Хмельницкая кубанская Хатынь из книги Земля родная

 
 На территории нынешнего Джумайловского сельского поселения, там, где давно уже раскинулись рисовые чеки, была станица Хмельницкая. В архивном отделе районной администрации, как зенице ока берегут сборник «Основные административно-территориальные преобразования на Кубани (1793 – 1985 гг.)». И не удивительно, ведь в Краснодарском книжном издательстве его в 1986 году издали мизерным тиражом для  использования в архивных учреждениях.  В этой книге я и нашла кое-что о   давно уже не существующем населенном пункте.
Хмельницкая – 1879 г. Основана, как п. Понурский, не позднее 1914 г. преобразован в станицу,  названную Хмельницкой. Ст. Хмельницкая расселена в  1967 г. Кроме даты упразднения населенного пункта никаких пояснений нет. По рассказам бывших хмельничан знаю, что на месте станицы – рисовые чеки. А переехали ее жители  в основном в Калининскую.
 Справка
Хатынь - бывшая деревня Логойского района Минской области Беларуси. Сожжена в 1943 году вместе с жителями (149 человек, в том числе 76 детей). В 1969 году открыт Мемориальный архитектурно-скульптурный комплекс «Хатынь» с мемориальной доской и Вечным огнем.
Жителям Хмельницкой повезло. Перед тем, как поджигать  хаты, гитлеровцы выгнали людей в плавни. Поэтому жертв к кубанской Хатыни оказалось, к счастью, гораздо меньше, чем - в белорусской деревне. Возможно, оккупантам пришлось так поступить из-за того, что советские войска активно наступали.
В конце 1870-х годов при станице Поповичевской появился, и стал быстро расти, хутор Понурский. Архивных данных о нем сохранилось мало.  Среди первых казаков, обосновавших этот населенный пункт, были семья Чуб из пяти человек, Андрей Клочко, Демьян Верещака, Федор Верба (поповичевские казаки, получившие собственные земельные наделы). Через некоторое время там стали селиться иногородние из центральных губерний России. Хуторяне, как только  обжились, построили Ольгинский молельный дом. К началу ХХ века появились две мельницы (ветряная и паровая), маслобойня.
                            В 1913 году, когда Россия пышно праздновала 300-летие дома Романовых, хутору присвоили статус станицы и назвали Хмельницкой, по имени  прославленного  гетмана Запорожского казачьего войска. В честь такого важного события состоялись в новой станице богатые торжества с участием знатных гостей. Новый статус подстегнул хмельничан к интенсивному строительству. В тот же год выросла, как на дрожжах, деревянная Ольгинская церковь. Известно, что в ней  в разные годы служили священники Константин Погорелый, Михаил Покровский, Петр Федоров, псаломщики – Прохор Махно, Афанасий Бардадым, Павел Семенов, Григорий Кочержанский, К. Меньшиков. При советской власти церковь разорили. Лишь крест с нее сохранился и находится в одном                                                из школьных музеев Калининской. Перед Первой мировой войной в станице  насчитывалось 400 дворов. Дружно жили не только казаки, но и мещане, иногородние, семьи турок, принявших Православие, и семейство греков.
В Гражданскую войну  некоторые хмельничане регулярно передавали сведения о расположении белогвардейцев в отряд красного командира Рогачева, что был в Старовеличковской. Среди подпольщиков были церковнослужители Плужной и Косенко. В 1918 году А. Н. Плужного  и М. А. Овчаренко белые  арестовали и повесили. Косенко, по приговору станичного правления (атаман – урядник Александр Чуб), расстреляли. Такая же участь - у Евфросиньи Филоненко. Ее убили, когда она возвращалась из Тимашевской, где участвовала в женской конференции. Жертвам гражданской войны в Хмельницкой установили памятник. Потом сделали перезахоронение в Джумайловку.
В период коллективизации в Хмельницкой создали колхоз  «Путь к социализму». Потом построили начальную школу. Учительствовал в местной школе Михаил Николаевич Ющенко из Старовеличковской. После окончания  четырех классов дети учились в Поповичевской, жили кто в интернате, кто у родственников. Появились в Хмельницкой медпункт, клуб, кинотеатр, новая  мельница и маслобойня. Перед Великой Отечественной войной Хмельницкая разрослась, в ней насчитывалось 300 дворов (об этом рассказывали старожилы станицы Кошкарь и Калентьев), но подняться до  предреволюционного  уровня  станице не удалось уже никогда.
