Байки от Бабайки. Физкульт Ура!

Однажды Бабайка позвал меня к окну и сказал:
- Вон видишь мужика? Как он тебе?
- Ну, вижу и? Не говори только, что мне стоит обратить на него внимание. Совсем что ли? Я еще на таких от тоски не бросалась…
Мужичок был так себе, худой и плешивый, но очевидно здоровый как бык, ибо за окном стоял промозглый ноябрь, дождь и снег чередовались, кто кого, а мужичок бежал себе по дороге в одних только трусах, ну ли коротких шортах, я не приглядывалась. Закалённый, видно тип. Такой, не смотря на свой затрапезный вид, еще и меня переживёт, хотя и старше лет на двадцать. А зачем мне такой муж живучий, а? Да еще не дай бог меня заставит голышом по снегу. Это же ужас.
Я насупилась и готова была уже устроить своему духу разбор полётов, то есть в буквальном смысле опрыскать его эссенцией чеснока, чтобы летал и пятый угол искал, а найти никак не мог. Единственное, между прочим, средство, когда шалости вредного Бабайки переходят все границы. Но в этот раз он меня таки уел:
— Вот что вы, бабы, за народ такой? И рта раскрыть не успел, а она уже обиделась. Я может вообще не про то сказать хотел.
- Ага…
— Это у тебя мозги набекрень, оттого что не замужем, а я вообще то про физкультуру думал, а ты?
- А…. Рот раскрылся и закрылся, ибо действительно есть за мной свойство поспешного суждения. Как и у многих, между прочим.
- Вот то-то. Так ты слушать будешь?
- Конечно. Извини, - я устроилась на стуле, предвкушая очередную байку от Бабайки.
……………………………
«Бег продлевает жизнь!» гласил жизнерадостный плакат у кабинета диетолога, куда Андрея Петровича отправила жена, после того как в третий раз за неделю переставила пуговицу на брюках. Брюки неумолимо сужались, а Андрей Петрович расширялся, отчего и карманы этих самых брюк уже давно не закрывались, и складка уже нависала над ремнём настолько, что новенький, купленный всего полгода назад пиджак уже не застёгивался, и даже не прикрывал сколько-то значимую часть объёмного пуза.
- И откуда в тебе это всё берётся?  -удивлялась жена.
Кушали они и вправду более чем скромно. Копили на машину и в холодильнике окромя макарон, да овощей с дачи, редко что водилось. Но муж полнел и это уже стало мешать. Всем.
- Не знаю, Любушка, - скромно вздыхал мужчина, отводя глаза, - работа у меня, сидячая и нервная.
Работа у него и в правду была сидячая. Бухгалтер на заводе. Отчеты, балансы, сметы. Особо не побегаешь. Но дело то было вовсе не в работе. И об этом Андрей Петрович как раз умолчал. Дело было в Лизочке. Лизочка – новая сотрудница отдела вдруг ни с того ни сего полюбила Андрея Петровича той страстной самозабвенной любовию, которая свойственна только для двадцати лет. Она знала всё: и что он женат, и что с женой живут давно и дружно, и что с этой стороны ей не светит ничего абсолютно, но ничего не могла с собой поделать. Едва только ее начальник входил в кабинет, она краснела, бледнела, заикалась и в конце концов, абсолютно деморализованная выбегала в туалет, плакать. Другие женщины в отделе только смеялись над этой ее страстью, и списывали всё на гормоны и возраст. Мол, в это время все влюбляются, свой идеал ищут. Повзрослеет и перебесится, ведь на роль страстного мачо Андрей никак не тянул, худенький, в очках и в затертом твидовом пиджаке. Кто такого полюбит? Но Лизочка любила. И плевать хотела на очки и пиджак и зарплату в двести целковых, кошке на молоко. Она была готова любить его до конца своих дней, или его дней, или вообще дней, и ждать. Чего? Неважно. Но чтоб как в романе, до слез, до последней черты, навсегда. Только так. Однажды заметив, что на работу Андрей Петрович не берет с собой из дома никакой еды и в столовую не ходит, она решила взять его на поруки. И быть хранительницей если не сердца его, то хотя бы желудка. И Лизочка стала печь пирожки. Пирожки выходили кривые, не самого лучшего вида, но парадоксально вкусные. С сочной исходящей ароматом начинкой: картошкой, рисом, грибами, и яйцом с луком. Андрей Петрович, уставший от жениных щей, был рад эдакой прибавке к рациону. Чувства Лизочки его не волновали, он вообще едва ли их заметил. И возможно считал, что так и должно быть, Лизочке нравится готовить, а ему есть, так почему бы им не дополнить друг друга.
