Сонечка. Главы 4 и 5

4
На утро, как и было решено, Иванов и Маков направились в школу, где училась погибшая Соня Цаплина. Новость о её гибели стала для многих шоком... Для многих, но, увы, не для всех! Иванов, как это ни печально, не ошибся: бесспорно, были люди и среди одноклассников, и среди педагогов, которые Соню любили и очень глубоко скорбели по её гибели, и у них находилось тёплое слово о своей подруге и ученице; но были те, которым она была немила. А причины для немилости у каждого были свои. Пожалуй, болезненнее всех восприняла страшную новость о гибели Сони её классный руководитель Волкова, Ольга Станиславовна, преподававшая русский язык и литературу. Это была высокая, моложавая женщина со светло-рыжими волосами, собранными в хвост, и большими, серыми, красивыми глазами, полными горечи, скорби и слез. Она плакала по своей ученице, точно мать по своему ребёнку. Да и как Соне не быть для Ольги Станиславовны таковой, если Волкова её учила с пятого класса?

Из допроса Ольги Волковой П. А. Ивановым.
– Какой ужас! – воскликнула Волкова. – Бедная Сонечка, девочка моя! Почему же так произошло?
– Это мы и хотим выяснить, – мягко сказал Иванов. – Скажите, Ольга Станиславовна, какой была погибшая ученицей?
– Не отличница, но и «двоек» не имела, – ответила Волкова, подавая классный журнал. – Вот, взгляните!
Следователь раскрыл журнал: «двоек» не было точно; по гуманитарным предметам – так вовсе везде «пять». Зато по точным и естественным наукам отметки пляшут с «тройки» на «четвёрку» и обратно.
– Точные и естественные науки никогда не были коньком Сони, – сказала Волкова в ответ на замечание следователя. – Её конёк – это вот как раз История, Ин-яз, Литература… Она – чистейший гуманитарий… была. – Волкова на миг отвернулась, прижав к глазам платок, но вскоре вернулась обратно с ещё влажными от слёз глазами. – Простите, просто в голове не укладывается, что Сонечки больше нет… Словно свою дочь потеряла.
Иванов понимающе покачал головой. – Скажите, Ольга Станиславовна, а как Соня ладила с ребятами из класса и другими педагогами?
– По поводу отношений с  другими педагогами скажу так, – начала Волкова. – В семье не без урода: есть среди нас и те, кто искренно любит и детей, и свою работу, и отдают им всю свою душу, а есть те, кто, как мне кажется, в школу пришёл по ошибке, и кто понятия не имеет ни о том, как с детьми разговаривать, ни о том, как в коллективе общаться.
– Пример из первой категории я вижу перед собой, – сказал Иванов, чем и порадовал слегка, и также слегка смутил Волкову. – А можете ли вы привести пример из последней? – Один из таких примеров – это Евгения Васильевна Обухова, наш учитель физики, – начала Волкова. – Она сама из педагогической семьи – и по веленью родни пошла по её стопам, за что она ненавидит свою работу личной ненавистью… Плюс ещё у неё с личной жизнью нелады: бог ребёночка не дал – и муж ушёл. Думаю, отчасти из-за этого она деток недолюбливает… Если угодно, они были в её глазах как бы виноваты в том, что они у своих родителей есть, а у неё детей нет.
– И Соня тоже? – спросил Иванов.
– Отчасти да, – сказала Волкова. – Но в зачёт ей ещё шло и то, что она слабо понимала физику. Она при мне о Соне говорила по этому поводу, что она круглая дура. И как бы я ни защищала девочку, всё было бесполезно. Бог ей судья!
 – А с классом у погибшей какие были отношения? – спросил Иванов.
– Да хорошие отношения были! – ответила Волкова. – Во всяком случаи, я не видела какового-то явного недоброжелательства. Да и Соня мне никогда не жаловалась, что её кто-то обижает. А если у неё и были с кем-то недопонимания – так что ж, они тоже люди.
Иванов покачал согласно головой.
– Мне необходимо побеседовать с вашими учениками, – сказал он. – Разумеется, в вашем присутствии.
Волкова ответила согласием.
