Ничего, кроме правды. История в письмах. Глава 9

                Глава 9.
     Прислала мне открытки одноклассница, Ирина Малевская,  которые нельзя здесь не отметить: «Дорогой наш, Астанин Виктор!! Поздравляем тебя с весенним праздником 1 мая! Желаем тебе отличного здоровья, успехов в службе, а главное счастья и любви в личной жизни.  26.4.69 г. М.Ирина»,      
     «Здравствуй, Виктор! Поздравляю тебя с праздником 9-го мая. Желаю отличного здоровья, успехов в службе, счастья и любви в личной жизни. 4.5.69  М.Ирина».
     Ира в 8 «Д» классе была у нас заводилой. И я, с её инициативы поступил в комсомол. Был март, и мы шли со школы, девчонки на электричку, а мне  на автобус, по одной дороге: от школы к станции. Им ехать до станции «Берёзки», мне до 74 км.  И Малевская предложила зайти в горком ВЛКСМ, и написать заявление на вступление в его ряды. Комитет находился у  станции «Подсолнечная» на Крестьянской улице.  Она уговорила и меня пойти с ними. Отец Вовки Белова, Семён Иванович, как коммунист и фронтовик, подписал  мне рекомендацию, и на общей линейке 8-х классов в школе нам вручили комсомольские билеты.  Через две недели меня уже разбирали на общем школьном собрании за плохое поведение. Но это за прошлые проступки, не могли подождать. А я так хотел больше не получать замечаний от учителей.  А в мае мы самостоятельно съездили в Москву на ВДНХ, так сказать, культпоход, по инициативе Малевской.

     17 апреля по радио огласили Приказ Министра обороны СССР: «Уволить из рядов Советской Армии, ВМФ, пограничных и внутренних войск в запас в мае-июне и в ноябре-декабре 1969 года 1965, 1966 и 1967 года призыва.
     А после обеда я, Орлов, Долгов и Зарапин вылетели в Подкаменную Тунгуску, где на аэродроме нас встретил комбат. Он сразу же посадил нас троих, в «Ил-14», а  Зарапин остался в батальоне сдавать экзамен на классность. Через два часа мы были в Красноярске, а в полк сразу не поехали, погуляли немного по городу. Самое главное: зашли на плотину Красноярской ГЭС, зрелище колоссальное. С плотины открывается вид на Дивногорск, расположенный на горе, на правом берегу Енисея. Мы бросили монетки в реку, но, вряд ли, мы сюда ещё когда-нибудь  вернёмся.
     И вот, я снова на «Фурме», и снова проходить подготовку, почти, как курс молодого бойца. Мне это надо было? В декабре дембель. Политзанятия, теория, стрельбы, кроссы. Один раз,  по тревоге нас подняли ночью, и в полной выкладке совершали марш-бросок  до алюминиевого завода и обратно. Офицеры бежали с нами и периодически объявляли: «Вспышка слева. Вспышка справа. Вспышка ссади». И надо было падать на землю на живот, головой от воображаемой вспышки, грязь, не грязь. После Татарки – тяжело.
 
     «7 мая 1969 г. Красноярск. Здравствуйте дорогие родные! Я получил ,мама, твой перевод на 15 рублей. В Татарку я попаду где-то в начале июня, там и открою посылку. Сборы сержантов уже заканчиваются, числа 13-14, а после  неизвестно, где я буду находиться. В Татарку попасть невозможно, ещё не прошёл ледоход. Насчёт отпуска не знаю. Во всяком случае, мне раньше говорили, что, если  я сдам на 2-й класс, то я поеду в отпуск, а, вот, я уже до 1-го дошёл. Виктор».
     «19 мая 1969 г. Здравствуй Люба!  Значит, ты уже живёшь в  Дулепово. Что ж, я рад, что стала моей милой соседкой.  Учебные сборы закончились, и на днях я должен буду уехать. Не могу тебе сказать точно, где я буду находиться, Татарка пока закрыта, и попасть я должен туда буду в начале июня.
     Сборы прошли нормально. Вначале трудно было после «медвежьей лёжки» в Татарке, особенно, когда бежал кросс, вернее марш-бросок на 12 км. Два раза бегал на 6 км, и несколько раз на 3.  Даже самому не верится, что я пробежал 12 км, да ещё по сопкам, с горки на горку. Также здесь угнетает дисциплина.  Уж, лучше Татарка с комарами, чем эта отличная рота. Я прямо соскучился по ней. Радует меня лишь то, что я увидел «кусочек гражданки»: посмотрел более-менее свежие фильмы: «Вперёд Франция», «Новые приключения неуловимых», и другие; посмотрел по телевизору концерты, футбол, хоккей, московские передачи. Ну, ещё хорошо тем, что эти сборы как-то разнообразили мою службу, ещё на месяц приблизили дембель. Осталось полгода. Мне в Татарке объявили отпуск, хотя отпуск очень сомнителен, ведь меня там нет. Если бы я был там, то командиру было бы неудобно не сдержать своё офицерское слово. Но меня нет, а когда приеду, то командира, возможно, уже не будет, его должны перевести в другую часть. Ну, ладно, что будет, то будет, ему не привыкать давать обещания.
     Скоро ты закончишь учёбу, и перед тобой откроется большая дорога труда и жизни. Пусть же эта дорога будет как можно длиннее и прямее. Желаю удачи!».

