Гранитные головы комсомольцев и Конопатая

Увидел тут одно фото:
https://vk.com/feed?section=notifications&z=photo..

И вспомнилась одна старая история из моей жизни...

Я тогда сидел на крыльце института, в который поступал,
в Комсомольске-на-Амуре, мимо проходила девушка, дело
было под вечер, я увидел её почти со спины, фигурка
стройненькая, окликнул: девушка, можно я вам что-то
скажу? Она обернулась улыбнулась: что?
Я: подойдите поближе.
Она подошла, я оторопел: вся такая конопатая, веснушки
как гречневая раздавленная каша на лице, а глаза! Зеленющие!
Глубокие… А волосы тёмно-рыжие, с медным отливом, причёска
как у Натальи Варлей в фильме «Кавказская пленница»…
Ух!

Говорю смело и решительно: а вы красивая, аж сердце останавливается!
Смеюсь.
Эту шутку часто повторял друг Валера.
И тут же уверенно добавляю: вам никто не говорил этого, поэтому я
первый.

Она перестала улыбаться, посмотрела на меня загадочно, потом спросила:
смелого из себя изображаешь, шебутника?
В те годы слова «прикол» не существовало вообще и напрочь, она
сказала какое-то местечковое слово, я забыл, какое, вроде как
"шебутник".
И добавила: ну,мне такой смелый и нужен, пойдём ко мне, я тут рядом,
переоденусь и пойдём погуляем, мне надо, чтобы один человек тебя
со мной увидел, ты как раз подходишь для этого, хорошо смотришься.
Рядом со меной как раз! 
И засмеялась.
Ого! - подумал я, - обалдеть! Наглее меня будет.
И говорю: от меня смелостью заразилась или всегда такая?
Не скажу, ответила она, пойдём.
И мы пошли.
Смеркалось.

Подошли к подъезду, поднялись на её этаж, она звякнула ключом,
открыла дверь, подожди, говорит, я быстро. Стою в прихожей.
Она шуршит в комнате, переодевается, я понял, снимает с себя.
Честно говоря, не помню теперь, в какой она одежде
была, а вот как я заглянул даже, помню: увидел её голую спину
у шкафа, отпрянул назад.  Но не в этом платье изначально была,
в котором вышла, крепдешиновом, полупрозрачном, тёмно-оранжевыми
какими-то пятнами, наподобие шкуры жирафа, фигурка изумительно
просвечивала сквозь него. Встряхивает своими тёмно-медными
волосами, улыбается, идёт, будто танцует.

Вышли.
Дождались трамвая.
Поехали.
Колёса стучат, город с загоревшимися фонарями янтарно проплывает
за окнами.
Остались позади огромные тарелки радиотелескопов.
О чём-то говорим, перебрасываясь отдельными словами. Она улыбается,
зубки как жемчуг, поблёскивают, между губами виден кончик трепещущего
язычка, с которого слетают слова под стук колёс, глаза с карими
искринками по зелёной радужке...
Волшебно...

И тут вдруг…
Я стал ощущать…
Как меня стало подпирать…
Нет, не то, о чём могут подумать пошлые люди, у которых сразу
включается «этот вариант», ничего другого на ум им и прийти
не может. Хотя лучше был он, «этот вариант». Несмотря на то,
что я тогда считал мысли об «этом» пошлыми. Почти святым был.
И тут...

Со мной стало происходить гораздо худшее внутри… - меня подпирал…
мочевой пузырь. О какой святости и романтике может идти речь?
Млять, йоппа медь!
Вот всегда так! – как пойду с девушкой моих приятных ощущений в
поход по лабиринтам предположений, просто по улице, как недавно
с Верой, так насморк сразу какой-то появляется, но шмыгать западло,
а носового платка мы тогда в юности при себе не имели, это для вшивых
интеллигентов, как считала окружающая шпана, для пид...ров, если
говорить современным молодёжным языком, но когда в армии чуть
позже, по уставу, был положен носовой платок во внутреннем кармане,
то о вшивости и пидормотности как-то не вспоминалось.