***
В учительскую поочерёдно вводили одноклассников Сони. Понимая, что им может быть вдвое тяжелее и больнее, Иванов старался разговаривать с ними ещё более аккуратно, чем с их педагогом, и каждому из них принёс соболезнования перед допросом. Кто-то из вводимых старался держать себя в руках и не плакать, кто-то мог на короткое время всплакнуть. Однако среди допрашиваемых была одна девушка, в чьих глазах и в голосе не было ничего, кроме холода и равнодушия. Её звали Зоя Кривоумова.

Из допроса Зои Кривоумовой.
– Зоя, примите мои соболезнования… Вы учились с погибшей Софией Цаплиной; как вы охарактеризуете вашу подругу? – спросил Иванов.
– Разрешите поправку, – начала ровным, ледяным голосом Зоя. – Мы учились, но не дружили.
– Почему? – спросил Иванов.
– А какое ваше дело! – вспылила Зоя. – Я с кем хочу – с тем и дружу! Ясно вам?
– Вполне, – ответил Иванов, стерпев хамский ответ девушки. – И всё же, почему вы не дружили с погибшей?
– Списывать домашку не давала, гадина такая! – также по-хамски ответила Зоя.
– Девушка, вы понимаете, что человек погиб?! – рассердился Иванов. – А вы, вместо помощи, тут Ваньку валяете!
– Да что мне ваша Цаплина, сестра родная? – прокричала Зоя. – Меня в момент её гибели не было – я была на уроке.
– На каком? – спросил Иванов.
– На математике, – быстро сказала Зоя. – Можете проверить!
– Проверим! – сказал Иванов. – А пока можете идти! До свидания.
Зоя убежала, не прощаясь.

Из допроса Александра Куприянова.
– Александр, мои вам соболезнования… Что вы можете рассказать о погибшей Цаплиной? – спросил Иванов.
– Да, действительно, ужасно, – мрачно сказал – Куприянов. – Знаете, Соня была хорошей, добродушной девчонкой, но мы с ней близко не дружили.
– Объясните, пожалуйста, почему? – спросил Иванов.
– Понимаете, – начал Куприянов, – Соня любила романы, кино и прочую такую дребедень, тогда как я предпочитаю  этому занятья математикой, физикой и информатикой, поскольку хочу быть программистом и хорошо зарабатывать. А Соня летала в романтических мечтах о любви – вот и связалась в итоге с Димкой Еликовым, нашим Ромео.
 – Что ж плохого в том, что девушка мечтала о любви? – спросил удивлённо Иванов, на что Куприянов сказал, не задумываясь:
 – Может, ничего, но надо жить реальностью; а она такова, что любовь в магазине не купишь и ни на бутерброд, ни в кастрюлю не положишь. А кушать, увы, хочется всегда! Что ж касается любви, то она, по-моему, вообще не обязательная, даже не нужная вещь.
 Поняв всё про этого парня, Иванов отпустил его.
   
Из допроса Евгении Славиной.
– Евгения, примите мои соболезнования, – сказал мягко Иванов. – Каким человеком была погибшая, и какими были ваши отношения?
– Наши с Соней отношения были хорошими, можно сказать даже, сестринскими. В голове не укладывается, что Сони больше нет... – тут Евгения всплакнула слегка, и Волкова её гладила, желая поскорее успокоить. Иванов терпеливо ждал. – Извините, пожалуйста!
– Ничего страшного! Я понимаю, – сказал следователь. – Вы сказали, что ваши отношения можно назвать сестринскими; а как давно вы дружите?
– Да как в первый класс пошли, так и дружим, – ответила Славина. – Знаете, как-то так совпало удачно, что я, Соня, Лена Лисицына и Вася Мельникова сдружились, и так и идём… то есть, шли по этой жизни. – Славина извлекла из кармана пиджака смартфон, чтобы показать одну из последних фотографий со всей компанией. – Вот мы все на моём дне рождения 1-го мая. Рыжая – это Лена Лисицына, а брюнетка – Вася Мельникова, а мы с Соней оказались две блондинки.
Иванов глянул на снимок. Четыре юные и стройные красавицы с улыбкой смотрели на него, показывая большими пальцами на руках, что всё у них прекрасно! И вот одной из них, стоящей между рыжей Леной и светлой Женей, больше нет.
