Справедливость по-обывательски

Иман (в переводе с татарского верующий), был уже весьма пожилым человеком. Видимо для того, чтобы выделиться из серой толпы православных, язычников и безбожников, имел привычку выставлять напоказ свою принадлежность к исламу. Внешность свою он поддерживал в традициях ортодоксальных мусульман, отрастив окладистую седую бороду прикрывавшую значительную часть груди, свиней в хозяйстве не держал, в разговорах с односельчанами делал акцент на том, что ест только кошерное мясо, но, при этом, отоваривался в лавке колбасой, которая, как известно, наполовину состоит из свинины.

Человеком Иман был эгоцентричным, поэтому всё, что не соответствовало собственным представлениям о справедливости, порядочности и законности попадало в его немилость и он вступал в бескомпромиссную схватку с тем злом. В развязанных им войнах с «ветряными мельницами», борец за справедливость регулярно терпел поражение, потому что его воззрение на жизнь сильно контрастировало с исторически сложившимися традициями в поведении внутри общества в котором он жил, и правилами принимаемыми тем обществом.

В целях полноценного удовлетворения своих донкихотских амбиций, Иман заводил перспективные связи и пытался использовать их, как ему казалось, нажимая нужные кнопки в сознании влиятельных знакомцев. Так ему только казалось. На самом деле идущие на контакт с борцом за справедливость люди в категорию идиотов не входили, и использовали провинциального Дон-Кихота в своих корыстных целях — для получения нужной информации используемой в провокационных целях.

В жизни всегда так, после светлой полосы от осознания собственной значимости, следует тёмная полоса разочарований от понимания, что взаимоотношения между людьми весьма не просты, как это кажется в моменты  их занятости каким-то общим делом. Наступают моменты, когда перспективы на прежние отношения меркнут перед реальностью жизненных обстоятельств.

Вот и в этот раз, повинуясь весеннему обострению, когда природа в северном полушарии планеты просыпается от зимней спячки и появляются первые проталины, образующие звенящие льдинками ручейки несущие в своих бурных потоках накопившийся за зиму мусор, когда щепка на щепку лезет и воробьи учиняют свадебный гвалт; в Имане проснулись чувства неудовлетворения по поводу отсутствия справедливости вызванное сложившимися обстоятельствами связанными с лишением свободы, на период следствия, его кумира — владельца оппозиционной газеты Сергея.

Чтобы как-то погасить растущее чувство ненависти к существующим порядкам, дед гневно принялся тискать кнопки на телефоне, пытаясь найти в контактах номер телефона Яна — знакомого журналиста, который работал у Сергея в газете, за период сотрудничества с редакцией зарекомендовавшим себя непримиримым борцом с злоупотреблениями в бандах чиновников и челяди, коей владел этот класс паразитов.

Усилия Имана увенчались успехом уже скоро и он услышал знакомый голос Яна, который приветствовал его весьма доброжелательно. Дед, гневно, прокричал в микрофон телефона: «с этим надо что-то делать!». С чем, вопрошал Ян с великим изумлением в голосе. Как же, Серёга сидит, а сколько добра он для нас сделал... нужно его выручать! Иронию в голосе, с которой Ян сделал предложение, в ответ на требование каких-то действий, слегка остудили пыл пассионария. Бывший журналист предложил взять тюрьму приступом.

Пользуясь случаем — разговор происходил за счёт абонента позвонившего ему, Ян решил провести социологическое исследование феномена, когда предатель родины, продающий её за скромные гонорары, коим является учредитель той газеты, становится, в глазах обывателя, национальным героем.

Почему вы считаете, что Сергей делал добро для простых людей?, озадачил бывший сотрудник той газеты оболваненного пропагандой крестьянина. Ну как же, в издании всегда печаталось много разоблачений и критики, по поводу недобросовестности и преступлений чиновников и руководителей региона. Газета не боялась вступаться за обиженных простых людей.

