве стран Европы и Северной Америки. Будучи закономерным  результатом  господства рационализма и утилитаризма, он обеспечивал новый скачок в развитии науки и техники. От механической прялки «Дженни» - к паровой машине Дж. Уатта (1784) и пароходу Фултона (1807), от паровоза Стефенсона (1814) – к первой подземной железной дороге (1863) и т.д. шло вперед совершенствование инженерной мысли, опережаемое научными открытиями, способствующими дальнейшему развитию промышленности.
Эпоха пара и электричества, телефона и телеграфа, время интереснейших  открытий в астрономии, геологии, биологии и химии. Как показали подсчёты П. Сорокина, «лишь только один XIX век принёс открытий и изобретений больше, чем все предшествующие столетия вместе взятые», а именно – 8527, вследствие чего техническое господство над пространством, временем и материей выросло беспредельно.
Начался небывалый  пространственно-временной рост цивилизации: в духовный мир человека входили новые территории и новые «пласты» прошлого. Познание раздвинуло свои границы вглубь и вширь. Возникли новые способы преодоления времени и пространства: новая техника с её скоростями, средствами связи способствовало тому, что человек смог вместить больше космического времени в меньший отрезок времени житейского, приблизить к себе любую точку планеты. Вселенная  как бы одновременно сузилась и расширилась, все пришли в соприкосновение со всеми. Мир качественно преобразился [1.268].
Подводя итоги  XIX веку, Х. Ортега-и-Гассет писал: «Мы  действительно стоим перед радикальным изменением человеческой судьбы, произведённым XIX веком. Создан совершенно новый фон, новое поприще для современного человека – и физически, и социально. Три фактора сделали возможным создание  этого нового мира: демократия, экспериментальная наука и индустриализация. Второй и третий можно объединить под именем «техники» [9.137-138].
И сегодня  сказанное  звучит  столь же современно, как и тогда, когда эти строки писались, правда, с учётом изменившихся условий.
Подавляющее большинство научных открытий произошло за какие-нибудь сто лет – начиная с середины XIX  века и до середины XX в. Так говорим мы сегодня, но сто с лишним лет назад  говорили  приблизительно так же. Очевидно, что говорить о том, что все открытия уже сделаны, значит, идти против истины, ибо можно говорить только о движении на  пути к новым  научным  открытиям.
Между тем истории науки известны именно такие заявления, например, Французская академия наук в XVIII в. объявила неосуществимыми проекты движения паровых машин по рельсам и ненаучными свидетельства о падении метеоритов на землю [6.428].
Непонятно, чем руководствовались  учёные мужи, делая такие заявления, но факт остаётся фактом, известно, что в конце XIX в. с высокой (самой высокой) трибуны одним из  авторитетных европейских ученых  (фамилию которого, к сожалению, я не упомню) было заявлено, что все открытия, которые человечество совершило за всю историю существования, в основном, сделаны.

3. Учёные и «дилетанты»

