Суббота. Вечер

1.

Суббота. Вечер. Ресторан. Он здесь постоянный любимый клиент. Наслаждаясь прекрасным вкусом кофе, мужчина обводит взглядом зал. Он здесь уже около получаса, любимое место, где можно отдохнуть, здесь знают о его пристрастиях. На удивление, народу немного. Легкое жужжание разговоров вперемежку со звуками бара и лёгкой музыки… Интерьер теплый, уютный, в зеленовато-коричневых тонах, с мягким светом. Чувство, будто сидишь со знакомыми. Его позиция неизменная – в углу, у окна, к стене, но чтобы можно было видеть вход Вдруг его взгляд наткнулся на женщину, сидящую прямо у окна. О! это Она! И одна! Он её несколько раз здесь же видел – как правило с подругами. Интересно, почему она одна сегодня. Сидит в обнимку с бокалом вина, грустно вздыхает… Может, у неё что-то случилось, неприятности? Он внимательно оглядел её. Шоколадного цвета блуза облегает чуть полноватую фигуру, внизу, судя по всему, тёмные джинсы, обе руки крепко держат фужер, словно он – последняя надежда. Обычно она не пила. Он знал. Ему показалось, что он увидел скатившуюся по щеке слезу. Как же так: всегда веселая, позитивная, и вдруг – плачет. Ему захотелось узнать – вдруг беда у неё. Помощь нужна… Мужчина подумал-подумал и всё-таки поддался порыву: неслышно подошёл к её столику.

- Извините, пожалуйста.

- Да, - на него смотрели тёмно-фиолетовые глаза, полные невыплаканных слёз. – Вы что-то хотели?

- Еще раз извините, я вижу, вы плачете. Вам чем-то помочь? – произнёс мужчина чуть хрипловато, так как был потрясён необычным цветом глаз своей визави.

Она вдруг тепло улыбнулась:

- Нет, что вы, мне ничем нельзя помочь. – она махнула легко рукой, приглашая его сесть.

- Но… как? – от неожиданности мужчина почти плюхнулся на соседний стул.

Женщина недолго думала и наконец произнесла:

- Несколько лет назад именно в этот день у меня… умер дедушка. Вот я и стараюсь в эту дату быть и одна и не одна. – уголки красивого рта чуть поднялись, отчего появилось сходство с Мадонной Рафаэля. - Если не получается, то обязательно выделяю себе время, чтобы побывать здесь. Почему-то не хочется быть одной, сидя дома. Странно, что вы на меня обратили внимание.

- Простите меня, если помешал вам… предаваться воспоминаниям… Я подумал… Я вас тут не раз видел с подругами. Вы обычно веселая, зажигательная, и вдруг …грустная. Необычно. – его мягкий бархатно-низкий голос почти завораживал её, столько сочувствия звучало.

- Надо же – вы видели меня? – возник лёгкий интерес, но тут же погас. Она пригубила рубиновую жидкость. На губах остались капельки вина. Мужчина даже сглотнул, так его повело - магнитом тянуло прижаться к женским губам, но он почти с силой отвёл взгляд и обратился к уже подошедшему официанту враз охрипшим тоном:

- Принесите мне кофе и что-нибудь сладкое.

Молодой человек, чуть кивнул и удалился к бару. Перед женщиной, кроме бокала вина, находилась сырная тарелка и нарезанные фрукты.

- Простите еще раз, может, вам что-нибудь еще заказать?

- Нет, спасибо, ничего не нужно. – женщина глубоко вздохнула. Поставленный бокал слегка стукнулся о столешницу. Возникла тягучая пауза.

Мужчине наконец представилась возможность внимательно рассмотреть понравившуюся даму. Волосы ухоженные, каштановые, с медью рыжины, поблёскивали в отражающемся свете ламп. Возраст, близкий к его, однозначно, около пятидесяти, в уголках глаз – спрятались лучики-морщинки, говорящие о том, что человек привык больше смеяться. Возле одного, правого глаза, разместилась маленькая родинка. Носик аккуратный, тонкий. Губы чуть припухшие, такие, как нужно, без помады, естественного цвета, которые безумно захотелось поцеловать. Запах очень приятный и необычный – будто идешь летом ранним утром по росистой траве, какой-то лёгкий, свежий, даже запах вина не перебивал его, а дополнял, чуть кружа голову. Мужчина вдохнул, сохраняя спокойствие. Затем произнёс:

- Расскажите о нём…

Влага всё-таки медленно прочертила дорожки из глаз по щекам.

- Вам, правда, интересно? – вопросительный взгляд фиолетовым блеском прошёлся по нему. Гость кивнул.

- У меня тоже есть дед, он, к счастью, живой. Если не хотите говорить, я пойму. – немного помолчал. - Простите мою настойчивость. – тихий тон заставил женщину остановить взгляд на нём дольше.

Мужчина явно проявлял интерес. Она смотрела неотрывно ему в глаза – тёмно-карие, живые, блестящие. Лицо приятное, волосы тёмные, с серебристой проседью. Почему-то именно глаза, в которых чувствовался не легкомысленный, а глубокий интерес, заставили женщину по-другому посмотреть на нарушителя её спокойной горечи. Она, размышляя, всё-таки заговорила, вначале тихо, едва слышно, потом голос окреп, стал чуть твёрже.

