Глава 13. Веселый ключик

Черный дьявол, или Хакасские хроники
Книга 1. Шесть пудов золота
Глава 13. Веселый ключик

1882 год

Костя с грустью наблюдал, как его дядюшка захлопывает ящик стола, куда он только что зашвырнул две красивые, испещренные загадочными кружками и крестиками, но оказавшиеся такими бесполезными топографические карты. Иваницкий наморщил лоб, пытаясь сообразить, в чем заключался смысл этих таинственных меток, который ускользнул от Захария Михайловича, но, возможно, откроется ему самому. Однако Косте не давал сосредоточиться какой-то странный мелодичный звон, отвлекающий его от размышлений. Иваницкий поднял голову, нетерпеливо огляделся по сторонам, в поисках этого раздражающего звука, и с изумлением обнаружил, что находится сейчас не в октябре шестьдесят первого в Чебаках, а в ноябре восемьдесят второго в Томске, в уютном кабинете дядюшки. А тот, наконец, прервал свой бесконечный рассказ и звонил в колокольчик, вызывая дворецкого.
Возвращение в реальный мир оказалось крайне неожиданным, и Костя сразу даже не поверил в него, недоверчиво разглядывая роскошные интерьеры кабинета Захария Михайловича, неуместные в летней резиденции золотопромышленника. И только спустя несколько минут до Иваницкого начало доходить, что он не в Чебаках, а в Томске, что за рассказом Цибульского незаметно пролетело несколько часов, и за окном уже почти стемнело.
Весь сегодняшний день племянник незримой тенью маячил за спиной своего бесстрашного дядюшки. Вместе с ним он ночевал на Сундуках, учил инородческий язык, ездил в гости к шаману, смело спускался в таинственную пещеру Ташкулах, и бродил по бесконечному коридору. На пару с Захарием Михайловичем Костя разглядывал неправдоподобно реальную карту местности, с горящими на ней разноцветными огоньками. А потом, затаив дыхание, смотрел, как Цибульский профессионально точно и быстро переносит отметки с волшебной карты на свои, прямо скажем, жалкие бумажные копии. А черный человек стоял в это время рядом с ним, за спиной золотопромышленника, и молча наблюдал за происходящим. Иваницкий, увидев Хайдара, хотел было крикнуть дядюшке, что он не один в комнате. Но черный силуэт, даже не повернувшись к соседу, поднес палец к губам, и предупреждение замерло на Костиных устах, так и не родившись.
Однако, все это оказалось лишь игрой воображения. И теперь Иваницкий в некоторой прострации наблюдал, как в ответ на звонок в комнате мгновенно появился Тихон Иванович, Захарий Михайлович сказал ему несколько слов, и тот снова исчез. А дядюшка обратил взор на племянника и неожиданно расхохотался.
— Ну и заболтались мы с тобой, Константин Иванович, — смеясь, сказал Цибульский, — я и сам не заметил, как целый день пролетел! Будто снова в те далекие годы воротился!
Костя, окончательно вернувшийся в реальный мир, только развел руками.
— Да уж, Захарий Михайлович, — сказал он, — наконец-то я понял, почему свою тайну Вы никому, кроме меня, открыть не решились. Ни отец мой, ни Александр Франциевич Жилль, ни духовник из Благовещенского собора — да и вообще никто другой бы Вам не поверил, а только в богохульники и юродивые записал!
— Ну так не зря Хайдар меня еще двадцать лет назад об этом предупреждал, — улыбнулся Цибульский, — чтобы я держал язык за зубами! Именно потому никто до сих пор о моей тайне и не знает. Кроме тебя одного!
— И тетушка, Федосья Емельяновна, тоже? — сказал удивленно Костя, — Вы и ей ничего не говорили?
— Даже и ей, — отрезал дядюшка, а потом спросил с едва заметным волнением в голосе, — ну, Константин Иванович, а теперь ответь мне, что ты думаешь по поводу моей истории?
— Так Вы ее еще не полностью рассказали, дядюшка, — прищурился Костя, — и выводы из нее делать пока рано. Но одно я знаю твердо — история Ваша чистая правда, хоть она и кажется со стороны фантастической сказкой.