Защищать Родину ушли 93 хмельничанина. Только 33 из них вернулись потом домой. Остальные погибли на фронтах Великой Отечественной.
Враги сожгли станицу полностью. Лишь одна хата уцелела. Вернувшиеся жители усердно восстанавливали ее,  но в 70-е годы, в соответствии с директивой о сселении  малых хуторов, Хмельницкую расселили. Большая часть ее жителей обосновалась в районном центре. О трагедии кубанской Хатыни до сих пор с болью вспоминают ее не многочисленные бывшие жители, в основном – дети военного периода. Те, кто старше, не дожили до наших дней.
Это забыть невозможно
Одна из них детей войны - Клавдия Георгиевна Сумец (в девичестве Дацко). Она поделилась своими воспоминаниями. Февраль для меня и моих сверстников, бывших хмельничан, - время, наполненное горькими воспоминаниями. Перебираем старые фотографии. Их так мало сохранилось! В основном – послевоенные или конца 1943 -1944 годов. Довоенные сгорели вместе с любимой станицей. Вот нашла почти выцветшее фото, скорее всего, 1944 г. Это семиклассники Поповичевской школы. Жаль, но из памяти даже номер ее стерся - столько пережить довелось! Я стою в верхнем ряду справа. Рядом Володя Добровольский из Журавлевки. Третья справа во втором ряду - Лида Губарева, четвертая - учительница Валентина Ивановна (не припомню фамилии). За ней - Колюжная Клава. В первом ряду первая слева - Нина Шпика. Других не помню.
В 1942 году Клава окончила начальную школу и в сентябре ее определили в школу второй ступени, что находилась в Поповичевской. Ходить туда каждый день было не мыслимо. Юных хмельничан определяли в интернат. А ей повезло: в станице были родственники. Причем, несколько семей. Чтобы никого не обременять, она время от времени кочевала от родичей к родичам. Было голодно и холодно. Не хватало самого необходимого, но дети не жаловались. Когда стал все ближе приближаться фронт, и в Поповичевской то там, то здесь начали рваться вражеские снаряды, матери забрали детей в Хмельницкую. Надеялись, что туда, в глубинку,  даст Бог, фашисты не   дойдут. Но ошиблись.
Погода стояла сухая. На грунтовке улиц по-летнему лежал толстый слой пыли, в котором с наслаждением купались стаи станичной птицы. Обычная сельская идиллия продлилась не долго. В один из еще довольно погожих дней над Хмельницкой поднялось серое пыльное облако. Это на всей скорости на улицы ворвались немецкие танки. Поскольку поблизости не было наших соединений, сопротивление захватчикам оказать было не кому. Воодушевленные скорым, беспрепятственным продвижением, вражеские солдаты, примостившиеся на танках, ликовали. Горланили вовсю песни, пиликали на губных гармошках.
  Настали долгие месяцы оккупации. С первого же дня немцы вели себя нагло, по-хозяйски. Унижали и грабили местных жителей. Развлекались, стреляя из автоматов по домашней птице. Потеснили хозяев аккуратных побеленных хат, заняли лучшие комнаты. Некоторым хмельничанам вообще пришлось перебраться в сараи, чтобы не мешать незваным гостям.
Настала зима, необычно холодная для Кубани. Она доставила немало неприятностей не привыкшим к подобной погоде оккупантам. Они кутались, во что попало, забирали у станичников все, что могло помочь, хотя бы как-то согреться. В феврале, когда все ближе стала слышна канонада приближающихся советских войск, немцы стали злее и суетливее. И взрослые, и дети старались не попадаться им на глаза. Все распоряжения оккупантов передавали населению полицаи. Однажды они подняли небывалый шум. Кричали в рупор, стучали в двери, выгоняли всех на улицу. Поступил приказ: взять с собой еды дня на три и отправляться на хутор Чапаева. Даже документы, семейные реликвии оказались под запретом. Ослушаешься - получишь пулю.
