Дикая степь... Глава 35. Корсак

Время действия - 1757 г.

- Я его сызнова видала… - Марья поставила на стол чугунок с похлебкой.

- Кого? - Тимофей непонимающе посмотрел на жену.

- Человека того… Я тебе сказывала… Который на отцовой мог иле сидел… - Марья разложила ложки, не поднимая глаз.

- Ааа… И что ж он?

- У дороги сидел. Увидал меня — поднялся, будто нарочно ждал. Заглянул в лицо, а потом развернулся скорее да прочь пошёл. Даже не сказал ничего. Я окликнула его, да только он не ответил.

- Кто ж таков-то… - Тимофей нахмурился. - Атаману бы обсказать.

- Бать, погоди. Я сам сперва… - сказал Матвей. - Найду его, а там уже и к атаману вести можно.

- Не бандит ли беглый, каторжный… Ты уж гляди, Матвеюшка, осторожнее будь с им. Мало ли что на уме у его… - Марья жалостливо посмотрела на сына.

- Ничего, мать, не боись, не таких видали. Где, говоришь, встретил он тебя?

- Да у дороги сидел возля погоста. Там ещё бугорок такой есть, ковылем поросший. На ём и сидел.

- Как же ты его найдёшь? - Тимофей зачерпнул из чугунка наваристой похлебки. - Небось, его теперь днём с огнём не сыщешь. Пётр с Савелием всю округу, говорят, обсмотрели — нет его.

- А Волчок на что? - усмехнулся Матвей. - Волчок умный пёс. Сыщет, коли надо.

- Волчок сыщет! - лицо Тимофея осветилось улыбкой. - Вчерась я кисет обронил во дворе. Хватился — нет его. Досада меня взяла. Думаю, где ж искать теперя. Гляжу — Волчок мне его в зубах несёт. Сам чихает от табаку, сам несёт. Умный пёс!

- Угу… - Матвей помолчал. - Максим Черкас объявился.

- Черкааас? Где ж он пропадал столько?

- Говорит, на Дону был, потом в Яицкий городок прибился.

- Сгубил, ирод, Таюшку, - поджала губы Марья. - Така хороша бабёнка была… Любила ведь его, змея подколодного. Оставил с дитями — ни жена, ни вдова. Видно, на том свете ей краше, чем на этом. Теперь-то чего ему здеся понадобилось?

- Да кто его знает! - пожал плечами Матвей. - Разве ж скажет правду! К атаману, может, послан по делу какому…

- Может, и послан, - согласился Тимофей. - Казак он добрый. Хороший казак. А с жёнкой он, конечно, того… Грех на ём.

- Хорошо, что Маня с им не связалася! С Трофимом Кагуровым у них вон как сладилось всё. И Мишку, сына евоного, она как родного полюбила. И своих детишек цельна изба пищит. Сумел Трофим привязать её к себе. Она, Маня-то, не умеет дело наполовину делать. Любит — значит всем сердцем. Ненавидит — так от души.

- Ох, помню, - перекрестился Тимофей, засмеявшись. - Помню, как она свечки на живых ставила. Не дай, Боже, такой тигре дорогу перейти. Разорвёт ведь!

Волчок и впрямь был умным псом. След на ковыльном пригорке взял быстро, посмотрел на хозяина понимающе и помчал в сторону от слободы, туда, где земля изрыта была глубокими оврагами. Подбежал к раскидистому кусту, закрутился, завилял хвостом. На хозяина посмотрел укоризненно, что, мол, стоишь?

Матвей отвёл ветки в сторону — за ними отчётливо просматривалась нора с хорошо утоптанным входом.

- Есть тут кто? - громко крикнул Матвей. - А ну, выходи!

Никто не отозвался, однако что-то неуловимое происходило внутри убежища. Как будто движение какое-то бесшумное, и ощущал это движение Матвей всем своим нутром.

- Выходи, говорю! Стрелять буду!

Щёлкнул взведенный курок пистолета, в ответ послышалось ворчание:

- Ладно, ладно, выхожу. Ишь, какой ты грозный!

С сопением и кряхтением наружу выбрался немолодой уже человек со странно смуглым, словно обожжённым на солнце лицом. Подошвы босых ног его покрыты были толстым наростом, как будто никогда не знали обуви, а тонкий казачий армяк болтался на худых плечах.