Это понятно... напирал Ян, но почему вы считаете, что все те публикации имели цель нести добро людям. Он то знал — все тексты были направлены на поднятие рейтинга издания, а не на решение каких-то проблем. Большинство журналистов газеты поднимали темы, которых они не знали вообще, в силу их непрофильного образования. Они же, в массе своей, филологи, а филолог в бытовых или производственных проблемах видит только орфографические и синтаксические ошибки. Люди, о которых писали те журналисты, всегда уходили на второй, или даже на третий план в поднимаемой по их заявке теме.

А Сергей? Сергей вообще плевал на всех вокруг себя. Его целью были личная власть и жажда обогащения ради чего, собственно, он и ломился в политику. Близко знавшие его люди отмечали в его характере патологическую жадность и неудержимое стремление к славе, неважно какой, лишь бы о нём говорили. Он никогда не упускал возможности опубликовать фотографии себя в обществе Касьянова — в быту Миша-два процента, Каспарова — сошедшего с ума шахматиста, вора и убийцы из девяностых — Ходорковского.

Чашу терпения власти переполнили публикации учредителя, в которых он, с особым цинизмом, распространял гнусные инсинуации на довольно широкую аудиторию о событиях в Буче и о роженице в роддоме Мариуполя, выдуманные пропагандистами с Украины. Только тогда его закрыли, я бы расстрелял без суда, констатировал Ян.

Сказать, что Иман был удивлён, это ничего не сказать. Единственное, что мог из себя выдавить ошарашенный дед, это констатация того, что Яну не удалось его убедить в том, что журналист Серёга превратился в матёрого ренегата Сергея. Он обещал Яну, что приедет к нему для просмотра доказательств преступлений учредителя в интернете, своего у него не было по причине отсутствия навыков пользования гаджитами, которые по сложности превосходили кнопочный мобильный телефон.

Ментальность индивида, созданная той средой, в которой она формируется, это зеркальное отражение тенденций в настроениях общества. Анализ высказываний конкретного обывателя характеризует, с высокой долей вероятности, предпочтения населения отдельно взятой местности в плане качественного определения высшей степени справедливости.

Судя по убеждениям Имана, справедливость, для основной массы населения, это исключительно то, что потворствует их желаниям, а желание у примата в образе человека одно — ничего не делать и получать много возможностей для комфортного проживания (есть, размножаться, наслаждаться удовлетворением от доминирования в окружающем его пространстве). Плевали они на законы, традиции — в отношении порядочности, с собственной высокой колокольни. Для них, если справедливость «не намазывается» на ломоть хлеба покрытый толстым куском ветчины — не справедливость, значит народ против.

Выводы по существу оценки справедливости по-обывательски, опосредованно, получили подтверждение в ходе общения с Яковом — ветеринаром, который, в силу сложившихся обстоятельств, давно официально не трудоустроен по профессии, но имеет обширную практику, в списке клиентов которой присутствует Иман. Айболит рассказал Яну забавный случай, в котором глупость и слепая вера в справедливость по-обывательски способны принести человеку существенные материальные потери.

Дело было весной, в период массового отёла коров. В местности, где происходили события, скот содержат без каких-либо технологических излишек — пнул коровёнку утром из пригона, и она вольно гуляет по обочинам дорог и помойкам. Хорошо, коли придёт вечером домой, чтобы покормить запертого телёнка, бывает — приходится искать. Скот, на мозг которого не давят родительские инстинкты, вообще не приходит домой и хозяева изредка контролируют животину посредством бинокля — с целью убедиться, что их собственность прибывает в добром здравии и её не съели волки.

О том, что для случки молодняка есть определённый возраст, люди знают, но нужных параметров не выдерживают, в силу особенностей первобытной технологии содержания. Половая зрелость у тёлок наступает в восемь месяцев, физиологическая в восемнадцать. На вольных пастбищах их насилуют рогатые сорванцы при первых признаках течки, то есть в период полового созревания. К моменту физиологической зрелости скороспелой нетели время приходит рожать, а родовые пути ещё недостаточно сформированы...

