Глава 14. Флирт в стиле Александра Сергеевича

      Но наш герой, кто б ни был он,
      Уж верно был не Грандисон.

      А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

      Мы с Ольгой, брошенные продуманной сводницей-маман на произвол судьбы, остались стоять на веранде молча, каждая погружена в свои думы.
      Хотя, какие там у сестры Татьяны «думы» под блондинистыми кудрями могут скрываться? Уж явно не «государственные»!
      И действительно: Оленька особо не думала, Оленька планомерно накручивала светлый локон на палец, бросая на Владимира призывные взгляды из-под густых ресниц. Поэт же, вместо того, чтобы воспользоваться нарочитым отсутствием мадам Лариной на веранде, стоял поодаль с Онегиным, не сводя взгляда с предмета обожания – и, как бы двояко не звучала фраза в данном контексте, я сейчас вовсе не про «голубую луну» говорю, а под «предметом обожания» имею в виду не Евгения; Владимир тоже строил глазки Ольге, но не подходил, не кидался с поцелуями к красотке-сестричке, а разговоры разговаривал… с Дарси, меланхолично разглядывающим нас, словно двух диковинных жуков.
      — Ну что, жалеешь, что приехал? Ужель тебе так скоро скучно? – обеспокоенно вопрошал Ленский у своего мрачного приятеля.
      — Да в утках, знаешь ли, поболе интересу, – сдерживая зевоту, ответствовал «Онегин».
      Ну, у меня тоже дома были дела поинтереснее, чем созерцание двух напыщенных индюков, скрипнула я зубами – вслух, однако же, промолчала, демонстративно отвернувшись к колонне. Так, возможно, я и поговорю с Дарси, когда подостыну, пока же лучше, наверное, вернуться к первоначальному плану по поискам аварийного выхода. Как бы незаметно уйти?
      — Скажи, которая Татьяна? – вполголоса спросил у друга Иэн.
      — Та, которая грустна и молчалива, как Светлана! – не сводя взгляда с Ольги, рассеянно ответил ему Ленский.
      Да ладно, вы серьёзно? Решили обсудить нас в нашем же присутствии? Испанский стыд* – вот что это такое!
      И, кстати, ничего я не грустна – товарищ Владимир путает «грусть» и медленно нарастающую, сдерживаемую пока злость, которая, однако же, вот-вот да превратится в ярость.
      — Мне очень любопытно знать. Неужто ты влюблён в меньшую? – продолжил допрос «Онегин».
      «Любопытно» ему!
      — А что? – напрягся Ленский.
      — Я выбрал бы другую, – выгнув бровь, отвечал Дарси, со снисходительной улыбкой закончив: – Когда б я был, как ты, поэт!
      М-да, было бы даже забавно, если б не было так странно. Зачем Дарси так усердно ломает эту комедию? В чём тут прикол?
      Ольга, меж тем, отклеилась взглядом от Ленского, вгляделась в меня и неожиданно горячо зашептала мне на ухо:
      — Ах, я знала, знала, что появление Онегина произведёт на всех большое впечатленье! Развлечёт всех соседей! Пойдёт догадка за догадкой... Ты ж, Таня, дождалась, открылись очи! Я знаю, знаю: это он – тот, о ком ты грезишь по ночам со своими книжками!
      Я с неприязнью глянула на «сестру» – да что ты будешь делать? Мы по-прежнему стоим парами, словно пионеры на дискотеке, всего в паре метров друг от друга, и нам прекрасно слышны взаимные глупости. Пушкин что, именно так представлял себе светское общение? Флирт?
      Так, может, дикпики в директе нашей современности – это, как-то, честнее, что ли? 
      Но погодим и посмотрим, куда кривая вывезет. В конце концов, я тоже умею притворяться – может, если шотландец не дождётся от меня какого-нибудь откровенного взрыва или попытки выяснить отношения, то он первым сдастся? Вот тогда-то и получу преимущество, которым точно воспользуюсь!
      «Онегин» же продолжал совершенно беззастенчиво рассматривать нас, не стесняясь обсуждать увиденное с товарищем:
      — В чертах у Ольги нет жизни, точь-в-точь как в Вандиковой Мадонне**. Она кругла, красна лицом... Как эта глупая луна, на этом глупом небосклоне!
      Мне вот даже обидно стало за «цифровую» родственницу и, одновременно, интересно: Ольга не слышит этих гадостей? Не восприимчива к обидному контексту речей Евгения? Или ей попросту наплевать на мнение Онегина – лишь бы оно отличалось от мнения её любезного Ленского?
      Блондинка-Ларина, между тем, совершила неожиданное для себя открытие в отношении моей предполагаемой «любови с первого взгляда». И теперь с видом знатока и бывалой сердцеедки шёпотом, к моему ужасу, достаточно громким, чтобы чуткий слух Крокодила уловил каждое слово, развивала свою мысль, коварно поглядывая то на меня, то на Онегина:
      — Увы! Теперь и дни, и ночи, и жаркий, одинокий сон, тебе напомнят образ милый!
      Ольга возвела очи горе, сладко заулыбалась, представляя мои сердечные терзания. А когда Дарси, крайне заинтересованный речами младшей Лариной, изумлённо вскинул уже обе брови, а не просто презрительно выгнул одну, мне впервые по-настоящему захотелось ударить человека. Тут уж сами думайте, которого именно!
      Оленька же, не понимая, чем сейчас откровенно рискует, продолжала:
      — Без умолку, волшебной силой, всё будет тебе теперь твердить о нём, и душу жечь огнём любви!
      Та-ак, пора прекращать эту минутку позора! В конце концов, пусть «сестра» уже займётся предметов своего обожания, и оставит меня в покое!
      Ольга, кажется, не была полной бестолочью и пустоголовой куклой, которой её так безжалостно нарисовал светоч русской поэзии – по крайней мере, по совокупности признаков, всё же уловила, что мне это разговор не слишком приятен. Но не закончить мысль не могла – в конце концов, вспомнила я, если Татьяне было тринадцать лет, то её младшая сестра – это что-то в районе двенадцати… А там, в этом возрасте, мозга особо нет, зато есть постоянное желание бесить близких родственников, особенно женского пола.
      — Всё, Танечка, теперь-то уж  соседи точно станут шутить, судить не без греха и прочить тебе жениха! – хихикнула она напоследок.
      Дарси, принявшись, было, в это время опять учить жизни Ленского, замолчал на половине слова – что он там так усердно втолковывал поэту? И уставился на меня, не мигая – ну точно «Крокодил»!
      Я с трудом выдержала его взгляд, с досадой чувствуя, что предательски краснею. Ну вот, опять! И когда же я, взрослая и самодостаточная женщина, избавлюсь от этой не подходящей мне по возрасту и интеллекту привычки?
      — ...а сёстры что волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень, не столь различны меж собой... Как мы взаимной разнотой! – продолжал аргументацию разошедшийся поэт-Владимир уже в рифму, ничуть не утратив своего благодушия даже под натиском железных доводов друга, пытаться переубедить Онегина-Дарси.
      М-да, кино, конечно, красивое получается, того и гляди, Ленский ещё и петь начнёт хорошо поставленным оперным голосом, и, не удивлюсь, если Ольга станет танцевать кордебалет – с такой станется!
      Но у меня не так много времени, чтоб и дальше его терять, а терпения и того меньше. Вообще, у меня тело бесхозное фиг знает в каком состоянии в лаборатории «Цифрослова» лежит, дядя не наказанный за самоуправство по Питеру бегает, а дома ЛенЬский один сидит, мяукает – надеюсь, что у того же Костика достанет совести покормить животинку!
      В общем, канон – не канон, а я наклонилась к уху Ольги и заговорщицки зашептала:
      — Слу-ушай, а тебе не хочется… с Владимиром наедине остаться? Поболтать о том о сём?
      Младшая сестра покраснела, аки маков цвет – вот ей это идёт, а мне-то за что?
      — Что ты, Танечка, такое говоришь? Стыдно-то как!
      Подумаешь, будто я ей ключи от квартиры и контрацептивы протягиваю!
      — Да ладно тебе, я уверена, что твоему поэту понравится, – снова зашептала я, чувствуя себя змеем-искусителем. – Тем более, маман не просто же так удалилась, да? Давай я тихонечко Онегина уведу в сад, а вы тут, вдвоём, на веранде, посекретничаете. 
      Оленька во все глаза уставилась на меня, отказываясь верить своему счастью:
      — Какая ты смелая, Таня, какая дерзкая! Я б и не подумала – неужто и, в самом деле, влюбилась в этого столичного буку?
      «Бука» – это да, это метко! Однако я смерила блондиночку таким красноречивым взглядом не-суйся-не-в-своё-дело, что та, испугавшись, что старшая сестра откажется от столь щедрого предложения, тут же согласно закивала, присовокупив, однако же, контрольный вопросик:
      — А не боязно тебе, наедине с мужчиной-то?
      Я лишь беспечно отмахнулась.
      — Чего не сделаешь ради «любимой» сестрёнки!
      Надеюсь, это не прозвучало, как сарказм.
      Хотя, будем честны: не надеюсь.

      ___________________________

      * Испанский стыд – чувство смущения от наблюдения за смущающими действиями другого человека.
      ** «Вандикова Мадонна» – искажённое от «Мадонна Ван Дейка», предполагается, что речь идёт о картине «Мадонна с куропатками».