Молчание на крови

Отсутствие в обществе рефлексии на происходящее может возмущать, но удивлять не должно. Апатию и аполитичность вырабатывали поколениями. Люди привыкли игнорировать массовое истребление собственных соотечественников. С чего бы им волноваться по поводу истребления граждан другой страны, пусть бы даже и родственной? Этот заговор молчания начался ещё до приснопамятного 37-го года. Уже в 1917-м всё общество, включая и патриотов, согласилось и приняло, что полицейские, жандармы, чиновники и судейские как бы вычёркиваются из его состава и подразумеваются тем самым к ликвидации (а это под триста тысяч человек). Убивать людей бессудно начали с первых дней революции, зачастую с особой жестокостью и глумлением. Кровь на зубах не завязла. Далее офицеры за один свой статус попали в группу приговорённых (ещё триста тысяч). Их просто вычеркнули из жизни. Только с этими пришлось повозиться. Следующими на очередь стали «буржуи», к которым отнесли всех образованных, всех, кто зарабатывал головой, а не руками. Этих уже были миллионы. Миллионы и убили. Жертв Красного террора исчисляют в два миллиона. И то приблизительно, потому что большинство отделов ЧК, стихийно создававшихся по всей стране, статистики не вели. Просто убивали. Очевидно одно: два миллиона дворян, пять миллионов казаков, десять миллионов зажиточных крестьян куда-то делись, будто их и не было. В современном обществе выработан консенсус принять и оправдать эти жертвы. «Время было такое». Прекраснодушные, человеколюбивые либералы, покуда ещё не сбежали из страны, оправдывали этот стратоцид. Дворяне «заслужили» за крепостное право (хотя к 17-му большинство дворян составляли уже выслужившиеся разночинцы). Казаки «заслужили» за разгоны демонстраций. За то, что несколько десятков человек перепороли нагайками, допустимо истребить до полутора миллионов, включая грудных младенцев (что имело место на Дону). А за насильственное преподавание «закона Божьего» допустимо уничтожить 90 процентов всех священников и клириков. Стенания начинаются лишь с Большого террора, когда, наряду с сотнями тысяч крестьян и рабочих, начали прихватывать обслуживавшую режим прослойку. И то большинство советских интеллигентов только в Перестройку вдруг узнало, что, оказывается, при Сталине убивали и пытали.
В мифе о войне ложь и кровь слились в один неудобоваримый коктейль. Но этот миф единодушно приняли и либералы, и патриоты. И простые, и образованные. Практически никто из 140-миллионного общества не заикался даже про Восточную Пруссию. Два с половиной историка вещали в абсолютную пустоту. Будто и не было ничего. Будто испокон веку в калининградской области жили калининградцы. Никого другого там не было, и ничего не произошло. Большинство игнорировало, находились и такие, что оправдывали кровавую зачистку территории. С умилением вспоминали советские фильмы, своих великих дедушек. Истоки нынешнего оправдания злодеяний там. Буча родилась из Восточной Пруссии. А та, в свою очередь, являлась обычной большевистской практикой.