Обида

Семен Петрович Трофимов легким шагом двигался от проходной родного завода к винному магазину. Предстояла приятная предновогодняя  операция, носившая наименование – «затариться».
Для тех, кто не понимает, приятного мало – очередь, ожидание, мороз. Но это для тех, кто не понимает. В самом деле: мороза ли бояться русскому человеку! А очередь – так это же компания, веселье, смех, возможность перекинуться антиалкогольной шуткой с дежурным милиционером…  А сам момент «затаривания». Бдительная продавщица окинет тебя подозрительным взглядом: а не пьян ли ты? А есть ли тебе 21 год? Что касается летоисчисления, то тут всё в порядке – Семен Петрович только на заводе работает 21 год. По другому пункту дело хуже, когда Трофимов был возбужден, его часто принимали за пьяного. Но сейчас у Трофимова есть аргумент №1 – в кармане лежит только что полученная грамота «За добросовестный труд» в истекающем году.
В самом деле: если бы Трофимов был пьян, разве бы начальство вручило ему грамоту? Не грамоту бы вручило, а составило бы акт. А поскольку в кармане у Трофимова лежала именно грамота, а не акт, то какие могут быть к нему претензии?
Почувствовав себя неуязвимым для вредной продавщицы, Трофимов ускорил шаг.
– Петрович, спешишь – своих не замечаешь, – раздалось сзади.
Трофимов, вздрогнув, остановился и увидел своего дружка Ваньку Шлакова, работавшего в цеху за соседним станком. Мысленно изумился:
– Ну, метеор! С завода вместе вышли, а уже идет затаренный!
И приступил к разведке объекта:
– Что Вань, большая очередь? Полквартала есть?
– Какая очередь! Никакой очереди. Подходи – бери, – радостно сообщил Шлаков.
– Как это – никакой очереди? Ты что, Шлак, плетешь?
– А вот так! Я сам удивился: подходи – бери!
Семен Петрович недоуменно пожал плечами и, обозвав Шлакова «дураком», двинулся дальше. В магазине действительно было пусто. 2-3 посетителя неторопливо разглядывали этикетки, за прилавком скучала широколицая, румяная продавщица.
Трофимов в растерянности остановился:
– Как? А где же очередь?
– Нету очереди, гражданин, – охотно ответила продавщица, – берите свободно.
– Как – нету? – не понимал Трофимов. – Куда ж народ делся?
– Новый год  на носу, гражданин, – пояснила продавщица. – Люди по домам сидят с семьями. И она опустила затуманенный взор на безымянный палец левой руки, где поблескивало массивное обручальное кольцо.
Однако глубоко погрузиться в горестные воспоминания Трофимов ей не дал:
– Безобразие, – сказал он, – подозрительно все это.
– Да вы что, гражданин, – вскипела продавщица. – Вы что тут мне скандалы закатываете! Сказано: берите товар, платите деньги и уходите. Нечего шуметь.
Тут взгляд ее стал острым, прицеливающимся.
– А вы, часом, не пьян, гражданин?
– Кто – пьян? Я? – возмутился Трофимов, готовясь выдвинуть аргумент №1.
– А что же вы тогда голову морочите работнику прилавка, что вам не нравится?
– «Работнику прилавка», – передразнил Трофимов и с глубокой обидой, потрясенно воскликнул, – да вы что тут, мылом торгуете, что ли! – круто развернувшись, Семен Петрович вышел из магазина, хлопнув дверью.
Постоял на улице, тоскливо огляделся и, со вздохом достав заветный червонец, выданный еще утром женой «на это дело», пристроился в хвост длинной гомонящей очереди на углу за дефицитными венгерскими курами.

Декабрь, 1985 г.