Неизвестная императрица

Глава 3.
Kогда король Швеции столкнулся с финансовыми трудностями, была введена повышенная таможенная пошлина  на товары, ввозимые по Даугаве из восточных земель. Теперь в среднем в Ригу заходили не более 300 кораблей в год, и из-за  высоких таможенных пошлин часть грузов шла через порты Курляндии. Tорговцы и корабельщики, обслуживавшие участок водного пути «из варяг в греки» — из России в Европу , давали жизнь Кройцбургу  и Якобштадту, расположенным по обеим берегам Даугавы.  В этом месте на реке начинался пятидесятикилометровый участок с порогами, через который невозможно было провести суда даже по большой воде, поэтому у пристани в слободе товары выгружались на подводы и отправлялись до Фридрихштадта, где снова размещались на суда и сплавлялись вниз по течению.
 Кипела жизнь в Якобштадте на пристани, куда приехали Веселовские каждый со своим интересом, но по одному радостному поводу. У Лизхен, дочери любимой, сынок родился! Внук! Вацлав угощал знакомых в честь внука,  пользовался возможностью пообщаться с земляками, сыпались польские имена от знати до общих знакомых, незнатных, но не менее гордых своим родом.
 Анна - Мария, увидев ряды тяжёлой и оттого ещё более весомой в своём блеске парчи, остановилась, и, казалось, сердце остановилось от рукотворной сказочной красоты. Попридержав и бежавшую племянницу, Анна-Мария сосредоточилась на жизненно важном вопросе - выборе ткани всем на новые наряды: кому платье, кому жилетку. Прикладывала мерцающую на солнце ткань к себе и Девочке, глаз останавливался на ярко малиновом отрезе, но расчётливость заставляла выбрать парчу потемнее, оттого сердилась и на себя, и на богатый выбор, и на молчащую племянницу. Та уже выбрала себе голубую с серым шитьём парчу, не отдавая себе отчёта, насколько хорош этот неброский нежный цвет на фоне её тёмных глаз и чёрных волос. Она подпрыгивала от невозможности долго стоять на месте, вертела головой, как флюгер, кивала на вопросы тёти.
"Держите вора!"- Кто-то крикнул в толпе, вскринула и Анна-Мария. Продавец тканей лёг пластом на свой товар, словно уберегая его от разбойников. Бывало, и нет никакого вора, а народ переполошится, тут и бери, что не спрятано. Девочка увидела смуглого мальчишку,   успела подумать, что похож на цыгана, а в руках у него почему-то кошель тёти, всегда висевший в складках юбки. Девочка побежала за воришкой, подгоняемая криками Анны-Марии и всполошившихся людей. Шустро петлявшему мальчишке преградил путь купец с кнутом в руках. То ль товар свой кнутом защищал, то ль вора поджидал. Мальчишка заметался, окружённый толпой. Анна-Мария без слов со злостью потянула к себе мешочек, что-то сверкнуло между ней и цепкой детской рукой, и из-под прижатого к животу мешка Анны-Марии показалось алое пятно. Пятно увеличивалось, темнело, тётя оседала на землю, уже зажимая этим кошелем рану. Мальчишка исчез, толпа редела: торговцы не могли оставить свой товар, покупатели прижимали свои деньги. Кражи случались часто, и поножовщина - не редкость. Прибежавший Вацлав отнёс жену на подводу, всё молча. И все  молчали.
Вспоминая позже этот день, Девочка думала, что молчание началось с алого пятна и длилось до похорон тёти. Пока не зарыдали женщины.      
Девочка всё время подготовки погребения была предоставлена сама себе, готовила завтрак себе и дяде, бежала в корчму, когда он ходил по городу под предлогом договориться об отпевании и других уже мало значащих для Анны Марии вещаx, но таких необходимых для оставшихся на земле.  И Вацлав говорил о своей супруге со всеми, кто находил время остановиться в  своих бесконечных делах здравствующих. Дочь тоже мало видела отца, но дальновидно озаботилась судьбой корчмы, семейного дела. Отец - не старый видный мужчина, долго вдовцом не проживёт, а новая жена- не сестрёнка, на указанное место не поставишь. И что теперь с девочкой делать?..
