Гитарист

Первое место на Лауреат Конкурсе 72 Фонда ВСМ

Недавно прочитал один очень хороший рассказ об уличном музыканте и он всколыхнул воспоминания юности, оставившие глубокий след в моей памяти. Этими воспоминаниями я бы и хотел поделиться.

Начало семидесятых годов, жаркий июльский вечер, когда солнце так разогрело асфальт, что на нем оставались следы каблуков модных тогда шпилек.  Я, школьник, только что окончивший восьмой класс, сидел в парке на скамейке недалеко от пустой покоробившейся деревянной эстрады.

Книга попалась интересная, да и идти домой пока хоть ненамного не спал этот удушающий зной, не хотелось совершенно. Тем более, что и дома делать было абсолютно нечего. Мама была на работе, у нее шли какие-то очередные испытания и она обещала вернуться только ближе к ночи. Друзья все разъехались по дачам и пионерским лагерям, а я сидел в городе и ждал маминого августовского отпуска.

Вдруг мимо меня, по направлению к эстраде, прошел старик, абсолютно седой, в довольно потертом пиджаке в едва заметную серую клетку. Но самое главное, почему я обратил на него свое внимание – это гитара, в красивом жестком футляре с ручкой, которую он нес, закинув на левое плечо. Он шел медленно, тяжело дыша и чуть-чуть приволакивая левую ногу. С видимым трудом поднявшись на эстраду, он взял стул, стоящий в углу под навесом, поставил его посередине чуть в глубине площадки, с трудом сел на него, достал гитару из футляра и стал любовно подкручивать колки, прислушиваясь к звучанию струн.

Я подошел поближе, прежде всего, чтобы рассмотреть саму гитару. У меня была, конечно, не совсем обычная, на обычных в старших классах музыкальных школ не играют, но вполне заурядная почти профессиональная гитара. Но то, что я увидел в руках старика, поразило меня с первого взгляда. Гитара была очень необычной формы, абсолютно черная, только вокруг голосника черный цвет постепенно переходил в темно бардовый. Взглянув на футляр, аккуратно положенный рядом со стулом, я заметил табличку «Gibson L-50 1932».

А между тем старик закрыл глаза и начал играть. Господи, как он играл. За моей спиной было семь лет музыкальной школы и, хотя гитара была для меня вторым музыкальным инструментом, первым было фортепьяно, я был на очень хорошем счету, всегда выступая на отчетных концертах. Я заслушивался записями Би Би Кинга, Джеффа Бека, Чака Берри, других знаменитых гитаристов, но я даже не представлял, что так можно играть на обычной акустической гитаре.

Гитара, в руках этого старика, как-будто ожила и сама стала рассказывать историю, историю любви, жизни и смерти. Она смеялась и плакала, радовалась и печалилась, признавалась кому-то в любви, говорила то нежным, мечтательным женским голосом, то взрывалась знаменитой мелодией из седьмой «Ленинградской» симфонии Шостаковича. А я, не отрывая взгляда от рук старика, заворожено стоял и слушал этот необыкновенный концерт. 

Да нет, не концерт, это была история жизни человека, рассказанная с помощью музыки. Мелодии иногда плавно перетекали одна в другую, иногда обрывались на полуслове. Концерт продолжался минут двадцать. Последней прозвучала мелодия "Лакримозы" из бессмертного реквиема Моцарта. Потом музыка смолкла и настала тишина. За время концерта к эстраде подошли несколько десятков людей и все они потрясенно молчали.

Пары стояли тесно прижавшись друг к другу, пожилые женщины, которых в парке в это время было больше всего, прижимали к глазам разноцветные платочки. Единственными звуками, нарушавшими тишину, было чириканье стайки воробьев в ближайших кустах. Между тем, старик не торопясь уложил гитару в футляр, и стал медленно спускаться с эстрады. Его сразу окружили люди. Кто-то восхищался его игрой, кто-то пытался вручить деньги, от которых он резко отказывался.

И тут одна женщина, такая же пожилая и седая, как и он, задала вопрос:
- Скажите, а почему вы нам сегодня играли?
Он остановился, с какой-то скрытой болью посмотрел на спрашивающую. На несколько секунд задумался, а потом ответил:

- Я прожил с моей женой долгую, счастливую жизнь. И каждый год, на день нашей свадьбы я готовил особый музыкальный подарок. Сегодня это было бы в пятидесятый раз, но три месяца назад ее не стало. Это был мой последний концерт для нее, но я не смог играть в пустой квартире, просто не смог, поэтому я здесь и спасибо вам, что слушали.
Потом он повернулся и медленно, своей шаркающей походкой, пошел к выходу из парка. А все долго, молча смотрели ему вслед.