- Дед, дедушка… Когда я была маленькой, он больше любил моего старшего брата, на меня почти не обращал внимания. У нас с братом разница пять лет, поэтому внучку он практически не замечал. Любил, ну, как любил всех детей. – мужчина удивлённо взметнул бровью и едва слышно хмыкнул. - Внук для него – бОльшая гордость. Его он обучал, как выживать в лесу, стрелять, разным умениям драться. Я ревновала, очень. Чтобы поехать к дедушке в лес, на заимку, надо было всю неделю вести себя очень хорошо. Он был охотником, прошёл два года войны, Отечественной. Он прибавил себе два года, чтобы попасть на фронт. Оказался в разведке. Два раза был ранен – в ногу и… в сердце…Человек внешне жёсткий, немногословный, но очень добрый. Поэтому мы с братом страстно хотели попасть к нему. Дом у него там большой, баня, конюшня, два коня. Он егерем работал. Зимой к нему на заимку было тяжело добраться. Мы с семьёй иногда там Новый год встречали… - она вздохнула. Слёз уже не было. Оба хранили молчание. Рассказчица вновь пригубила рубиновую жидкость.

- Я помню, как всегда предвкушал брат встречу с дедом. Что-то находил в библиотеке, читал, затем обязательно рассказывал деду, спорил с ним. Или однажды брательник залез в голубятню своего друга, разворошил всех птиц, прицепил к одному голубю письмо с ленточкой, чтобы тот полетел к деду. Естественно, птица покружила и вернулась назад. Дед же потом иногда вспоминал эту историю. Подсмеивался над ним. Но объяснил, как летают голуби, что почтовых голубей нужно обучать.

Женщина остановила свой рассказ, попросила воды у официанта, который тут же принёс бутылку со стаканом, открыл и налил. Слушатель же медленно отпивал подостывший кофе, к пирожному он не прикоснулся. Поощрённая молчанием сидящего, женщина отпила прохладной водички, покатала её во рту, смакуя, проглотила и продолжила.

- Вообще дед умел делать всё, абсолютно. Отец у меня такой же, - она мягко, только уголками губ улыбнулась, глаза осветились теплом. – Он даже мог сшить из подручного материала ботинки или сапоги.

Однажды, по весне, отец на каникулах повёз нас с братом к деду на заимку. В лесу еще снег был, поэтому мы поехали в одолженном джипе, иначе там не проехать, уж дюже мы просились. Ехали вначале по грунтовке, потом через посёлок, куда порой дед ходил за продуктами, затем надо было проехать по кордонной и по просеке попадали прямо к воротам дома. Так вот в одном месте, уже за посёлком, развезло полотно так, что мы застряли. Естественно, брата, Женьку, отец отправил тут же в деревню за трактором, а меня – к деду за помощью. Мне тогда восемь лет было. Помню, папа спросил, точно ли я помню, как добраться до заимки. Я заверила, что знаю, и побежала. Долго бежала, час точно. Старалась идти по просеке, несколько раз падала, снега навалило – ужас, не то что в городе. Мне казалось, вокруг меня волки бродят. – она вновь улыбнулась, вглядываясь в себя. - Совы ухали, так как вечерело. Жутко страшно было. И вот, уже когда я свернула наверх, чтобы дойти до наших ворот, - около ста метров, - то ступила как-то в сторону и рухнула прямо в сугроб и застряла в нём по грудь. Я пыталась вылезти - никак. Стало так обидно, что вот практически возле дома я замёрзну в этом гадском сугробе и не помогу отцу. Боже, как я кричала: «Дед! Дедушка!» Голос сорвала. Его собака, Ждан, привязанная цепью, рвалась ко мне. А деда нет. Как позже узнала, дед ушел в лес со вторым псом, Джином, а там попался в капкан заяц, он его вызволил, даже полечил, и тот уполз. И вот когда я оказалась практически без сил, то как-то смогла перевалиться, потому что раскачивалась в этом сугробе. В нём остались мои сапожки, потому что были мне большеваты, так я в одних носках, вывалившись, страшно обрадовалась и поскакала в дом. Стучала – стучала, затем вспомнила, что дедушка иногда ключи для нас оставлял за приступком. Папа из-за этой ситуации забыл мне ключи дать. Я нашла, от радости вскрикнула, голос дал петуха, сунула ноги в стоящие в сенях валенки и помчалась по только нам известной тропинке за ним. Голоса нет, только хриплю, слёзы размазываю по лицу. А как увидела его, большого, в камуфляже, встала столбом да как завою. Он здорово тогда испугался, как позже мне признавался. Джин ко мне кинулся первым, повалил меня. Я реву… подхватил меня дед на руки и в дом. Я ему сиплю, чтобы он папе поехал помочь с машиной. Дедушка вначале убедился, что я живая и невредимая, укутал в плед, положил меня на печку, налил мне горячего чая, затем только взял снегоход и поехал за нашими. Уже позже дед поинтересовался, а в чём я приехала, потому что валенки у него были походные. Ну я и рассказала о своей прогулке. В сугробе обнаружились мои сапоги, которые, к сожалению, пришли в негодность – снег размяк кожу. Дедушка их посушил, на следующий день он с моей обувкой провозился полдня, но подлатал, укрепил, вставил теплющие стельки. – глаза женщины замерцали янтарными бликами от зажженных за окном фонарей, она не смотрела на мужчину, который глядел на неё неотрывно и тихо слушал её рассказ. – Я потом еще два сезона в этих сапогах проходила. Мама мне новые купила. А я всё равно старые носила. А стельки были из собачьей шерсти. – лёгкое удовольствие растеклось в тоне. – Из Джина – у него шерсть мягкучая. М-м-м…

2.

