Ласточка

Глава 1
Людмила Степановна «ойкнула» от пронзившей боли и проснулась. Вернее, не проснулась, а вырвалась из внезапно накрывшей дремоты. Поясница. Как не пыталась осторожничать и резко не поворачиваться, во сне бдительность притуплялась. Никак не могла свыкнуться. Каждый раз сердилась на эту боль, и долго не могла успокоиться даже после того, как она уходила. Не заметила, как эти чувства заполнили её жизнь, и стали предметом основных забот. Теперь её дни и ночи разделились на постоянно повторяющиеся периоды — до боли и после. Всё остальное померкло. Всплывающие ранее в памяти события жизни затуманились, приобрели какие-то совершенно нечёткие очертания, и постепенно стирались. Посмотрела на настенные часы. Седьмой час. Утра или вечера, не знала. Какая разница? Уже больше месяца, как заперлась в квартире, зашторила окна, отгородившись от всего мира, и жила в полудрёме и воспоминаниях. Не совсем, конечно. Раз в неделю выбиралась за продуктами. Покупала с расчётом на неделю и опять закрывалась. Много ли одной надо? По пути ни с кем из знакомых бесед не заводила. Кивала в ответ на приветствие и всё. Устала от пустой болтовни. И от людей устала. Как только потеплело, частенько выходила посидеть на скамейке перед подъездом, но лето минуло. В середине июня. Такое несоответствие календаря и реальной погоды в Карелии — дело привычное. Частые дожди и пронизывающий студёный ветер загнали под крышу. Да и не только это. В начале августа обидела свою единственную подругу, Надежду Михайловну. Лет тридцать дружили, а тут… Глупо, конечно, вышло, но признать свою вину, а тем более просить прощения, Лидия Степановна почему-то не хотела, хотя дело выеденного яйца не стоило. Плёвое, прямо скажем, дело. Соседка, увлекшись после выхода на пенсию кулинарией, постоянно что-то изобретала, и Лидии Степановне частенько приходилось выступать в роли дегустатора. Вот и тогда. Надежда Михайловна с горящими глазами стала хвастаться, что приготовила замечательный клюквенный кисель, и по сложившейся традиции предложила отведать. Сбегала домой и протянула полчашечки. Кисель действительно был замечательный, но это обстоятельство почему-то разозлило Лидию Степановну. Не выспалась что ли? Сделав несколько глотков, буркнула: «Сопли какие-то», и отдала оторопевшей подруге чашку с оставшимся киселём. Как в лицо плюнула. Подруга оторопело замерла, посмотрела удивлённо на Лидию Степановну, и, поджав губы, молча ушла. Зачем обидела, до сих пор не понимала. Не из-за того же, что образовавшаяся на поверхности киселя плёнка осталась на губах? Всегда так было, да и дальше будет. На то он и кисель. На самом-то деле причина была совершенно в другом — зависть. Пусть и неосознанная, но зависть. Завидовала, что подруга на старости лет нашла себе хоть какое-то занятие, а она нет. Но признаться себе в этом даже не подумала.
Лидия Степановна тоже любила готовить, но смысла в этом занятии сейчас не было никакого. Некому готовить. Ещё два года назад её трёхкомнатная квартира была полна людей. Муж, старший сын с женой и внуками, да младший. Постоянная суета, шум, споры, детские слёзы, противостояние с недоброго нрава невесткой. Голова кругом. И всю эту ораву надо было кормить. Кроме неё некому. И готовила. С утра до вечера. Порой так уставала, что, добравшись, наконец, до постели, горестно про себя вздыхала: «Господи! Ну, когда же это закончится?». Жаловалась, хотя в Бога не верила. В жизни всё у неё складывалось более-менее удачно: учёба, работа, заботливый муж-трезвенник, дети, а теперь и внуки. Всё не хуже, чем у других, если не привередничать. Чего ещё могла желать женщина, с детства не привыкшая к жизненным «разносолам»? Так зачем же ей, скажите на милость, нужен Бог, если и так всё хорошо? По установившейся вековой традиции Бога поминали все, кому не лень, к месту и не к месту. Вот и Лидия Степановна. Не просила, конечно, ни о чём. Уставала, от того и вздохи эти. И в мыслях не было, что откликнется Тот, Которого вроде бы нет. Но Он откликнулся. Первым покинул родительское гнездо старший сын Семён. Скопили деньги на первый взнос, взяли ипотеку, и купили трёхкомнатную квартиру. Выбирали, само собой, где подешевле. Оттого и переехали на окраину города, в другой конец. И, несмотря на то, что город небольшой, оказалось, что переехали будто в другую страну. Машины своей не было, а добираться на автобусе до родительского гнезда в общественном транспорте, да ещё с детьми малыми для того, чтобы просто попить чайку, да обменяться ничего не значащими новостями, было откровенно лень. После напряжённой рабочей недели очень хотелось отдохнуть. А стирка? А уборка? Это на какой день отложить? Или ночью этим заниматься? А поездка, хочешь не хочешь, весь день ломала. Да и близости между ними настоящей не было. Одна видимость. Вот и решили сначала собираться один раз в месяц, а затем и вовсе стали только перезваниваться. Своя жизнь. Что тут поделаешь? По себе знала, сколько времени и сил забирают домашние хлопоты, потому и не винила никого — ни сына, ни жену его. Неизбежность. Через год после переезда старшего, уехал и младший, Санька. Закончил институт и уехал. Друг в Питер заманил. Хотела, чтобы дома остался, да куда там. Даже и слушать не пожелал, хотя Лидия Степановна отчаянно противилась его отъезду. Добрый слишком. Куда с таким характером? И обманут, и вокруг пальца обведут. Очень переживала, но Санька не отступил. Упёрся, как баран, и всё тут. Весь в отца.