 Девочка ждала окончания похорон, как окончания неуютной неразберихи  без отлаженного течения бытия. Она уже представляла себе, как будет заботиться о дяде, готовить завтрак, закупать вместе с ним провизию для дома и корчмы, придётся научиться вести расходную книгу.. Ах, как тёте хотелось сшить новую парчовую жилетку, а хоронят в старой серой и старой же белой сорочке. Мало ношенное старшая сестра уже перевезла к себе. И Девочке было жаль и тётю, оставшуюся без обновки, и себя без новой парчовой безрукавки, такого небесно- голубого цвета!
Провели в костёле поминовение Анны - Марии и на третий, и на седьмой день, вот уже и тридцатый пошёл. Эльза, любимая Лизхен, оплакивала свою главную советницу в делах домашних, не понянчившую своего первого внука бабушку. "Ох ,матушка, да как же худо без тебя! Ты же всегда, всегда была рядом." Дочь прочувствовала отсутствие материнской заботы, как ощущаем мы отсутствие воздуха, когда его нет, но он же всегда есть. Почти всегда.
"Матка Боска, посоветуй, как жить дальше. Анна-Мария, девчонку-то нашу определить надо по совести. Эльза твердит, что мне не ходить долго вдовцом, ох, прости, Матка Боска, и ты прости, дорогая моя! Не воспитать мне её одному, вразумите, как сироту не обидеть." -  Горячо молился  Вацлав.
"Пресвятая Дева Мария, ты уже  встретила мою маму и тётю? Почему они оставили меня тут? Я чувствую, что всем мешаю, хотя я изо всех сил стараюсь! Я даже ночью не убегаю с ребятами, чтобы дядя не переживал. А Олаф и аптекарь меня жалеют, дают марципан в  гостинец. Олаф говорит, что взрослые советуются, куда меня отправить. Пожалуйста, вы все оттуда помогите мне быть хорошей, чтобы никуда меня не отсылали! " Горячие слёзы Девочки были продолжением её жаркого шёпота в костёле. Женщины с жалостью смотрели на грязный подол платья Девочки, которая вытирала рукавом слёзы. Вацлав молился о чём-то своём, Эльза со злым и усталым выражением лица что-то выговаривала сестрёнке, вокруг Девочки уже ощущалась пустота сироты. "Бедная, бедная девочка,"- качали головами обыватели. Эта всеобщая жалость и молитвы были тут, в намоленном месте, у икон, услышаны.

                Глава 4. Пастор Глюк

Местный пастор Ленке принимал в ту пору протестантского пастора Глюка. О, это был замечательно образованный подвижник слова Божьего! Поговорить с этим увлечённым историей человеком  почиталось за честь. Просто радостно было вкусить общения с жизнелюбивым умным  просветителем Глюком!
Иоганн Эрнст Глюк учился в Саксонии в  латинской школе. Hе просто учился переписывать хроники. Сквозь блекнущий от времени текст мальчик видел паруса с чёрными крестами, рыцарей в глухих шлемах-топфгельмах и в белых плащах с латинским  чёрным крестом.  Крест - символ борьбы за Гроб господень в Палестине, с язычниками в Европе. Ближе всех жадному до знаний маленькому Иоганну были тамплиеры, которые на фоне франкских рыцарей выделялись образованностью. Девиз их святого Бернара "До белого одеяния власти не поднялись", определявший прислуге и оруженосцам рыцарей носить тёмную одежду, для Иоганна означал и чистые помыслы власть держащих. Увы, хроники воспевали битвы с многочисленными жертвами не только за веру в Бога. Сначала и тамплиерам за их благочестие и военные подвиги  вверяли сокровища сильные мира сего. Вот и отец Ричарда Львиное сердце, король Генрих, собирался возглавить очередной Крестовый поход и все свои сбережения передал тамплиерам. И скоро все регалии Иерусалима оказались на хранении этого могущественного Oрдена. Деньги же их и погубили. Иоганн замирал над хрониками и перед глазами его -  уже пытки арестованных рыцарей, которых даже Папа Римский окрестил "богомерзкими" (ах, это стремление к власти над людьми!). Мальчик не сдерживал слёзы, читая о физических мучениях , которым подвергались тамплиеры в течение долгих семи лет, как их вынуждали каяться в несовершённом перед священниками, перед студентами Сорбонны. Иоганн слышал последний крик последнего магистра Ордена Жана де Мoле, сожжённого на площади в Париже. "Бог знает, кто не прав!" - это проклятье несправедливости стало путеводным маяком для Иоганна Эрнста Глюка, с тем и изучал  богословие и восточные языки в Виттенбергском и Лейпцигском университетах.   