Но до уставной службы в тот момент было далеко, все армейские
предусмотрительности были впереди, а в тот момент рядом с Верой я просто
задирал голову к вечернему небу, делал вид, что рассматриваю звёзды, а
тем временем слизь из носа затекала в его глубины. Фу, какая гадость!
И если бы девушка, рядом идущая, узнала об этой гадости! Представляете!
Вот чего я боялся в тот момент пуще кипятка!

А с чего началась вся эта боязнь носовых истечений при девушке? А с того,
как однажды Вера на переменке в классе прочитала юмористическое стихотворение
про то, как молодой человек стал объясняться в любви девушке, а под носом у
него начал надуваться пузырь. И вся любовь сразу лопнула, как тот пузырь, -
хохотала Вера. И когда я пошёл гулять с ней, то это стихотворение тут же
залезло мне в голову и стало причинять непрошеное истечение, я стал
бояться этого самого пузыря.

И мечтал в тот момент только об одном – как быстрее и под приличным
предлогом сбежать от девушки и облегчённо высморкаться, промыть
нос, насыпать туда пуд соли или золы, песка, чтобы всё вычистить
и чтобы оттуда больше не капало! И нашёл предлог какой-то, не
помню, и сбежал с полпути, сошёл с дистанции. Девушка осталась
в недоумении.

А теперь, при другой девушке, в трамвае комсомольско-на-амурском,
со мною стало происходить нечто подобное, только не в носу, а
весьма пониже напряжение распирающее. И я стал терять ход
романтических мыслей, как и при внезапном том рините, в мозгу
запульсировало только одно: как мне сбежать от девушки, не
обидев её, не опозорившись и самому. Еле дотерпел до конца
трамвайного маршрута, кивая головой в такт её словам, почти
не воспринимая всего того, что она говорила, никакой наглости
не хватило, чтобы как-то смело заявить, что мне надо удалиться
ненадолго в ближайшие кусты. Мне казалось позором, если девушка
хотя бы в намёке представит такую картину, что я там буду делать,
в кустах. Вот такие смелые и ужасные мои предположения были.

И я придумал какую-то сбивчивую белиберду, не помню уж, что,
но ей надо ехать обратно на этом же трамвае, а у меня срочное
дело, я должен выйти, удалиться очень срочно, это очень важно.
Что? Куда? Какое срочное дело? Почему тут? Почему ты бросаешь
меня? А как же твоя общага при институте? И что вообще творится? –
об этом всём она ни словом, ни взглядом не спросила. Она как-то
странно посмотрела своим зелёными в крапинку глазищами, кивнула
головой и осталась сидеть в том же трамвае, ожидая, когда он
уйдёт обратно. А я, не оглядываясь, побежал искать кусты, но
поблизости их не было, я забежал за огромные глыбы-статуи из
гранита, это были головы первостроителей города. И, не найдя
кустов, почти теряя сознание, так припёрло, пристроился за
самой крайней глыбой-головой, в тени от фонаря, зажурчал
облегчённо, а трамвай с конопатой зеленоглазой тёмномеднововолосой
девушкой загрохотал в даль обратную, увозя это чудо зеленоглазое
через весь город…

И это стало нашим первым и последним свиданием. Потом мы с нею
сталкивались пару раз, обменивались дежурными приветами, я
быстро отводил глаза, а она думала, наверное, что я не хочу
с нею больше общаться почему-то… Мне же было просто стыдно
за себя перед нею… Я не знал, как себя вести, просто потерялся
в своих переживаниях, растерян внутри… Но делал вид, что я
уверен в своих действиях, сохраняя непробиваемость…

Эх, какие у неё были классные, ярко выраженные конопушки и
глаза, какая смелая она была, как и я, а потом оба растеряли
свою смелость и наглость, я остался в неуверенности, а она,
думаю, - в недоумении… Может, ждала новой моей наглости,
которая включила бы её ответные действия…
Не знаю…