     « 24 мая 1969 г. Подкаменная Тунгуска. Здравствуй Люба! Вот, я уже на новом месте. Сюда я прилетел 21 мая, и здесь буду служить до тех пор, пока на Татарку не пройдёт ледоход. В Татарку я должен попасть где-то в начале
июня, я рассчитываю на 5 число.
     Хочу уведомить тебя, что отпуск мне не объявили, командир роты не сдержал своё слово. Я хоть никогда не добивался отпуска сам, но зачем обещать? Правда, командир батальона, узнав обо мне, передал начальнику штаба, майору Мюллеру, чтобы меня представили к отпуску с выездом на родину, но я никак не могу быть уверенным, что они не забудут обо мне.
     Как ни странно, но тянет в Татарку, хочется скорее вернуться к своим товарищам, к своим обязанностям, ибо гнетёт какая-то неопределённость, никому до тебя дела нет. Люба, пришли мне ещё свою фотографию, чтобы ты смотрела прямо в объектив, чтобы ты смотрела с фотографии прямо на меня, чтобы я видел тебя, а не твой внешний облик.  Виктор ».
     После сборов мы задержались в Подкаменной Тунгуске надолго, ледоход не прошёл, он задержался, как раз, у посёлка Бор. В связи с ледовым затором уровень реки поднимался каждый день, отчего песчаный берег осыпался на глазах. Нас попросили помочь жильцам, чьим домам была угроза разрушения от прибывающей воды.  Мы выносили из дома мебель, вещи, и относили от берега метров за 30-ть.
     За проплывающим, сплошным, льдом была чистая вода, и там скопился караван барж, перевозящие продукты и промтовары на север, и стоял у причала теплоход, моряки которого находились здесь же, в посёлке. После окончания работ, мы с берега наблюдали  за  мощным потоком великой реки. Один парень подошёл к нам, к военнослужащим, и сообщил, что ему тоже скоро идти в армию, а живёт он в Красноярске. Он работал на теплоходе официантом, у него это был первый рейс.  Он спросил, как нам здесь служится.
- Пацан, - стал ему рассказывать солдат из батальона, - мороз за 50-ть. Утром проедешь на машине, выхлопные газы не рассеиваются, замораживаются. Вечером возвращаешься,  а утренний дым так и висит.
Пацан слушал, раскрыв рот.

     Нам, - а это те же: Орлов, Долгов, я, и примкнувший к нам Фролкин, молодой солдат, направленный служить в Татарку, - поручили построить забор вокруг офицерского городка в  Бору. Не зря так назвали посёлок: кругом одни сосны, сосновый бор. День работали, вечером отдыхали. Сначала наготовили жердей и столбов, а потом начали огораживать жильё командного состава батальона. Мы каждое утро наблюдали за десятиклассницей, дочерью командира, которая спешила в школу. Когда она появлялась, мы бросали работу, и всё внимание на неё. На третий день, она не выдержала, остановилась, повернулась к нам всем телом и произнесла: «Ну, что»?  Что, что? Весна, солнце, изумрудная зелень, и школьница в белом фартуке. Красота.  Больше мы её не смущали. Красивая, юная девушка. Забор мы строили две недели. По вечерам ходили в посёлок, в клубе показывали кинофильмы. Там мы посмотрели хороший фильм, «Щит и меч», все 4 серии.
          «7 июня 1969 г.  Витя! На этой неделе судили ребят с Кирпичного.
Куропаткину дали 10 лет, а другому 4 года строгача.
     Да, между прочим, мы весь год на автобус бегом бегали, так что, хотя тебя
нет, но ничего почти не изменилось. Вить, а черёмуху твою сломали. Трактор
ровнял вокруг нового дома, и сломал. Я даже с отцом поругалась.
     Сегодня видела Любашу. Разглядела, как следует. Могу тебя уверить, что она стоит того, чтобы её называть самой лучшей в мире. Галя».
 
    Комбат отпустил нас 12 июня после обеда. С нами в Татарку отправился младший сержант, Александр Волков, в ссылку, за пьянку, на должность рядового, а он был в батальоне начальник высотомера.  Его станция находилась на Енисее в 7 км  от Бора, и службу там несли вахтовым методом, понедельно.  7 ноября они решили отметить праздник, и пили водку. Одному из сослуживцев стало плохо, потом хуже и хуже. Решили проводить его до батальона, и Волков повёл его через Енисей. Был сильный мороз, напарник выбился из сил и Сашка уже последние километры тащил его на себе. Но не дотащил, тот умер из-за недостатка кислорода.
     Просидели мы на берегу Енисея в ожидании теплохода до вечера, даже сходили ещё в казарму поужинать. Теплоход «Рубинштейн» подошёл к 22 часам, он был такого же класса, как и «Лермонтов».
     Мы с Юркой Орловым расположились в купе, где сидела миловидная девушка, и сразу же перешли в купе к ребятам. Рядом в купе сидели военнослужащие с эмблемами авиаторов, они ехали домой в Норильск, демобилизовавшись с Западной Украины. Сообразили выпить: на шестерых  две бутылки. Закусили консервами и отправились на верхнюю палубу. Мы вернулись в каюту в час ночи, наша соседка спала. И Юрка рассказал мне интересную новость.
- Ты знаешь, кого я на теплоходе встретил?- спросил он меня загадочным тоном, - девушку с Верхне-Имбатска. Пошёл я вернуть ножик и стакан, которые брали у девчонки  из соседнего купе,  где ехали два авиатора. Она была одна. Я спросил её, куда она едет? «В деревню»,- говорит. «В какую деревню»? – спрашиваю. «Да, там, в деревню», - отвечает. «В Верхне-Имбатск»? – дальше спрашиваю. «Да», - отвечает она. «А  вы Нину Гречишникову не знаете»? – спросил я.  «Кого»? – переспросила она. Я повторил вопрос. «Так, это я и есть, Нина Гречишникова».  Я, как стоял, так и сел. Расправил её волосы и говорю: «У тебя, вроде, коса была»? «Да, я её отрезала», - отвечает с замешательством. «Ты меня не узнаёшь? – спрашиваю её. «Нет», - говорит. Я ей напоминаю: «Ну, год назад». Она помолчала, потом спросила, как меня зовут. «Юра», - говорю. «Орлов»? – вымолвила она.   
 