Возникла пауза. Мужчина тихонько сидел, затем спросил:

- Я полагаю, отношение к вам он изменил?

- Конечно, да. – улыбка осветила её лицо. – Я ж тот еще пострелёнок была. На месте не сидела. Играла в основном с ребятами… Как-то в начале лета мальчишки устроили стрельбу по воронам из рогаток. Прямо соревнование. Повадились эти вредные птицы клевать на огородах клубнику, кабачки, помидоры, огурцы. Пацаны захотели шугануть их из воздушки, но отцы им категорически запретили. Тогда они смастерили рогатки и наловчились стрелять из них. И непросто так, счёт вели. Мой брат соорудил такую рогатку, прямо загляденье.

- В городе? – заинтересовался слушатель.

- Нет, в деревне. Дело было на каникулах. Мы должны были в детский лагерь поехать, но сначала нас отправили к бабушке, маме моей мамы, в деревню. Мы с братом никакой работы не боялись. Помогали в огороде и по дому. Постоянно то у деда (отцовский папа, который умер), то у бабушки. Красота: речка, лес, поля. С ребятами везде лазили… Даже в ночное не раз ходили… Я отвлеклась. Я попросила Женьку, брата, чтобы и мне соорудил рогатку, да он только отмахивался от меня. Мол, маленькая еще. Мне было почти десять. Я разозлилась: ему можно, а мне нет! Так я нашла хороший твёрдый сук, прикрепила кусок жгута с кожетой. – восхищённо удивлённый взгляд тёмно-карих глаз. – Долго тренировалась и стала стрелять. У-у-ух, сколько было трупиков ворон! Противно было их потом собирать. Ф-ф-фу-у-у… - она, вероятно, словно вновь увидела прошлое, дёрнулась мелко. А мужчина сцедил хмык в кулак. - Пацаны сначала не могли понять, почему вороны поисчезали. Я их с удовольствием истребляла. Один гадёныш увидел и меня сдал. Но я ему отомстила…

- Как? – спросил, тихо веселясь, не удержавшись, мужчина.

- Хм, я этого стукача поймала. Привязала к большой берёзе, той же рогаткой обстреляла галечником – весь лоб и руки был в синяках, будто трассирующие пули. Представляете такую картинку?

Слушатель сначала хмыкнул, кивнул, затем не выдержал и захохотал. Через несколько секунд к нему присоединилась и женщина.

- Какая вы мстительная были… - тёмно-карие глаза заблестели, сохраняя смешинки.

- Ага! – весёлые огоньки во взгляде мерцали в полутьме. - Деду пожаловалась на меня мама, чтобы он на меня повлиял.

- И как? Повлиял? – отсмеялся слушатель.

- Конечно. Это же дед! Со своей заимки он редко выезжает. Да тут соседка, мать этого гадёныша, пожаловалась на меня бабушке – мол, я убила их Лёшеньку, а та – родителям. Так они в деревню приехали с дедом! Представляете!

- Интересно, - карие глаза тепло улыбались.

- Семейный совет собрали у бабушки, дедушка второй (мамин отец) еще жив был. Приехали они вечером, я как раз полола грядку с огурцами, первыми, я их обожаю больше помидоров. Бабушка их сажала в два ряда в теплице подвесной. Услышала звук отцовской машины, их голоса, вмиг всё поняла. И задом, задом, и через калитку как сиганула. Я сразу уразумела, что непросто так они наведались, еще и втроём. Поэтому сбежала на речку, было у меня там одно место, под липой, которую ветер выворотил почти с корнями, и под ней образовалось что-то вроде пещеры. Сижу, где-то минут через сорок притопал Женька, напугав до жути, сообщил, что семья меня ждёт. Ему тоже досталось за ворон и за меня. Спросил, точно ли я постреляла птиц. Я только кивнула, помалкивая. Пытался допрашивать, но я молчала, как партизан. Пришли, я от волнения приникла к кружке с водой, что стояла на крышке ведра возле входа в кухню. Вытерлась рукой и, насупившись, вошла в горницу. Взрослые тут же прекратили разговаривать. Стою, будто на суде, сбоку, около входа, чтобы если что, можно было сбежать. Родители меня никогда не били, только мама изредка мокрым полотенцем могола пройтись ниже спины. Накричать могли. Бабушка начала с жалобы матери стукача. Зачем я этого Лёшку привязала и избила. Я зло вскинулась, сказав, что не била, а расстреляла. Мама с бабушкой ахнули, отец с дедами закашлялись. Брат стоял рядом со мной, высокий, длинный, схватил меня за руку – поддерживал. Тут дед вступил, пытался понять, за что я этого мальчика расстреляла. Я выдохнула, вытащила свою руку из Женькиной и стала говорить, что хотела помочь, чтобы вороны перестали клевать первый урожай, что от них совсем беда, про Женьку, про их спор, сдавала со всеми потрохами. И этот гад Лёшка видел, как я собирала трупы ворон и хоронила их на кладбище. Папа как-то странно кашлял, мама с бабушкой ахали, деды во все глаза на меня смотрели, будто впервые видели. Брат стоял рядом и трясся. Сначала я не поняла, почему он трясётся. А когда я дошла до того, как выслеживала Лешку, заткнула тому рот и завязывала, как тащила этого бугая на ветках, чтобы не сбежал, то Женька не выдержал и заржал как коняка. Все хохотали над моей историей на весь дом. Я думала, какие взрослые жестокие, расплакалась и снова убежала. – мужчина слушал и представлял эту картину перед глазами и не выдержал, вновь рассмеялся - басовито, на весь ресторан, женщина тоже – заливисто, заразительно.

