Интервью как беседа и респондент как собеседник

28 ноября 2020 года я получил от Анатолия Чернякова вычитанное им наше интервью и записал в своем дневнике: «218! Конец “Большого портрета”». В тот же день я разместил в face book пост под название «200+ интервью с российскими социологами. Не интервью, но беседа, не респондент, но собеседник». Текст этого поста расположен ниже, и сегодня я радуюсь тому, что не отложил на «потом» фиксацию завершения процесса интервьюирования советских / российских социологов, начатого в конце 2004-начале 2005 гг. Не уверен, что написанный позже материал имел бы в заголовке слова: «Не интервью, но беседа, не респондент, но собеседник».
Тогда, стремясь все сделать быстрее, я не подыскивал точных слов для подчеркивания значимости этого утверждения, сейчас у меня есть основания утверждать, что они содержат в себе кредо процесса интервьюирования. Слова «интервью» и «респондент» абсолютно точно отражают цель моего взаимодействия с участниками опроса. Но за этими словами может скрываться разный смысл.
Я вижу в респонденте не просто носителя необходимой для моего исследования информации, а собеседника, и стараюсь делать все, чтобы и во мне он видел собеседника, а не интервьюера, подчеркивающего свою нейтральность. Таким образом, общение собеседников превращает интервью в беседу.
Пока не останавливаясь на процедурных особенностях интервью, приведу лишь фрагмент фейсбучного поста Светланы Барсуковой (10 мая 2020), доктора социологии, редактора социологического журнала «Мир России» и писателя. Замечу, до проведения интервью мы не знали друг друга: «Борис – удивительный собеседник. Открытый, завлекающий в интимность. Дошло до того, что мы стали обмениваться текстами, у каждого, оказалось, есть свой “Сиреневый туман”. Об одном я жалею – сильно и горько. Мы начали переписку еще в январе. В феврале я была в Сан-Франциско у сына, но только по возвращению выяснилось, что Борис живет именно в этом городе. Огромный земной шар, и у нас была возможность встретиться, погулять по набережной. Я прямо страдаю, что этого не случилось».

                ******

Проведение биографических интервью и создание архива биографий российских социологов – важнейшая составляющая проводимого мною проекта по истории нашей социологии.
Не удивительно, что в материалах этой серии я постоянно обращаюсь к фрагменты ранее опубликованного. Только так можно документально показать, как развивался историко-социологический проект и когда начиналась разработка отдельных исследовательских направлений.


Когда в конце 2004 года я задумался о проведении по электронной почте интервью с российскими коллегами, я пытался найти в интернете публикации американских социологов с анализом рабочих свойств этого метода. Теперь я знаю, что использование этого приема сбора информации началось в США на рубеже 1980-х – 1990-х, но в то время я не смог их обнаружить. Возможно, авторы не стремились делиться с коллегами своими методическими находками и лишь немногое журналы размещали свою информацию в веб-сети, возможно поисковые машины не находили ответа на мои запросы и допускаю, что я неверно формулировал их.


Однако это не сдерживало мою работу. Прежде всего, других приемов сбора историко-биографической информации у меня не было, как их нет и сейчас. В Россию я ездил редко и задерживаться там более,чем на неделю не мог. К тому же были очевидны трудности последующей работы с «наговоренными» материалами. Вторая причина – мне казалось, что я смогу опираться на две составляющие собственного методолого-технологического опыта. Еще в СССР, в конце 1970-х – начале 1980-х я изучал историю и практику применения почтового опроса и провел серию исследований, изучая влияние ряда факторов на возврат заполненных анкет. Вслед за американскими методологами было показано, что тотальная персонализация обращения к потенциальному респонденту повышает возврат. В США, в конце 1990-х меня привлекли первые работы американских маркетологов и полстеров по проведению онлайновых опросов. В философии этого метода сохранилось многое от почтовых опросов.