Полицаи объясняли, что вот-вот здесь завяжется сильный бой и все могут погибнуть. Как стадо животных, испуганных людей гнали прочь от собственных очагов. Одна из женщин попыталась вернуться в хату за чем-то крайне необходимым. Ее тут же хладнокровно расстреляли. Другая - несла грудного ребенка. С трудом передвигалась, и получила автоматную очередь по ногам. Упала на обочину и больше не поднималась. Никто не посмел попытаться взять плачущего младенца. Что с ним произошло дальше, Клавдия, как и другие ее земляки, не знает. Женщин фашисты заставили утаптывать камыш у речки, чтобы стал лучше обзор, и противника было видно. Но они просчитались, освободители нагрянули совсем с другой стороны.               
  Горит, гори станица!
Дети, подгоняемые поземкой, через плавни, поля, добрались до места назначения. К вечеру пришли туда и их матери. На хуторе Чапаева тоже хозяйничали оккупанты. На крышах нескольких хат установили пулеметы. В остальных жилищах разрешили разместиться беженцам. 17 семей собралось в доме, где приютили Клаву с мамой. Детвору кое-как уложили спать на полу, малышей - на печь. Взрослым негде было даже сесть. Утром, не ведая, что за шум, Клава и другие дети выскочили из дома. Хмельничане и чапаевцы не скрывали слез, кто-то начал голосить. Все неотрывно смотрели в сторону Хмельницкой - над ней стоял большой черный столб дыма. Были изгоями, стали бездомными.
В низу  по течению реки Понуры, за Хмельницкой, находились хутора Чуприны и Сердюки. Фашисты тоже сожгли их.  Освобождали Хмельницкую 19-я и  131-я отдельные стрелковые  бригады, двигавшиеся по направлению к хутору Ангелинскому. В феврале 1943 года на юго-западной окраине Хмельницкой  (где тогда находилась колхозная цегельная)  разгорелся не долгий, но ожесточенный бой. Во время него погибло 18 бойцов Красной армии. Местные жители похоронили их в одной братской могиле.  Об этом в декабре 1976 года рассказал следопытам житель Хмельницкой Тимофей Петрович Слайдак. 
 В конце семидесятых – начале восьмидесятых лет ХХ-го столетия энтузиасты – следопыты во главе с бывшим фронтовиком Г. Н. Жабским составили    каталог памятников истории и культуры, находящихся на территории Калининского сельского Совета. Среди них есть и  кирпичный памятник  борцам за установление советской власти, погибшим в 1918 году в станице Хмельницкой (был огорожен металлической изгородью). С апреля 1974 года над памятником шефствовал коллектив первого отделения колхоза имени Ленина. 27 апреля 1980 года произведено перезахоронение праха воинов, покоящихся в братской могиле (это подтвердили Евдокия Амосовна Довиденко и Тихон Александрович Чуб). Перенесли эту братскую могилу в мемориал, что на хуторе Джумайловка.
Неделю провели хмельничане на хуторе, но и тут их не оставили в покое. Погнали фашисты несчастных дальше. То ли намеревались и  хутор Чапаева сжечь, то ли присутствие мирных жителей их просто сильно раздражало. Ночевать беглецам пришлось в плавнях. Промерзли. Дул нещадный ветер. Сугробов не было, чтобы соорудить хотя бы какое-то укрытие. Наутро гуськом направились в сторону Новониколаевских малых хуторов. Дацко и еще несколько семей обосновались в поселении колхоза «Путь вперед». Избавиться от страха   никак не удавалось. Наши наступали, и над приземистыми хатками ураганом проносились бешеные «жар-птицы» грозных «Катюш», снаряды других артиллерийских орудий. Так же внезапно, как начался, артобстрел закончился. Вскоре в непривычной еще тишине на конных дрогах на хутор въехали наши бойцы. Утомленные изнурительными длительными боями, раненные, контуженные, они просили чего-нибудь поесть: полевые кухни безнадежно отстали.  Хуторяне делились с бойцами своими скудными припасами.
Погорельцы, не желая быть нахлебниками у земляков-бедняков, разбрелись по округе. Клавдия с теткой Мотрей добрались до Гречаной Балки. Хуторяне делились с ними небогатым провиантом: кто крупы, кто кусочек хлеба, несколько картошин или морковку подаст.
Добраться окружным путем до станицы им помог А. П. Горбуля. Прежней дорогой было идти опасно – лед уже стал непрочным. Вернулись в Хмельницкую - ужаснулись. Все дома, за исключением того, что стоял на отшибе (Г. И. Сидоренко), сожжены. Удивляться не приходилось, ведь станичники, чтобы утеплить свои жилища, обкладывали их на зиму камышом. Топлива-то не было, использовали тот же камыш. У Дацко хата была саманная, и стены устояли, а вот крыша сгорела. У тетки же, наоборот, металлическая крыша не пострадала. Из двух домов женщины и дети обустроили, как могли, один. В нем разместились три семьи - восемь человек. Выживали вместе.