- Ты один там прячешься? - спросил Матвей с подозрением поглядывая на крутящегося возле норы пса.

- Один… - чужак опустил подведённые чёрной краской глаза.

- А вот и врёшь. Пёс кого-то чует. Кто там ещё? Вылезай! - крикнул Матвей в чёрный зев логова. - Вылезай, кому говорят! Застрелю, потом не жалуйся!

- Да стреляй уж, стреляй! - с веселым смехом выскочил из норы чернявый мужичок лет сорока. - Всё одно не попадёшь!

- Не боись, уложу с одного выстрела. Кто таков? Как зовут? - поднял бровь Матвей.

- Зовут зовуткой, величают обуткой, - ухмыльнулся мужичок.

- Беглый что ли?

- Неее… - замотал головой весельчак. - Никак нет. Это вы, может, из беглых, а мы все положенные гумаги при себе имеем!

Смуглый бросил на него острый неприязненный взгляд, но чернявый будто и не заметил этого, продолжал веселиться:

- А ты, стало быть, Калмыков Матвей? Матюша три гроша, шейка копейка, алтын голова, по три денежки нога…

- Ах ты… - Матвей со всей силы врезал чернявому в ухо. - А ну, пошёл быстро к атаману! Живее, а то пристрелю на месте!

- Вот за это уважаю, - снова ухмыльнулся чернявый.

- Замолкни! - рявкнул Матвей.

Атаман встретил чужаков настороженно:

- Кто такие?

- В норе в овраге давно уже прячутся, господин атаман! - доложился Матвей. - Себя называть не хотят.

- Неее… Я не давно. Всего-то три дни туточки! - нагло заявил чернявый. - А называть себя каждому встречному не обязан.

- Кто таков? Откуда взялся? - взгляд атамана был будто свинцовым.

- Афанасий Соколов! - чернявый прищелкнул каблуками затертых сапог. - Прибыл по этапу на жительство в Оренбургскую губернию.

- А… Слыхал про тебя. Почему сразу не явился ко мне, ежели определили тебе здесь жить?

- Куда определили, там и живу, не убёг, как иные, - Соколов многозначительно посмотрел на Матвея. - А за то, что не явился сразу к вашей милости — прощенья просим, - он церемонно отбил поклон атаману.

- Так расскажи, за что тебя сюда из Тверского уезда выслали.

- Напраслину возвели… Коня я выменял, а тот краденым оказался, - страдальчески вздохнул Афанасий. - А рази ж я виноват, что он краденый…

- А в Москве с шайкой грабителей не ты ли стакнулся? Извозчиком был, подгулявших купчишек обирал, помогал татям скрыться после кражи?

- Всё-то вам известно, господин атаман, - с деланным смирением опустил глаза чернявый.

- Шпицрутенов-то* вдоволь поел за делишки свои? - усмехнулся атаман.

--------

* Длинный, гибкий и толстый прут из лозняка либо штатный металлический шомпол к дульнозарядному огнестрельному оружию, применявшийся для телесных наказаний

--------

- Да ведь отошёл я от дел посля них. Ни за что схватили, по наговору. Не крал я коня.

- Выроешь себе землянку на окраине, там и поселишься.

- Благодарствую… - смиренно опустил глаза Соколов.

- Пакостить не вздумай, - сказал атаман, и голос его был подобен рыку льва — вроде и негромко, но пробрал до мурашек. - Казаки люди крутые. Ежели что — шпицрутены тебе лаской покажутся.

- Не извольте беспокоиться, ваше благородие, - поклонился Соколов.

- Ну, а ты кто? - атаман повернулся к смуглому чужаку. - Как звать тебя?

- Я Тимофей КорсАк, казак Табынской крепости. Вернулся из плена хивинского. Мальчонкой ещё, почитай, был, когда нас с товарищем башкирцы схватили и киргизскому разбойнику продали, а тот уж в Ургенч отвёз, продал нас в рабы богатому купцу. Теперь вот вернулся… Некуда податься мне.

- Языка-то русского не забыл, - хмыкнул атаман.

- Да ведь я не один среди хивинцев жил. Много там русских пленников. Да и с товарищем нас не разлучали.