   Утром я проснулся рано, в 6 часов, Юрка уже не спал. Через час приплыли к Верхне-Имбатскому. Сошла Юркина знакомая, и сошла девушка из нашего купе.  На место Нины пришла новая пассажирка, её звали Светой, и она помнила, что мы были в Верхне-Имбатском в прошлом году. И запомнила она только одного, не русского. Это она имела в виду Валерку Голова. Видимо, Валерка пошёл в мать, отец был русский. Также она знала в лицо Валерку Зарапина и  Челикина, молодого повара, когда ехала с ними на теплоходе. Зарапин возвращался в Татарку с отпуска, а Челикин служить.
     Как-то мне стало грустно после Юркиного признания. Ведь Нина провела с ним сутки, провела с ним ночь, не любовную, конечно. Значит,  они понравились друг другу.  Может быть, целовались, начали переписываться, а он бросил писать. Насколько я знал, у него невесты не было. Девушка она очень приятной наружности, и он, наверно, пожалел, что прекратил с ней знакомство. Может быть, сама судьба назначила им вторую встречу, а он этим не воспользовался.  А она достойно вышла из этой ситуации.
     Подплываем к Татарке. Вдали стало видно антенну «Дубравы». К теплоходу подплыл наш бот, в котором находились: Пересунько, Сулягин и Теличкин. На берег высыпало пол Татарки. Снова тайга, снова друзья. В боте командир обыскал наши чемоданы и вещь мешки, искал водку. Не нашёл, три бутылки были перелиты в грелку, которая находилась за спиной под ремнём у Орлова. Встречи, рассказы… Я хотел двинуть сразу на «Дубраву», но Пересунько подозвал меня и сказал:
- Бери Орлова и ложитесь спать, не то попадёте вон туда.
Он показал на прицеп, служащий гауптвахтой.
- Понял,- сказал я, и пошёл в казарму.
 
    «15 июня 1969 г. Витя, здравствуй! Письмо твоё получила, за которое большое спасибо. Виктор, твою просьбу сейчас исполнить не могу. Сейчас я сдаю экзамены, и мне просто некогда фотографироваться. После экзаменов обязательно пришлю, такую, которую ты описал.
     13-го я сдала первый экзамен на 4, ещё осталось два, 20-го и 27 июня.  1-го июля у нас в училище будет выпускной вечер. На вечере нам будут торжественно вручать дипломы, и поздравлять с окончанием.  С 4-го июля начнутся каникулы. В июле я, наверно, уеду на Украину с братом, и его женой, в следующем письме я тебе точно напишу.
     Витя, пиши, как у тебя идут дела. Теперь уже немного осталось служить. Глазунов в сентябре, наверное, придёт.  У девчонок я давно уже не была, да, и вообще, сейчас не захожу. Виктор, ты не знаешь, Глазунов пишет Вере письма, меня просила Горностаева Таня узнать.  Только ты смотри, об этом ему не напиши. Люба».
     Отпуск мне не объявили, и не объявили никому, кто сдал на классность. Его объявили Валерке Голову и Лукъяненко. Валерке за то, что восстановил два дизеля, а Луке - за примерное поведение.
     Потихоньку уезжают дембеля: Горожанкин, вернувшийся в роту с Подкаменной Тунгуски, Ваня Теличкин и другие.  Пересунько вот-вот должен сдать роту, уже назначен новый командир, Яковлев. Замполит Калинин уехал, и вместо него прибыл молодой лейтенант с Подкаменной Тунгуски. Вся боевая работа лежит на нашем призыве, а в июне мы получали оценки «отлично», за исключение трёх четвёрок. Нас на «Дубраве» стало пять операторов, и все одного года. Что будет после нас? Замены нет. Пересунько услышал, как я у старшины, Лубшева прошу бушлат, и на меня взъелся:
- Сержанта лепи, а он бушлат. Вот прогоню тебя километра три.
- А мне не страшно, товарищ старший  лейтенант, - ответил я, -  я двенадцать бегал.
     Меня, Орлова и Долгова  поставили на должность командира отделения. Отозвали из роты Лёшку Лапина, он поедет с дембелями, и уже насовсем, домой в Красноярск. А вместо Растегаева поваром стал Валерка Голов.