В последующие годы я изучал публикации по онлайновому исследовательскому интервью, но собственный опыт накапливался быстро, и в своей ежедневной практике я прежде всего ориентировался именно на него. Прошли четыре года интервьюирования российских коллег, и в первом выпуске журнала «Телескоп» за 2009 год было опубликовано наше обсуждение проделанной работы с Л.А. Козловой, прекрасно знающей и методологию биографического анализа, и технологию живого интервью. На ее вопрос: «Что Вы можете сказать об особенностях и эффективности онлайнового интервьюирования?» я ответил следующим образом: «У каждого метода сбора информации есть позитивные и негативные стороны, это относится и к электронному интервью. Тем не менее, соотнося цели и характер проводимого историко-науковедческого исследования и возможности онлайновой беседы, я склонен оценивать этот метод весьма высоко, в определенных отношениях он представляется мне эффективнее, чем живое интервью. Онлайновая беседа в действительности является «мягкой» формой анкетирования, позволяющей респонденту в привычной обстановке ознакомиться с вопросами, настроиться на ответы, выбрать подходящее для работы время и отвечать на вопросы с той степенью развернутости, которую он считает необходимой. Он может несколько раз редактировать свои ответы, дополнять их, вспоминая нечто важное. Мне приходилось давать интервью «под диктофон» и отвечать на вопросы, получаемые по электронной почте. И я отдаю предпочтение второму варианту. Не чувствуешь цейтнота, можешь не отвечать слишком быстро и кратко на вопросы, требующие не просто размышлений, но точной датировки и аргументации, построенной на фактах. Безусловно, легче начинать «разговор» с человеком, которого давно и хорошо знаешь. Но у меня есть опыт общения и с теми, с кем личное знакомство состоялось в ходе проведения интервью, а недавно были опубликованы итоги беседы с новосибирцем В.А. Артемовым, с которым мы никогда не встречались» [1].


Еще через три года, подводя итоги семи лет интервьюирования и погружения в нашу историю, я писал: «Мне очень повезло с тремя первыми [БД. Это были: Б. М. Фирсов, Я. И. Гилинский и В.А. Ядов] респондентами-экспертами; я обратился к людям, готовым и способным рассказывать о себе. Поэтому интервью с ними сразу вывели меня на очень широкую область биографического и исторического анализа. По сути, уже здесь сложилось понимание осуществляемых интервью. Чаще я называю их беседами, как формы профессионального и личностного общения; в частности, я решил и в интервью, хотя это публичная форма общения, придерживаться той формы обращения к человеку ("ты" или "вы", по имени или по имени и отчеству), которая сложилась у нас ранее. Исходно я думал о том, чтобы максимально унифицировать содержание и структуру интервью и стремиться к использованию набора стандартных вопросов, другими словами, не отходить далеко от формализованного типа интервью. Однако, поскольку трое моих первых собеседников разными путями пришли в социологию, работают в разных предметных, тематических нишах, имеют разный жизненный опыт, стало понятно, что интервью должны быть неформализованными» [2].


