Байки от Бабайки. Оказия

Случилась с Михал Михалычем, председателем нашего совхоза такая оказия. Собственно оказия случилась уже давно, но жене про то знать необязательно. От этой оказии, а может от какой другой, словом, появилось на теле Михалыча красное пятно. Да на таком месте, что стыдно признаться. В больницу бы идти по-хорошему, однако же тамошняя медсестра, баба хоть и толковая, но болтливая, страсть. И дня не пройдет, как вся деревня узнает о Михалычевой проблеме, да в подробностях, да с прикрасами. Неееет. Ко врачу он пойдет в самом крайнем случае, а пока…
- Машенька, глянь дорогуша, что это у меня там. Натёр что ли? Машенька, отставив так изящненько чашку кофею и приложив к глазам очочки, глянула, и с ходу поставила вердикт:
- Прокляли тебя Мишенька! Вон видишь, «рожа» вылезла. Мишенька и сам видел что рожа у пятна довольно таки противная, на тещу дюже похожая, но смолчал. Не до скандалов сейчас…
- Да кто проклял то, Маша! И за что, главное?!
- Ну положим за что, это есть. Есть. Что уж от меня таиться. Кто совхозный трактор продал, списал, как нерабочий и продал?
- За это Машенка, положим, рожу бьют, или «чистят», а не проклинают. Михалыч налил себе чайку и взял бутерброд с маслицем. Проблема вдруг показалась ему несущественной, подумаешь какая-то там «рожа» … Рожи он и сам мог корчить какие-угодно. Жалостливые в месткоме или строгие перед простым людом… Хорошо, что не срамное, а то ведь за энто дело жена и на развод подать может. Крайне нежелательный расклад, особенно когда очередь на квартиру уже почти подошла, одному ему только комната и положена, в общаге, а если семья, это дело другое, это и двушку выхлопотать можно, если жена справку принесет, что беременна.
Несколько дней он ходил спокойный и умиротворенный, пока не понял, пятно то растет, и не болит и не чешется, но растет, собака. Как гриб после дождя.
- Машенька, что делать то? – бросился он к супруге, скуля и подвывая, - плохо мне. Неужто и вправду проклятие?
Жена отложила в сторону томик стихов и приспустив с носа очки, глянула поверх, взглядом учительницы на заядлого двоечника.
- А я тебе говорила. Говорила же. Ну?
- Что ну?
- Кайся давай, когда и с кем от меня согрешил. Это только бабья месть до такого додуматься может… Было, нет?!
Мишенька краснел и бледнел, но тут уж было не до пиететов:
- Ну было Машенька. Пару раз только. Не больше. И то по пьяни.
Машенька поджала губки. Особой она была воспитанной, интеллигентной, к склочности не способной, но в то же время этот ее сухой ровный тон, и поджатые губки пугали больше всего. Лучше бы накричала, как все бабы, или посуду побила, честное слово.
- С кем?
Ей-богу допрос в МУРе пройти легче, чем этот разговор выдержать.
- Ну зачем тебе это? Михалыч заелозил на стуле и показалось ему, что там под одеждой вот прямо сейчас пятно увеличилось сразу сантиметров на двадцать. И уже не пятно, а некая сущность диаволическая, которая вот-вот оживёт и цапнет его за самое ценное.
- Ну? Не юли!
- Со Светкой! Со Светкой было, пару раз. Не больше. Клянусь!
- Светлана…Светлана… - Машенька задумчиво постучала пальчиком по подбородку, - это та, которая школьная учительница?
- Да! Да! Она самая!
- Светлана вряд ли могла. Она дама интеллигентная, почти как я. Неужели же опустится до банальной мести, причем такой средневековой. Хотя если посмотреть на класс интеллигенции в контексте истории страны, понимаешь, что она еще и не на такое способна. Сколько революций, крови, смут? Ладно, что-то увлеклась я, а кто вторая?
- Какая вторая?! Мишенька сжал полненькие бедра и засунул под них ладошки. Ибо эти самые ладошки сейчас вспотели до невозможности.
Машенька улыбнулась снисходительно, расправила складочки на длинном платьице, по весенней поре светлому и взглянула эдак, с прищуром.
- Ну ты сказал: пару раз. Я не думаю, чтобы ты считал разы у одной женщины. Так что говори: кто вторая?
- Ааааантонина. Ой. Прости господи, икать аж начал.
- Антонина – это служитель общепита, я так полагаю?
- Повариха. Да.
- Михаил, ну что у тебя за вкус, право слово. Это ж мове тон.
- Да я и не спорю, дорогуша. Не спорю.
- Эта могла. Надеюсь, ты ничего ей не обещал, невозможного?
Миша побледнел. Обещал, еще как обещал. Квартиру вне очереди. Когда страсть, чего только не наобещаешь. А квартирами даже не он распоряжался. За такое не то, что проклясть какой-то «рожей», вообще убить могли.
- Делать то что, Машенька?
- Мария встала. Прошлась от двери к окну, задумчиво посмотрела на улицу. Там в пыли с наслаждением купались местные голуби, ворковали и приставали друг к другу с непристойными предложениями, а тако же чирикали воробьи, смеялись на качелях дети и вообще картина была до того умиротворительная, что и не верилось, что в этой полутёмной каморке речь идет о вещах таинственных, загадочных и даже где-то потусторонних.
— Вот что, Миша, – в конце концов сказала жена, - к бабке тебе надо. Такую заразу только заразой и лечат. В нашем случае заразу зовут Маргарита Васильевна. Пользует по мелочи: отворот, приворот, скот лечит, ну и тебе, вероятно, поможет?
- Бабка? Зараза? Скот лечит?! - Мишенька подскочил, как ужаленный, - ты в своем ли уме? Я советский человек! Я не признаю все эти мракобесия!