Иваницкий не сейчас кривил душой, желая угодить дяде. Он почему-то и на самом деле безоговорочно поверил и в существование Хайдара, и в правдоподобность услышанной им истории. Поэтому племянник сразу отбросил мысль, будто все рассказанные дядюшкой события могли происходить лишь в его воспаленном воображении. Ведь Захарий Михайлович никогда в жизни не отличался излишней экзальтированностью и впечатлительностью, и вряд ли в его суровой и бесстрастной голове смогли бы родиться подобные фантастические видения. Да и тот бесспорный факт, что Цибульский из нищего купца второй гильдии превратился в богатейшего томского магната, как нельзя лучше свидетельствовал в пользу его рассказа.
В этот момент в кабинет вошел Тихон Иванович, поставил на стол поднос с дымящимися ароматными пирогами, и чайные принадлежности, зажег в комнате свечи, а потом бесшумно удалился, щеголяя безупречной офицерской выправкой.
— Да, Костя, ты совершенно прав, история еще не закончена, — кивнул Захарий Михайлович, весьма растроганный тем, что племянник безоговорочно поверил в его фантастический рассказ, в реальности которого порой сомневался и он сам, — ты пей пока чай, а я продолжу.
Проголодавшийся за день Иваницкий кивнул, схватил с блюда горячий пирог и всем своим видом изобразил внимание. А его дядюшка снова заговорил, отпив немного чаю из стакана в изящном серебряном подстаканнике.
— Итак, Костя, закинул я две бесполезные карты в ящик стола, и постарался забыть и о них самих, и о глупой шутке Черного духа. А в конце октября выпал обильный снег, как и обещал шаман, козы вышли из тайги, и устроил я на них большую охоту. На целых две недели! Там всем под раздачу попало — и козам, и лисицам, и волкам. Калолка мой вроде повеселел немного, но все равно он какой-то смурной остался после похода в пещеру, и неразговорчивый. Потом я в Томск уехал, припасы и товары на следующий год закупать, а там и Рождество на носу. Ну а в итоге забыл я окончательно про свои испорченные карты. Да и сам Хайдар в моих снах больше не появлялся. А весной следующего, 1862 года, дошло до меня известие, что на Кабинетских землях Алтайского горного округа стала разрешена частная золотодобыча. Ведь в то время начали освобождать приписанных к заводам крестьян и мастеровых от крепостной завёисимости. Кабинет обеспокоился, что свободные люди, оставшись без присмотра, начнут хищническую добычу золота на его территориях, и решил узаконить этот процесс. И вот тогда-то я и вспомнил про кружки на картах.
— Подождите, дядюшка, — изумился Костя, — неужели Хайдар заранее узнал о высочайшем разрешении, поэтому и пометил Кабинетские земли?
— Да нет конечно, — усмехнулся Захарий Михайлович. — Вряд ли у Черного духа имелись связи в Петербурге. Хайдар показал мне места, где залегало золото, а уж кому оно принадлежало, Кабинету, Казне, или заводам — меньше всего волновало духа. Ну сам посуди, какое сверхъестественному существу дело до наших людских законов и уложений?
— Да никакого, — кивнул Иваницкий, — правильно Вы говорите.
— Еще бы. Так вот, услышал я про Кабинетское разрешение, а кроме того, узнал, что в долину реки Абакан уже успели зайти поисковые партии красноярского купца Петра Ивановича Кузнецова. Но ведь именно там, в верховьях Кызаса, и стояла одна из моих отметок на карте! Но, поскольку денег на снаряжение собственных разведчиков у меня не было, решил я для начала съездить в Минусинск, в земскую полицию, побеседовать там с чиновниками, да полистать шнуровую книгу, куда вписывались все заявки на отвод новых приисков. И решил я сделать так — если люди Кузнецова отыщут в тех краях стоящие россыпи, то и мне придется каким-то образом из кожи вон вывернуться, но изыскать деньги и отправить на Кызас экспедицию. А если золота в долине Абакана нет, и заявок на прииски от Петра Ивановича не последует, то и мне суетиться не стоит.
— Очень рискованная стратегия, — неодобрительно покачал головой Костя. — А если Кузнецов именно на Ваше место случайным образом и выйдет? Он разбогатеет, а Вам потом только локти кусать останется?