Женщины каждое утро спешили восстановить колхоз. Дети занимались домашним хозяйством. Заготавливали в плавнях камыш для печки. Замерзали так, что долго не могли отогреться даже на растопленной печи. Тетке удалось уберечь корову-кормилицу. Благодаря этому, и выжили. Лишь с началом весны хмельничане приободрились. Начали сообща обновлять хаты. За лето даже несколько новых построили. В самую жару прибыл на станцию Величковка железнодорожный состав из Ленинграда. Беженцев распределили во все ближние станицы и хутора. Дацко приютили женщину с двумя детьми. Дети очень подружились. Уже после войны с подружкой из Ленинграда Клавдия переписывалась долгие годы. В конце 50-х,  бывшая эвакуированная приезжала погостить на Кубань.
 Снова в школу
Повзрослевшие подростки из Хмельницкой, не могли забыть о бесчинствах   ненавистного врага. Потому и рвались на фронт или в тылу пытались внести свой посильный вклад в борьбу с фашистами. Сразу после освобождения станицы от врага Клава с подружкой Ниной Сержантовой попытались устроиться на работу в Поповичевский военный госпиталь. Но их не взяли. Но и дома дел для девочек было немало. Рабочих рук катастрофически не хватало. Клава весной на теткиной корове пахала землю. Летом полола грядки, косила сено. В общем, некрепким еще девчоночьим ручонкам некогда было скучать. В колхозе начали восстанавливать ферму. Бригадиром был вернувшийся с войны М. И. Каракай.
 В сентябре 1943 года, в едва оправившейся после оккупации Поповичевской, открыли свои двери школы. Клавдия Георгиевна вспоминает, что географию тогда преподавала Мария Сергеевна или Степановна, геометрию и алгебру - худощавый мужчина. За глаза школяры дразнили его «скелетом». Учителей не хватало, и их замещали лучшие старшеклассники. Спуску ученикам не давали. Военруком был В. И. Бугий. На уроках разбирали и собирали винтовку. Иногда выходили за речку и тренировались ползать по-пластунски.   
И в то лихое время девчонки оставались девчонками. Как могли, принаряжались. Подружка Нина Сержантова (живет в Херсоне) сшила юбку из военной плащ-палатки. При ходьбе она жутко шуршала. Мама Клавы раздобыла вовну (не обработанную овечью шерсть). Девочки вычесали ее, спряли пряжу и связали юбки. По подолу умудрились вывязать кружева. Из обуви ничего невозможно было достать. Шили из шкуры убитых еще немцами лошадей и коров, постолы. Этим непростым делом занимались мальчишки. Окончив в 1944 году седьмой класс, Клава поступила на работу в Хмельницкий колхоз «Путь к коммунизму». Его председателем тогда был А. И. Скрипниченко. Девочка растерялась, когда ее назначили кладовщиком. Но постепенно втянулась.
Быт у вчерашних погорельцев был по-прежнему нищенским. Остались ведь,   кто в чем ушел в тот трагический февральский день. В качестве компенсации за понесенный ущерб, местные власти выдали на каждую семью:  по куску мыла и одной паре обуви. Из района как-то прибыл врач, мужичок небольшого росточка (кажется, по фамилии Пац), проверял, есть ли у детворы вши. Как не быть в таких условиях! Кроме того, блохи заедали. Чтобы они не сильно донимали, спать приходилось, обложив себя   полынью.
Пережитое не забывается. Клавдия Георгиевна давно живет в Старовеличковской, где в 1949 году поселилась с первым мужем. Последние годы - вместе с дочкой и зятем. Одной уже нелегко. Вырастила три дочки и сына. У нее уже семеро внуков и 8 правнуков. Близкие люди постоянно о ней заботятся. Частенько приезжают в гости. Жаловаться не на что. Ей присвоили звание: труженица тыла. А в войну-то этой труженице было совсем мало лет. Была она настоящей пигалицей, девчонкой-тростиночкой с грустным, недетским взглядом. Война отобрала у нее детство, которое невозможно вернуть назад.