Кодекс желанной чести-9

Третий месяц археологическая экспедиция работала в многообещающих развалинах какого-то неведомого сооружения на Южном континенте Прудбоя — небольшой, напоминающей Землю планете. Более разреженный воздух, насыщенный эфирными запахами местных растений, и чуть большая, чем на их родной планете Русь-2 сила тяжести приводили к тому, что люди быстро уставали. Хотя, конечно, уже совсем не так, как в самые первые дни на Прудбое. Как-то само собой установилось правило отдыхать во второй половине дня в течение двух-трех стандартных часов. Сиеста. Как раз сейчас, пообедав, археологи отдыхали, валяясь в удобных ортопедических гамаках жилого модуля. Профессор Поливанцев, ярчайший представитель энтузиастов-исследователей с археологического факультета Российской академии наук, имеющей многочисленные филиалы на каждой из планет сектора Великая Русь, с немалым подъёмом вещал:

— Достаточно очевидно, на мой взгляд! Слишком многое говорит за то, что мы здесь наткнулись на какой-то гигантский артефакт. Ничего подобного нигде никогда не находили. Да мы ведь и сами стали раскапывать холм, не ожидая, что нашему взору откроются настолько великолепные и необычные развалины. Сканер перед началом работ явил нам весьма обобщённую, смазанную и даже, я бы сказал, посредственную картину, в ничтожной степени отражающую действительность. Которая, как мы все теперь знаем, превзошла самые смелые наши ожидания. Таким образом, можно говорить почти со стопроцентной уверенностью: мы с вами впервые столкнулись с остатками материальной культуры цивилизации так называемых Странников. Кстати, сегодня большинство специалистов уверены, что именно Странники «посеяли» человечество на бескрайних просторах галактики. А скорее всего, и в других галактиках. Но этого мы пока не знаем, поскольку и свою-то освоили едва ли на сотую её часть. О-о! Прошу прощения, друзья. Кажется, я немного увлёкся.

Это профессор обнаружил, что немногочисленная аудитория поголовно спит, убаюканная его негромким баритоном. Аркадий Петрович вздохнул, закрыл глаза и сам уж собрался, было, вздремнуть до сигнала таймера, как вдруг в модуль влетела Катя Сливка — немножко взбалмошная, эмоциональная и весьма энергичная особа, которую все любили за весёлость, неистребимое научное любопытство и которую… побаивались за умение задавать руководству вопросы, на которые руководство никогда не могло найти ответов. Во всяком случае, сразу. Потом-то, конечно, изрядно поскрипев мозгами с подключением возможностей искусственных интеллектов, ответ находили.

Однажды некий руководитель попытался на один такой вопрос ответить самостоятельно. Пытался-пытался и... защитил докторскую диссертацию, принёсшую ему немалую известность в научном сообществе и вполне обоснованную надежду на прорыв в одной из областей научных знаний. Из редкого в переживаемую эпоху чувства искренней благодарности, руководитель занёс Екатерину Сливку в соавторы, чему она, правда, большого значения не придавала. Пока на кафедре не начали весьма скрупулёзно составлять предварительные списки участников очень престижной и многообещающей Второй Прудбойской археологической экспедиции. Короче говоря, сама того не ожидая, она оказалась и в списках окончательных, высочайше утверждённых, как говорится.

…Аспирантка пронеслась по сонному модулю вихрем, звонко крича и размахивая руками, как сумасшедшая. Большие тёмно-карие глаза её торжествующе сверкали:

— Аркадий Петрович! Саша! Светлана Леонидовна! Таня! Вставайте! Скорее вставайте все! Женечка, миленькая, вставай же! Павлик, просыпайся! Ну как вы можете спать! Тут такое творится, а они дрыхнут без задних ног! Маша! Аня! Серёжка! Лена! Да проснитесь же, наконец! Валентина Сергеевна! Александра Георгиевна!

Катя, которую все без исключения называли Сливочкой, суматошно металась в комфортном полумраке модуля от гамака к гамаку и безжалостно тормошила недовольно бурчащих археологов. Многие, на свое несчастье, успели к этому моменту заснуть по-настоящему.

— Кто-нибудь или что-нибудь может остановить это стихийное бедствие? — Поливанцев задал риторический вопрос с добродушной улыбкой, но страшно взбудораженная чем-то, раскрасневшаяся Сливочка подлетела к нему и негодующе завопила:

— Бедствие, да?!! Бедствие?!! А вот идёмте, идёмте посмотрим, что я нашла на восточном участке раскопок! Как раз там, где мы только сняли первый слой грунта под третьей условной аркой! А я ещё всего-то сантиметров пять сняла у основания ячеистой колонны и нашла!!! Это самоуправство, я понимаю. Но это такое! Тако-о-е!!! А вы все дрыхнете тут! Как вообще можно спать, когда...

