Мои Драконы

Мне всегда трудно не видеть их несколько дней подряд. У меня всегда есть потребность общаться с ними ежедневно в живую или хотя бы по телефону. В разговоре с ними я не замечаю течение времени и я не устаю что-то обсуждать с ними. А в последнее время мне стало мало их просто обнять. Целую каждого, обнимаю крепко и тихо говорю на ухо:
- Я тебя очень люблю! Очень! Очень...
Потом обнимаю их обоих сразу:
- Спасибо вам, мои драконы!

Я их всегда любила, по-разному, по-своему, но одинаково сильно. В памяти много картинок, и чаще всего всплывает одна из них - я в летнем синем платьице и в панаме из этой же ткани, иду между ними, держа их за руки. Мы идём по песчаной дороге в жаркий солнечный день. Они говорят о чем-то своём, а я в своём воображении витаю в каких-то своих мирах. Мне хорошо и спокойно. Иногда я провисаю на их руках, поджав ноги, а они меня переносят через камешки и рытвины. Так мы и идём втроём. Мама, папа и я.

Я - средний ребёнок в семье. Не помню, чтобы я ревновала родителей к моим братьям. Почему-то я не страдала детскими травмами, комплексом "недолюбленности" от мысли, что мама и папа братьев любят больше, чем меня. В последнее время часто слышу такие откровения, и удивляюсь самой себе - почему я не мучалась от этого?! Неужели я такая примитивная?! В детстве мама со старшим братом всегда подолгу общались по вечерам, Урфан всегда был интересный. С младшим братом мама возилась постоянно, Намик всегда был очень болезненный. А я, как мне всегда казалось, была сама по себе, но почему-то не переживала от этого. Мне живого мира вокруг и воображаемого внутри меня всегда было достаточно.

Но при этом я не терпела физическое одиночество и страшно боялась темноты. Помню один случай из детства, который можно вписать в мой паспорт, как характерную черту, такую как рост или группу крови. Не помню почему, но я пришла с мамой к ней на работу. А милиционер в проходной не пропускал меня внутрь здания. Но так как ещё не родился человек, который в состоянии что-то приказать моей маме, то все завершилось легким противостоянием мамы и закона в лице глуповатого дядьки. Противостояние выразилось в том, что меня, стоящую в турникете, мама и милиционер тащили за руки в разные стороны. Не помню, чтобы я плакала от страха, плаксой я вообще никогда не была. Я думаю, что всегда верила в дар убеждения мамы и была спокойна за свою судьбу. По крайней мере пару раз, а может и больше, она сумкой двинула человека в форме по голове и он меня отпустил.

Так я с недооторванными руками попала к ней в кабинет. Мама посадила меня за свой стол, забрала какие-то папки с чертежами и ушла. Я сколько-то времени сидела за её столом, что-то рисовала на сероватой писчей бумаге. И вдруг мне стало грустно и одиноко. Вот это и есть ключевой момент моего триггера. Недолго думая, я написала печатными буквами маме записку и ушла из её кабинета в коридор, в большой мир. Дальше я знаю только то, что мама рассказывает.

Утро у неё было тяжёлым. Пятилетнюю Наилю не с кем было оставить дома и ей пришлось взять ребёнка с собой. После стычки с охранником, который требовал оставить ребёнка на улице, она оставила чадо в кабинете и пошла на совещание. К своей работе она всегда относилась ответственно, и всегда занимала какие-то должности, всегда была уважаемым профессионалом своего дела. Вернувшись после многочасового совещания у директора, она обнаружила пустой кабинет и записку на столе: "Мама я ушла не могу быть одной" (пунктуация, вернее её отсутствие, и орфография сохранены). Ей пришлось обежать все многочисленные кабинеты длинного коридора, и найти меня за чаем и за душевным разговором о жизни с пожилой женщиной, с которой мама толком не была знакома. То, что я читаю и пишу с 3-х лет, мама конечно же знала, но мою тягу к разговорам по душам с посторонними людьми именно тогда она и открыла для себя.

Вообще, я сейчас понимаю, как же им обоим, маме и папе, было непросто с таким ребёнком, как я. С одной стороны "кошка, гулящая сама по себе", с другой "не могу быть одной". Толи интроверт, толи экстраверт, все зависит от настроения. Как быть с ребёнком, который может навзрыд плакать и орать во все горло "Бим! Беги, Бим!" при просмотре фильма ("Белый Бим, чёрное ухо"), реветь до хрипоты от переживания за экранных героев, и в то же время, не видеть и не замечать, что происходит вокруг?!

Но мама и папа всегда были замечательными родителями и таковыми остаются, они не конфликтовали со мной по пустякам ни в детстве, ни сейчас. Да, за то, что я во втором классе без спроса ушла из дома неизвестно к кому в гости, и меня нашли только в 10 вечера, меня по голове не погладили. Да, и за то, что после уроков в 3-ем классе задерживалась в школе до позднего вечера, типа я помогаю учительнице проверять тетради, меня справедливо прижучили. За то, что не ела и выбрасывала еду, мне влетало, естественно. Но в целом, они терпеливо переносили мои странности.