- Ну вы даёте, девушка, - восхищение разлилось в его голосе. – А что потом?

- Через время, - выдохнула женщина, - в моё тайную пещеру кряхтя влез дед. Я подвинулась, дав рядом со мной ему место. Он вначале молчал, потом спросил, сколько всего ворон я подстрелила из рогатки, я ответила, что шестнадцать. Он присвистнул, оказывается, брат подстрелил девять, друган его, Сашка, восемь. Выходит, я выиграла, и мне полагается приз. Я хмыкнула, ага, приз. Уже получила. Дед предложил вылезти, так как ему тут не очень комфортно, потому что он большой, а места для него маловато. Уже на берегу реки дедушка взял меня подмышки и посадил на поваленное дерево. Спросил, хотела бы я заниматься биатлоном. Я недоверчиво глядела на него, а потом спросила, что это такое. Он ответил: спорт такой, как раз для меня: «Учитывая, помнишь, два года назад, ты пробежала девять километров за час, для твоего возраста, это практически рекорд. Первое. Второе – я видел этого Лёшку, красивая картина». Я хмыкнула: «Красивая. Была бы лучше, если бы он не елозил». Дед захохотал: «Внучка, ты не переживай, мы твою энергию направим в правильное русло».

- И как? Вы стали заниматься биатлоном?

- Конечно. Дед отвёл меня к своему знакомому тренеру, и началась выделка моего характера и спортивной карьеры. Но это уже другое. А ваш дед, я поняла, жив?

- Да, - подхватил мужчина с готовностью. – Он у меня бывший военный, военный инженер. Вот через полторы недели ему стукнет 93 года. Из всего старшего поколения он да бабушка, мама мамы, остались в живых. Бабушке 94.

- Ого, долгожители. Вам повезло. Они, надеюсь, в твёрдой памяти?

- Дед – да еще хорошо, любому молодому фору даст, вот только бабушка стала в последние года болеть, она у нас бывшая танцовщица. – в глазах рассказчика разлилась теплота. – Меня, семи лет, заставила ходить на танцы и джиу-джитсу. Так представляете, сейчас еле ходит, но посещает клуб, где танцует, не так живо, как ей хотелось бы, но танцует. Мой дед, её партнёр, к сожалению большому, умер два года назад. Вот это её очень подкосило. Очень их люблю. Давненько у нее не был.

- А что-то из детства помните, связанное с хобби? С танцами или борьбой?