  Не крестовым походом, но проповедью слова Божьего молодой проповедник (21 год всего!) сначала при гарнизонах вёл просветительскую работу. Он перевёл Большой катехизис на латышский язык, взялся за перевод  Библии. Родной немецкий и  шведский, которыми он владел свободно, помогали ему учреждать народные школы уже в своих приходах в Лифляндии. С этой миссией объезжал пастор Глюк и Курляндию, где хлопотал об открытии русской школы для детей старообрядцев. Глюк чувствовал себя сопричастным к неприглядным делам крестоносцев: в тринадцатом веке, покорив Латвию, они разрушили православные храмы и насильно крестили местное население в католичество. В решении этого светлого прожекта болeе всего полагался он на священнослужителей, нежели на герцогов. Последние о земной своей славе пекутся, не всегда выгодно им народ образовывать. Глюк прерывал сам свои мысли: его место службы зависело и от этих властителей. Курляндский герцог благосклонно отнёсся к идее открытия русской школы, а местный пастор благословлял, убеждал прихожан в необходимости просветления детей наших через  обучение грамоте. Радостью наполнялось сердце Глюка при виде первых учеников, притихших от новой роли в их маленькой жизни и скованных  новой одеждой, справленной родителями по серьёзнейшему случаю.   
 Девочке никакого дела не было до христианской миссии пастора, но волею Божьей, не иначе, судьба сироты не прошла мимо пастора Глюка. В ответ на восхваление своих заслуг пастором Ленке он горестно махнул рукой:
- Сколько детей можно было бы обучить! Все должны уметь читать Библию на родном языке, а кто их обучит? А как готовить учителей  для работы в народных школах? -  Это было ещё одной заботой неутомимого  пробста, или препозитa (старший протестантский священник) : преподавание риторики, философии, истории в  народных школах.- И детям моим нужен бы ровесник, знающий и местные обычаи, и языки.
- Да вот же! - обрадовался пастор Ленке, только что  в костёле исповедовавший всех Веселовских. Все, каждый на свой лад, просили устроения судьбы Девочки. - Одиннадцать лет сироте, смышлёная, тараторит на  разных языках. К тому же она из тех краёв, куда Вы и направлены пастором. 
Глюк, выслушав историю Девочки, возблагодарил Всевышнего за случай, поблагодарил Ленке, не мешкая отправились к Вацлаву, и тот тоже возблагодарил Матку Боску за избавление сердечной тяготы и такое счастливое место для племянницы. Все были довольны. Кроме Девочки, но ведь её мнения никто и не спрашивал. 
