Кошачья ведьма

Гром с детства ненавидел ведьм. Потому что из-за одной остался сиротой. Мамка померла родами, когда ему было пять. В семь отец притащил домой новую бабу, красивую, но злую! Конечно, тогда Гром не знал, что она ведьма, просто сердился, что заняла мамино место, и не верил, что любит отца. Мачеха называла его зверёнышем, заставляла работать по дому, словно прислугу, и вечно жаловалась отцу. Тот же души в ней не чаял, пылинки сдувал, покупал новые наряды невесть на какие деньжата, верил ей и наказывал сына, серчая, что тот отбился от рук. Через три года он заболел загадочной хворью и угас на глазах. Мачеха исчезла, как не было, дом забрали приставы за долги, и Гром оказался на улице.
Пришлось голодать и питаться помоями, пока не научился побираться и воровать. Мальчишки с рыночной площади приняли его в свою шайку после одной славной драки. Но с ними он перебивался, только чтобы выжить, и совсем не метил в гильдию воров, куда мечтал попасть почти каждый беспризорник. Нет, у него была другая цель. В свободное время он пытался найти ту самую ведьму, чтобы отомстить. Тогда ему не приходило в голову, что она покинула город. Зато, наблюдая за красивыми бабами, которые напоминали её манерами, он обнаружил их тёмные делишки: то чадящее варево на заднем дворе намутят, то швырнут свёрток с какой-то дрянью ночью на перекрёстке, то иголок нашпигуют в соседский косяк, а однажды даже мёртвого младенца вынесли на компостную кучу, крошечного совсем...
Так что, когда в город явился отряд гильдии охотников на ведьм, суливший по три медяка за каждую успешную наводку, Гром выдал им всех. А потом попросил взять с собой и научить. Бригадир, впечатлённый его наблюдательностью, согласился. Предупредил только, что если будет ныть, сразу вылетит. Нелегко поначалу было — несколько дней в седле, ночь в засаде. На привале дрова собери, лошадей почисти, котелок помой. Но Гром притерпелся. Содержание своё отрабатывал с лихвой не только чёрной работой, но и выслеживая подозрительных дамочек. Нюх у него был.
Первым наставником Грома стал самый молодой из бригады — Лом, получивший прозвище за долговязую фигуру и пристрастие к выносу дверей. Настоящие имена тут использовать было не принято, чтобы ведьмы не наложили заклятие, хотя такие предосторожности не всегда помогали. Сироту учили ездить верхом, закидывать аркан, метать ножи и драться. А когда Лом перестал справляться с вёртким воспитанником в кулачном бою, им занялся сам бригадир.
Звали закалённого воина бесхитростно — Котлета, из-за ожога колдовским зельем, которое превратило одну из его щёк, часть шеи и ухо в безобразное месиво. Он-то и разъяснил Грому, что мачеха его была ведьмой, хотя тот и сам уже догадался. Мол, пила из отца соки, потому он и скопытился. Вроде они так поддерживают молодость и красоту. Ну и пожить за чужой счёт не дурочки.
Бригадир научил способного пацана всему, что знал сам. И прозвище дал — попозже, когда тот уже овладел арбалетом. За то, что, незаметно выследив ведьму, дожидался удобного момента, а потом валил её стрелой, «как гром среди ясного неба». Они как-то чуяли опасность, но Грома не могла засечь ни одна.
Теперь-то всё было иначе. Полжизни утекло, Котлета давно загнулся, а Гильдию взяла под крыло Церковь и навела свои порядки. Посылать по весям бродячие бригады сочли расточительством, поэтому на Охоту отправляли по двое, получив донос от добрых соседей или пострадавших. Только Гром работал один. После того, как напарника одна «подопечная» охмурила так, что пришлось его порешить, защищаясь. Начальство побухтело, но согласилось — не зря он считался лучшим. Много их брата пало жертвами чар, лишь ему было всё нипочём.
Вот и сейчас Гром затихарился на крыше двухэтажной лавки, стоявшей напротив дома, в котором гостила его нынешняя цель — Кошачья ведьма, прозванная так за то, что с ней повсюду таскалась стая котов. Рано или поздно она выйдет, и тогда его верный арбалет выпустит серебряную стрелу, возможно, последнюю. Случай был непростой. На этой кошатнице погорело уже несколько собратьев по ремеслу. Так что Гильдия назначила небывалую награду. И даже обещала, что отпустит его на покой. С прежними сбережениями как раз хватит домишко где-нибудь прикупить. Лазить по крышам становилось всё тяжелее — суставы поскрипывали. Скоро придётся завязывать с Охотой.