– Замечательная фотография! – с грустной улыбкой сказал Иванов. – Скажите, какой погибшая была и подругой, и человеком вообще?
– Подруга она была замечательная! – ответила Женя. – Мало того, что  с ней просто по-человечески было хорошо и легко общаться, так она, если надо, могла и помочь: например, когда я в среду и в пятницу в бассейн шла, она иногда, когда была не занята, легко с моей бабушкой-инвалидкой могла посидеть, пока мама с работы не приедет, благо, мы живём... то есть, жили в одном доме. Однако, если её кто-то допекал, она его и послать могла по почте. Сама раз слышала, как Соня по телефону одного такого послала, после чего отключила телефон. А на мой вопрос – кого это она так? – отмахнулась, мол, есть один неуёмный придурок, который безответно в меня влюблён, и сказала, чтобы я не брала это в голову. 
– Позвольте спросить, Евгения: а почему Соня присматривала за вашей бабушкой? – спросил Иванов.
– Просто отец, разведясь с мамой, совсем на нас плюнул, даже со мной не общается, а с маминой стороны некого попросить: одна сестра умерла, другая в другом городе живёт. Такая вот штука.
– Евгения, скажите: а Соня была словоохотливой девочкой? – спросил Иванов. – Было ли так, что она рассказывала вам с девочками о семье, о том, как она живёт?
– Я  скажу так, – начала Женя, – Соня любила поболтать, рассказать о каких-то моментах из жизни семьи, но это было что-то весёлое; а так, чтоб поплакаться, этого с нами не было. По крайней мере, на моей памяти! Возможно, у неё для этого был другой человек.
– Спасибо, не буду больше вас мучить, – сказал Иванов, и отпустил девушку.
Допросив также Василису Мельникову и Елену Лисицыну, а с ними и остальных одноклассников Сони Цаплиной, Иванов увидел следующую картину: да, среди них были те немногие, с кем погибшая дружила, включая и трёх первых девочек; но даже и они никто не знали, как она жила до того момента, когда она покончила с собой. Кто-то сам не интересовался её жизнью, кого-то сама погибшая туда не пускала. Почему? Что она скрывала от друзей? Не понятно. И что это за таинственный придурок, который ей звонил? Закончив с допросами, Иванов простился с Волковой и ушёл. 
***
За то время, пока Иванов отрабатывал классную погибшей и её одноклассников, Денис Маков разговаривал с остальными педагогами Софии Цаплиной. Вот какой портрет погибшей составили они:
Из показаний Евгении Обуховой, учителя физики.
Я буду краткой: Соня была девочкой слабой, плохо понимала то, о чём я ей говорю… То есть, говорила. В общем, вместо мозгов у неё в голове была манная каша. Плюс к этому она и хамка была, какую ещё найти, могла запросто нагрубить тебе на твоё замечание, едва ли не матом тебя обложить… Словом, ничего хорошего я о ней сказать не могу. Знаете, мне иногда очень жаль, что в наше время учителям нельзя драть своих учеников, глядишь, те и посмирнее бы были, и ума у них было бы больше. 
Из показаний Олега Синявского, учителя математики.
Да, ужасная новость, нечего сказать. Светлая память бедной девочке! Знаете, Соня, в общем, была девочкой далеко неглупой и способной, но почему-то ей трудно давалась математика. Мне порой приходилось едва ли не на изнанку выворачиваться, чтобы объяснить ей ту или иную тему. Впрочем, надо отдать Соне должное в том, что она старалась хоть что-то понять из того, что я ей говорил. Чёрт с ним, что не всё гладко выходило у неё, например, с уравнениями или ещё с чем-то, главное, что она хоть старалась вникнуть во всё это, и вникала, в конце концов! Иным ученикам заобъясняйся хоть до посинения, а они даже не пробуют тебя понять, и все твои объяснения, словно в дудку, вылетают; и только Соня в этом смысле была молодчина.
Из показаний Антонины Груздевой, учителя английского языка.
Боже, какой кошмар! Просто не укладывается в голове, что Соня погибла… Царство ей небесное!
Знаете, Соня очень хорошо соображала в иностранных языках: если угодно, она на английском языке могла говорить, как на родном, перевод текста, как на английский, так на русский языки делала без проблем, а главное, делала с интересом. Каким Соня была человеком? По мне, вполне хорошим, вежливым и добродушным. Не знаю, кто как, а я от неё ни одного грубого или обидного слова не слышала. 