О связи науки, философии и теологии весьма показательны, на наш взгляд, размышления  профессора Ф. А. Хомутовского, прозвучавшие в его статье «Философия в образовании»: «Если в науке нет философии, то она еще не наука в подлинном значении этого слова… Когда… физик силой теоретического мышления пытается восполнить пробел, связанный с экспериментом, то он с неизбежностью становится философом, т. е., выходит за пределы строгой науки.
Философия всегда есть выход за пределы данного, известного, постигнутого, всегда есть свобода, свобода от строго научных процедур…физика рождает философию, свою, выстраданную, «физическую» философию, и эта последняя врастает в первую, в живую ткань физического организма. Физика предстает перед нами,  прежде всего как процесс, а не как голый результат. Когда же наука превращается в процесс,  то она неизбежно становится и философией этого процесса.
…Наука всегда есть и редукция, усечение, анатомирование, омертвление живой действительности. В этом ее беда  и судьба. Наука уже с Галилея отбрасывает  Сущее, целевые причины. Ее интересует вопрос, не почему движутся предметы, а как они движутся. Интерес направляется на движущие причины… Но, по большому счету, все-таки Сущее, целевые причины лишь отодвигается в сторону….постигнутое, познанное все-таки  протез, костыль, а не живая нога… я.., ученый,  не один на белом свете рыбак. Улов, вероятно, бывает и у других. Здесь то и появляется  интерес ученого к инакомыслию, которое начинает рассматриваться как вполне правомерное мышление. И оказывается, что принципиально иной подход дает огромнейший импульс и для своего собственного, профессионального  познания. Не случайно Эйнштейн своими лучшими учителями  называл не только физиков (Маха), но и теологов (Августина). Умозрительно концепцию времени в эйнштейновском духе  разработал именно Августин, решая «свои», богословские проблемы [3.213-214].
Наш выдающийся современник, поэт, писатель и Человек с большой буквы,  О.О. Сулейменов, пытаясь защититься в своё время (это было летом 1976 г.) от нападок в ненаучности  его книги «Аз и Я», писал: «Время от времени все науки испытывают счастливые (а конечном счете) для науки покушения со стороны  «дилетантов». При этом, естественно, затрагиваются  интересы ученых, годы и годы посвятивших следованию традиционным теориям. Среди них и  большие таланты, которые даже сомневаясь в правоте догм, сочли более выгодным для себя «плутать со многими, чем искать дорогу одному». Этот цинизм делает  их наиболее яростными приверженцами устаревших теорий, давно вступивших в конфликт с практикой научных исследований. И тогда любое сомнение «со стороны» воспринимается как ненаучное, так как критерием научности (т.е. истинности) часто служат условные рамки установленной господствующей школы. Примеров  тому  накопилось множество. Академик Остроградский остался в истории фразой, которую он произнес на обсуждении работы дилетанта Лобачевского: «В этом, с позволения сказать, труде, что верно, то – не ново, а всё, что ново, то – неверно».
Да простят меня, что невольно ставлю себя в один ряд и с английским офицером, не имевшим даже низшей научной степени  бакалавра, но открывшим тайну древнеперсидской письменности, и с банковским клерком, расшифровавшим ассирийские клинописи (а это позволило прочесть и шумерские письмена, отодвинувшие историю человечества на несколько тысячелетий вглубь). Но ведь жили и трудились во времена клерков и офицеров-самоучек сотни выдающихся профессиональных ученых, кому истина тем не менее,  не явилась. И, как ни печально для специалистов, но большинство открытий, качественно подвигавших вперед науки, особенно историко-лингвистические, были сделаны «неофициальными лицами», которые не загромождали свое сознание беспрекословной верой в догматы школ, а подходили к ним критически. Они по наивности открывали новое, иногда просто не ведая законов, воспрещающих тратить на то усилия. А профессионал с вузовской скамьи твердо усваивает правила – это можно, а это нельзя. Эйнштейн, когда его спросили, как ему пришла  такая простая мысль о всеобщей теории относительности, ответил совершенно искренне: «Я не знал, что этого нельзя делать. А другие  знали» [5.588].
Соединяя воедино тысячи тысяч невидимых нитей, человек овладевал идеей создания счётной арифметической машины, парашюта, автомобиля, самолёта, электрической свечи, реактивного двигателя, компьютера, получения ядерной реакции и т.д.
Идейный  открыватель космической эры К. Э. Циолковский, писал: «Основной мотив моей жизни – не прожить даром, продвинуть человечество хоть немного вперед. Вот почему я интересовался тем, что не давало мне ни хлеба,  ни силы, но я надеюсь, что мои работы, может  быть скоро, а может  быть и в отдаленном будущем, дадут горы хлеба и бездну могущества… человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство» [2.18].