Из взрослых пришли попрощаться хлебопёк из корчмы и Эльза с мужем, именно попрощаться : в этой жизни уж повидаться не доведётся. Мужчины толпились вокруг Вацлава, которому хотелось как можно скорее завершить этот тягучий этап жизни,  вынырнуть из дурного сна. С Эльзой справили сундук с приданым, который начала наполнять ещё Анна-Мария. Кошель с деньгами накрепко привязали на талии под юбкой, серебряные монеты весомо овеществляли неподлую природу родни.  Девочка всё воспринимала , как обычную волю взрослых, только на сей раз чувствовала заботу не о себе, а желание устроить её судьбу так, чтобы и самим спать спокойно, и перед людьми несовестно было. Для Девочки всё это было продолжением похорон: не поправить ничего, и люди мнутся в растерянности, все её жалеют, и все отсылают с глаз долой. Уже и ночами не было слёз, а днём плакать нельзя: дядя с сестрёнкой злятся. Пастор этот, который увозил её в Мариенбург, так тепло про троих детей своих говорил, как им нужна такая подружка! Смешной, читал что-то из святых писаний по-немецки, просил по-русски и по-латышски перевести. Кивал довольно, погладил по голове, велел называть себя дядей Иоганном. Это имя, знакомое ей по аптекарю, успокаивало. Вацлав с Эльзой решили, что правильно поехать на кладбище, но для Девочки это было так же не нужно и не понятно, как и много лет назад. Тогда тётя приехала за ней, обнимала и плакала и повезла на кладбище попрощаться с бедными родителями. Но эти чёрные холмики пугали, гнали прочь маленького ребёнка: где же родители? Зачем стоять возле них с суровыми лицами?
Отъезд уже и для неё был освобождением от тягостной возни Эльзы с сундуком, и от неловких попыток Вацлава поговорить , и от вздохов соседок. Пастор приехал на рассвете на двухместной колымаге (4),  верх которой на две части раскладывается. Пока судили, куда привязать сундук да куда поставить снедь на дорогу, и подлетела карета, запряжённая тройкой лошадей. Сидящие в карете два русских купца молча вылезли, спокойно и гордо объявили:
- Господину пробсту, святому отцу Глюку от всего Якобштадта в благодарность за школу для детей наших!
Ах, какая это была карета! Даже многоучёный пастор Глюк, видавший в Европе достаточно этиx роскошныx средств передвижения, ахнул. Этот экипаж явно выполнен в именитой мастерской Западной Европы! Медными гвоздиками с декоративными рифлёными шляпками выложен барочный орнамент, узор из бархатной тесьмы и  резьба по дереву образуют искусные рисунки зверей и пейзажи. Изнутри экипаж отделан кожей и тиснёным бархатом, покрашенным золотой краской. Дух захватывало от этакого произведения искусства!
Пастор проникся настроением дарителей, поклонился, пожелал детям усердия на благо семьи и отчизны. Расспросил, из какой художественной мастерской сие великолепие. Купцы усмехнулись, переглянулись довольно и так же спокойно пояснили:
- Карета эта из мастерских Конюшенного приказа в Москве, с колымажного двора. Но правду сказать, изготавливали как русские, так и иноземные мастера, есть чему поучиться. А  лошади - от герцога нашего.
- Знатная колымага! - поцокал языком Ануфрий,  пришедший с дочкой проводить девчонку Веселовских. Не столько проводить (что тут говорить!), а не донести дочке справленный на дорогу гостинец от дяди Ануфрия: корзину с домашней колбасой, салом. Сердечная и трудолюбивая девчонка, и подружка их дочери верная. Второй раз осиротела.
Мысли эти повторялись в семьях всех знакомых, но никто не осуждал Вацлава. Мужчина молодой, с достатком, недолго один останется, а каково будет Девочке с новой хозяйкой в доме...Как быстро взялась за корчму Эльзa! Bсе поняли её рвение, покачали головами насчёт спроваживания сестрёнки -  семейное это дело. Детям, пришедшим на проводы, дозволено было посидеть внутри, всё потрогать. Взрослые осторожно разглядывали балку, проходившую под кузовом, поворотный круг, "лебяжью шейку" в просторечии. Наслышаны были, а увидеть довелось впервые. Мужчины со знанием дела стали судить, насколько это новшество влияет на поворот карет и на размеры передних колёс: глядите, наполовину меньше задних.
 Для всех появление кареты стало подарком - избавлением от неловкости момента.  Уже наспех обнимались с девочками, смущённо помахала рукой  мальчишкам. Покрасневший Олаф освободился, наконец, от свёртка: "Это тебе на память." С всколыхнувшимся чувством осознания, как дорог был ей этот единственный собеседник, Девочка сняла с себя вышитый пояс и повязала Олафу: "А это тебе на память!" С тем же всколыхнувшимся чувством родства её обняла-заплакала Эльза.