За несколько секунд ошарашенных, страстно предвкушающих сенсацию археологов, словно ветром выдуло из уютно-прохладного нутра модуля на яркий свет местного солнца, во влажную, липкую жару. Несмотря на дискомфортную силу тяжести и изнуряющую духоту, спешили изо всех сил. Вот разве что многоопытные невозмутимые специалисты Валентина Сергеевна и Александра Георгиевна поначалу совершенно никуда не торопились, не видя в том особого смысла. Будто найденное Сливочкой «такое» могло куда-нибудь исчезнуть. Но вдруг и действительно могло?! Никогда ведь не знаешь, чего ждать от неизвестных артефактов.

Прецеденты имелись. Коллеги невольно прибавили шагу, одновременно вспомнив, как на Юрье-3 буквально у них на глазах рассыпалась в пыль казавшаяся прочной уникальная статуя. Хорошо хоть в памяти осталась и на записывающем устройстве.

…Спустя два часа археологи полностью откопали и обмели мягкими кисточками то, самый краешек чего обнаружила неугомонная и очень упорная в работе Сливочка. Это был, как сказали бы древние, стандартный лист. То есть, это было размером со стандартный лист писчей бумаги, да и выглядело именно листом из тонкой желтовато-серебристой фольги. Но без заломов. Абсолютно гладкий и ровный по краям артефакт матово сиял на солнце, трепетал на жарком ветерке, удерживаемый трясущимися пальцами Поливанцева, и выглядел абсолютно новым, без так называемого флёра времени. Однако самым большим чудом представлялись висящие в миллиметре над поверхностью «фольги» аккуратные, тёмно-коричневые строки, составленные из завораживающе красивых витиеватых сочетаний вытянуто-скруглённых знаков. Эти расположенные двумя узкими столбцами строки покрывали обе стороны листа.

— Несомненно... Несомненно, здесь какой-то текст, — выдавил Аркадий Петрович, страшно волнуясь и утирая платком красное, мокрое от пота лицо. — Срочно в анализатор! Срочно! Тут довольно много повторяющихся символов и даже целых комбинаций. Думаю, анализатор должен справиться. Не похоже, чтобы язык был чересчур уж сложным. Женя, ну что же вы? Несите это скорее в анализатор. Осторожно!

— Да вы пальцы-то свои разожмите, пожалуйста, Аркадий Петрович! Мне ж не взять.

— Конечно-конечно... вот... берите... Только осторожненько… ради Бога! Вы должны понимать, ЧТО в ваших руках сейчас находится.

— Арка-адий Петрович! Я ведь не девчонка-стажёр. Всё я понимаю, — укоризненно проговорила техник экспедиции Женя Бурлакова, бережно принимая из рук профессора находку. Остальные зачарованно следили за «процессом». Кое-кто даже, складывалось впечатление, и вовсе не дышал.

Когда Бурлакова в сопровождении ассистента пошла к модулю, археологи двинулись следом, заговорив все разом. Сумбурно поздравляли сияющую Сливочку, взволнованного профессора, друг друга. Даже если больше совсем ничего не будет обнаружено в огромном археологическом раскопе, экспедицию можно считать удачной и оправдавшей немалые затраты. Потрясающие развалины, да ещё и образец неизвестной доселе письменности и технологии производства носителя текста! А?! А?!! Не шутки! На невесомой тонюсенькой «фольге» почему-то даже не остаются отпечатки пальцев. Это проверили экспериментально, поскольку во всех остальных случаях археологи касались артефакта исключительно в тонких, специальных белых перчатках. А попутно выяснили, что «фольгу» вообще нельзя как-то поцарапать или же повредить. Или даже помять! То есть помять-то, в принципе, можно, но лист затем мгновенно восстанавливал первоначальную форму. Сколько увлекательной работы для специалистов в самых разных областях знаний!

— Миленькая моя, — Поливанцев на ходу приобнял счастливую Катю за плечи, — вы будете знамениты, как древний археолог Шлиман, откопавший-таки мифическую до того исторического момента Трою. Знаете, как на вас теперь станут смотреть наши студенты? Да что там студенты?! Даже вся профессура! Могу показать, хотите? Вот так!