- Было дело. Не хотел я на танцы ходить… - мужчина подумал и наконец тихо произнёс: - Я рос застенчивым, тихим ребёнком. Мама яркая интересная женщина, врач травматолог-хирург. Отец – военный, частые командировки. От меня требовалось только послушание. Мне шесть, младшей сестре – два с половиной года. Во всём помогал маме, сестра – егоза. Ох и намучились мы с ней. Как-то в садике нас воспитательница к празднику 8 марта захотела поставить танец – ламбаду. У меня ничего не получалось. Особенно бёдрами двигать туда-сюда. – мужчина хмыкнул в кулак. - Я тихо плакал, чтобы никто не видел. Пришёл грустный и злой домой. Соседка сидела с сестрицей - та приболела. – вопросительный взгляд аметистовых глаз. - У нас садик рядом находился, в военной части строят всё компактно, поэтому приходил и уходил самостоятельно. Сестра, зараза такая, подбежала ко мне, обняла, заглядывает мне в лицо и спрашивает: «Ты чё плачешь, Сас, – она плохо буквы еще произносила, – чё-то болит?» Я - ей: «Отвяжись, малявка». Она громко: «Тётя Лина, а Саса плачет!» А мне аж тошно стало. Пошагал в ванну, умылся и двинул на кухню, куда потопала сестрица. А тётя Лина, Ангелина, соседка по этажу и мамина подруга, уже накладывает мне гречку с мясом (обожаю это блюдо) и спрашивает, что случилось. Я съел немного молча, под столом стукнул ногой сестру, что сдала меня, поднял на неё взгляд и сказал, что нас в садике танцевать заставляют, а мне не нравится. Не стал говорить, что вообще не получается. Надо отдать ей должное, она не рассмеялась, только внимательно посмотрела на меня своими ярко-зелёными глазами и спросила: «Сань, а ты в курсе, что твой отец и деды прекрасно танцуют?» Я: «Так дед танцор. Про второго дедушку, агронома, и папу впервые слышу». И дальше она мне поведала, что офицеры еще с 17 века обязательно учились танцевать, это очень ценилось и ценится до сих пор. Танцы дисциплинируют, развивают все группы мышц, дают выносливость, силу и скорость движений. Это постоянное преодоление себя, своих слабостей, лени, неуверенности. Учат уважать партнёршу, быть заботливым, развивают вкус. Мальчики, занимающиеся танцами и стремящиеся к победе, — это очень интеллектуально развитые ребята. И её муж тоже великолепно танцует, особенно вальс. А ламбаду она поможет мне освоить. Так я стал танцевать вместе с сестрой. Та, конечно, баловалась, но ей, да и мне тоже, нравилось. Это меня очень увлекло настолько, что стало получаться. И на концерте я танцевал лучше всех. Бабушка, когда узнала о моём выступлении, распорядилась немедленно привезти меня к ней. С тех пор я жил и воспитывался у неё, потом и Тинку, сестрицу, к нам привезли. Затем уже на джиу-джитсу стал ходить. Тренер, увидев мою пластичность, удивился, а узнав, что танцую, зауважал и пацанам ставил меня в пример. Многие мальчишки вслед за мной тоже занялись танцами. Так что, если б не хореография, я не переехал бы к бабушке с дедушкой. Не стал профессионально заниматься спортом. – он вздохнул, слегка прикрыв ладонью глаза.

- Да, - подхватила женщина, - мы все не только родом из детства, но и воспитаны, благодаря нашим дедушкам и бабушкам. Жалко, что уходят... Но память наша жива. Я помню до сих пор, как мой дед умирал. Это произошло пять лет назад. Приехала дочь из Канады, она дизайнер. Он очень хотел её видеть, потому что она уехала туда и там же замуж вышла, дед обиделся, что в родной город не приехала, не познакомила, как положено с женихом, да еще родила сына, одно радовало его сердце - назвала в честь него. И это за два с половиной года пребывания в Эдмонтоне. Приехав, они втроём остановились у родителей, так как у меня места для них маловато, квартира хоть и трёхкомнатная, но маленькая, а у родителей - дом.

Вот мы все вместе и поехали. Сначала к бабушке показались, она нас встречала пирогами, потом к деду. Когда прибыли, маленький был у меня на руках и заснул в дороге. Высадились. Дочь первой высадилась из машины. Дед, к счастью, находился дома, не пришлось его искать по подлесью. Вышел, глянул так сурово, а она, коза, открыла калитку да как прыгнет с криком «Де-е-ед!» прямо к нему и повисла мартышкой, как в детстве. Тот чуть качнулся от её напора, обнял, пожурил, что его забыла. Малец у меня на руках завозился, ему было всего четыре месяца. Я тихо подошла к деду, муж дочери хотел принять сына к себе, но я покачала головой: не надо, мол. Мой муж уже выгружал вещи в дом… - она как-то замялась, но затем произнесла: - Дед с дочерью придвинулся ко мне, посмотрел на спящего праправнука и сказал: «Вот теперь можно и умереть». Мы, естественно, на него зашикали, что ему еще жить и жить, однако… через несколько дней он ушёл от нас. – возникла тягучая пауза, женщина глубоко и длинно вздохнула. – Отцу он позвонил утром, попросил приехать обязательно. Я напросилась с ним и не зря. Как всегда, привезли котомки провизии. Дед спокойно на всё глянул, вздохнул и твёрдо сказал: «Похороните меня здесь, возле дома, не хочу лежать на кладбище». Мы вскинулись - с ума сошёл, а он: «Не хочу лежать как все». – и хитро взглянул на меня. Я аж покраснела от возмущения.

Позже, поужинав, он пообщался с отцом, а затем со мной. Разговаривали обо всём. Но больше молчали. Мы сидели на веранде, была поздняя весна, пели лесные птицы, тихо, спокойно. Закат тогда, до сих пор помню, стоял необыкновенный: небо турмалиново-сиреневое, безоблачное, чистое, оранжевое солнце затерялось воздушным шариком в верхушках деревьев. На столе – сок берёзовый, вкуснющий… И дед мне говорит: «Славно, что ты приехала, душе моей легко, всё, что надо, я сделал на земле». Я не стала возмущаться на его слова, только прижалась к нему и поцеловала в бритую щеку. А ночью его не стало – ушёл во сне. Я тогда словно в вакууме пребывала. Никак не могла поверить, что он так тихо оставил нас, своих близких, землю, которую любил… А у меня на душе словно что-то откололось. На работе взяла отпуск, я не могла работать, уехала на заимку, обходила все наши места, плакать не могла. Мне везде чудился дед. Я видела его строгие добрые глаза, немного снисходительную улыбку… Телефон отключила. Приехал брат, мама его вызвала – беспокоилась обо мне. Он теперь живёт в столице с семьёй. Только благодаря ему я смогла выйти из своего состояния… И дед в тот день мне приснился…

Слёзы стояли в невыплаканных глазах, усиливая волшебный цвет, радужно переливающийся, ресницы опустились, и всё-таки влага сползла по щекам, оставляя дорожки.