С Богом! Поехали...
               
                Глава 5. Мариенбург

 Теперь уже пастор  Глюк рассказывал Девочке об истории крепости Мариенбург ( современный г.Алуксне, Латвия),где получил он место, где живут его супруга и трое детей, и все ждут приезда нового члена семьи. Любознательность Девочки помогла заслонить потерянность и недоумение от происходящего, глаза смотрели на разрушающуюся, но мощную ещё крепость, уши внимали живому рассказу пастора. "Это был замок комтура Ливонского ордена 14 века.  Такое же название носит крепость в Польше. Крепость освящали в день вознесения девы Марии, потому названа в её честь. Ливонские рыцари решили воспользоваться непроходимыми лесами и болотами, окружавшими большое озеро, для устройства здесь неприступного гнезда, из коего они могли бы, с одной стороны, отражать всякие попытки псковичей проникнуть в земли латышей и литовцев, а с другой стороны, могли бы простирать свою железную руку к порабощению и обезличению коренных жителей края - латышей . Большой остров на озере  избавлял от лишних трудов по устройству рвов и каналов вокруг крепости. Смотри, какие мощные стены - шире роста человека! А эти восемь смотровых башен с данцкерами(6)! Самая  величественная крепость в восточных владениях Ордена! Крепость соединялась с берегом деревянным мостом. Вокруг крепости, как это водилось, росло поселение ремесленников, разрасталась торговля, постоялые дворы.  Во время Ливонской войны  в 1560 году комтур Зиберг сдал крепость без сопротивления войскам русского царя Ивана Грозного. Власть с тех пор переходила то к полякам, то к шведам, и сейчас живём мы под короной шведского короля Карла ХI ."
Иоганн рассказывал, меняя интонацию в зависимости от объекта его живописаний. Не глядя на него, можно было услышать гордость за былое величие, горечь потерь, а о Карле ХI пастор говорил, как об уважаемой персоне и о надёжном друге. Он не рассказывал, конечно, о своих встречах с королём в Швеции, куда ездил представить свои соображения о народном образовании в Лифляндии, об открытии русских школ и переводе на русский язык учебников.  Карл ХI одобрил планы миссионера, хотя больше его волновала редукция - львиную долю землевладений и имений  Лифляндии объявил собственностью шведской короны, а бывшие владельцы стали арендаторами. "Люди, люди...- сетовал про себя Глюк. - Только Бог может спасти людей от бедности, от материальной нужды и от скудости ума.  Для этого и необходимо дать русским и латышам возможность читать Библию на родном языке."
Проехали от берега мимо лютеранской церкви, которой улыбнулся пастор, как родному человеку, и Девочка даже выглянула из окошка кареты: с кем так светло поздоровался святой отец.
 Через аллею подъехали, наконец, к имению пастора. Девочка заробела, выглядывала, как птенец из гнезда, головой вертя. Дом пастора выделялся среди других строений на подворье размерами, но, как и все здания, был деревянным на каменном фундаменте, стоял крепостью. Выскочила из домика в глубине двора женщина, быстро опустив голову и сделав глубокий книксен перед священником, с радостными причитаниями бросилась навстречу кучеру . Сразу стало понятно: это жена кучера, а там - их жильё. Повёл лошадей к широким дверям- ага, значит, это конюшня. Хлев поздоровался с Девочкой на разные голоса своих обитателей. Двор наполнялся шумом встречи и обсуждения великолепной кареты. К пастору подбежал светловолосый мальчик лет десяти, обнял его на уровне своих рук, уткнувшись в живот.
- Слава Богу, Кристиан, свиделись. Здравствуй, здравствуй, да ты подрос! - отец присел перед мальчиком и стало очевидным их родство по чертам лица, по живости глаз.
- Агнета! Красавица моя! - отец подхватил подбежавшую девочку, тоже светловолосую, но неулыбчивую. Дочка только вскрикнула уже в воздухе, подкинутая отцом.