- Советский человек, - передразнила супруга, - исключительно высокоморален и не бегает по бабам. А ты бегал, вот теперь изволь побегать и по бабкам. Иначе не видать тебе не жены, ни квартиры. Задрав свой интеллигентный носик, Мария, удалилась. В прихожей съемной квартиры хлопнула дверь. Выразительно так.
- Наверное в библиотеку пошла, - вздохнул мужчина и стал собираться к «бабке».
Сборы выражались в чистом белье, майке на мытое тело и томике Маркса за пазухой. На всякий случай. Честно говоря, Михаил и понятия не имел, как надо собираться к этим вот самым «бабкам» что брать с собой, а чего не брать, и с деньгами ли идти, или еще что потребуют.
- А вдруг душу? – ахнул он, падая на стул и раздирая ворот рубашки. Словно эта самая душа уже просилась наружу. В душу Михаил не верил, но до этого дня он вообще мало во что верил, только в деньги и в связи. Если у тебя связи в месткоме есть, хоть пусть и десятая вода на киселе, то всё, считай свою судьбу удавшейся. Сегодня видно был особенный день, когда приходится верить в вещи, казалось бы невозможные: проклятья, бабок и душу. Дождаться жену всё же пришлось, ибо адреса этой самой Маргариты Васильевны он не знал.
Жена дополнительно снабдила его красным шерстяным платком и десятком яиц, мол таковы требования «бабки». Платок Мишенька сунул за пазуху к Марксу, а яйца распихал по карманам, справедливо полагая, что светить ими в прозрачной авоське уж точно не стоит, чай не из гастронома идет. Вышел по темноте, чтобы не встретить знакомых. Идти пришлось далеко, уже даже не совхоз это был, а выселки, небольшой поселок, куда ссылали каторжных еще при царе. Слава об этом посёлке шла дурная. От чего? А просто. Название такое, стал бы и люди там под стать, сплошь морды преступные, бандитские и вообще может, антисоветские. На деле же всё оказалось довольно прозаично. Пяток деревянных домов, свет в окошках, самовары за шторкой, собаки и ребятня, еще не отправленная спать. Ему нужен был крайний дом. Подошел. А калиточка то приоткрыта, словно его тут ждут. Сроду не имевши й дела с такими элементами, Михаил растерялся, но вошёл, акууратненько постучал в створку. Одним пальчиком. А вдруг ее дома нет или не услышит, тогда можно будет с чистой совестью и облегчением пойти домой и сказать Маше, мол, ходил, да не вышло.
Но дверь приоткрылась, чуть-чуть прям на сантиметр. В сантиметре темноты показался зоркий и совсем не старый глаз. Глаз сказал:
- Ну чего топчишься. Заходи, милок.
Бабка оказалась и не бабкой вовсе. В просторной комнате, с красным углом и кроватью с подзорами стояла, кутаясь в красную русскую шаль молодая ещеженщина чуть старше самого михаила. Женщина была красива той самой красотой, какую любят воспевать поэты, создавая непередаваемый чарующий образ  русской женщины. Высокая, сильная, не худая, но и не полная, скорее крепкая, волосы темные, зачесаны назад и заплетены в косу такой толшины, что не вская мудская рука с ней сравниться. Словом, огонь баба, а не бабка.
- Ну проходи. Садись что-ли куда. Рассказывай.
- Ччччто?
- С чем пришёл беда у тебя какая? Немощь половая настигла, али еще чего. Али женщины не глядят. Вижу то я, проблема интимного свойству.
Михаил икнул. От ведь, ведьма чтоль, откуда прознала?
И словно опережая его мысли, сама же и ответила:
- А вы мужик народ такой, пока не допечет, не прибежите и то больше все по энтому делу. А сама на карман кивает.
Михаил растерялся, но помятуя указания жены, отдал ей платок.
А сам думает, как я ей эту рожу показывать буду, стыдно же. Ей богу стыдно.
А бабка еще больше его в краску вгоняет, стыдит
- по бабам бегал? Бегал! Вот тебе бабы то и сделали. Хорошо, вовремя пришел. Мне Машенька написала. Теперь то хорошо всё будет. Платок я тебе заговорю, станешь прикладывать, оно и пройдет. Платок позже передам, не беспокойся, а сейчас давай, доставай, с чем пришел.
И сама эдак идет на него, грудью вперед, грудь внушительная. А Миша хоть и ходок, но хлипкий, полненький рыхлый, не боец одним словом, не боец.
- Что доставать? Прям вот это самое?
А сам думает: Сдурела баба, как я ей покажу, в первый раз вижу. А она опять: доставай и все, они мне дуже нужные.
- Зачем спрашивает, а сам всё пятится и пятица уж и до двери дошел, спиной уперся. А маргарита как рявкнет:
- Бить стану, яишню делать!
Как он выскочит наружу:
- Дура баба, баба дура. Да как дунул по улице, а в след ему несся такой обидный женский смех:
- Да я про куриные, а ты что подумал?
Но было уже поздно. Деморализованный Михал Михалыч, для домашних мишенька, бежал до дома без оглядки, падал и вставал и приговаривал Вот же баба дура. Про яйца в кармане он совершеннеше забыл, и они мстили ему липким кошмаром, клейким ужасом и совершенно непотребным состоянием штанов в районе интимной зоны.
Толи яичный желток оказался таким пользительным, то ли мазь, которую таки-выписал доктор, однако оказия прошла, и никакие платки не понадобились. А спустя месяц на имя Машеньки пришло письмо без обратного адреса:
- Всё дорогая моя Машенька, сделала я как ты велела. И должно сработать. Ибо заговор мой на верность мужей дюже действенный. Жены больше не жалуются.