     «Здравствуй, Виктор! С приветом, братишка! У меня дела не важные. Только с неделю, как вышел с губы, и снова попал на 15 суток. Первый раз я сел из-за того, что пошёл с ножом на капитана, на начальника клуба, правда, в нетрезвом виде. Он написал рапорт. Короче, мне грозит трибунал. Сейчас сел за то, что спал на посту. Посадил командир части. Ты только представь, первый раз сел 25 мая. Сейчас 25 июня, и опять на 15 суток. Из музея выкинули, с оркестра тоже.
     Тёте Наташе я ничего не пишу обо всём. Так, что имей в виду. Твой брат, Валька».
     «24 июня 1969 г. Привет с северного края! Здравствуй, Люба!На сегодняшний день я не знаю отношений Лёшки с Верой, но в марте с.г. он мне писал, что Вера ему не пишет уже месяца три.
     Я рассчитываю прийти не раньше декабря. Такие уж войска. Но Новый, 1970 год, думаю, встретить рядом с тобой. Что написать о себе. Как приехал, и по сей день хожу на боевое дежурство по охране воздушных рубежей нашей Родины. Глухая двухсменка, это – 12 часов в сутки на локаторе. Так что, в основном, жизнь проходит у меня с самим с собой, со своими мыслями и мечтами.  Сейчас я являюсь командиром отделения, получать теперь буду 10 рублей, 80 копеек, да плюс за 1-й класс 5 рублей. Но, деньги здесь тратить не на что, нечего покупать. Так, что живём мы со своими ребятами, которые с моего призыва, вместе, деньги тоже вместе.
     Пока нет комаров, ребята ходят на рыбалку, на охоту, а природа тут очень богатая.  В том месяце даже убили медвежонка, большой такой медвежонок. Виктор».
     Ну, медвежонок был пестун, годовалый медведь. Охотники нарвались на него, а он был с медведицей, перепугались, и стали палить в него напропалую. Они притащили медведя в роту, и даже мёртвый он был страшен. Собаки ворчали и близко не подходили.  Когти медведя были в человеческие пальцы.
     Ещё про медведей. Ранней весной наши охотники обнаружили в тайге медвежьи следы, доложили об этом командиру. Значит появился медведь – шатун, и появилась угроза нашей безопасности, потому что мы ходили одни на станции. Командир распорядился: на станции и дизельную ходить на смену вместе, втроём. Причём, одному брать карабин, а вернувшись в казарму, обязательно докладывать на пункт управления ответственному дежурному.  Мы, балбесы, конечно, к этому отнеслись скептически: какой медведь? Побоится, собаки его сразу учуют. К лету приказ не отменили, и вот, после 1-ой смены мы вернулись в казарму в 3 часа, разделись. Звонок с ПУ. Дневальным стоял Лёшка Лапин. Звонил старший лейтенвнт, Журавлёв:
- Ты там ещё не лёг спать? – спрашивает Лёшку.
- Нет ещё – отвечает, - Лапин.
Поднял трубку Соколов с ПРЦ и позвонил Журавлёву:
- Товарищ старший лейтенант, а я уже ложусь.
 Я тоже позвонил:
- А я уже лёг.
Лёшка позвонил:
- Докладываю, смена спать легла.
Старший лейтенант вызвал его к себе на ПУ. Как только Лапин скрылся за дверью, я опять позвонил, и сказал:
- Я уже сплю.
Лапину было объявлено 4 наряда. Он обрадовался, говорит: «Отлично, на кухне проторчу». Журавлёва, почему-то все недолюбливали.

     « 10 июля 1969 г.  Здравствуй, дорогой сыночек!  Галя собирается в 9 класс, но я тоже желаю. Сейчас она в лагере, а, вообще, стала невеста, уже очень ждёт тебя. Витя, уже демобилизовались Вовка Белов, Вовка Новожилов, Валерка Жердев, ну, а ты всё дальше всех, и дольше всех. Витя, ведь, тебя тоже кто-то должен заменить, а то, может, тебя задержат?
     Любу не видела  давно, но, вроде, экзамены она сдала, мне тогда она говорила, что после будет подавать в институт, но пока, ничего  не знаю. Она, ведь, здесь никуда не ходит, даже к девчонкам  дулеповским».
     К Шукуру Хошибаеву из Туркмении приехал дядя, капитан милиции. Шукуру дали выходной, а дядя стал гостем Пересунько. Через двое суток Хожибаев провожал дядю до теплохода, который, как обычно, ждал наш бот на середине Енисея.  Бот прицепили к лайнеру, и тот отправился дальше в Красноярск. Посидев в ресторане, Сулягин с Хожибаевым отчалили от теплохода и вернулись в Татарку. Потом Шукур мне рассказывает:
- Астанин, ты знаешь, какая хорошая овсянка на теплоходе?
Называя мою фамилию, он ударение ставил на последнем слоге.
- В ресторане, что ли? – спрашиваю я.
- Да, в ресторане, - подтвердил туркмен, - хорошая овсянка.
- Каша? – спрашиваю я.
- Нет, не каша.
- Официантка? – догадался я.
- Да, овсянка, - подтвердил он.
     Что интересно, подобный диалог я услышал по телевизору от Евгения Петросяна в 2000-х годах, на его концерте. Не один Хожибаев, видно, не мог выговорить должность работницы ресторана. А работники милиции один раз в год имели право ехать в любую точку Советского Союза, проезд которого оплачивался ОВД.
 
     «12 июля 1969 г. Здравствуй, Витя! Письмо твоё получила, причём, сразу два. Действительно, у меня сейчас всё позади, экзамены сдала, а сейчас отдыхаю. С первого августа выхожу на работу.  Работать я буду в Москве в институте проктологии.  В институте нам с девчонками дали общежитие. Вообще-то я просилась домой, только меня отпускали с таким условием, если я пойду работать в туберкулёзную больницу, которая находится в Солнечногорске. Эта больница от Москвы. Я, конечно, не согласилась,  потому,  что  заразится  я  не  хочу. Так, что если заболеешь, приезжай ко мне я тебя обязательно вылечу.  Конечно, я просто так, никогда не надо болеть, а быть всегда здоровым и весёлым.
     Второго июля нам торжественно вручали дипломы, а затем был
небольшой вечер. В основном, на вечере были танцы, но он очень рано закончился, в 4 часа. Трудно было расставаться с преподавателями, врачами, училищем, особенно, с классным руководителем.  Они очень здорово расстроились, даже не могли говорить, но это всё пройдёт, в сентябре придут другие студенты и займут наши места.
     Виктор, даже не знаю, что тебе ещё написать. Да, в Дулепово пришли ребята из армии: Белов, Королёв, Новожилов. Люба».
 