Аркадий Петрович смешно выкатил глаза, раскрыл рот, благоговейно переплел кисти рук перед грудью и слегка отстранился, словно не осмеливаясь находиться так близко от божества.

— Да ладно вам! — Сливочка смущённо рассмеялась и тут же поспешила направить разговор в другое русло. — А всё-таки интересно, что там написано? Жутко интересно и вообще-то даже страшновато как-то, правда? Ведь это же такая древность немыслимая! Тысячи и тысячи лет назад! Ну что там может быть?!
Поливанцев остановился. Остановилась и вся его группа. Профессор придал лицу постное выражение, немного картинно прокашлялся и глубокомысленно изрёк:

— Ну, например... «Прежде чем использовать данный прибор по прямому назначению, убедитесь в том, что вы правильно поняли приведённую ниже инструкцию».

Археологи на миг опешили, а потом принялись хохотать и долго не могли успокоиться. Что же касается Аркадия Петровича, то он совершенно верно отнёс успех своей немудрёной шутки к нервному напряжению последнего часа и не менее нервному ожиданию результата, который должен рано или поздно выдать текстовый анализатор.

Результат появился к утру седьмого после находки дня. Кажущаяся графическая простота текста оказалась обманчивой. Когда вызванные артефактом возбуждение и энтузиазм в работе на раскопках несколько пошли на спад. По мерцающему в воздухе бледно-сиреневому экрану анализатора медленно ползла вверх колонка текста, озвучиваемого к тому же слегка гундосым механическим голосом агрегата. В полной тишине модуля люди читали и слушали:

«...и каждое разумное существо во ВСЕЛЕННОЙ проходит в скорбном и радостном бытии своём три стадии, значительно разнящиеся по длительности. А длительность же их зависит от того, каким «Я» наполнено существо. Каков духовная глубина этого «Я». Каковы истинные его устремления.

В первой же стадии каждое разумное существо всё делает впервые. Оно постепенно познаёт окружающее, оно постоянно взаимодействует с иными разумными существами, оно открывает, оно накапливает познанное и открытое. Доброе и злое. Радостное и печальное. Подлое и героическое. Вещественное и духовное. Существо ПРИОБРЕТАЕТ.

Во второй же стадии каждое разумное существо пользуется всем приобретённым. Во вред и на пользу. В добро и во зло. На радость и на горе. Во имя прошлого и во имя будущего. Но и в этой стадии оно может что-то делать впервые. И всё же во второй стадии существо, прежде всего, ИМЕЕТ.

В третьей же стадии каждое разумное существо, не осознавая этого, начинает многое совершать в последний раз. Не осознавая, потому что не предполагает, не чувствует и не может знать, что ему этого больше делать не суждено. Это не рок, это суть естественное течение многосложного и многоуровневого разумного бытия. В третьей стадии всё меньше остаётся вокруг взаимодействующих разумных существ, обретённых в первой. Но и в третьей стадии существо, тем не менее, что-то делает впервые. С каждой следующей стадией оно всё реже что-то делает впервые. В третьей оно большей частью ТЕРЯЕТ.

А следует помнить и понимать, что никто не способен чётко уяснить себе, когда заканчивается одна стадия и начинается другая. И это есть сущее благо. Ибо, будь иначе, существо лишилось бы НАДЕЖДЫ. Которая лишь одна и движет всякого разумного вперёд.

Итак — ПРИОБРЕТАЕТ, ИМЕЕТ, ТЕРЯЕТ.

А в конце же третьей стадии каждое разумное существо в ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ уходит, чтобы когда-нибудь ВЕРНУТЬСЯ».

Текст кончился, и анализатор издал короткий мелодичный звук. Он заставил всех присутствующих вздрогнуть. По сути, в прочитанном и услышанном не было ничего сверхъестественного, если не считать последней загадочной фразы. Возможно, именно она и потрясла больше всего, зацепила. Будто к археологам вдруг снизошло со своими вековечными откровениями, скрытыми доселе от человечества, само бесконечно-равнодушное Время. Люди переглядывались с неуверенными улыбками и были удивительно похожи на рыбаков, загнавших в сети рыбину, которую они не в состоянии вытащить на берег.

Кажется, с минуту никто не решался заговорить. Но вот Сливочка, словно прогоняя наваждение, упрямо мотнула головой так, что взметнулись её темно-каштановые, чуть вьющиеся волосы. Она почему-то подняла руку, как на уроке, и зачастила, словно боясь, что её не дослушают:

— Знаете... Мне кажется, что это немного похоже на текст священного писания... Это почти как Библия. Но вместе с тем и явные противоречия есть, правда же? Сами про надежду пишут и сами же нивелируют её совершенно, когда говорят, что существо уходит вновь. Хотя… Тут же говорят, что оно вернется! Но бытие всё равно трагическое. И тут же опять радостное! Или... Короче, я, наверное, запуталась, конечно. Но всё равно. Правда же, похоже на Библию? Такой слог какой-то... странный и простой, так ведь? Почти как в Библии, ну так же ведь?