Ведьма отличалась от прочих. Она не варила зелья, не наводила чары на людей. А чем занималась, непонятно.
Гром затребовал почитать ему жалобу, чтобы разобраться, с кем же предстоит иметь дело. Но полезных сведений там не было — лишь то, что она охмурила и убила сына какой-то знатной шишки, а потом натравила на отца его собственного породистого кота. В общем, вельможа был очень зол и настаивал на её скорейшем уничтожении, прилагая вознаграждение в благодарность за избавление мира от такой опасной твари. Сумма не уточнялась, но, судя по тому, как раскошелилась Гильдия, была немаленькой.
Превращать таким образом донос в заказ (разумеется, неофициально) пытались многие, что в целом было неплохо, ибо оттуда и возникала надбавка к стандартной оплате. Но требовать от Охотников безусловного выполнения церковники не могли. Случались ведь и осечки — просто оговаривали женщину, которая кому-то перешла дорогу. Гром отказывался таких устранять. Правда, и что было дальше, не спрашивал. Его дело — не взять на себя грех, лишив жизни невинного человека. Хватит ведьм на его век.
Эх, хоть бы какую-то конкретику этот стукач указал! Как охмурила? Как убила? Они ведь сами рук никогда не пачкают — должно быть отравление, скоропостижная болезнь, несчастный случай или там пьяная драка. По способу можно понять, с какого рода ведьмой столкнулся. А тут... Впрочем, что возьмёшь с важных персон? Их волнует лишь своё хрустальное самолюбие. Чихни на них ненароком — и то плетьми выпорют, а за кражу вообще могут сгноить в темнице.
Начальство разузнало — сын оказался задушен, что на ведьм не похоже вообще. Первые Охотники за ней понаблюдали, но не заметили никаких признаков колдовства, лишь эту стаю кошек, которые её защищали, путали следы, сбивали с ног, а одному даже выцарапали глаз. И ещё, по расспросам выходило, что Кошатница часто появлялась перед убийством. Но вроде бы убийца не она — всегда находился виновник и понятная выгода, без признаков морока. А вот что она делала на местах преступлений, оставалось загадкой.
В Гильдии различали семь типов ведьм: ведуньи узнавали скрытое; знахарки варили зелья; ворожеи накладывали заговоры; чаровницы дурили людям головы; проводницы общались с духами; вампирши тянули из людей силы; а самые страшные — жницы — воровали души.
Конечно, ведьмы часто совмещали несколько умений. Например его мачеха была чаровницей и вампиршей в одном лице. Нередкая смесь, ведь одно помогало другому. У них даже было своё название — паучихи. И всё же обычно какой-то вид дара преобладал. Вот мачеха в итоге не утерпела и выпила отца до дна. А «чаровницы» просто уходили, когда у околдованного кормильца кончались средства.
Только со жницами никто из ныне живущих Охотников не сталкивался, а потому сведений о них было немного: лишь пара ветхих отчётов в архиве от тех, кто умудрился их завалить, не сближаясь. Захватить подобную в плен, чтобы допросить о тонкостях ремесла, как других, ни разу не удавалось — все попытки кончались гибелью или пропажей преследователей. С жертвами происходило то же самое, поэтому оставалось верить лишь слухам, что такая ведьма может вырвать душу из тела и привязать к себе.
Кошатница ни под один из изученных типов не попадала, поэтому оставалось предположить, что она как раз жница. Тем более, что ей сопутствовала смерть. Или наоборот. Не суть важно.
Правда, имелась одна неувязка: у сильных ведьм часто бывал прислужник —  небольшое животное вроде кошки, птицы или даже крысы, которые незаметно помогали хозяйке. До сих пор считалось, что умение управляться с ними относилось к искусству проводниц: ведьмы заключали договор с мелким бесом и привязывали его дух к зверьку, давая возможность действовать в вещном мире в обмен на услуги. Но беса надо было подпитывать своей кровью, поэтому больше одного помощника никто не заводил. В архивах нашлась лишь одна запись про ведьму с двумя, и ту не поймали. Так каким же образом эта Кошатница способна содержать целую стаю?
По всему выходило, что уловки жниц отличались. Вероятно, они могли подчинять и души зверей. Если у тех есть душа. Церковники утверждали, что нету, мол, душой обладает только человек, но откуда им знать наверняка? Никто ведь чужую душу не видел, только свою ощущал.