Пирожки стали их общей тайной. Едва дождавшись, пока все уйдут на обед, они закрывались в кабинете и устраивали пирожковую оргию. То есть Андрей устраивал, а Лизочка, подперев щеку кулачком, смотрела на него своими большими влюбленными глазами. Естественно, поползли слухи об их связи, и вредные сотрудницы пару раз вламывались в кабинет, в самый, казалось бы, неподходящий для любовников момент, но увы. Всё было чинно и благородно. Андрей Петрович кушал, а Лизочка мыла чашку из-под чая. В конце концов от них отстали. Но организм, непривычный к такой сытной и вкусной пище, решил, что вот оно счастье, и возрадовался ему со страшной силой. А поскольку как известно ни одно счастье не длится долго, надо сделать запас на зиму или вообще на время диеты из щей и каш. Вот и появились эти противные складочки, а потом и складки, которые привели Андрея Петровича к диетологу. Сам бы он не пошёл, ибо знал причину своей полноты, но жена была настолько неумолима, что обещала ему разгрузочные дни на капустных котлетах три раза в неделю. Пришлось пойти, ибо ничего ужаснее капустных котлет жены, Андрей Петрович в жизни не ел.
Вердикт был суров: - Диета и спорт. Пробежки, как минимум пять раз в неделю, с утра пораньше.
Андрей вздохнул и поплёлся домой. Если от диеты, благодаря Лизочке откосить он мог, то с пробежкой уже не выйдет. Жена бдила. И для пущего эффекту бегать заставляла не только утром, но и вечером, после работы и скромного, для легкости бега, ужина.
В тот вечер бежать Андрею Петровичу особенно не хотелось. День выдался суматошный и нервный. Отчетный период – для бухгалтера, все равно что шторм в море, или выплывешь и всё сойдется, или каюк. Каюк Андрею Петровичу вот именно, что светил, потому как при всей своей честности, он был честен относительно. По-крупному не шалил, а вот по мелочи… Премия себе чуть больше, чем надо, отпуск летом, ну и прочее. Да еще вот Лизочка. До девочки наконец-то дошло, что пирожки он ел исключительно из любви к пирожкам, а не к ней, и всё, что она нарисовала в своей голове: и его развод с женой и их совместная жизнь с тремя детьми, собакой и кошкой и отпуск на море – всё это так и у нее голове. Сплошь нереализованные мечты. Лизочка расплакалась и назвала его старым вонючим козлом. Что было обидно вдвойне. Во-первых. Никакой он не старый, едва сорок исполнилось. И, во-вторых, никакой он не вонючий, жена при всей ее строгости, строго следила и за Андреем и чистотой его гардероба. Словом, не день, а мытарство. А тут еще пробежка. Но идти пришлось, жена уже держала наготове пару старых кед, и полотенчико. И бежать тоже пришлось, потому что жили они очень уж неудобно, около парка, на восьмом этаже, и беговая дорожка просматривалась оттуда превосходно. Вечер выдался холодным, но хотя бы сухим, что для конца октября совсем даже неплохо. На дорожке к парку Андрея поджидал еще один сюрприз, неприятный, под стать дню. Вся дорожка была перекопана коммунальщиками. Огромный ров, который и перешагнуть негде. Вообще-то в таких случаях всем жаждущим перейти на ту сторону предлагалась хлипкая, но всё же, досочка. В этот раз ее видимо кто-то спёр, ушлый, как сосед Венька. Может он и спёр. Жук. Дачу строит. Всё тащит, что плохо лежит, а что хорошо лежит, отковыривает и всё равно тащит. Пришлось бежать в обход, к главным воротам парка, а это лишних двадцать минут. Побежал, трусцой. Вечер, улица, темно. Прохожих почти нет, и лишь редкие машины на миг освещают скорбный путь страдальца физкультуры. Но вдруг, за бухгалтером