4. Философия техники и философия человека

Один из создателей квантовой механики,  впервые выдвинувший  идею о волновых свойствах материи,  Луи де Бройль отмечал: «Современная наука – дочь удивления и  любопытства, которые всегда были ее движущими силами».
Известный философ-экзистенциалист К. Ясперс так суммировал результаты развития науки: «Реальность техники привела к тому, что в истории человечества произошёл невероятный перелом, все последствия которого не могут быть предвидены и не доступны  даже самой пылкой фантазии. Но очевидно следующее: техника – только средство, сама по себе не хороша и не дурна. Всё зависит от того, что из неё сделает человек, чему она служит, в какие условия он её ставит. Весь вопрос в том, что за человек подчиняет её себе и каким образом он проявит себя с её  помощью. Техника не зависит от того, что может быть ею достигнуто, то есть это не самостоятельная сущность, это скорее триумф средств над  целью» [10.146].
Сегодня не вызывает сомнения тот факт, что последствия  вторжения  техники невероятно многообразны, а в отдаленной перспективе даже непредсказуемы. Разум, по Гегелю, действительно оказывается «столь  же хитёр, сколь и могуществен», однако, как писал Ф.А. Хомутовский, подзабыли мы мудрого Бэкона, который  подчеркивал, что «господствовать над природой можно только ей подчиняясь» [7.290].
Бурное развитие техники вызывает растущее беспокойство многих философов науки. Философия техники, указывает Х. Сколимовски в работе «Философия техники как философия человека», настаивает на том, чтобы человек относился  с уважением к хрупкому равновесию в  природе и давал разрешение лишь на такую инструментализацию мира, которая укрепляет это равновесие, не разрушая его. Она настаивает на том, что знание человека не должно быть направлено  против остального творения, но скорее должно служить  лучшему пониманию природы вещей и гармоничному в нее включению. Философия техники утверждает, что цивилизация и общество преподали нам серьёзный  урок, к которому в прошлом мы склонны были относиться  легкомысленно, но который способен сохранить наше здоровье, единство и целостность  через наше сознательное приобщение к природе  вещей – приобщение, значительно более глубокое, чем погоня  за материальным прогрессом [4.249].
Очевидно, что ничего  действительно великое не даётся и не делается без упорного, постоянного труда. К тому же, развитие техники достигло почти катастрофических размеров. К такому выводу более тридцати лет назад пришли представители Римского клуба, ныне всемирно известной международной общественной организации. Их доклад «Пределы роста», подготовленный группой ученых Массачусетского технологического института под руководством Д. Медоуза, стал сенсацией. «Сложное положение человечества» – так называется проект американских ученых.
Теоретики «Римского клуба», желая предотвратить назревающий уже в течении последних 100 лет кризис культуры, возлагают надежды на изменение систем образования и формирование «человеческих качеств».
Следует, вероятно, понять, что хотя наука и производство и занимают сегодня господствующее место в промышленной сфере человечества, однако, из этого вовсе не вытекает, что вокруг текут «молочные реки с кисельными берегами».
Таким образом, опять оказались опровергнутыми (который раз) привычные представления о тенденциях мирового развития, стабильности, благоденствии и перспективах человеческого существования.
Вся дальнейшая судьба человека и человечества, по мысли  К.Ясперса, зависит от того способа, посредством которого он подчинит себе последствия  технического развития и их влияние на его жизнь, начиная от организации доступного ему целого до его собственного поведения в каждую минуту, в том числе  и в общении с  природой.

Литература
1. Культурология. Авторский коллектив под ред. В.И. Драча. Ростов-на-Дону. М., 1995.
2. Мощанский В. Н., Савелова Е. В. История  физики в средней школе. М., 1981.
3. Национальные системы высшего образования в условиях глобализации. Материалы  международной конференции. Т. 1. Петропавловск. СКГУ, 2001.
4. Сколимовски Х. Философия техники как философия человека // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
5. Сулейменов О.О. Эссе, публицистика. Стихи, поэмы. Аз и Я. – Алма-Ата, 1990.
6. Философия. Губин В. Д., Сидорина Т. Ю. М., 2003.
7. Философия: курс лекций / Под общ. ред.  проф. Ф.А. Сима.  Петропавловск, 1998.
8. Философия: Учебник для вузов / Под ред. В. Н. Лавриненко.  М., 2001.
9. Х. Ортега-и-Гассет. Восстание масс // Вопросы  философии, 1989, № 3.
10. Ясперс К. Современная техника // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.



Инновационное развитие науки: приоритеты, ресурсы и перспективы: Материалы международной научно-практической конференции. Семипалатинский государственный  педагогический институт, 24-26 марта 2011 г. – Семей, 2011 – 534 с. с. 443-446.