Глава 038. Шостакович. Романс

Дмитрий Дмитриевич Шостакович
Романс из музыки к кинофильму «Овод»
Лондонский симфонический оркестр
Пауль Манн (дирижер)

Mikhail_Kollontay: В консерватории нас учили, что:

Сибелиус — самый плохой композитор в истории музыки;

Бетховен — не умел писать фуг, что за нелепая крошечная вторая тема в фуге финала ор.106, в сравнении с бесконечной первой, и что это за не слышный никому ракоход;

он же — так оглох, что потерял контроль над звучанием, слишком большие расстояния между левой и правой руками, незвучащий предельно высокий регистр;

Шостакович — задрав штаны, в Четырнадцатой симфонии принялся запоздало пытаться стать современным, даже додекафонию стал применять, но не органично;

Шёнберг — чисто формальная, примитивная музыка;

Пендерецкий — убожество, прикрытое петушиными перьями;

Шопен — плохой салонный композитор;

Б. Чайковский — графоман;

Мусоргский — не умел оркестровать;

Шуберт — нет ничего интересного в его фортепианных сонатах;

precipitato: Все — чисто московские дела. У нас был один постулат — нет пророка, кроме Шостаковича.

ak57: Как интересно. А ведь он — во время Вашей учебы — уже давно жил в Москве.

precipitato: Преподавали-то у нас в основном его ученики. Не знаю, есть ли сейчас в питерской консерватории культ Дмитрия Дмитриевича, ученики все поумирали, но когда я учился — это было просто невыносимо, он поминался сто раз на дню по любому поводу.

Mikhail_Kollontay: Ну, ничего, в Москве на этой работе числился Генрих Густавович Нейгауз.

precipitato: Знаю. У нас — не могу сказать, кто у пианистов эту роль выполнял, подозреваю, что — тоже Шостакович, надо поспрашивать.

ak57: Я где то читал, что Шостакович был выдающимся пианистом, пока не вмешался артрит...

musikus: Ну как же. Он вообще начинал как пианист. Был, то ли лауреатом, то ли дипломантом конкурса имени Шопена.

Romy_Van_Geyten: По-моему, на том же конкурсе, где Лев Оборин первую премию получил.

Mikhail_Kollontay: Трудно сказать, что бы было, если б прямо на конкурсе у Дмитрия Дмитриевича не случился острый аппендицит. Он как-то умудрялся играть с дикой болью, хорошо еще, что не упустили вообще, мог умереть.

Phalaenopsis: А, интересно, Ваши профессора говорили Вам что-нибудь о Брукнере? Яначеке?

Mikhail_Kollontay: Брукнер был только в курсе истории музыки, безоценочно, а о Яначеке никто не вспоминал даже. Говорили, что причиной проблем с Яначеком было неприятие его музыки Кабалевским.

musikus: На  «Ее падчерице» в Большом театре со Зденеком Халабалой мы сидели вместе с Кабалевским, обсуждали. Ничего одиозного, по крайней мере, в этой ситуации, от него не слышал. Он говорил что-то, вроде: «Традиционного деления на арии и прочее нет, но все поется, звучит». И про Халабалу: «Молодец, научил наших не смотреть на дирижера, видите — стоит спиной к рампе...».

Mikhail_Kollontay: Еще вспомнил, что усердно пичкали «Весной священной» в компании с «Дафнисом», просто рвотное какое-то.

sergey6akov: Если Борис Чайковский — «графоман», то Вайнберг тогда кто?

precipitato: Все-таки главный признак графомана — изобилие продукции. Бориса Александровича никак в этом упрекнуть нельзя, список сочинений — меньше, чем, скажем, у Вайнберга раз в пятьдесят.

evc: Есть еще Дмитрий Толстой, достаточно много написавший опусов в самых разных жанрах.

precipitato: Да, это из самых ярких примеров. Мне случалось бывать у него, я видел два огромных старинных шкафа, битком — листа лишнего не вставить — набитых рукописями, думаю, что по количеству — с барочными авторами сопоставимо. Человек при этом был милейший.

Andrew_Popoff: Завидую. У меня все вмещается в одну тумбочку кубическую, 40Х40Х40 см. И еще место там есть.

precipitato: У меня тоже не шкафы. А завидовать там особо нечему.