Впрочем, в высоких материях Гром не разбирался и не стремился к этому. Его интересовали практические ответы, которых оказалось кот наплакал (как раз подходящий каламбур). Пришлось самому выяснять потихоньку.
В первую очередь он убедился, что Кошачья ведьма не чует его наблюдение, как и прочие. Кое-кто из собратьев по ремеслу подшучивал, что он и сам обладает даром, на что неизменно получал в ответ плевок под ноги. Гром-то знал, в чём дело. Просто в самом начале Котлета поделился с ним инстинктивно нащупанным способом оставаться незаметным: «Ты поменьше думай, а главное, переживай — они это ощущают». И кто же виноват, что молодой пацан догадался и навострился размышлять во время Охоты о другом? Ведьмы-то секли только направленное на них внимание. Иначе небось с ума бы сошли среди людей. А он следил за ними как бы краешком глаза, перебирая в уме прегрешения мачехи. Так что в каком-то смысле ненависть к ней помогла ему превзойти других в охоте на колдовское племя.
Гром не делал секрета из своего приёма — и начальству разъяснял, и с товарищами по гильдии делился. Ему ведь только на руку было, чтобы побольше этой погани прищучили. Может, кто и его должок мачехе вернул бы, раз не свела их пока судьба-дорожка. Так что каждый, кто не поленился спросить, знал этот способ. Вот только они в него не верили, потому как не приложили достаточно усилий, чтобы добиться результата. А может, наоборот, не приложили потому, что не верили. Хотя кое-как выслеживали, конечно, но «прогреметь среди ясного неба» мог только он.
Ну и ладно. Зато ему доставались самые сложные случаи с самым большим вознаграждением. Кошатницу не сразу поручили ему, потому что он в аккурат перед этим сорвал другой крупный куш. А в Гильдии издавна бытовало правило: заработал сам — дай заработать другому. У ведьм-то обычно находилось чем поживиться: если не деньгами, то уж точно здоровенными самоцветами, при помощи которых они колдовали. Раньше за такие ростовщики немало отваливали, а потом Церковь сама начала выкупать.
Впрочем, он не столько ради денег работал, сколько за идею. Очищал от скверны род человеческий. Порешить проклятую тварь — дело богоугодное, любой церковник подтвердит. Это ведь и не люди уже, с такими-то способностями, а чудовища, использующие простых мирян, словно коз, для достижения всего, что взбредёт им в голову. Если бы не Охотники, уже и страной бы правили небось. Из-за мантии короля, разумеется. Но тот вовремя опёрся на Церковь Отца Всеединого, а оная — на Гильдию, «удочерив» её от прежнего бога равновесия Хорна, которого, вкупе с несколькими другими «полезными» старыми богами, объявила одним из предвестников своего Творца. Остальных же заклеймили как демонов, распявших Всеотца на дереве отравленными копьями на девять дней, за которые он умер и воскрес, обретя ещё большее могущество и прогнав супостатов в преисподнюю. Во фантазия!
Впрочем, на деле для работников аркана и арбалета мало что поменялось. Вера Охотников была практичной: просто свод правил, соблюдение которых позволяло надеяться, что некая высшая сила за них заступится — если не в этом жестоком мире, так после смерти. Как и в любой другой религии. Заповеди были примерно те же по смыслу — и на том спасибо. Имена и идолы изменились, а суть осталась старая. Разве что появились угодные и неугодные божества. Совсем как если бы отдельные княжества силой объединил один правитель, объявив себя главным, присягнувших на верность князей назначив наместниками, а остальных — врагами. Но за защитой крестьяне всё равно шли к прежнему господину.
Хотя нет, одно приятное различие всё же появилось: выданные им бляхи в виде дерева (символа новой веры) с отчеканенным поверх изображением Весов Хорна придали охотникам официальный статус и позволили требовать от городских властей содействия. Это должно было уравновесить малый состав охотничьих групп. Но Гром пользовался бляхой, только чтобы получить сменного коня при погоне и надраться задарма после удачного завершения дела. Ну не любил он помощников — от них одна морока.
В общем, понаблюдав за ведьмой, он подметил, что к ней со всех окрестностей стекаются даже совершенно чужие коты, как будто Кошатница валерьянкой поливалась. Собственно, так он её и выследил, потому что собственная стая уж очень хитроумно путала следы. Например, ещё в самом начале слежки, на рынке один из котов прыгнул на спину человеку, нёсшему оглоблю. Тот развернулся и с размаху задел горшечный прилавок. Мигом образовалась свалка и скандал, ровнёхонько между Громом и преследуемой, дав ей время улизнуть. Он в тот раз сплоховал — ведьма засекла его  глазами, не чуйкой. С постоялого двора съехала прежде, чем он туда добрался. Потом неделю выслеживал маршруты городских мурзиков, гадая, не упустил ли её.