- Что ж, в крепости не приняли тебя обратно?

- Да ведь сколь годов прошло… Три десятка. Кто помнил меня, того уж и в живых нету.

- А к нам-то каким ветром занесло?

- Так вышло, - грустно улыбнулся Корсак.

- Да это, ваше благородие господин атаман, Калмыков Тимофей! - затараторил Соколов. - Самый что ни на есть настоящий. Отец евоный чужого мужика сыном назвал, чтобы, значицца, его, беглого татя, от каторги уберечь. А настоящий-то Тимофей вот он!

- Чтоооо?! - брови атамана поползли вверх.

- Неправда это! - выпрямился смуглый. - Не знаю я никакого Калмыкова. Тимофеем КорсакОм звали меня до плена, Тауфиком нарекли в Ургенче.

- А с Никанором, отцом своим, о чём в овраге речи вёл? - ухмыльнулся Соколов. - Думаешь, я не слышал?

- Так ведь ты говоришь, что три дня только как сюда явился, а Никанор давно уж помер, - сказал атаман.

- Этто верно… - почесал голову Соколов. - Значит, приснилось мне.

- Враль ты, оказывается, Афанасий. Таких, как ты, яицкие казаки Хлопушами называют, - с усмешкой сказал атаман.

- Что ж, Хлопуша так Хлопуша… - согласился Соколов.

- Так куда ж мне тебя определить, КорсАк… - задумался атаман. - Хоть ты и корсак, а всё же человек*. В норе за слободой жить я тебе не позволю. Да и зима на носу, а у тебе ни сапог, ни одежонки теплой.

--------

* корсАк — степная лисица

--------

- А дозвольте, господин атаман, я его покамесь к нам возьму, - подал голос Матвей. - В баньке отпарим, одежонку какую-никакую справим. А там видно будет, что с им делать.

- Что ж, возьми, - согласился атаман. - Заодно и с враками Хлопушиными разберётесь. Дед-то твой и отец как будто в Табынской раньше служили? Небось, найдётся об чём поговорить.

Калмыковы чужака встретили с удивлением. Однако баню затопили и на стол всё, что в доме съестного было, поставили.

Правда, Корсак, в дом зайдя, на иконы не перекрестился. И ел с неохотой — только хлеба кусочек отломил да, тихо шепнув что-то, в рот положил. А потом и вовсе на двор попросился выйти. Надо мол, нужда у меня есть. Нужда так нужда, пожали плечами хозяева. А пока его не было, обсказал Матвей родителям, как разыскал чужаков да как к атаману их водил.

- Тимофей Калмыков, говоришь? - подскочил отец, услышав про обвинения каторжника. - Не тот ли самый…

- Господи, Исусе Христе… - перекрестилась Марья.

- Да где же он? - Тимофей кинулся к двери. - Давно уж вышел. Не сбежал ли?!

Но Корсак не сбежал. В укромном местечке между дровяником и амбаром он, расстелив затертый коврик, совершал намаз…

- Так ты, значит, веру иху принял? - спросил Тимофей, когда гость вернулся в дом.

- Принял. Столько лет ведь среди них… Как не принять, - Корсак виновато опустил глаза.

- Что ж, не нам судить тебя. А глаза зачем чёрной краской подводишь?

- Чтоб зараза не пристала. Краска эта не простая, она от болезней бережёт. Много там всякой заразы водится.

- Так здеся ведь нет никакой заразы*. Можно забыть об ней, об краске-то, - улыбнулась Марья, наливая из самовара чаю.

--------

* трахому в Россию завезли из Франции после войны с Наполеоном

--------

- Это верно. Да я уже привык к ней.

- А что там каторжник этот брехал про отца мово? - решился спросить Тимофей. - Будто ты… будто ты с им разговоры какие-то вёл.

- Не было такого, - Корсак вдруг замкнулся, посуровел.

- А всё ж таки на могилу к ему ты приходил… - Марья ласково положила руку на плечо чужака. - Расскажи, не боись. Ты и вправду Тимофей Калмыков? Родной сын ему?

Чужак молчал.