— Видишь ли, Константин Иванович, — честно признался Цибульский, — к тому времени я давно перестал верить в эти глупые кружки и крестики. Я решил, что Хайдар лишь посмеялся надо мной, и задумал проучить русского купца, заявившегося со своей наглой просьбой к шаману. Вот и не стал я отправлять за четыреста верст поисковые партии, ведь свободных денег на их снаряжение у меня все равно не было. А решил я пока поглядеть, как обстоят дела у других. Тайга большая, какова вероятность, что люди Кузнецова сразу пойдут на Кызас?
Захарий Михайлович отхлебнул чаю, и бесстрастно добавил:
— Но именно туда они и пошли! Доехал я до Минусинска, открыл шнуровую книгу, и увидел, что Петр Иванович уже успел застолбить отвод в том месте, где я во сне поставил отметку на карте — в верховьях реки Кызас!
— Да неужели?! — расстроенный Костя даже подскочил на стуле, — это же надо такому случиться!
— Да, так обычно в жизни и происходит с нерешительными особами, — кивнул Цибульский, — и поделом мне! Ведь в золотом промысле малейшее промедление смерти подобно. Вот и вернулся я домой в Чебаки, не солоно хлебавши. А потом достал из ящика карты, стряхнул с них пыль, позвал Гордея Ивановича, и принялись мы вместе с ним заново изучать кружки, нарисованные мной на Кабинетских землях. Почти все они расположились в Мариинской тайге, в бассейне реки Черной Усы. За исключением одного, того самого значка на Кызасе. И решил я тогда распотрошить свой неприкосновенный запас золотого песка, и снарядить Гордея Ивановича с партией на Усу, пока меня и там не опередили!
— Вот это правильное решение! — одобрил Иваницкий.
— Ну так сколько раз можно на одни и те же грабли наступать! Правда, вышло в тот раз все совсем по-другому. Судьба иначе со мной распорядилась! И на Усу я не попал.
— Почему, дядюшка? — изумился Костя, — что Вам на сей раз помешало?
— А вот слушай, — сказал Захарий Михайлович. — Пока я собирал отряд на Усу, явился ко мне в резиденцию посетитель. И заявил: фамилия моя Нагорнов, я бывший служащий Кузнецова, занимался у него поиском золота в системе Абакана, а на днях поссорился с хозяином, он меня сразу и уволил. А я недавно нашел богатейшую россыпь на реке Кызас рядом с Пророко-Ильинским прииском Петра Ивановича! Но бывшему хозяину про нее ничего не сказал, и никто кроме меня о ней не знает. А место, где она расположена, пока свободно от заявок! И я вам, уважаемый Захарий Михайлович, за скромную плату в пятьсот рублей найденную мной россыпь с удовольствием покажу, пока люди Кузнецова, или другого расторопного купца, ее не отыскали и на свое имя не заявили.
— На реке Кызас? — изумился Иваницкий, не забывая, впрочем, жевать пироги и запивать их чаем, — Ничего себе совпадение!
— Да еще какое! — кивнул Цибульский, — у меня, Костя, пока я слушал рассказ Нагорнова, внутри аж все перевернулось! Неужели, думаю, пришел мой час? Выходит, Хайдар и на самом деле помочь мне хотел, а я ему, дурак такой, не поверил? Но предаваться раздумьям было некогда, а требовалось действовать! И причем очень срочно! К тому времени я уже собрал отряд для похода на Черную Усу, и закупил все необходимые припасы. Поэтому прихватил я Нагорнова в качестве проводника, и взамен Усы направился со своими людьми на Кызас. А через пять дней прибыл на место. Расклад оказался следующим — Пророко-Ильинский прииск Кузнецова расположился на речке Безымянке, левой вершине Кызаса. А в Безымянку справа впадал ручей, именуемый Веселым ключом. В долину того ручья, граничащую с отводом Кузнецова, и привел мой отряд проводник. Именно здесь, по его словам, лежала богатейшая россыпь.
Захарий Михайлович отхлебнул еще чаю и продолжил.
