На руинах, отрывок 1. 1

В течение нескольких лет Ирина регулярно возобновляла свои попытки найти старшему сыну достойную спутницу жизни, в последний раз это окончилось скандалом. На следу-ющий день после впустую прошедшего званного вечера рассерженная Ирина явилась к Алексею, пылая гневом.
 – Я специально людей приглашаю, и каких людей?! К председателю райсобеса племянница из Москвы приехала. Из Москвы, доходит это до твоей дурьей головы?! Квартира в Москве, на работу бы тебя там устроили, а женщина-то какая хорошая! Вос-питанная, в школе работает. Чего тебе еще надо? Тебе уже тридцать пять!
 – Мам, ну я ведь с ней честно потанцевал, как ты и просила, – добродушно отби-вался Алексей, пытаясь не рассмеяться, – чего ты еще хочешь?
 – А что ты ей сказал?! Нет, ты подумай, что ты ей сказал! Ты сказал, что у нее ужасная прическа!
 – Я совсем не так сказал, но стрижка у нее и вправду ужасная. Разве можно при длинном носе и остром подбородке так стричь челку? Я просто посоветовал ей...
 – Ах, ты просто посоветовал! – ядовито-спокойно произнесла Ирина. – А ты зна-ешь, что она обиделась, и после твоих советов у меня будут испорчены отношения с влия-тельными людьми?
 – Да не бери в голову, мам, – защищаясь, он попытался польстить честолюбию ма-тери, – ты у нас тоже директор гастронома, не абы кто. А если она обижается, то глупая – я ей только хорошего хотел.
 – Ах, она глупая, значит! А сюда к тебе очень умные ходят, да? Думаешь, я не знаю, сколько у тебя тут баб перебывало? Мне уже перед людьми стыдно!
 – А у меня тут не только бабы – мужчины тоже бывают, я на дому стригу.
 – Ты из меня дуру-то не делай, а то кругом дураки – не видят, когда ты кого стри-жешь, а кого...
 – Ладно, мам, все, ко мне клиент пришел, мы с тобой в другой раз договорим.
 В прихожей действительно настойчиво звонил звонок. Разъяренная Ирина пулей вылетела из квартиры сына, чуть не сбив с ног входившего Самсонова. Тот прислонился к стене, задумчиво глядя ей вслед.
 – Это ваша мама?
 – Заходите, садитесь. Да это моя мама, она сегодня слегка не в духе.
 – Я помешал вашему разговору? Вам нужно было позвонить мне – я пришел бы в другой раз.
 – Нет-нет, наоборот, если честно, то вы меня просто спасли, – засмеялся Алексей, обвязывая клиента простыней и разворачивая его вместе с креслом лицом к зеркалу.
 – Спас, правда? И от чего же?
 – От женитьбы.
 Вопреки ожиданию Алексея Самсонов остался серьезным.
 – А знаете, – каким-то странно мечтательным тоном сказал он, – иметь жену и де-тей – действительно, большое счастье.
 – Если так думаете, то почему сами в холостых ходите? – шутливо спросил Алек-сей и внезапно заметил, что клиент его дрожит, а лицо в зеркале побледнело.
 – Я женился очень рано, у меня все это было – любимая женщина, дети, интерес-ная работа. И все это у меня отняли, все! У меня не осталось даже имени – я живу по чу-жому паспорту.
 – По чужому, – неопределенно произнес парикмахер и неожиданно признался: – А ведь знаете, я такое за вами подозревал, даже точно знал, можно сказать.
 – Знали? Откуда? – плечи Самсонова напряглись.
 Алексей не стал скрывать правду.
 – Вы помните, как в первый раз ко мне приходили? Забыли тогда бумажник? Я его взял, бежать за вами хотел, а у меня из рук вдруг вырвалось – все посыпалось на пол. Ну, я и… когда подбирал в паспорт взглянул, извините уж за любопытство, а там год рождения. Я ведь, не хвалясь, вам скажу: возраст клиента по волосу точно могу определить. Поэтому сразу понял, что что-то тут неладно. Конечно, могли и в паспортном столе ошибиться, всяко бывает. Вы ведь, если по-настоящему, то где-то с пятидесятого или с пятьдесят пер-вого, да?