   « 16 июля 1969 г.  Виктор, я уже подал рапорт вчера на служащего. Где-то осенью съезжу в отпуск, а потом опять сюда работать. Не скажу, что здесь мне очень нравится, но и дома жить тоже не хочется. Боюсь не сдержаться и опять пойдут девочки, женщины и водка. А здесь попробую пойти в школу, надо постараться кончить 11 классов. А потом, может быть, вместе будем работать. Ведь, я тебе уже писал, что буду здесь работать электриком. А, вообще, у меня такие планы, если понравится здесь, поработаю два-три года, а потом подамся куда-нибудь по комсомольской путёвке, или в торговый флот, а потом можно и о жене подумать. Оклад меня устраивает: 370 марок, и 70 рублей каждый месяц идут на книжку в Союзе.  Алексей».
       «27 июля 1969 г. гор. Иркутск. Здравствуй друг Виктор! У меня всё в порядке, служу не тужу. Шурик Титов на учении попал под машину, сейчас в госпитале. Рыжик (Виктор Хохлов,- прим. моё) комиссовался. А.Рощин».
     Новый командир, старший лейтенант, Яковлев, приехал с женой, и 4-х летним сыном. Дошли слухи, что в жёны он взял женщину с ребёнком. Мальчишка был замечательный, целый день проводил в казарме. Он приносил свои игрушки, самоходный танк, радиоуправляемую машину, и мы с ним занимались. Через неделю стал крыть матом не хуже старшины, мама за голову взялась. Маме его было не более 30-ти лет, светловолосая, со светлыми глазами, похоже, что её корни были из  Прибалтики. Она нам всем понравилась, простая, стройная женщина, и нас не чуралась. Командир был среднего роста, голубоглазый, с рыжими, светлыми волосами, и был настоящим командиром, хозяйственником. В первую очередь он вызвал меня, сказал, чтобы я взял кисточку и банку белой краски, и мы с ним прошли к складу ГСМ. Там скопилось масса цистерн, баков, бочек. Мы их проверили, и я каждую пронумеровал.
 
     «20 июля 1969 г. Татарка. Здравствуй Люба! Прямо в кровати получил
твоё письмо и сразу же пишу ответ. Это замечательно, что  ты будешь работать в Москве. Я никого не подменяю, я являюсь командиром отделения. Мне присвоили звание младшего сержанта. По мне лучше бы съездить в отпуск, чем эти галуны.
     Самое главное, комаров и мошки намного меньше в этом году, чем было в прошлом. Служба идёт отлично, если можно её назвать службой. Так, купаюсь в Енисее, а больше никаких мероприятий в области отдыха нет, кроме домино, да, сна, ещё радиоприёмник, да гитара.   Глупец я был, когда мне скучно было дома, по - настоящему всё ценишь, когда испытаешь на себе, что такое свобода, что такое родина. Представляю, как весело сейчас у нас.
     « 25 июля 1969 г. Татарка! Лето у нас в этом году замечательное. Жара около 40*С, и мошка продержалась с неделю. А в прошлом году всё лето было такое, без единого дождя. Сейчас же идут дожди. В общем, погода нормальная, комаров, правда хватает, но комары не мошка, от них есть спасение, а мошка в малом количестве.  Жизнь и служба идут своим чередом. Всё нормально, всё по уму.  Виктор».
     В августе вода на Енисее спадает и у нас на середине реки открывается песчаная коса. И командир организовал нам отдых на этой косе. За два рейса на боте нас доставили на образовавшийся пляж, где мы загорали, играли в волейбол и футбол.  На  середине реки не было ни комаров, ни мух. С нами находилась и жена командира с сыном. Красива женщина.
     И Валерка Голов отчебучил. Он, как и Колька Растегаев, делился со  мной. Масло на завтрак по-прежнему хранилоь в холодильнике у командира. Прихожу я с дежурства,и Валерка мне рассказывает:
- Пошёл я за маслом, а жена командира одна дома, и у меня помутнение в голове. Я ей признался в любви, сделал неприличное предложение.
- С ума сошёл, а она что?
- Конечно, отказала. И рассказала мужу.
- И что?
- Он меня вызвал, и сказал: " Если всё будет по согласию, я тебе слова не скажу. Если ты совершишь насилие, то я тебя застрелю". Я оправдывался, на этом и всё.
     Командир - настоящий мужик! Голов остался на кухне, а об этом инциденте больше никто не знал.
 
     « 10 августа 1969 г. Витя, извини, что немного задержала ответ. Вот, уже
третий день, как я вышла на работу. Восемнадцатого августа буду получать первую получку. Первые дни было очень трудно, ничего не успевала делать, но сейчас всё вошло в норму. Общежитие мне ещё не дали, будут давать в сентябре, или в октябре. Сейчас я работаю в ночь, и два дня отдыхаю. Так, что мне удобнее дежурить в ночь.
     Виктор, ты пишешь, что такое проктология? Так вот, проктология – это заболевание кишечника. Работаю я в хирургическом отделении, т.е. – хирургическая  м/сестра. В ноябре буду ходить на подготовительные. В  этом году в мединституте был очень большой конкурс, шесть человек на одно место. Не знаю, поступлю ли я туда когда-нибудь. Но я обязательно должна поступить.
     В Дулепово сейчас не очень весело. Девчонки сидят дома, никуда не ходят. Коптева Таня подала заявку, 27 июня они должны были расписываться, а он уехал. Этот парень служил в Солнечногорске, затем демобилизовался и уехал. Нехорошо он сделает, если не вернётся, она очень хорошая девчонка».
 