- Значит, привелось ему, сердешному, перед кончиной своей встретиться с тобой, слава Исусу Христу! - тихо сказал Тимофей. - Он ведь всю жизню свою по тебе горевал. Может, оттого Господь и сжалился над тобою, что он нас с Марьей спасал. Ведь это ради тебя он добро творил, понимаешь?

Матвей переводил изумленный взгляд с чужака на родителей, не веря своим ушам.

- Птицей кружил над нами, прикрывал от бед всяких, а сам о тебе думал, - продолжал Тимофей.

Корсак вдруг упал на пол, рыдая и стараясь закрыть лицо полой драного армяка.

- Что ты, что ты? - кинулась поднимать его Марья. - Встань! Тимофеюшка, братец родный! Ты ведь братец нам теперя.

Долго ещё сидели Калмыковы за столом, много всякого было сказано, много разного обговорено.

- А потом старый купец помер… - рассказывал Корсак. - Наследники его, сыновья, стало быть, имущество разделили. Достался я меньшому его сыну. Старик-то, хоть и крут был, да справедлив. А новый хозяин слишком уж нравом жесток оказался. Товарищу моему в гневе голову снёс да на кол водрузил другим рабам в назиданье. И такая на меня тоска напала — хоть вой. Тогда-то я и решился бежать. Говорить по-ихнему я хорошо выучился, халат надел, тюрбан на голову навязал — от настоящего хивинца не отличишь. Прибился к каравану, который в Оренбург шел. Помогал погонщикам, купцам прислуживал. Так и добрался сюда…

- Как же ты нас нашел? - спросила Марья.

- Подался сперва в Табынскую. Оттуда в Белокозовскую, а там уж меня в Бердскую научили идти.

- Вот как оно бывает… - покачал головой Тимофей. - Ведь почитай, с самого началу рядом с нами был, когда с караваном пришел. Кабы знать…

- Отца как увидал, так ноги и подкосились у меня, - продолжал Корсак. - Батя, говорю… Батянька… Не признаёшь меня?

- Почему же он нам-то не сказал, что ты нашелся? - Марья вытерла слезы, шмыгнула носом. - Разве ж не приняли бы мы тебя?

- Видно, оттого он и помер, что не нашел ответа — как теперь дальше быть, - сказал гость. - Ежели бы не я, он бы жил ещё.

- Нет, Тимофеюшка, не казни себя. Всё в руках Божьих. У отца-то давно сердце пошаливало, вот его час и настал. А то, что ответа он не нашел — это ты зря. Ответ-то простой — ты потомственный казак, Тимофеем КорсакОм звать, а жить у нас остался, потому что товарищ Тимошин по Табынской. Вместе росли, вместе премудрости казачьи постигали.

- Курень у нас большой, живи, - подхватил Тимофей. - А то, ежели пожелаешь, в малухе печку поставлю, там хозяином будь.

- Нет, благодарствую, - покачал головой Корсак. - Я ведь от дела казачьего совсем отвык. Мне бы теперь к купцу какому в приказчики податься…

- Ну, в этом я могу помочь. Есть у меня один знакомец. Как-то сынок мой Андрейка разбойника киргизского прикончил. Так при убитом был кошель с золотом да бумагами. Он, разбойник этот, выходит, купца нашего ограбил. Я того купца нашел и кошель ему вернул. Так он, бедолага, уж оченно рад был бумагам, шибко важные они были, и на радостях всё золото, какое в мешочке лежало, Андрюхе оставил, - Тимофей довольно улыбнулся, вспомнив о ценном подарке. - Съезжу к ему, попрошу взять тебя.

- Нет, - снова покачал головой Корсак. - Мне бы к татарину какому.

- В Сеитову слободу к Ахметке, - оживилась Марья. - Не шибко он богат, но живет справно.

- Верно! - согласился Тимофей. - Хороший хозяин.

Корсак улыбнулся.

- А куда ж теперь Афанасий подастся, который с тобою в норе прятался? - спохватилась вдруг Марья.

- Осторожнее с ним будьте, - посуровел Корсак. - Не прост он, ох как не прост. Одно слово — каторжный. А куда податься, он завсегда найдет.

О Соколове тревожиться в самом деле нужды не было. Озорной и говорливый, он уже нашел себе товарищей и весело гулял в осиротевшем курене Максима Черкаса.

Продолжение следует...