 – С пятьдесят первого, – поникнув головой, тихо обронил Самсонов.
 – Голову держите ровно, не опускайте. Так вы мой, стало быть, ровесник. Но как же так вышло, что у вас все отняли? – он сразу же спохватился. – Нет, вы мне, конечно, не обязаны рассказывать, если не хотите.
 – Ценю вашу деликатность, но теперь уже можно. Не думайте, что я преступник и скрываюсь – меня принудили к этой жизни. Так вышло, что я неожиданно для себя само-го оказался втянутым в борьбу сильных мира сего – случайно узнал, что ценнейшая кол-лекция картин, которую в восемнадцатом веке русский купец Соловьев передал в дар церкви, была преступным образом вывезена из СССР и продана. Человек, который по наивности своей попытался добиться правды и разоблачить преступников, был убит, а мне, свидетелю, предложили исчезнуть и жить под его именем. Хотя, точнее сказать, не предложили – у меня не было выбора. Это все произошло в конце семьдесят девятого, по-чти шесть лет назад, но даже после того, как умер Брежнев, сняли с поста замминистра его зятя Чурбанова, а тогдашний глава МВД Щелоков застрелился, я все равно боялся – не за себя, за своих близких. Боялся даже узнать, что с ними, как они живут. Но теперь нача-лась перестройка, – голос клиента неожиданно зазвучал возбужденно и страстно, – я верю Горбачеву, я верю, что в стране началась новая жизнь! Прошлого все равно не вернуть, но я безумно хочу к жене и детям, у меня нет в жизни ничего дороже них.
 – Вот, как бывает, даже и не поверишь, что такие вещи взаправду случаются! – Алексей покачал головой и осторожно добавил: – Но только ведь вы уже сколько семью не видели – шесть лет? Лучше бы сначала написать или, может, позвонить. Потому что ведь шесть лет...
 – Нет! – Самсонов так резко мотнул головой, что Алексей едва успел отдернуть ножницы, чтобы его не уколоть. – Не буду ни писать, ни звонить. Сегодня утром я напи-сал заявление с просьбой уволить меня по собственному желанию и вечером уезжаю в Москву – к ним. Что бы ни случилось, но меня уже больше никто и никогда не сможет разлучить с моей семьей. Не знаю пока, правда, как я стану им объяснять, что скажу, но...
 – Да скажите правду, что еще говорить? Тут ведь нет ничего стыдного, вы же не к другой женщине сбежали.
 – Поверит ли Халида правде, как вы считаете?
 – Халида! Какое имя красивое у вашей жены! Должна поверить, почему же нет? В крайнем случае, так вы ведь у нас в городе шесть лет почти прожили, работаете хорошо – даже в областной газете про наш музей Ленина писали. Так что если надо, все подтвер-дят, и я первый.
 – Знаете, я мог бы обратиться с заявлением в прессу и рассказать о своей судьбе. Меня сочли бы жертвой застойного времени, мне бы сочувствовали, может быть, пели бы дифирамбы, как бывшим диссидентам. Но я хочу, чтобы моя Халида мне поверила без всяких заявлений и подтверждений, ведь мы никогда друг другу не лгали. Дети вот толь-ко... Хотя они уже почти взрослые и тоже имеют право знать правду.
 Закончив стрижку, Алексей тщательно протер напудренной ваткой лицо и шею Самсонова, снял мелкие волоски.
 – Вот вы и готовы, пусть жена полюбуется, как мастер Тихомиров все эти годы вас стриг.   
 Расплатившись с Алексеем, клиент на прощание стиснул ему руку.
 – Спасибо, – сказал он, глядя на мастера сияющими глазами, – спасибо за все и прощайте!
 – В столице будете волосы подравнивать – обязательно идите к хорошему мастеру и скажите, чтобы форму сохранял, – наставлял его Алексей, провожая до двери, – а слу-чится снова быть у нас в городе – милости просим подстригаться, и жену приводите.