    В Татарку снова прибыл старший лейтенант Дмитрук. Закончился срок службы  РЛС  П-14 «Дубрава»,  и наш расчёт, под руководством Дмитрука должен был станцию демонтировать и развернуть новую, хотя, старая хорошо работала. Старший лейтенант привёз на барже станцию в пакованном виде, в ящиках, и мы, операторы, плюс, электромеханик, Степан Петросян, каждый день разбирали «Дубраву», а вечером шли на разгрузку барж, привозивших нам аппаратуру. Дмитрук был грамотный инженер, и у нас всё получалось.  Однако, случился инцидент. Мы честно за день разгрузили баржу, доставили ящики с оборудованием на станцию, выполнили задание в полном объёме, как мы считали. Но так не посчитал Дмитрук. Он зашёл к нам в столовую, где мы ужинали, и коротко объявил:
- После приёма пищи разгружать баржу.
Мы переглянулись, и решили эту команду не выполнять, поэтому в казарме забрались в койки.  Дмитрук пришёл за нами, и видя саботаж, ушёл.  Конечно, он прислал лейтенанта Никулина.  И при нём мы не пошевелились. Старшим по званию оказался я, - Бортников был в наряде - поэтому Никулин обратился ко мне:
- Вы должны идти в распоряжение старшего лейтенанта, товарищ младший сержант.
- Не пойдём, товарищ лейтенант.
И после второго указания я не поднялся.
- В таком случае, встать, сдавайте ремень, - приказал Никулин, и вышел из казармы.
Я оделся, взял ремень в руку и вышел за ним. Лейтенант ждал меня у крыльца.
Я протянул ему ремень, он его не взял, и сказал:
- Астанин, из тебя бы вышел отличный солдат, а ты в позу встаёшь
- А чего Дмитрук так обращается, мог бы попросить.
     Не хотелось подводить  начальника станции, хорошего командира, поэтому поговорив с ним, я поднял ребят, и мы разгрузили ящики с очередной баржи.
 
    «20 августа 1969 г. Татарка.  Здравствуй, Люба! Идёт день за днём, лишь бы прошёл, уже давно ко всему привык, тешу себя надеждой, что через три месяца буду жить не в тайге, буду находится не среди защитного цвета обмундирования, и, вообще, я не представляю, что это будет за жизнь.
     То, что Таня Коптева хотела выйти замуж для меня новость. Мне Сашка Рощин, - ты верно знаешь, что он с Таней дружил, - писал. Что многое понял, жалел, и часто думал о ней. Но «се ля ви», как говорят французы. Виктор».
           «22 августа 1969 г. Иркутск – 45.  Здравствуй, дружище Виктор.  Поздравляю со званием командира, и сдачей на высшую классность. Как видно, у тебя всё идёт своим чередом. Это меня радует. Я два месяца никому не писал, не было времени. Ну, нового я ничего не знаю.
     С Коптевой, вот, считай, год не переписываюсь. Хотел написать на днях, да,  прислали, что, вроде, замуж собирается.  Климушина Галя уже вышла. В общем, я не расстраиваюсь, на наш век хватит. Так, что ли? Выйдет, так выйдет, дело её.
          Желаю хорошей дружбы с твоей, тебе подругой, пусть она тебя дождётся! Твой друг, А.Рощин».
 
       «Здравствуй, Витька. Ну, как ты знаешь, я всё лето, почти, отсидел на губе, 12 августа в последний раз. После губы решил отдохнуть и сачканул в госпиталь. В госпитале я долго не пролежал, всего три недели. Меня оттуда выкинули, да ещё десять суток губы объявили.  Меня направили в другой дивизион, и вот, теперь служу в другом подразделении. Поставили меня на ефрейторскую должность первым номером. Вот, когда старик уйдёт на дембель, то меня на его место. Место, правда, не важное, хотя и лычка есть. Ручку дружбы никому не охота крутить. Везде побывал понемногу: и в музвзводе, и радистом, старшим линейным надсмотрищиком, радиорелейным механиком, сейчас стартовиком.
    Со стариками мы дерёмся, вот, уже две драки было. Они чем-то недовольны. С понедельника проверка начинается, прибывает начальство, и будут гонять по всем материалам.
     Славка Ивкин служит, Женька Козлов ещё живой ходит. Твой брат, Валька».

        «23 августа 1969 г. С большим приветом и массой наилучших пожеланий к тебе, Люба. Не дождавшись твоего ответа, решила написать письмо. Почему-то ты вдруг замолчал. Я даже не помню, когда получила от тебя письмо. Вот уж две недели, как я работаю. Работать мне очень нравиться, только вот, плохо: общежитие пока не дают.  Домой надоело ездить, очень здорово устаю, а так всё нормально.
     Вить, пиши, как ты там,  у вас, наверное, сейчас очень тепло, и ты конечно, здорово загорел. Теперь осталось совсем немного, и ты будешь дома. Два года не быть дома, это что-то значит. Я неделю не побуду, и уже тянет домой».
     Станцию мы собрали. Дмитрук сказал мне взять один блок, - он был сверх секретный – мы пришли к Енисею. Старший лейтенант приказал кувалдой разбить блок в  дребезги, после  загрузили его в бот, и утопили на середине реки. Самое интересное было в последний день сборки – подъём огромной антенны, которую мы собрали на земле.  Дмитрук расставил нас по четырём лебёдкам и дал команду подъём.
- Стойте, - встрепенулся Петросян, - подождите.
Он носил майку красного цвета, и решил эту майку привязать на верхний шпиль. Мы одновременно по команде стали крутить лебёдки и антенна медленно поднималась. Встала на место, мы закрепили её на растяжках, и красный флаг могли наблюдать с Енисея издалека. Правда, через месяц на антенне красовался уже белый флаг, красный выгорел на палящем солнце.
 