А в этом году, в конце августа умер муж, Игнат Терентьевич. Умер буднично и незаметно. Никогда не болел, а тут взял и умер. После отъезда младшенького пристрастились одинокие пенсионеры разгадывать кроссворды, и большую часть времени проводили за этим занятием. Вместе разгадывали. Копались в словарях и энциклопедиях в поисках правильного ответа, и пока полностью не разгадывали, не успокаивались, будто от того, разгадают они или нет, что-то зависело. Иногда за полночь засиживались, так увлекло их это бесполезное, по сути дела, занятие.
В тот день, ближе к полудню, принялись за очередной кроссворд. Порядок разгадывания установился такой: сначала разгадывали то, что знали, и только затем приступали к тому, что было неизвестно. Где-то через час Игнат Терентьевич захотел попить чайку. В горле пересохло. Прошёл на кухню, передав кроссворд и ручку жене. Слышала, как включал чайник, доставал чайную чашку, наливал кипяток и размешивал сахар. Делал это всегда почему-то очень шумно. Затем всё смолкло. Лидия Степановна, не найдя ответ на очередной вопрос, пожаловалась мужу:
— Игнат! Не могу найти! Весь атлас перелопатила! Ничего не подходит! Ты скоро там?
Ответ обычно следовал незамедлительно, но тут почему-то Игнат Терентьевич промолчал. Лидия Степановна рассердилась:
— Ты что, оглох что ли? Страна на севере Африки, пять букв, — прокричала она, думая, что муж её просто не слышит, но ответа опять не последовало.
Рассердившись окончательно, встала и решительно пошла в кухню. Муж, как обычно, сидел на своём привычном месте спиной к окну. От чашки поднимался пар. Руки лежали на столе. Казалось, глубоко задумался.
— Ну, чего молчишь? — возмутилась она, но ответа опять не было.
Лидия Степановна насторожилась. Более внимательно посмотрела на мужа и натолкнулась на его опустошенный, ничего не выражающий взгляд. Как у манекена. Подошла и хотела потрясти его за плечо, но от прикосновения он начал заваливаться и упал со стула. Упал так же, как упал бы манекен. Женщина испугалась, осознав, что с мужем что-то случилось, однако самообладания не потеряла. Бросилась к телефону, вызвала скорую помощь и только после этого попыталась привести его в сознание. Единственное, что ей удалось, это какими-то невероятными усилиями оттащить грузное безжизненное тело в комнату и уложить на диван. Обессилив и запыхавшись, уселась в кресло в ожидании скорой. Растерянно посмотрела на мужа и тут же отвела взгляд. Страшно. Теперь испугалась окончательно и по-настоящему. Больше всего страшил пустой, совершенно безжизненный взгляд. Старалась не смотреть, но какая-то неведомая сила возвращала к смотрящим в никуда глазам. Наконец, приехала скорая. После недолгого обследования врачи констатировали смерть. Тело Игната Терентьевича погрузили на носилки и унесли. С того момента, как он пошёл пить чай, прошло не более сорока минут. Сорока минут хватило на то, чтобы исковеркать, растоптать и просто уничтожить её прежнюю жизнь. Только что всё, что составляло суть этой жизни было тут, рядом. И в ней самой было. Руками, конечно, не потрогаешь, но было ведь. А теперь где?