Но терпение всегда вознаграждается, тут Котлета был прав, земля ему пухом. Этот дом ведьма посещала уже второй раз за неделю. О том, что сегодня вечером она придёт снова, Гром заранее узнал от хозяина, проникшегося видом бляхи. Кошатница якобы сводила его дочке на выданье родимое пятно с лица. И зачем-то уговаривала отослать её к тётке. Охотник не стал предупреждать их об опасности. Использовал добытые сведения, чтобы подготовить засаду. А теперь сидел и ждал, пока ведьма выйдет. Жевал табак, закутавшись в одеяло, чтобы не застудить поясницу, — ночи по осени становились всё холоднее. Наблюдал за дверью и почёсывал прикормленного бродячего котёнка, которого взял с собой на роль охотничьей собаки — чтобы заранее узнать, когда «дичь» придёт в движение.
Почёсывал не потому, что хотелось. Увидев отделанных заколдованными котами напарников, которые выжили лишь благодаря тому, что вовремя сбежали, поневоле начнёшь относиться к этим коварным животным с опаской. Но котёнок был ещё молодой, простодушный, к тому же не из стаи. И всё-таки, почуяв неподалёку Кошатницу, он беспокойно завозился в мешке. Гром уж думал было, провалилась затея, но ласка помогла, и сейчас этот тёплый пушистый комок мерно урчал у него на груди. В сущности, если подумать, безмозглая тварь не виновата в том, что тварь в человеческом облике имеет над ней какую-то власть.
Гром надеялся, что не прошляпит очередного жмурика. Мелькала у него мысль позвать городовых, чтобы предотвратить убийство. Но ещё не факт, что оно состоится сегодня. И при них он не смог бы нормально сделать своё дело. Лишний шухер ему совсем ни к чему. Пусть, как всегда, жертва, считающая себя хищницей, ни о чём не догадывается, пока её гнилое сердце не остановит навсегда вот эта драгоценная красотка: короткая чёрная стрела с белоснежным оперением и серебряным наконечником.
Строго говоря, это, конечно, был арбалетный болт. Но в Гильдии все называли освящённые болты стрелами, чтобы отличать от простых. Их ведь полагалось строго по три штуки на брата. И не дай бог потерять! Придётся пройти семь кругов преисподней по церковникам, чтобы доказать, что ты не мишка косолапый и тебе можно выдать новый.
Первая пара Охотников сглупила: пытаясь сберечь стрелы и заработать надбавку за поимку живьём (которую тогда предлагали, чтобы выведать приёмы жниц), они использовали аркан. За что и поплатились целостью шкуры. А про вторых неизвестно, ибо оба пропали бесследно. Поэтому Гром и решил: только арбалет, причём издалека.
Однако ключник теперь был зол, как в глаз ужаленный вол — это же целых шесть потерянных стрел, каждая из которых обходилась дороже иной ювелирной побрякушки. Шутка ли сказать — ровно девять сакральных кун[1] серебра на стальной основе. Да ещё дерево какое-то хитрое, привезённое из-за трёх морей: чёрное, как уголь, но крепче дуба — наверняка умаялись ровно выстругивать. И перья священной белой совы, которую вообще поди поймай.
Раньше-то обходились просто посеребрённым наконечником, но тоже вставало недёшево. Поэтому привычка беречь «стрелы» въелась с юности. Впрочем, у него не пропадало даром ни одной.
Так Гром занимал себя разными привычными мыслями, лишь бы не спугнуть «дичь», думая напрямую о ней. Рассуждения же об отвлечённых материях и общем плане событий делу не вредили. Это вроде как разглядывать потолок в кабинете нового бригадира, когда тот кого-то распекал. Была у него такая манера — пригласить сразу несколько Охотников и намылить шею одним, чтобы другим неповадно было. А потолок у него был, надо сказать, шикарный — расписной, с цветистыми райскими кущами и птицами о прекрасных женских головах, да ещё и с позолоченной лепниной. Загляденье просто!