- С возвращением, Иоганн Эрнст. Рада видеть тебя в добром здравии, дорогой. И ужин готов. - Это уже  взрослая копия несмеяны Агнеты. Тоже сделала книксен перед священником, затем легко погладила по щеке. Нежно, внимательно разглядывала лицо мужа усталыми серьёзными серыми глазами. Глюк перекрестил и её, обнял.
Всю эту сцену Девочка наблюдала уже из глубины кареты, едва сдерживая слёзы: никто её здесь не ждёт. И святой отец позабыл! Нет, открыл дверцу кареты, вытащил испуганную Девочку почти насильно, положил успокаивающе руку на плечо:
- Дети мои, это ваша сестрица! Будет с вами по-латышски и по-русски говорить, будет вам с кем играть. Покажите ей дом. - Он говорил с детьми, но для всех присутствующих.  Слуги поздоровались, называя свои имена, но Девочка стояла, опустив голову, от усталости и неловкости  лиц не различала. Кристина вопросительно взглянула на супруга, поняла, что разговор впереди, взяла за руку дочь, кивнула нежданной гостье: " Пойдём в дом. Ты уже еле стоишь на ногах с дороги."   Она пошла к дому, Девочка замешкалась, пока мальчишка не взял её тоже за руку: "Пошли, пошли! Ты умеешь  играть в шахматы?"
Они все говорили по-немецки, Девочка всё понимала, но на этот вопрос не могла ответить: она не знала, что такое вот это коротко прозвучавшее. Мотнула головой, скорее бы в постель. Но постели-то и не было! Кристина в отсутствие супруга велела основательно прибрать пустые комнаты, перетрясти перины и перестирать тканые покрывала. Девочку привели в просторную комнату, казавшейся нежилой из-за отсутствия какого-либо лоскута ткани. Пока служанка собирала необходимое, Девочка молча  открыла принесённый уже сундук, достала льняную простыню и одеяло. Кристина с изумлением так же молча наблюдала за появлением  уютных простых вещей, но больше изумил её этот ребёнок. В следующее мгновение Девочка протянула стоявшей с любопытством  у сундука Агнете шерстяные рукавицы с курземским узором, а на плечи Кристине легла виллайне (9). Всё молча, с робкой скованностью. Спроси у Девочки, откуда в ней этот порыв - одарить, она не ответила бы. Но всплыло бессознательно семейное ли,  народное: с пустыми руками в гости не ходят. Кристина из рода фон Рейтерн  выходила шестнадцатилетней за сына священника, видела только горящие глаза красивого юноши, который горячо что-то говорил про белые одеяния тамплиеров, про миссию справедливости, и был он сам для романтичной девицы рыцарем. Но жили не в замке, а у его развалин;   не романтичная, а реальная  скудным бытом жизнь жены лютеранского пастора, не имеющей своего дома, и справедливость мужа направлена была не на семью, а на прихожан. Их же безмерное уважение к святому отцу и к ней переходило. И этому ребёнку удалось пристыдить мать троих детей, помощницу просветителя своего времени! Она подошла к сироте, с улыбкой разглядывая шаль на плечах:
-  Кто же вышивал такую красоту?
- Моя тётя, только её больше нет.- Выговорив это вслух, будто со стороны услышала приговор: больше нет. Наконец напряжение последних дней прорвалось сквозь суету слезами.
Прибежавший на громкий отчаянный плач Иоганн увидел картину, которую художник-жизнь пишет на тему сиротства. Его супруга с Агнетой, Кристиан, служанка - все растерянно толпятся поодаль от девочки, прячущей лицо в ладони, а слёзы капают сквозь пальцы, она то ли  пытается вытереть их рукавом, то ли спрятаться ото всех за локтем. Кристина с радостью убежала бы вслед за сыном, оставив святого отца улаживать эту досадную ситуацию. Если не материнское чувство, то жалость к сироте удержала её от раздражения, нарастающего и от собственной растерянности, и от столь неприемлемых в порядочном обществе громких слёз. Никогда Кристина фон Рейтерн - Глюк  не станет второй матерью для этой сироты, но воспитает девочку достойно.
      Фрагмент.