    « 1 сентября 1969 г. Виктор, здравствуй! Ребята дембельнулись, и никто не напишет об этом. Я узнал только от тебя.  Вера пишет, что  будет ждать, хоть ещё два года, лишь бы я вернулся к ней. Кстати, я не писал ей о том, что остаюсь, а то, может быть, она заговорила бы иначе. Ира Фомина тоже пишет пока довольно таки часто.
     Да, Виктор, вчера я получил письмо от Веры, и вот, что она пишет. Будто бы Люба тебе просила писать, и что она выходит замуж. И ещё она назвала её вертихвосткой. Не знаю, правда ли это. Ведь, ты же пишешь, что у вас всё хорошо. Или она ведёт двойную игру. А если это правда, то не отчаивайся. Значит, она не достойна тебя, и твоей любви.  А, вообще-то, я был о ней лучшего мнения. Я знаю, Виктор, тебе будет не легко забыть её. Хоть я сам ни разу не любил, но знаю, что значит потерять близкого тебе человека.  Нам ещё только 21, и таких Люб у нас будет ещё не одна.  Забудь её Виктор, если она не сумела ждать, значит, не любит тебя. А если у неё такое непрочное чувство, ты бы не был с ней счастлив никогда.  Она ещё пожалеет о том, что потеряла тебя.  Твой друг, Алексей».
     «24 сентября 1969 г. Здравствуй, Алексей!  Да не дал ты мне спокойно дослужить. Я сам не думал, что так болезненно буду переносить твоё известие. Никогда не думал, что такое известие получу от тебя, которому я должен быть благодарен за знакомство с ней.
     Я сразу же написал ей, но на следующий день забрал своё письмо обратно, хорошо не было катера. Оно было не нужное, это письмо. Оно подтверждается тем, что мне месяц от неё нет писем. Но у меня никак не укладывается в голове, что она могла меня обманывать, ведь не за неделю же она решила выйти замуж, могла обижаться, что долго не пишу, хотя и не ожидала моих писем, в частности, такое заявление было в её последнем письме от 24 августа 1969года.
     Зачем? Зачем обман, вот, это мне никак не понятно. Неужели, правда, что женщина.., да много эпитетов. Я никогда не верил этому.  Я же её ни к чему не обязывал, не спрашивал: будет ли она меня ждать, будет ли писать?  Выходит, что я у неё не вызвал даже уважения, ибо кого уважают, того, обычно, не обманывают.  Я понимаю, что два года – это большой срок, а она была в среде общества молодых людей, а не как я здесь, в тайге, могла бы встретить  много хороших парней. Я её нисколько не осуждаю, тем более, что я теперь понял, что с девушкой нельзя вести себя так, как вёл я, ибо само собой стираешься с памяти. Но, вот почему она мне не написала об этом? Не понятно.  Из-за этого я даже в уголке сердца сомневаюсь в случившемся. Если бы она написала, тогда было бы всё ясно. А то мне просто не верится, что она писала мне письмо, а сама думала совсем о другом. Никак это к ней не идёт.
     Мне кажется, что, может быть,  она меня никогда не любила, просто, у неё была потребность в любви, просто, ей душевно был нужен кто-то. Но, ведь, я несколько раз её предупреждал, а она ещё обижалась, как я мог такое написать? Все слова в её письмах, которые заставляли меня радостно волноваться, я помню, сколько раз я перечитывал их. Год назад,  когда от неё долго не было писем, я ей  написал: «До свидания, или прощай». Она ответила: «Не думай, я не такая, как некоторые. Не успеют проводить, как встречаются с другим». Какие у меня могли быть сомнения. Значит, верно в песне поётся: «На то она и первая любовь, Что б быть ей не особенно удачной».
     Это, наверное, последнее письмо моё из армии. В начале октября я  уезжаю в Подкаменную Тунгуску, а потом на дембель через Красноярск. Осталось полтора месяца. Очень жаль, что тебя не будет со мной. Виктор».
     Нет, я до конца не поверил, хотя я получил чувствительный удар. Сомнение в этом известии у меня возникли потому, что подруги всегда подлы, завистливы, это не друзья.  Я   решил подождать, спешить не надо.
 
     «1 октября 1969 г. Здравствуй, Витя! Письмо твое получила.  Большое спасибо за фотографию, ты здорово изменился за эти два года, возмужал, и мне кажется, поправился.
     Понесли сдавать документы на подготовительные курсы, а уже поздно, и документы у нас не взяли. Ходили к директору, он велел приходить числа 5-6 октября, может что-нибудь получится. До сих пор себя ругаю, почему не могла сдать документы раньше. Что ж, если не выйдет, придётся готовиться самой, правда, трудновато будет, но ничего не поделаешь, другого выхода нет. Люба».
      Вот она, девичья дружба. Для чего Вере надо было писать про Любу. На
меня она виды не имела, остаётся зависть. Позавидовала подруге, что та, из деревни, получает среднее специальное образование, а они, москвички, никуда не поступили, ни она, ни её сестра Надежда.
        «12 октября 1969 г. Татарка. Здравствуй, Люба!  Твоё: «немного задержала ответ» длилось пять недель,-  это  своего рода рекорд в нашей переписке, - но, тем не менее, я письмо получил и пишу ответ. Между прочим, я уже закончил службу в Татарке, и вторую неделю жду теплоход, - на один опоздал, - так, что был 100 % шанс не получить твоего письма, и совсем другие мысли были бы у меня в голове до самого моего приезда домой.
      Жизнь у меня сейчас идёт нормально. Фактически службу вообще закончил, так как уже не выполняю обязанностей ни оператора, ни сержанта. Сегодня будет теплоход, и я через П.Тунгуску уеду в Красноярск. Что меня там ожидает, я не знаю. Так, что это моё последнее письмо к тебе, и тебе не надо будет затрудняться писать мне ответ. Жди, когда я заявлюсь к тебе собственной персоной.
     Судя по росту, ты права. Я вырос до 177 см, и поправился на 5 кг. В остальном за собой ничего, что изменяет меня, не замечаю. Желаю тебе во всём больших успехов.  До встречи!!!  Виктор».
 