Поливанцев одобрительно посмотрел на аспирантку, задумчиво улыбнулся и объявил:

— Ну что ж, если ни у кого нет принципиальных возражений, то пусть будет так, как сказала Катя. В экспедиционный журнал найденный артефакт занесём под условным названием «лист из Библии Странников». Действительно условным, как вы все, конечно, понимаете.

Возражений ни у кого не было. Однако и работы в тот день в археологическом лагере тоже больше не было. До поздней-поздней прудбойской ночи в модуле шли горячие дебаты. Но археологи не только спорили. Было решено передать содержание текста в знаменитый Прудбойский Храм. Библия или не Библия, а в таком странном и удивительном культовом сооружении, каковым являлся храм, этим найденным на Прудбое словам — самое место. С другой стороны, там самое место… всему.

Когда рано утром таймер активировал голографический оркестр, ответом на бодрящую композицию из предельно раздражающих произведений ультрамодных композиторов был дружный, разнотональный и отнюдь не мелодичный храп. Энергичный жаворонок Сливочка на сей раз даже не шевельнулась в своем уютном гамаке-гнёздышке. Она видела совершенно потрясающий сон, в котором её, несомненно, озарило и который она потом, как ни мучилась, как ни старалась, так и не смогла вспомнить. Кто-то сияющий и бесконечно мудрый всё-всё-всё ей объяснил про Прудбой и про храм, а она ничегошеньки не запомнила! В лагере над ней не смеялись. А профессор Поливанцев, делая вид, что шутит, то и дело ласково приговаривал:

— Вы бы, Катенька, спали побольше! Ну не дуйтесь, не дуйтесь… Я вот, например, абсолютно почему-то уверен, что вы, милая моя, подобно древнему величайшему учёному Менделееву, обязательно сделаете во сне какое-нибудь фундаментальное открытие. Этакое, знаете ли, эпохальное, ставящее все археологические посылы и постулаты с ног на голову. Вот попомните моё слово!

Сливочка возмущенно отмахивалась и немедленно выпаливала:

— Никогда больше ничего никому не расскажу! Ты с ними, как с людьми, ты с ними по-человечески, ты им душу наизнанку… А они! Вам бы всем только смеяться. Вот никому больше не стану ничего рассказывать — тогда узнаете!

Профессор на это отвечал с непоказным добродушием и мягкой иронией, как если бы аспирантка была его любимой внучкой, например:

— Экий вы, Катенька, порох… Вспыхиваете моментально! Хотя, конечно, мне очень лестно, что вы меня в столь гипертрофированно множественном числе величаете.

–– Я… Я совсем не это имела в виду! Вот вы всегда меня путаете, Аркадий Петрович!

— Да боже упаси! Я только очень хочу, чтобы вы действительно сделали серьёзное открытие. Скажу вам по секрету, я без всяких шуток убеждён, что так оно и случится рано или поздно. А уж будете вы при этом спать или не будете — какая разница?

...И как же далеко всё это было от Желанной! И как на самом деле близко. Если во вселенских масштабах.

ххх

ПРУДБОЙСКИЙ ХРАМ — сооружение, которое человечество со времени его обнаружения принимает за культовое. Оно идеально сохранилось. Храм гораздо древнее развалин, на которых сейчас работает экспедиция профессора Поливанцева. Внешне же — это невообразимых размеров ослепительно-белоснежный куб с прорезанным дверным проёмом высотой в двадцать два с половиной метра и шириной в двенадцать, что само по себе не слишком соотносится с человеческими архитектурными традициями, какого угодно строительства. Учитывая, что никаких ворот, как таковых, нет. И, похоже, никогда и не было. Изначально.

Храмом сооружение называют за то, что, попав внутрь, любой человек, — независимо от того, к какой религиозной конфессии он относится, — чувствует благоговение перед атмосферой, царящей внутри куба. Там нет видимых источников света и нет окон, но всегда светло. Там каждый находит ответы на самые потаённые вопросы, хотя и не каждый решается их задать. А многие из получивших ответ, не в состоянии его понять. Там царит глубочайшая тишина, но всякий вошедший в храм слышит музыку. Каждый, — что невероятно, но очевидно, — свою.