послышались шаги, четкие, и какие-то злые. Бегун ускорился, шаги тоже. Оглянулся, а темно, ничего не видно. Ну фигуры, вроде как две. И главное куда он, туда и они. Он влево, они влево, он вправо, они тоже. Страх. Сердце захолонуло, а после застучало, забилось, как щегол в клетке. В голове нарисовались ужасные картины бандитского нападения: амбалы, угрозы, нож. Время то какое: шапки срывают, серёжки из ушей с «мясом» говорят дерут, преступные синдикаты, как грибы после дождя, растут и растут. По правде говоря, брать у Андрей Петровича, прямо сейчас, было нечего, но и просто навалять могли, чисто из интересу, преступного, разумеется. Мужчина ускорился еще, шаги тоже, он бежал, они бежали, и уже догнали. Почти. Но тут скромный бухгалтер наконец-то понял, для чего нужны были все эти тренировки, бег утром и вечером, диета и прочие муки – он полетел. Он бежал так, как не бегал ни один спартанец, он дышал так, словно у него было две пары легких, а не одна. Улица, улица, фонарь, еще, аптека, аптека, парикмахерская, аптека. Господи, зачем столько аптек, жителей меньше, чем аптек. Меноразин бы купить, говорят помогает. От чего? От чего-то… Мысли метались, бестолковые, глупые, и главное, совершенно не относящиеся к ситуации.
А люди?! Люди? Где вы? Нет никого. Собачников ненормальных и тех нет. Добежать бы до перекрёстка. Там милиционер. Должен быть. А эта ли улица? Парк остался позади, как и дом. Бежал он оказывается, не к центру, а от него, а тут и вовсе свернул куда-то. Тупик. Глухая кирпичная стена в два метра. Что? Что?! О нет! Нет! И преследователи чуть-чуть отстали, но всё равно бегут. Догонят, и думать нечего.
Они догнали. Уперлись в стену. И отдышавшись, заговорили:
- Слышь, а куда мужик то делся? Впереди ведь бежал
- А пёс его знает! Может в подъезд какой нырнул?
- Плохо…
- Ясен пень, у кого мы щас дорогу спросим? Нет никого.
- Да…Мы этого то еле догнали, ну почти догнали, теперь поди найди кого.
- Ага…
- Но зато потренировались хорошо. Мужик то видно тренер, или спортсмен, ну бывший.
- Да… А с виду не скажешь. Тютя тютей.
- Но тренированная тютя то. Ишь как бежал, и не запыхался. А мы?
- Мда, надо сказать тренеру, чтоб нагрузку усилил, а то ж, позорище.
- Точно.
Мужики попыхтели еще немного, и шаги стали удаляться. И только сидящий за стеной Андрей Петрович, наконец-то вспомнил, как дышать. Он совершенно не помнил, ни как залез на стену, ни как перепрыгнул ее на одном дыхании. А вот слезал уже с трудом.
Переживший такое страшное приключение и оставшись в живых, он вернулся домой совершенно другим человеком.
Перво-наперво устроил жуткий скандал жене, высказав наконец-то всё, что накопилось за столько лет. И что он ненавидит капустные котлеты, и что машина ему на фиг не нужна, раз он так быстро и хорошо бегает, и что троллейбус гораздо более экономичный и экологичный вид транспорта и дачу он ненавидит, и парники с помидорами и тёщей среди них, и вообще, он может всегда мечтал отпуск на море проводить, а не на грядках. Вот! Жена молчала примерно минуту, а потом стала собирать чемоданы. Быстро и неумолимо. Андрей Петрович остыл и немного успокоился, а потому пошел извиниться.
- Любушка, ну прости. Не уходи, пожалуйста, я бы никогда, ты же знаешь, что никогда, просто у меня вот что случилось. Это всё исключительно стресс. Ну хочешь, поедем завтра на дачу, а?
- Какая дача, Андрюша? Завтра же летим на море, я эти грядки терпеть не могу. Думала, что тебе нравится, вот и молчала…
А на ужин были тефтели и пирожки. С мясом.