Нагоняи всегда были от мамы, а папа отличался удивительным терпением. Когда я училась во второй смене, мама уходила на работу к 8-ми, а папа к 9-ти утра. И мы с ним завтраками вдвоём. Я всегда любила наблюдать за папиными неторопливыми движениями - идеально тонко отрезать ломоть хлеба, тщательно смешать масло с мёдом и намазать мне бутерброд. После завтрака он шёл в ванную бриться, а я шла за ним хвостиком. Мне разрешалось взбить пену помазком и я любила запах крема для бритья. Он спокойно брился, его не раздражало мое присутствие и моя детская болтовня. Его не раздражало и то, что ему приходилось чистить горы семечек и собирать в кучку, зная, что я люблю есть пригоршней.

У моих родителей на меня всегда было время и терпение. Особенно, когда меня охватывали творческие порывы. Однажды я увлечённо рисовала красками морскую звезду и распотрошила кисточку. Рисунок ещё не был дорисован, и у меня была такая трагедия на лице, что мама не раздумывая, отрезала немного от своих волос, намотала их на спичку и дала мне эту "кисть из натурального ворса". Чем бы дитя не тешилось... Я помню эту кисточку из спички и мамиными волосами, и помню то, что рисунок получился очень красивым.

Когда я стала подростком, они оба старались сделать для меня все, что могли. Сейчас понимаю, что как же маме было сложно после работы искать по городу мне красивые платья и туфельки. Или заказывать уезжающим в Москву одежду для меня, а для себя - никогда. Ей всегда нравилось меня наряжать и одежду она покупала мне милую, детскую. А я любила примерять её платья, её туфли на каблуках и мазать жуткую бордовую помаду, которая лежала в её тумбочке с незапамятных времен - она сама косметикой никогда не пользовалась. И она никогда не ругала меня за то, что помада почему-то уменьшалась на глазах и шкаф её перевернут верх дном. Она не спрашивала, что за смерч прошёл в доме. А я свято верила, что она не замечала моих набегов на её вещи.

На мои "что-то грустно и одиноко" папа ещё тогда нашёл действенное средство - он в такие моменты подсовывал мне книги. Причём всегда различал оттенки моего настроения, и подбирал нужную книгу. Так я перечитала кучу книг по его советам, и он до сих пор подсовывает мне интересное чтиво.

Их ссоры и споры мы со старшим братом переживали, а ссорились мама и папа эмоционально. Старший брат всегда знал кто прав и был на маминой стороне, младшему все было нипочём. А я боялась потерять их обоих. Мирить их я тогда ещё не научилась, но они, оказывается и не собирались расставаться. Не могли они это сделать, потому что у них были дети. И особенно у них была я, которая, если что, выбрала бы папу, а маме меня терять было страшно. Это я теперь знаю и понимаю.

В вопросах учёбы я не создавала проблем. Училась сама. Сама выбирала себе друзей. Дружила, ссорились, мирилась, училась жить в обществе - все сама. Никто - ни мама, ни папа в эти вопросы не вмешивались. И все было хорошо до тех пор, пока я не стала взрослой...

Я повзрослела и стала влюбляться. Те, кто в меня влюблялись, маму и папу не волновали. Их беспокоила я. А я оказалась такой, какой и была с самого рождения - непредсказуемой, на этот раз в выборе парней. Нет, парни плохими не были, но среди них не было особого, настоящего, моего. Как мама и папа научились различать грани между моими просто интересом и влюблённостью, если я сама это понимала только спустя время, я не знаю. И как они переживали мои разочарования, мои слезы знают только они сами. Я боялась их расстроить, и постоянно играла в театр одного актёра - "все хорошо, прекрасная маркиза!". Они тоже боялись меня расстроить и подыгрывали в тот же театр, вылечивая меня своей любовью, заботой и вниманием.

Я всегда называю маму и папу - мои драконы! Ну, во-первых, потому что они оба по китайскому гороскопу родились в год дракона, и во вторых, потому что они всегда были и есть моими источниками энергии, мудрости и вдохновения.

Мои поиски женского счастья завершились с появлением Реза в моей жизни. А потом я стала ждать моего Рустама. По подсчётам Рустам должен был родиться 28 июля. Но врачи и все кругом смеялись, когда я говорила, что рожу именно в этот день. За неделю до этой даты врач сказала, что ожидать надо ещё недели две. Произошёл отбой тревоги и все разъехались - Реза за границу, Урфан с семьёй на курорт. Но, мой сыночка решил порадовать маму и родиться именно в желанный ею день. И опять мы втроем - мама, папа и я, пошли в клинику...

Это было символично. В этом была и есть вся правда моей жизни - что бы ни было, со мной всегда рядом мои мама и папа, мои драконы. Так мы и идём втроем по жизни, как в моих детских воспоминаниях - по той песчаной дороге, в жаркий солнечный день, я между мамой и папой, держась за их руки. Мне хорошо и спокойно.

Naila Huseyn zada
04.02.2023
Baku