Стены удивительного сооружения хаотично увешаны предметами, опознать которые в большинстве случаев практически невозможно. Однако, если мысленно задать вопрос, храм присылает мысленный же образ того, как тот или иной предмет используется.
И почти всегда спросивший оказывается не в состоянии опознать дико-винных, а порой откровенно страшных существ, пользующихся подобными странными вещами.
Есть в кубе и плоды рук человеческих. Чаще всего — картины и прочие шедевры искусства разных времен, пространств и народов. Но рядом можно увидеть предметы совершенно неожиданные и совсем, кажется, в храме неуместные. Больше того, они порой снабжены поразительно бессмысленными, на первый взгляд, подписями. Специалисты, однако, утверждают, что понять скрытый смысл послания если кто и может, то исключительно тот, ради кого оставлена подпись. И что он рано или поздно обязательно окажется в храме.

Скандально знаменитая и крайне немногочисленная международная группа независимых исследователей искренне убеждена, что прудбойский куб представляет собой на самом деле не храм и никакое иное культовое сооружение. По их мнению, это всего лишь исполинский склад или интерактивный музей, куда Странники помещали заинтересовавшие их по какой-то причине экспонаты. Да и Странники ли? Если, например, принести что-то в дар храму, то следует оставить это у входа. Как когда-то давным-давно, ещё на заре человечества, оставляли у стен монастырей брошенных младенцев. Через произвольный промежуток времени предмет исчезнет, чтобы позже возникнуть на месте, определённом для него кубом. Однако же некоторые подношения храм по каким-то неведомым причинам не принимает. Никакой определённой системы в этом нет. Подарки медленно превращаются в серую труху на глазах у потрясённых дарителей. Это считается очень плохим знаком. В каких-то случаях исчезнувший и, значит, принятый дар через несколько секунд появляется вновь, озаряясь при этом коротким бесцветным свечением.

После долгих споров и бесконечных экспериментов специалисты пришли к выводу, что возвращённые предметы являются абсолютными копиями. Поскольку несколько раз в кубе удавалось обнаружить оригиналы. Вот и нашим археологам выдали копию. При этом процесс впервые в истории изучения прудбойского феномена сопровождался несколькими непередаваемо торжественно и странно звучащими музыкальными аккордами. А поскольку непосредственным дарителем была нашедшая артефакт Катя Сливка, явление было немедленно и официально названо «эффектом Сливки». И процесс поднесения дара, и всё затем произошедшее фиксировались на несколько голо-камер, как это делается всегда в подобных случаях. Аспирантка таки стала знаменитой!

Многочисленные попытки галактического отребья обворовать куб приводят лишь к тому, что злоумышленники отказываются от своих намерений, едва переступают порог. Бандиты пробуют время от времени разбивать свои шайки на две части, но те, кто остаются снаружи, никак потом не могут убедить вошедших совершить кражу. Пробуют взрывать стены, но неизбежно гибнут сами, не причинив сооружению ни малейшего вреда. Пробуют обстреливать издалека из мощнейших геологических бластеров, пробуют сбрасывать гравитонные бомбы с орбиты. В этих случаях как будто ничего не происходит. Лучи рассеиваются, бомбы и снаряды растворяются. Корабль, с которого производились обстрел или бомбардировка, оказывается отброшенным на сотни парсеков. Куб, такое ощущение, смеётся. Некоторые звездолёты просто бесследно исчезают.

…Среди профессиональных астронавтов и космических бродяг упорно ходит легенда о том, что храм есть исполинское живое существо, и что кубом оно только кажется.

ххх

Однажды Алексею Воронцову приснился сон, будто бы он внезапно оказался в Прудбойском храме и увидел на его стене богато отделанную старинную кожаную перевязь с двумя дюжинами изумительно изящных метательных ножей, выполненных в совершенно незнакомой ему манере. Они даже отдалённо не были похожи ни на один из комплектов, входящих в его коллекцию холодного оружия. Под перевязью очень простым рубленым шрифтом было написано: «Мы здесь для того, чтобы такие, как ты, не бросали нас».

Воронцов довольно долго почему-то находился под впечатлением этого сна. Особенно его поражала странность и двусмысленность подписи, которую можно было толковать и как призыв отказаться от использования холодного оружия, и как призыв продолжать, что называется, в том же духе. При желании не трудно было бы усмотреть в этой странной фразе и более глубокий, философский смысл. Побуждающий к поиску нового пути в жизни. Какого именно? Потом этот (вещий?) сон постепенно забылся.