    Демобилизацию мы: я, Байков, Зарапин, Голов и другие, ждали в Подкаменной Тунгуске два месяца, и 5 декабря поступил приказ направить нас в полк для увольнения из рядов вооружённых сил. Мы вылетели в Красноярск, и в полку я опять встретился с Иваном Захаровым. Был уже вечер, а на демобилизацию собрались со всех рот, за билетами стояли в очереди. Иван мне предложил домой лететь на самолёте, но я выбрал поезд.    
     «Дорогой сынуля, здравствуй. Витя, как хорошо читать, когда собираешься домой. Если есть возможность, лети самолётом, всё будет быстрее. но надеюсь, что всё будет хорошо, это у нас, на Руси. Дома дела по старому, 23 сентября я отмечала свои 45 лет, были все родные, отмечали хорошо. У бабушки здоровье стало ничего. Вижу ребят: Белок со своим Женей ездит на работу в Крюково, Вовка устроил его к себе.  Любу не вижу, а в остальном, все живы, здоровы.  Целую, мама».
 
    Домой я прибыл утром, меня встретила бабушка, а остальные – на работе, в школе. Конечно, пошёл в Дулепово, и встретил в деревне Сергея Коптева.
- Где Люба живёт?- спросил я.
- Пойдём, покажу.
     Постучав, я открыл дверь, а навстречу мне Люба. Она бросилась мне на шею, Серёжка остался за порогом. А целоваться мы с ней стали, где-то,  через неделю.
     Летом 1970 года мы с Иваном Захаровым поступили на службу в 11 отделение дорожного надзора милиции ГАИ. При несении службы на 41 км Ленинградского шоссе, я разбирался с водителем туристического автобуса из Швеции, нарушившего порядок передвижения иностранными гражданами по дорогам СССР.  В этом мне помог переводчик, из наших студентов, подрабатывающих  на каникулах. Этот переводчик был очень похож на Михаила Боткина, брата Юли, но я ничего не стал у него спрашивать. Однако, в столовой пионерлагеря, на ужине, я увидел Иру Боткину, её сестру, она уже была в 1-м отряде, но я её узнал. И когда на футбольном поле  был матч, я туда пришёл, и подсел к Ирине. Я ей рассказал о встрече в шведском автобусе, и спросил о Михаиле.
- Не знаю, - ответила она, - но он учится в Инязе.
- А, как Юля живёт? - задал я главный вопрос
- Она вышла замуж.
 
    В сентябре 1971 года мы с Любой поженились, свидетелями были Алексей Глазунов и Татьяна Горностаева. А в октябре я очень сильно заболел. То ли простыл на трассе, то ли заразился, и попал я в больницу, а перспектив на выздоровление у меня не было. Врачи не верили, но Люба была со мной.
   « 2 июня 1972 г. сан. «Павлищев бор».  Здравствуй, милая Любаша! Вчера
получил от тебя письмо, и перечитал его несколько раз. Давно я не получал от тебя писем, около трёх лет, да и соскучился, конечно, порядком.   Но, понемногу  привыкаем. В основном, всё время занято волейболом и чтением книг. Сейчас я читаю «Крестоносцы». Ну, а как ты? В библиотеку ходила? Там, наверно, у вас сейчас весело стало, хотя тебе веселья мало. Ну, ничего, Люба, счастлив тот, кто умеет ждать. Будет и на нашей улице праздник. Здесь тоже врач удивляется, как я здорово справился с таким процессом. Она говорит, что таким делают операции, а я без неё вылечился. А к рождению нашего ребёнка я должен успеть, я выписываюсь 24 августа.  С Мухтаром больше не бегай, хватит. И, вообще, за меня не волнуйся и лучше береги себя с Серёжкой, который, небось, здорово шевелится. Виктор».
      «16 июня 1972 г.  Павлищев бор. Здравствуй милая Любаша! Наконец-то, получил от тебя письмо. Это же помереть можно, по пол месяцу не получать известий от родной жены, находясь ни  где-нибудь в Красноярском крае, а в 200 км от Москвы. Я могу здесь быть не все три месяца, а уехать через два. Тебе, конечно, будет трудно добираться в эту трущобу, да, и с автобусами трудно.
     Сейчас я, конечно, привык, хотя и скучаю. Твоя фотография всегда в книге передо мной. Находишься здесь, как в пионерлагере, но, через чур, строгий режим.     Ну, всё милая. До свидания. Целую. Твой Виктор».
     Через 5 лет я окончательно вылечился, меня сняли с учёта, и это благодаря поддержке жены, родных, и бабушке Поле, которая молилась за меня.
     И, вот, просмотрев всё вышеизложенное, и вспомнив нашу молодость, я задумался: имею ли я право забывать те отношения, которые были. Не вдаваясь в подробности, скажу, что я пересмотрел свои претензии к Любе. Да, у неё характер, - надо с ним смириться, я порой на неё обижаюсь, - надо
прощать, она меня несправедливо ругает, - надо не обращать внимания. Всё!