— Но увы, на деле все вышло совсем не так красиво, как пел мне в Чебаках Нагорнов. Слой торфа оказался очень большим. Мы пробили шурф на целых тринадцать аршин, но до песка и близко не добрались. А откачивать воду с такой глубины стало уже невозможно.
— И как тогда Ваш проводник сумел разведать это место? — прищурился Костя, — или он там зимой шурфил?
— Вот и Гордей Иванович тем же вопросом задался, — кивнул золотопромышленник, — и учинили мы с ним допрос господину Нагорнову, коли в его словах концы с концами не сходились. Ну а с моим становым шутки плохи, он хоть роста и невеликого, но страху на любого нагнать умел! И признался тогда проводник, шельмец этакий, что до россыпи он во время разведки даже и не добрался, а явился ко мне совсем по другой причине. Оказывается, рабочие Петра Ивановича случайно вышли за пределы отведенной им площади, и заняли постройками часть долины Веселого ключа. А Нагорнов привел меня туда только для того, чтобы я заявил территорию ручья на свое имя, а потом предъявил претензии Кузнецову за незаконные строения на моем отводе!
— Так он решил вашими руками отомстить бывшему хозяину, — догадался Иваницкий, — ну и пройдоха!
— Да еще какой! Сейчас то мне смешно об этом вспоминать, а в то время было совсем не до смеха! Услышал я горькую правду, но решил не сворачивать пока лагерь, а один денек пошурфить. Еще сажень я пройти смогу, ну а потом в любом случае придется останавливать работы — насос с такой глубины воду уже не поднимет. Мой Гордей Иванович, между тем, отвел Нагорнова в сторонку и сказал ему так. Если, мол, до россыпи мы завтра не доберемся, то один слишком хитрый проводник случайно упадет в шурф с высоты шестнадцати аршин и сломает себе шею. А мы не заметим пропажи товарища и поедем домой без него.
— Вот это правильное решение! — одобрил Иваницкий, который по молодости лет не застал в живых легендарного станового, но слышал про него немало баек, — И что произошло на следующий день, дядюшка?
— А на следующий день, Костя, на глубине пятнадцати аршин наткнулись мы наконец-то на долгожданную россыпь, — сказал Захарий Михайлович, — и золота в ней было три золотника на сто пудов песка!
Он прикрыл глаза и замолчал, вспоминая бесстрастный бас Гордея Ивановича, оглашающего результаты промывки. А по мере углубления в найденный с таким трудом пласт, цифры все увеличивались — четверть золотника, половина, а потом и полтора! Ну а когда становой огласил окончательный результат — три золотника, Цибульский поначалу даже не смог поверить в то, что бесконечная череда его безнадежных восемнадцати лет подошла к концу!
— Повезло проводнику, — несколько разочарованно сказал Костя, хоть и порадовавшийся за дядю, но очень недовольный таким счастливым для подлеца Нагорного исходом.
— Повезло, — согласился Захарий Михайлович, — и жив остался, и законных пятьсот рублей заработал. Гордей Иванович с людьми тут же соорудил в устье ручья заявочный столб, выкопал починную яму, а я, не медля ни минуты, снова отправился в Минусинск и подал заявку на отвод площади Веселого ключа. Однако проблемы мои, как оказалось, еще только начинались…
— И какая беда на этот раз с Вами приключилась, дядюшка? — удивился Иваницкий.
— А вот слушай. Вернулись мы со становым в Чебаки и нарисовали смету на будущий прииск. И тогда выяснилось, что для окончательной разведки и постановки работ на Веселом ключе мне понадобится целых двадцать пять тысяч рублей! Слишком глубоко залегала россыпь, а значит на ее вскрышу и отвод воды требовалась изрядная сумма! Но взять эти двадцать пять тысяч мне было негде! У меня столько денег отродясь не водилось, а ссуду такому вечному должнику как я, никто бы не дал. Выход имелся лишь один — искать богатого компаньона. И в октябре, по завершению сезона промывки, поехал я в Петербург. А там, после долгих поисков, мне удалось уговорить одного купца, Петра Лукича Ненюкова, создать со мной компанию на паях. И Ненюков согласился вложить в дело необходимую сумму, в обмен на пятьдесят процентов будущей прибыли с Веселого ключа.