 – Обязательно, – рассмеялся Самсонов, – не знаю, правда, как и когда это случит-ся, но надеюсь, что мы непременно встретимся.
 Они встретились через неделю. Около девяти вечера в дверь квартиры Алексея по-звонили, и он оторопел, увидев на пороге клиента, которого уже считал бывшим.
 – Я к вам без записи – примете или прогоните?
 На лице Самсонова играла кривая усмешка, и заметно было, что он сильно пьян. Алексей чуть отступил, пропуская гостя.
 – Заходите, садитесь, нам бы с вами сейчас чайку выпить, а? Я как раз чайник по-ставил, сейчас закипит.
 По дороге на кухню он позвонил приятельнице, с которой собирался провести ве-чер, и сказал, что сегодня ничего не получится – появилось срочное дело. Глядя прямо перед собой мутными глазами, Самсонов сделал два глотка крепкого цейлонского чаю, потом неожиданно со стуком поставил чашку на блюдце.
 – Вам ведь, конечно, интересно узнать, как произошла моя встреча с семьей, – странным бесцветным голосом проговорил он. – Так вот, не было никакой встречи, для них я, оказывается, давно мертв. На кладбище стоит крест с моим именем. Мой сын, ко-торого я в последний раз видел десятилетним мальчиком, меня не узнал, мои дочери меня забыли, моя жена, женщина, которую я любил больше жизни и света белого, вышла за-муж.
 – Боже мой! – ахнул Алексей. – Да как же так? И вы им ничего не сказали?
 – Оказывается, она была беременна, когда мы расстались, потом родила близнецов – мальчиков. Моих сыновей! Но они считают своим отцом ее второго мужа. Он хороший человек, я всегда любил его, как отца. Я и сейчас его люблю, я не могу на него сердиться. И на нее тоже, но… но мне больно. Больно!
 – Но старшие дети-то? Они ведь вас помнят, обрадуются, если узнают, что вы жи-вы! Почему вы им-то не сказались? Дети-то ваши, что бы там ни случилось. И вам было бы полегче, чем одному такую боль терпеть.
 Самсонов помотал головой.
 – Халиде будет еще больней, если я вернусь. Она уже пережила этот ужас и успо-коилась, а теперь опять станет метаться. Нет, ради нее я готов остаться мертвым.
 – Я бы на вашем месте объявился бы, не выдержал, – вздохнул Алексей, – а вот ба-бушка моя, наверное, как и вы бы рассудила. Она, знаете, верующая была, моя баба Дося. Не то, чтобы там иконы, молитвы, как иные бабушки, – она в душе своей бога хранила и редчайшего сердца человек была.
 Поднявшись, Самсонов слегка покачнулся, шагнул к портрету Доси с метелочкой и встал рядом, пристально вглядываясь в прекрасное юное лицо.
 – Да, – голос его внезапно охрип, – она соткана из света. Как и Халида, – из груди его вырвалось рыдание. Он весь поник, закрыв лицо ладонями, но внезапно резко вскинул голову, и руки его упали, а взгляд загорелся: – Все, нужно с этим покончить, иначе мне не жить! Я должен стереть все воспоминания из своей памяти и стать другим человеком. Другим, слышите? И жизнь моя тоже станет другой.
 – Вот и хорошо, – ласково проговорил Алексей. – Нынче я вас уже не отпущу, у меня переночуете, а с завтрашнего дня начнете новую жизнь. Сейчас чай допивайте, да-вайте, и я вас спать уложу – вам отдохнуть нужно и сил набраться.
 Самсонов провел ночь на кровати, где прежде спала Феодосия Федоровна, а утром ушел рано, не попрощавшись. На рассвете Алексей сквозь сон услышал, как тихо стукну-ла входная дверь, а когда он, отряхнув остатки сна, поднялся и заглянул к гостю, того уже не было. Кровать оказалась аккуратно застланной, на столике возле зеркала лежала наца-рапанная неровным почерком записка: «Спасибо за все».