Пушистый комок на груди неожиданно сильно завозился, вырываясь. Гром не стал его удерживать — котёнок отыграл свою роль. Охотник быстро, но без суеты откинул одеяло с арбалета, лежавшего рядом, одним натренированным движением всего тела натянул тетиву, вторым вставил стрелу и третьим перетёк в лежачее положение на пузе, нацелившись на дверь. Котёнок даже не успел найти путь с крыши, растерявшись при виде большой высоты. Зато ведьмина стая, до этого прятавшаяся бог весть по каким углам, сгрудилась у двери, подтверждая сигнал. Ну что, вдох... выдох. Второй... И третий уже не сделать до конца. Ничего, ему не привыкать и на двух с половиной делать задержку.
Дверь отворилась, из неё появилась знакомая фигура в странном чёрном то ли плотном платье, то ли лёгком кафтане. Мир сузился до неё. Шаг, второй, третий — и стрела покидает ложе. Мчится прямо в цель! Гром по-прежнему не дышит, предвкушая сладкий миг. И вдруг откуда-то наперерез болту вылетает стремительная тёмная молния! Громкий жалобный мявк обрывает его надежды. Чтоб их бесы задрали, этих котов!
Ведьма вздымает руки, очевидно, собираясь наложить какие-то чары. Но Грома уже нет на прежнем месте: он спешит к заранее приставленной лесенке на соседнюю крышу этажом ниже, чтобы уйти в случае неудачи. Не ожидал, конечно, но готовиться к худшему его тоже Котлета научил, мир его праху!
И тут под ногами что-то жалобно пискнуло, он запнулся, потерял равновесие и покатился с крыши. Уцепиться за край не успел — пальцы соскользнули, потому что на голову в этот момент упало живое и когтистое. Так они вместе и плюхнулись: он на спину, котёнок сверху. Только мелкий предатель сразу метнулся в сторону, а вот Гром крепко приложился спиной. Но подумать о возможных переломах ему не дали — вместо крошечного комочка с игрушечными коготками на него навалилось многоногое мохнатое чудовище и принялось рвать уже не по-детски.
Гром успел выхватить нож и ударил пару раз наотмашь в эту живую массу. Раздались душераздирающие вопли. «Так вам и надо!» — швырнул он в них заряд ненависти. А по «потолку» сознания молнией пронеслось: «Руки-ноги движутся, значит спина цела». Но радость была недолгой. Одна из пушистых тварей впилась в руку, державшую нож, словно знала болевые приёмы. Кисть разжалась сама по себе, но Охотнику было не до того, чтобы жалеть о потерянном оружии, — другой кот прокусил ему шею с удивительной для такого небольшого существа силой.
В тот же миг раздался певучий окрик. Чем-то похожий на мяуканье, но сразу ясно, что издал его человек. Хозяин. Точнее, хозяйка. И коты разом остановились, скатились с него. Гром рванул онемевшую от боли руку к горлу и зажал рану. «Чёрт, так и есть, прокусил артерию, гад. Сука, сволочь, тварь! Как же я вас всех ненавижу!»
Однако надолго запала ему не хватило: ненависть толчками вытекала из него вместе с кровью сквозь крошечную дырочку — размером с кошачий зуб, а не удержать. Вместо неё из глубины души поднимались липкий страх и растерянность: как же так? Он ведь прав! Он должен был победить! Так сулят заповеди — и Хорна, и Всеотца... Но не выдумка ли они, такая же, как история про дерево и предвестников? Призванная внушить веру в собственную неуязвимость, в праведность своего гнева и вдохновенное рвение выполнять грязную, кровавую работу словно благородную?
Почему же тогда никто не уличит этих проклятых церковников во лжи? Ах да, истину понимают, лишь оказавшись на месте жертвы вместо охотника. Но тогда уже поздно...
Чёрт, мысли путаются, зрение плывёт — скоро конец. Из тумана, застлавшего глаза, выплывает лицо, такое прекрасное, что в жизни не заподозрил бы в жестокости и коварстве. Как и отец мачеху... Наверное, решила сама добить — позлорадствовать.
И внезапно, бессвязно, но так безумно захотелось жить!
— Пощади, — прохрипел Гром из последних сил.
Ведьма улыбнулась — точно такой же блаженной улыбкой, как райские птицы на потолке бригадира:
— Хочешь жить?
Он прикрыл глаза и вдобавок зажмурился, чтобы точно поняла: «Очень!» Кивнуть-то не в состоянии — кажется, жизнь стремительно утекает из него, как ни зажимай.
— Даже согласишься мне служить?