— Ничего себе! — воскликнул Костя, — да ведь это грабеж среди белого дня! Половина прибыли!
— Другие ростовщики и таких условий не предлагали, — развел руками Захарий Михайлович. — а мне в любом случае требовалось хоть у Бога, хоть у черта, но ссудить денег. Зато на полученную сумму я смог наконец-то провести разведку россыпи, подтвердил ее богатство, за два года обустроил промысел, вскрыл золотоносный пласт, и приступил к промывке песка. Да еще и пришлось заплатить пеню за несвоевременное начало работ! По закону, владелец приисков, после получения утвержденного акта, обязан был за два сезона промыть не менее пятидесяти кубических сажен песка, либо платить пеню, если отвод стоял без дела. А я получил акт в шестьдесят четвертом, а золото начал добывать лишь спустя три года! Зато за первый сезон сразу же намыл два пуда, за следующий уже пять, ну а с шестьдесят девятого года Веселый ключ стал приносить нам с Ненюковым по десять пудов золота каждому! А этого мне хватило сполна, чтобы и долги тестя закрыть, и самому из нищеты выбраться!
— С сорок пятого по шестьдесят девятый… — задумчиво протянул Иваницкий, — так Вы, дядюшка совсем даже не восемнадцать лет к богатству шли, а считай, без малого четверть века!
— Восемнадцать лет я жил безо всякой надежды, — пояснил свой расчет Захарий Михайлович, — а когда она появилась, можно было и потерпеть еще годик другой. Об этой мелочи даже и говорить не стоит.
— Дядюшка, — спросил Костя, — а Вы про Черную Усу случаем не забыли? Людей туда отправили?
— Конечно не забыл, — улыбнулся Цибульский, — едва только оборотные средства у меня появились, снарядил я партии в Мариинскую тайгу, и во всех местах, где стояли кружки на карте, мои разведчики обнаружили хорошие россыпи. Георгиевский прииск, Варваринский, Успенский, Петропавловский… Сто сорок пудов я там намыл. Да еще почти столько-же составила моя доля с Веселого ключа. А всего Хайдар подарил мне двести семьдесят пудов золота! Да и остальные мои прииски, хоть и победнее были, но тоже пудов сто пятьдесят мне за все годы принесли.
— Четыреста двадцать пудов, — восхитился Костя, — не зря Вы дядюшка вступили в наследство покойного тестя! В итоге и своего добились, и богачом стали!
— Ну, скажем так, четыреста двадцать пудов — это мелочи, — усмехнулся Захарий Михайлович, — тот же Иван Дмитриевич Асташев три с половиной тысячи намыл, в восемь раз больше меня. Но мне и моего оказалось вполне достаточно — и на жизнь достойную, и на благотворительность щедрую. А все потому, что жил я всегда по средствам, и тебя, Константин Иванович, пытаюсь к тому-же приучить!
— С кружками на карте Вы разобрались, понятно, — сказал Иваницкий, пропуская мимо ушей очередное поучение, — а с крестиками?
— Их секрет я так и не раскрыл, — признался Цибульский, — честно тебе скажу, с тех пор как я разведал россыпи на Кызасе и Усе, больше в свои карты не заглядывал. Лет пятнадцать они у меня в Чебаках валяются, а про крестики я и думать забыл. Эту загадку тебе придется решать, Константин Иванович!
— Мне? — выпучил глаза Костя.
— Конечно! Кому я тайну передал, тому с ней и разбираться! Код от сейфа в моей спальне никому не известен, даже Федосье Емельяновне. Поэтому карты теперь в полном твоем распоряжении, а код я тебе сегодня же напишу. Я ведь в Чебаки никогда больше не приеду, ну а ты, как доберешься туда, забирай из сейфа карты и поступай с ними по собственному разумению. А я, наконец-то, закрою свой давний долг…
— Захарий Михайлович, а тайну зеленых и красных огоньков Вы разгадали? — спросил Иваницкий, о чем-то напряженно размышляя, — И Вы уже не в первый раз про какой-то долг упоминаете, а я пока из Вашего рассказа так и не понял, что с Вас потребовал в качестве платы Хайдар? И кстати… А Вы вообще, с ним рассчитались или нет?!