 
Из показаний Светланы Киселёвой, учителя химии.
Царство небесное бедной девочке, и дай бог сил её матери это пережить! Ужас – одно слово. Почему же это так? Что касается Сони, то она человек, в общем, была не плохой и не глупый, знала, что ей было надо от жизни; однако совершенно равнодушна к химии. Нет, она могла и ответить, и задания выполняла, но делала она это с холодными, безынтересными глазами, словно выполняла нудную работу. И, признаться, меня, как учителя, это слегка ранило, потому что я всегда старалась не просто передать ребёнку мои знания, но и заинтересовать его своей наукой, чтобы он, возможно, продолжил ей заниматься в будущем.   


***
Едва Иванов и Маков вышли на крыльцо школы, как у Иванова зазвонил телефон. Это был судмедик с новостями.
– Говори, Горыныч! – ответил следователь.
– Саныч, я осмотрел нашу погибшую, и помимо многочисленных травм и переломов, от которых она погибла, нашёл ещё кое-что.
– Горыныч, не тяни резину! – взмолился следователь.
– В общем, нашу девушку, мягко говоря, «любили» во все места, – сказал судмедик. – И, очевидно, не раз, а последний секс у неё был за сутки до смерти.
– Ничего себе! – удивился Иванов. – Это что, изнасилование вырисовывается?
– Возможно, Саныч! – ответил Горыныч. – Хотя, прости меня, господи, грешного, может и иначе быть: девочка захотела взрослой любви – ну и путалась тайно от мамы с кем-нибудь, хоть с маминым полюбовником. Но это моя версия!
– Я тебя понял, Горыныч, – ответил Иванов. – Ты подгони все бумаги, я сейчас буду. – Кладёт трубку. – Чёрт! Только изнасилования на мою шею не хватало! Что ж, по крайней мере, ясен один из мотивов самоубийства Цаплиной-младшей.
– А разве есть другой? – спросил Маков.
– Есть, но об этом дорогой скажу, – сказал Иванов. – Слушай,  набери ребятам, узнай, где они? Если в отдел едут – пусть поесть купят. А мы с тобой съездим сначала к Горынычу, а затем к Цаплиным, так как у меня появились новые вопросы.
– Хорошо! – сказал Маков.
По дороге к судмедику Иванов позвонил Цаплиной-старшей. Та была отгуле, занималась похоронными делами. Узнав, что следователь хочет с ней поговорить, она сказала, что минут через тридцать будет дома, так как ритуальное бюро было недалеко, на что Иванов сказал, что он сам подъедет нескоро, и чтобы женщина сильно не торопилась. Когда Иванов повесил трубку, Маков рассказал всю информацию о Софии Цаплиной, добытую им у педагогов, и поделился своими мыслями о них. Услышанное не особо удивило следователя, но утешало то, что хоть у кого-то из педагогов,  включая Волкову, а также у одноклассников нашлось хоть одно доброе слово о погибшей.
5
София Цаплина за год до гибели
Ей 14-ть лет! Она высока, хороша собой и улыбчива. У неё точённая  фигура, подтянутые ягодицы, длинные руки и такие же длинные, прыгучие ноги. Когда Соня играла с мамой или с подругами в бадминтон на пляже, то тем не всегда удавалось отбить подачи Сони, зато сама она отбивала все их подачи. Вообще пляж – это излюбленное место обеих Цаплиных, куда они приходят и поплавать, и позагорать, и просто расслабиться. Причём это у них бывает и  дома, и где-то в отпуске.