Вот оно — кража души! Глаза Грома округляются от ужаса. Он откуда-то знает, что если не даст согласия, то душу не заберут. Но. Сука, как же хочется жить! Аж на слезу пробило. В горле клокочет противоречие. Или это собственная кровь?
— Да не заберу я твою душу, глупыш, — снова эта райская улыбка. Мысли читает?! — Я могу удержать её в этом мире. Но тогда я стану за неё отвечать. А это означает вассальную клятву, сам знаешь. Жизнь за жизнь.
Хорн! Всеотец! Век бы не думал, что придётся осмысливать на краю смерти, кто там в чём из знати друг другу клянётся и что это всё означает! Просто... Просто так хочется жить! Что глаза снова зажмуриваются, приняв решение за разум. Ещё одна улыбка.
— Мне нужно твоё настоящее имя, охотник. То, которое дала тебе мама.
Гром не использовал его так давно, что почти забыл. Но сейчас, на грани беспамятства при слове «мама» откуда-то всплывают её ласковые руки и не всерьёз укоризненный тон: «Герд, ну что ты опять натворил?»
— Ну же, последнее усилие, — так же ласково вторит ведьма. — Ещё пара мгновений, и твоя душа отлетит. Я уже не смогу её вернуть.
— Герд, — выдыхает он в последний раз.
И действительно поднимается над телом. Чёрт, не успел...
Но имя вдруг повторяется эхом, прекрасным маминым ласковым голосом:
— Герд! — Душа замирает. — Герд, вернись. Ты ещё не всё сделал. Войди в это тело, — и она указывает на пушистого беспризорника с рынка, которого он пригрел...
Гром в ужасе. Котом он быть не подписывался! Но, похоже, у души собственное мнение — ей любая жизнь милее райских кущей, а уж тем более преисподней, ведь нельзя быть уверенным, куда попадёшь при его ремесле.
Душа устремляется в крошечное создание, без труда подстраиваясь под его размеры. И теперь он котёнок. Герд. То есть: «Мяу!»
Мама берёт его на руки, распахивает кафтан и прижимает трясущееся от шока тельце к такой мягкой и тёплой груди. Потом бережно собирает в суму тела погибших котов. Он чувствует, как Мама горюет. И он вместе с ней. Тогда она что-то мурлычет — так тихо, что слышно только ему. И он понимает: «Не бойся, я не дам тебя в обиду».
Горячая благодарность заливает всё его маленькое, такое беспомощное сейчас существо. Вот она — богиня, которая дарует настоящие любовь и защиту, не то что всякие Хорны и Всеотцы! Богиня начинает шагать, покачивание его убаюкивает, и Герд засыпает.
А проснувшись, вспоминает все свои прежние чувства, стремления и планы, как странный сон, который постепенно тает. Ведь он слишком тяжёл для этого лёгкого, гибкого, ловкого тела! Теперь Герда заботит только еда, Мама и игра с товарищами по стае. Оказывается, все коты в ней — носители душ безвременно убитых. Здесь и один из пропавших без вести Охотников, и сынок вельможи, которого папаша сам же удушил — по причинам, которые даже Гром вряд ли смог бы уразуметь, а Герд и подавно. Вот почему кот из доноса кидался на хозяина — пытался отомстить убийце. Но Мама остановила. Шерсть у знатного мурлыки до завидков пушистая, а морда смешная, приплюснутая. Порода, говорит.
Мама о них хорошо заботится. Кормит, защищает, направляет. Герд привязывается к ней так сильно, что готов ради неё на всё. Он любит её всем сердцем, всей душой! И совсем она не злая и не коварная. Она помогает тем, кому уже никто не способен помочь. Даже его однажды приводит к злой мачехе. Но вся кошачья месть заключается в расцарапанном лице и порче красивого платья. Что-то большее — слишком много чести. Это он нахватался манер от вельможича, прежде чем душа того ушла по радуге в небо.
Ненависть осталась в прошлом. Ведь ненавидит лишь побеждённый. Но тот человек давно умер. А у него теперь другая жизнь: не одиночкой, а в стае; не убивая, а спасая и защищая. Оказывается, это может быть так приятно: не когда любят тебя, а когда любишь ты. Хотя почесушки за ушком он, конечно, на сметанку не променяет. Впрочем, ему и не приходится выбирать. Так что, когда приходит его черёд спасать Маму от Охотников, он отдаёт всего себя с радостью. Герд больше не боится. Теперь он по-настоящему большой. Душой.
-----
[1] Куна — денежная единица по весу серебра, здесь ~2 грамма.

(10-14 апреля 2023 г.)