Хорошо, коли в окрестности есть грамотный акушер, владеющий технологиями родовспоможения — декапитация и фитотомия, он поможет хозяину решить эту проблему за скромный гонорар, а если нет... несостоявшуюся корову приходится увозить на скотомогильник. Но хозяину-то не хочется терпеть убытки, поэтому он старается не допустить падежа, которому сам стал виной.

Подобная история приключилась с Иманом. Учинилась рожать у него нетель, а не получается... слишком узкие родовые пути. На Якова Иман затаил обиду, по причине убеждений того по поводу коллаборациониста-учредителя Сергея, которые схожими с позицией Яна, хотя и менее радикальны. Яков желал ренегату годков восемь — для начала, а там как масть пойдёт... Навальному уже десятку накрутили, это с трёх-то, и ещё шесть уголовных дел завели перспектива которых до 30 лет лишения свободы. Уже дряхлым и в полном забвении он на свободу выйдет, если выйдет. Поэтому к Якову Иман обращаться не стал.

Пригласил хозяин эскулапа состоящего на государевой службе, тот нехотя, но откликнулся. Пришёл скотский доктор на подворье, нарезал пару кругов вокруг роженицы и остановился со стороны хвоста. Задумался на мгновение, потом, пристально уставившись на торчащие копытца из щели между срамными губами, решительно произнёс: копыта крупные, значит плод тоже крупный, если мы начнём тащить его из матки, есть риск, что мы её порвём. Чтобы скотина не шибко мучилась, её следует зарезать.

Нечего сказать — квалифицированное заключение специалиста, он даже не определил положение плода. Да и то сказать, ветеринарная профессия очень наукоёмкая, но невообразимо грязная и низкооплачиваемая, когда речь заходит о продуктивных животных. Не каждый преодолеет брезгливость и почти бескорыстно изъявит желание копаться в крови, дерьме и гное.

Если грамотный специалист не нашёл себя на административной работе, в экспертизе при  базарах и на производстве, городской клинике или аптеке, где богатые люди не жалеют денег на своих четвероногих питомцев, он уходит из профессии навсегда, вернуться его может заставить только непреодолимая нужда. Поэтому на земле остаются работать кадры с очень ограниченным мышлением или алкоголики. Риск алкоголизма в профессии весьма высок.

Иман, следуя рекомендации специалиста, отрезал животине голову, ободрал и повёз мясо в райцентр на реализацию. Каково же было его разочарование, когда он столкнулся с ситуацией, когда мясо нигде не берут, по причине отсутствия клейма и документов, а клеймить на ветстанции отказываются, ссылаясь на Ветеринарное Законодательство, где чёрным по белому написано, что подворный забой запрещён. Для вынужденного убоя нужно везти скотину на сертифицированную площадку или мясокомбинат, где есть промышленные холодильники.

Процедура вынужденного убоя законодательством строго регламентирована и специалист, дававший команду на забой, об этом не знать не имеет права, он был просто обязан оказать квалифицированную помощь. Естественно, Иман был возмущён происходящим и обратился в прокуратуру, но там его тоже не поняли. Привезя тушу домой, обиженный судьбой крестьянин, преодолев гордыню, нашёл в телефоне номер Якова, чтобы получить ответ на вопрос — что делать?

Как потом передавал содержание этого диалога Яков Яну, голос Имана был смиренен. После того, как Яков объяснил ему, что на ветстанции в районе действовали в рамках действующего законодательства, и претензии у него могут возникнуть только к специалисту на земле, который не имел права давать команду на убой, даже не попытавшись оказать помощь животному; и что мясо теперь придётся кушать самому, поделившись с родственниками и соседями, Иман, ещё более поникшим голосом, со вздохом произнёс: «всё против нас», при этом он не уточнил, кого подразумевает под словом «нас», себя лично, или население, которое ему не удалось накормить пропастиной.