Таким образом, уже в начале процесса интервьюирования, когда было проведено не более трех десятков разговоров с коллегами, я использовал не только традиционную для темы интервьюирования лексику «интервью» и «респондент», но и слова «общение» и «собеседник». Я не раз писал об интервью, которое провел со мною в 2007-2008 годах Владимир Александрович Ядов, в нем я попытался изложить ему свое понимание методологии начатого изучения истории российской социологии. Наши отношения позволяли мне быть максимально открытым в разговоре с ним, и, конечно, я был заинтересован в его замечаниях, критике, уточнениях того, что я делал. Но прежде, чем я приведу фрагмент текста интервью, замечу, что до включения в анализ истории отечественной социологии я несколько лет исследовал становление современной технологии проведения опросов общественного мнения в США и обсуждал многое с Ядовым. Потому в своем ответе я опирался на опыт моих американских штудий.
«ВЯ: Сейчас спрошу: Методология твоего американского проекта фактически ориентирована на изучение жизни всех тех, чья деятельность прямо или опосредованно была связана со становлением рекламы и опросов. Разверни этот момент.
БД: Если отвлечься от технической стороны поиска биографической информации и пытаться сконцентрироваться на сущностных аспектах узнавания нового человека, то здесь можно говорить об общении биографа и биографируемого. Процесс изучения и создания биографий целесообразно обсуждать в рамках социологии и психологии общения. Итог такой работы зависит от: 1) готовности (установки) к общению с героем, то есть моей способности понять его и рассказать другим о сделанном им и о нем самом; 2) подготовленности к общению с героем (информированности), то есть полноты информации о сделанном им и о его жизни; 3) наконец, характера самого общения, или диалога; в силу многих объективных и субъективных обстоятельств оно может оказаться плодотворным для решения историконауковедческих задач, но может не быть таковым. Прежде всего, успешность биографического анализа зависит от установки на контакт, на общение с людьми, оказавшимися в поле зрения биографа. Иногда позитивная установка в силу каких-то причин возникает сразу, иногда ее надо культивировать и ждать ее созревания. Когда я впервые в много раз читаной книге Гэллапа и Сола Рея «Пульс демократии» обратил внимание на финское имя Эмиль Хурья, я сразу подумал, не было ли у меня с Хурьей общих знакомых, ведь в 1980-е годы я активно контактировал с ведущими финскими полстерами. И это чувство дало импульс к поиску информации о Хурье. Но могу привести и пример другого типа: я семь лет «знаю» Даниэля Старча, классика изучения рекламы, который мог стать одним из «отцов» опросов общественного мнения. Он блестяще окончил Университет Айовы несколькими годами раньше Гэллапа, причем учился у тех же профессоров. Он прожил долгую жизнь и многое сделал. Но пока я написал о нем крайне мало. Почему? Не могу объяснить. Есть разница между мысленными диалогами с теми, кто закладывал основы современной американской рекламы и технологии изучения общественного мнения, и непосредственным общением, скажем, интервью с коллегами. Но в обоих типах диалога есть и много общего: оба они могут протекать легко или трудно, тяготеть к обмену мнениями или затяжным монологам, быть тематически узкими или широкими и т. д. Тот факт, что человека, с которым я веду мысленный диалог, давно нет в живых, не означает, что он находится, скажем, вне рамок контекста моего общения с ним. Все мои герои – живы, даже если жили много десятилетий назад, – они всегда “здесь-и-сейчас”» [3
В проводимом мною интервью по электронной почте наблюдаются те же черты, атрибуты, что и в email инструментарии, который обсуждается в работах американских авторов; его можно характеризовать как глубинное, мало структурированное, асинхронное интервью. Но между ними есть принципиальное различие. В литературе по электронному интервьюированию взаимодействие интервьюера и респондента рассматривается в рамках четко прописанных им функций, т.е. можно говорить о бихевиористской трактовке деятельности этих акторов.
В моем случае подобное распределение ролей участников интервью начисто не работает. Интервью с российскими социологами – это беседы коллег, нередко много лет знающих друг друга, часто – друзей, и это – крайне важно. Здесь нет анонимности собеседников, но есть доверительное сотрудничество. Такая процедура интервью сформировалась на первом этапе исследования, когда на мои вопросы отвечали социологи, которых я знал десятилетиями, и она сохранилась при переходе к интервьюированию представителей новых социологических поколений, где крайне редким бывает априорное знакомство. Оно – итог общения собеседников.


1. Докторов Б., Козлова Л. «Телескоп» смотрит в прошлое. Беседа об изучении современной российской социологии // Телескоп. 2009, № 1, с. 2-15.
2. Докторов Б. К семилетию рубрики «Современная история российской социологии» // Телескоп. 2011, №5, с. 2-10.
3. Докторов Б. «Работа над биографиями – это общение с моими героями» (интервью В.А. Ядову) // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2008. № 1. С. 40 – 50.