Всё случилось в то жаркое и злосчастное лето. Почему злосчастное? Сейчас расскажу: начнём хотя бы с того, что в то лето у Елены не было отпуска, так как весной, в начале мая, она ездила к умирающей матери, за которой вместе с сестрой ухаживала все две последние недели её жизни, плюс ещё похороны и поминки. Соня тогда осталась на попечении своей крёстной, Людмилы Гореловой, потому что и ЕГЭ за 9-й класс не за горой, да и просто зачем ребёнку лишний стресс? Нет, мать от дочери не скрывала, что бабушка умирает, и всё такое… Они даже вместе поплакали об этом. И всё же было решено оставить Соню с крёстной. Впрочем, слава богу, Людмила Игнатьевна была женщина находчивая и могла как просто поддержать Соню в тяжёлую минуту, когда она узнала о кончине бабушки, так и найти дело, которое, хоть на миг, но могло бы отвлечь крестницу от мрачных мыслей и не дало бы впасть в уныние: например, на дачу брала, где всегда есть, что делать. Так что в силу вышеописанных причин традиционная поездка к морю «накрылась» медным тазом, и потому вылазка на пляж по выходным с мамой (а иногда с подругами!), прогулки  или поездка к крёстной на дачу, когда та приглашала, для Сони были спасением.
Вот тогда-то, на пляже, когда Соня пошла искупаться, а мать решила ещё понежиться под солнцем, к ней подошёл молодой мужчина. Ему было лет 35-ть, он был высоким, атлетически сложённым, имел в меру длинные, тёмные волосы, красивое, чисто выбритое лицо, где были большие зелёные глаза. Глядя в них, ты уже как бы не видишь ни прямого, заострённого носа, ни тонких губ, излучающих тонкую улыбку… Ты, словно весь в его глазах, или, лучше сказать, под их гипнозом!
– Здравствуйте! – сказал незнакомец.
– Здравствуйте! – улыбнувшись, ответила Елена. – Что вам угодно?
– Да вот увидел одну красивую женщину – и захотел подойти, познакомиться! – ответил мужчина. – А то она лежит одна, ей, наверно, скучно…
Елена, всё поняв, снова улыбнулась.
– За красивую женщину спасибо, но я не одна и мне не скучно.
– Вы не одна? – удивился незнакомец. – А с кем вы?
– Я со своей дочкой, – сказала Елена. – Вон она купается. Так что нам вдвоём не скучно!
–Ясно, – сказал незнакомец. – Но познакомиться с вами можно?
– Конечно! – ответила Елена Юрьевна.
– Валерий Гончаров, массажист, а также немного писатель и художник, – сказал мужчина. – Елена Цаплина, библиотекарь, иногда переводчица, – сказала Елена. Во время разговора у Елены зазвонил мобильный. Она, извинившись перед собеседником, взяла трубку. – Да, Люся! Где мы? Мы с Соней на пляже отдыхаем. А что? Не хотим ли мы приехать к вам и пообедать? Ну, можно, если Соня не будет против. Давай так: я её спрошу, и перезвоню тебе. – окончив разговор по телефону, Елена вернулась к Валерию. – Ещё раз извините: просто родственница звонила – на обед звала.
– Понимаю, – улыбаясь, ответил тот. – Самому надо тихонько трогаться, так как есть одно дело. Но можно у вас телефон спросить?
Елена дала ему телефон, после чего они расстались.
– Кто это был? – спросила Соня, вернувшись на берег.
– Знакомый, – ответила мать дочери.
– Что-то я не помню у тебя таких знакомых, – замечает Соня.
– Мало ли, кого ты не помнишь! – отозвалась ей мать. – Я говорю, что это мой знакомый – и будь добра поверить мне! – Соня сдалась. – Скажи лучше, как ты смотришь на то, чтобы пообедать у тёти Люси?
Соня обожала свою крёстную! Это был второй человек после матери, кому она говорила и по телефону, и лично «Здравствуй, моя любимая!». Про то, что Соня иной раз могла своей крёстной о своей жизни поведать или о чём-то ещё поболтать, и говорить нечего! Но в тот день Соня сказала, что устала и хочет домой, чтоб прилечь.
– Так у тёти Люси отдохнёшь! – предложила мать. – А мы пока пощебечем! Ну, пожалуйста, поедем!
И Соня согласилась. Убирая своё полотенце, она не обнаружила в своей сумке сменного белья.
– Не поняла, – сказала Соня, бледнея.
– В чём дело? – спросила мать насторожено.
–Да не могу найти свои трусики, – сказала Соня. – Ведь клала их вместе с полотенцем.
– Сонечка, успокойся! – сказала мать, утешая дочь. – Может, ты хотела положить трусики с полотенцем, да телефон отвлёк – и ты сцапала второпях одно полотенце. Надень пока шорты и майку, а дома мы всё уладим!