Мужчине захотелось обнять её, выцеловать слёзы, уверить, что дед однозначно любил её и до сих пор наблюдает за ней. Он подался к ней корпусом, невольно сев ближе, но подумал, что, вероятно, испугает её. Она не заметила его движений. Оба долго еще не произносили слов. Затем, очнувшись, они огляделись: оказывается, официанты убирали со столов, людей уже не было. Они одни сидели в зале. Мужчина, немного поспорив с женщиной об оплате её заказа, поставил вопрос ребром - он платит. Она улыбнулась:

- Но у нас же не свидание, чтобы вы платили.

Представитель сильного пола внимательно на неё посмотрел и твёрдо, как будто слова заклинания, произнёс:

- Я плачу по одному праву: я – мужчина.

Она, словно не раз слышала такие слова, оглядела его потрясённо:

- Надо же, так всегда дед говорил и отец мой.

- Давайте я вас провожу. – предложил брюнет, в тайне надеясь, что она согласится.

- Благодарю вас, мне здесь недалеко.

- Всё же поздно.- прищур тёмно-карих глаз. - Я буду беспокоиться, не дай бог вас похитят инопланетяне, а я так и не узнаю, где вы живёте, мадам.

- Ой, лис. Ладно, провожайте, - уголок рта приподнялся в ухмылке.

На улице оказалось свежо. Ветерок приподнял полы красного плаща женщины. Она засмеялась светло, хрустально. Сердце мужчины замерло на миг, так она была великолепна, словно сошла с полотен художника Ольшанского. По дороге они тихо разговаривали и спустя время остановились у подъезда её шестиэтажного дома.

- Вот вы меня и проводили. Благодарю вас, нежданный слушатель. Насколько помню, Александр?

- Да, а вот я так и не знаю, как вас звать, мадам? – выгнул бровь высокий мужчина, с жадным интересом вглядываясь в женщину.

- Арина. – улыбка осветила ухоженное лицо и сделала его еще краше. – До свидания, великолепный слушатель. – и проскользнула в открывшуюся дверь.

Мужчина ошарашенно смотрел на закрытую подъездную дверь:

- Вот же лиса! Арина… А ей идёт это имя.

Он улыбаясь глядел на окна. Ждал. Вдруг справа, на третьем этаже, загорелось жёлто-зелёным светом большое окно.

- Теперь я знаю, где живет «моя любовь, на третьем этаже, почти где Луна».

Он радостно потёр руки и отправился назад, к оставленной на парковке у ресторана машине, присвистывая мелодию песни «Моя любовь на пятом этаже…»

3.

Почти одиннадцать ночи. Звонить или не звонить? Мужчина решил: позвоню, дед еще не спит - однозначно. Долгий гудок.

- Дед, доброй ночи, ты как?

- Хм-м-м, и тебе здравствовать, внук. Нормально я. А ты чего так поздно звонишь? Вспомнил в кои веки обо мне?

- Можно я к тебе сейчас приеду?

Повисла пауза, затем раздалось хриплое:

- Вообще-то уже ночь. Ты как приедешь-то? Час дороги-то.

- А я уже еду минут пятнадцать, скоро буду.

- Вот жук! – хриплый смех, будто камни с горы посыпались.

- Ты заболел?

- Хм, молчал долго. Я ж с собой не говорю. – хмыкнул вновь, закашлялся, голос стал чуть глуше, но чище. – Ладно. Жду. Я ворота открою.

- Хорошо.

Мужчина не отключается, зная, что дед обязательно еще что-нибудь добавит. Снова пауза, затем беспокойство:

- Ты там осторожно, Сашка.

- Не переживай, я не гоню. Сто на спидометре. Всё, я отключаюсь.

- Ну будь.

Мужчина улыбался: скоро он увидит своего самого главного после родителей человека. Включил радио, из которого вдруг полилалсь песня группы «Секрет»:

Моя любовь на пятом этаже —
Почти где луна;
Моя любовь, конечно, спит уже —
Спокойного сна!

Моя любовь на пятом этаже...

- Потрясающе! – заулыбался и в голос стал подпевать бит-квартету.



Спустя сорок минут новоявленный певец подрулил к воротам большого дома, по первому этажу и цоколю облицованному тёмным кирпичом и светлым камнем, а вверху брусом, по периметру второй этаж выложен светлым деревом, обрамлённый с фасадной стороны террасой. С двускатной крышей, на верху которой расположился флюгер в виде семьи медведей. Мужчина оглядел с любовью жилище, поместил джип во дворе под навесом. Затем закрыл абсолютно не скрипучие ворота, немного постоял, вдыхая чистейший ночной воздух, пахнувший влагой и пихтой, рассаженной по периметру внутреннего дворика. Потом загрузился пакетами, закрыл машину и легко поднялся по небольшому широкому крыльцу в дом.