Дав такой совет, мать повела дочь в кабинку. Переодевшись и собравшись, наши героини поехали на обед.
Людмила Горелова, крёстная Сони, а кроме того и бывшая одногруппница её матери по институту, была женщиной средних лет, кудрявая, невысокая, круглолицая и пышнотелая. Её лицо, светло-серые глаза, лёгкая улыбка на губах были добродушными и светлыми. Её голос был тёплым и мягким, как пуховый платок. В день встречи с Цаплиными Людмила была одета в синее трико с белыми лампасами, где красовалась какая-то нерусская надпись, и белую футболку с медным всадником. Увидев первой любимую крестницу, Людмила незамедлительно впечатала ей в щёку смачный поцелуй.
 – Рада видеть тебя, моя красавица! – сказала она, ласково похлопав Соню по спине.
– И я тебя, моя любимая! – ответила Соня, поцеловав крёстную в ответ.
– А меня поцеловать? – сказала шутя Елена, и Людмила тотчас поцеловала и её. Чай, от неё не убудет! Нацеловавшись, наши героини прошли на кухню, где за вкусным и сытным обедом говорили о всякой всячине. Кухня была средних размеров, там легко расходились двое человек, а иногда там спокойно помещалась компания из пяти. Обстановка кухни была такой: справа от входа висела длинная полка с разными травками-приправками, в углу стояли стопочкой круглые табуретки с трубчатыми металлическими ножками, рядом стоял белый диванный уголок, покрытый пёстрым покрывалом, а напротив такого же цвета круглый стол, где всё уже было готово к обеду. Слева стоял высокий шкаф-пенал, где хранилась посуда для готовки и другие нужные для этого предметы, рядом посудомойка, навесной шкаф для обеденной посуды, далее раковина, рядом с ней плита с вытяжкой и, наконец, высокий двухкамерный холодильник.
Обед был самый простой, но от этого не менее вкусный: салат «Оливье», фаршированные перцы, грушёвый компот и манник с яблоками. Обычно Соня это поедала с аппетитом, особенно манник, который любила больше всего, а тут она почему-то ела без желания, словно через силу, кое-как разделавшись с одним из двух перцев.
– Соня, ты почему так плохо кушаешь? – спросила крёстная.
– Почему-то не хочу есть, – ответила сухо Соня. – Да ещё голова побаливает. Можно я в гостиной полежу?
– Зачем в гостиной? – сказала крёстная. – У тебя для этого здесь своя комната есть! А таблетку от головной боли я тебе сейчас дам. – Она дала Соне лекарство, та его выпила. – Иди, моё солнышко, отдыхай! – сказала крёстная, поцеловав Соню в щёку.
 Едва Соня ушла, Елена тотчас рассказала куме о своём знакомстве с Валерием на пляже, будто ждала этого момента. При этом в её глазах была такая радость, будто бы она познакомилась с самим Аполлоном! Каковой была  реакция Людмилы? Она, конечно, порадовалась за подругу: протяни столько лет без мужчины! Однако в голове её мелькнул вопрос: если Елена и Валерий будут встречаться, а то и вовсе захотят зажить вместе, как к этому отнесётся Соня?
– Соня уже довольно большая девочка – и будем надеяться, что она сможет всё понять, как надо! – ответила Елена. – По крайней мере, я ей постараюсь объяснить всю эту ситуацию, и, надеюсь, нам удастся договориться миром.
– Дай-то бог! – сказала Людмила. – Просто она у тебя такая ранимая – ещё подумает, что ты на неё плюнула, или что-то в таком роде.
– Не волнуйся! Всё будет нормально! – сказала с улыбкой Елена, и разговор сменил направление.
Настало время собираться домой, и Елена позвала Соню. Но в ответ молчок.
– Спит, что ли? – сказала Людмила, и пошла глянуть в одну из дальних комнат, что стояли в маленьком коридорчике друг рядом с дружкой. Так оно и оказалось: Соня спала; да так сладко, что у Людмилы не поднялась рука её будить. Вернувшись в кухню, она сказала Елене об увиденном, а ещё предложила ей привести девочку вечером, благо, Людмила была три дня, как в отпуске. На том и порешили.