- Как доехал, полуночник? – встретил внука, ворча и скрывая тайную радость, старый мужчина, высокий еще, абсолютно белый как лунь, но с тёмными густыми аккуратно подстриженными бровями, добавляющими сходство с аристократами времён восемнадцатого века. Фигура осанистая - чувствуется военная выправка. Стройный, поджарый.

- Отлично. Привет, соскучился, - молодой прежде кинул пакеты на стол большой кухни, затем обнял родственника. – Давненько я у тебя не был. - И с удовольствием осматривал деда.

- Ага. Так я и поверил, что скучал. – хмыкнул с сомнением старик, прижимая к себе высокого, вровень себе, пятидесятилетнего мужчину и похлопывая по его спине. – Я твою комнату приготовил. – затем глянул внимательно, отмечая прекрасное настроение внука, сощурил взгляд. – Баньку будешь?

- О! Дед, ты еще и затопил?! Буду! Прогрелась? – по-детски обрадовался младший, даже подпрыгнул, достав притолоку ладонью.

- Почти, - усмехнулся старик. – Ладно, беги переодеваться. Я тебя отхожу веничком.



Через некоторое время довольные полуголые мужчины, обмотанные только простынями, пили свежезаваренный чай в предбаннике и разговаривали расслабленные, словно два римских патриция.

- Сознавайся, Сашка, кого надо поблагодарить, что вспомнил обо мне. – проницательно прищурил карие глаза бывший военный и блаженно откинулся на спинку диванчика.

- Вот же провидец. – заулыбался радостно младший. – Это отдельный разговор. – во взгляде появилось мечтательное выражение, смешанное с предвкушением.

- Угу, уж не шерше ля фам? – уточнил дед.

Внук потрясённо посмотрел на старика.

- Но как?..

- А тут большого ума не надо, чтобы понять. Твой тон, взгляд. – хитрый прищур мудрых глаз. – Кто она?

- Такая красивая, интересная… - вздохнул. – А глазищи что горное озеро, глубокие, бездонные. Они будто… - взгляд прошёлся по снеди, уставленной на столе, наткнулся на почти чёрное варенье, - две влажные черники после дождя. – мягкая предвкушающая улыбка разлилась теплом не только по лицу, но словно прошлась по телу мужчины, дойдя до сердца, куда он инстинктивно положил свою большую ладонь. Вздохнул. - Зовут Арина.

- Надо же, мой внук стал поэтом. Ох, Сашка, и как же такая дама смогла достучаться до твоего сердца, - лукаво наблюдал дед за поздним гостем, прихлёбывая ароматный чай, вприкуску с черничным вареньем. – Насколько помню, у тебя романов давно не было, а? Что ж такого произошло? А?

- Да. Очень давно не было романов, да и не хотелось. До сегодняшнего вечера. Даже раньше… Не поверишь, дед, она плакала. Женщина, за которой я наблюдал, всегда смеялась так заливисто, искристо, заразительно, с кем бы ни находилась, и представляешь, я обнаружил её плачущей.

- Что, прямо рыдала? – уточнил дед, делая большой глоток. Увидел дно чашки, налил ещё кипятка, положил в него ложку тёмного варенья, помешал.

- Нет, она тихо плакала, не привлекая к себе внимания, потягивая вино. Я подумал, у неё что-то случилось, не выдержал и подошёл узнать, может, помощь нужна. Оказывается у неё пять лет назад умер дедушка, вот она и находилась в кафе, чтобы вспомнить о нём.

- Хм, пьющая одна женщина – тенденция! – недоверчиво хмыкнул родственник.

- Дед, она не пьющая, я знаю. Там было-то полбокала!

- Ух-ты, он её защищает! И так рьяно! Откуда ты её знаешь? – мягко сощурил взгляд старый мужчина.

- Да я за ней больше полугода наблюдаю! Она в Андрюшкином ресторане иногда с друзьями зависает, - дед поморщился, - ну встречается, - тут же исправился внук. - Яркая, интересная, весёлая. Да ей даже пить повода не нужно, такая зажигалочка.

- Угу, - хитринка заблестела в глазах старого человека, - своей дури хватает.

- Ну дед! Тебе бы поизгаляться на порядочной женщиной, - обиделся мужчина и подлил себе кипятка, как ранее дед, и тоже в чашку добавил черничного варенья.

- Должны же быть у неё недостатки, - наконец в голос рассмеялся старик и потрепал внука по плечу. – Мне нравится, с каким пылом ты её защищаешь. Ну хорошо, не буду больше. Дальше рассказывай, сын моего сына. Не обижайся, ты ж не маленький. Ну?

Помешав ложечкой кипяток, мужчина поднял на него чуть обиженный взгляд. Затем кратко рассказал о деде женщины, как она к нему относилась.

- Понимаешь, она так сочно описывала события, делилась со мной своей радостью и болью, что я видел эти картинки. Видел её деда, большого, сильного, вот как ты, - дед усмехнулся. - Её маленькую, как она бежала по лесу и со страху упала в огромный сугроб, из которого не могла выбраться, видел, как она расстреливала ворон из рогатки и мальчишку, что её сдал, сцену «суда» дома, представил её тайное место. – он весело хмыкнул. - Даже возникла картинка она - биатлонистка. Видел, как умирал её дед… Очень меня зацепил её рассказ… А ты тут… Её видеть надо было… Ох, дед, она потрясающая.

- Угу. Я понял - бедовая. – подытожил бывший военный.

- Да, бесшабашная, озорная – в детстве. Сейчас же это неимоверно притягательная женщина. – и вздохнул, представляя мгновенно её перед собой. – А как она пахнет! Летом! Будто идёшь босыми ногами по свежескошенной траве.

- Она замужем? – спустил с небес на землю внука старик.

- А вот здесь я не понял. Есть дочь, внук. Живут в Канаде. Постеснялся спросить.

- Ты и постеснялся? Когда это бывший десантник стесняется?

- Судя по тем моментам, что я её видел, рядом с ней были мужчины, но все разные, повторяющихся не замечал. – размышлял младший.

- Ясно, Сашка, влюбился ты! – припечатал дед. Увидал, что внук чуть смешался, улыбнулся. – И надо бы поблагодарить её воочию за то, что ты до меня добрался. Раз в пятилетку приезжаешь! Ну что? Напарились мы с тобой. Давай ополоснёмся и спать!

Когда мужчины прибрались после баньки, дед внуку в ушко хитро произнёс:

- Хотелось бы с ней познакомиться на моём дне рождения. Или тебе слабо?

- Ха, будет, или я не сын своего отца, который охомутал мою мать за три дня!

- Не забудь про свою бабушку: я её завоевал за неделю! Это ты что-то не в нас!

- Так я боялся не прогадать. – он вздохнул, поднимаясь за дедом наверх по лестнице. – Но, увы, хватило на три года. Поэтому, чтобы не ошибиться, я и наблюдал за понравившейся дамой.

- Наблюдатель! Не стал из тебя снайпер! – похлопал по плечу бывший инженер внука.

- Это у вас с отцом глаз-алмаз! А я аналитик, бизнесмен. – глубокий вдох-выдох.

- Ладно, ночь давно, бизнесмен. Спокойной ночи.



Уже находясь в своей комнате наверху, позже, мужчина лежал в кровати с блаженной улыбкой и вспоминал этот удивительный субботний вечер и ночь. Глянул в телефон, увидел сообщения от сына, проживающего в Лондоне, споро ответил. Не спалось. Он встал, приоткрыл фрамугу. Закрыл. Подумал, накинул тёплый мужской халат, открыл дверь на террасу. Юго-западный ветер тут же взметнул тяжёлую бархатную портьеру, тюль легкой тенью задела голые спортивные ноги, которые тут же спрятались в кожаные тапки. Шагнул на холодный деревянный пол, вглядывался, опираясь на перила, вокруг: весна пыталась отвоевать право на свой сезон, боролась с зимой, ветер хоть и юго-западный, но нёс в себе что-то интересное, непознанное. Ночью еще видны были сугробы меж высоких елей, тусклая луна затянута сизо-серыми облаками, тишина. Всё спит. Только свист ветра и скрип деревьев. Мужчина ухмыльнулся, вспомнив вдруг Пушкина:

«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе.
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее».

- Я – жених её. Постой. – вскрикнул лихо мужчина. - Ветер-ветер, несись к моей Арине, узнай, замужем ли она, желает ли она меня. Э-э-эх-х-х, такое только в сказках бывает. – недолго сосредоточенно задумался. – Нет, я сделаю свою сказку былью. Арина станет моей женщиной, моей женой! Однозначно! Или я не сын своего отца и не внук своего деда!

Он весело помахал, изображая ветер, затем зябко передёрнул плечами и вернулся в комнату, оставив приоткрытой балконную дверь. Через несколько минут он засыпал, представляя ресторанную знакомую со счастливой улыбкой.

А юго-западный ветер помчался, танцуя по макушкам деревьев, в город: ему тоже захотелось узнать, что же там за женщина такая, которую активно обсуждали родственники. Пролетел весело по крышам, разбудил несколько птичек, что ругали шустрые воздушные массы, наконец, обнаружил нужный дом, заметил незакрытое окно, нырнул туда – не то. Осмотрел еще окна, понял, что это на третьем этаже, обрадовался, что не надо искать щели, фрамуга была едва прикрыта. Снова нырнул, пробежался по небольшой аккуратной квартире, нашёл спальню, где, разметавшись, спала глубоким сном красивая шатенка с легкой полуулыбкой во сне, – одна - на большой кровати. Ветер махнул крылом, она поджала под себя ноги. На комоде – фотографии: она с семьей, одна, мужа нет – точно. Шмыгнул в гостиную, заметил на стене большой фотопортрет – высокий мужчина, военный, красивый, стройный, облокотился о танк, возле ног – овчарка. Невесомо вздохнул, проняв, нет сейчас этого красавца, но в квартире живёт хороший человек, наделённый большим сердцем. Хороший человек – не должен он быть один, точнее, одна! И ветер, довольный исполненным поручением, полетел обратно – обнадёжить тоже еще одного хорошего человека…