За всё это время Лидия Степановна не произнесла ни слова. Будто онемела. Словно что-то замёрзло в ней от непонимания, безысходности и бессилия что-то изменить. Совершенно растерялась. Пришёл кто-то тихой сапой, забрал её мужа и был таков. И нет больше у неё самого главного — её половины. Этого она принять никак не могла. Не понимала, потому и не могла. Только что было в её жизни что-то очень важное, может быть даже самое важное, а теперь нет. Ушло, будто испарилось, оставив вместо себя боль и пустоту. И не просто тело ушло, хотя, конечно, и оно тоже, а что-то другое, более важное, безжалостно с кровью вырвавшее часть её сущности. И эта образовавшаяся пустота саднила, как открытая рана, разъедаемая солью памяти.
Слёз почему-то не было. Посидев какое-то время в прострации, позвонила на работу Семёну, старшему сыну. Когда ответил, только и сказала: «Папа умер!», — и положила трубку. Объяснять ничего не стала. Не знала, что объяснять. Почему умер? По какой причине? Зачем? Ей бы кто объяснил. Хотя, какая разница? Не в том она была состоянии, чтобы искать причины, да строить догадки. Пришло что-то доселе неизвестное, с чем ей придётся дальше жить. Пришло, не спросясь, да и поселилось чужеродной ядовитой пустотой в её душе. Навсегда. Что такое смерть близких, вроде бы знают все. А что знают, вряд ли кто-то толком объяснит. Да и страшно объяснять. Первым пришедшим в голову желанием было побежать к подруге, но натолкнулась, как на стену, на тот самый «кисель», и желание угасло. Её душе просто необходимо было с кем-то поделиться этим свалившимся, не весть откуда, несчастьем. Вроде бы и людей вокруг не счесть, а идти не к кому. Не было никого, кто мог бы излить на эту образовавшуюся израненную пустоту хоть капельку сочувствия и утешить боль. Не умом понимала. Чувствовала. И от этого безысходного одиночества неожиданно завыла. Как раненный зверь. Тихонько, бесслёзно, и от того страшно.
Глава 2
Через час после звонка приехал Семён. Растерянный и испуганный. Такой же крупный телом, как отец, он совершенно не походил на него характером. Жил, что называется, у жены под каблуком, и совершенно от этого не страдал, хотя добряком его вряд ли бы кто решился назвать. Да и размазнёй тоже. Ну, на худой конец, что более соответствовало истине, эгоистом. Хитреньким таким, себе на уме, эгоистиком. Но это униженное, с точки зрения окружающих, положение его устраивало. В кого пошёл? Бог весть. Не было в семье таких хамелеоноподобных. Даже младшенький, при всей его доброте, не шёл с ним ни в какое сравнение. Да и родители Лидии Степановны, что мама, что папа, она-то прекрасно помнит, были в каких-то вещах людьми непреклонными. А у этого всё не так. Всё как-то ни то, ни сё. Всю жизнь ужом скользким извивался. С малых лет. Либерал прям какой-то. Может поэтому взаимоотношения с родителями, что с отцом, что с матерью, были у него всегда натянутыми? Да и с братом тоже. Чужой он был для них. А может и наоборот. Может это они были чужими, несмотря на то, что всеми силами старались как-то сблизиться с ним, да стереть с него эту слизь. Но он эти попытки сближения отвергал. Хотя, скорее всего, не совсем так. Сначала использовал в своих каких-то корыстных целях, а потом уже действительно отвергал. И ещё была у него одна очень неприятная, даже отталкивающая черта характера. Он всегда становился на сторону сильного, духом ли, телом, не суть важно. Даже тогда, когда этот кто-то сильный был очевидно неправ. И прятался то ли за спиной, то ли за характером сильного, ожидая в этой относительной безопасности, что же будет дальше. И, если сильный вдруг по какой-то причине терпел поражение, делал вид, что он здесь не причём. А если одерживал верх, что случалось куда чаще, то…, сами понимаете.
Сняв в коридоре промокшие туфли и куртку, прошёл в комнату и остановился напротив матери, всё так же сидевшей в кресле. Казалось, что приезда сына она не заметила вовсе, сосредоточенно о чём-то думая. Семёну надоело ждать, когда на него обратят внимание, и он первым прервал тягостное молчание:
— Что случилось, мама?
Лидия Степановна вздрогнула от вопроса и подняла взгляд на сына:
— Не знаю. Умер отец. Почему, не сказали. Вроде бы сердце. Врут, поди. С роду сердцем не маялся, а тут — сердце, — тихо закончила она, и вновь погрузилась в свои размышления.
— Когда скажут? — не отставал Семён.
— Завтра. Завтра скажут. Сегодня сделают вскрытие, а завтра надо съездить к ним за справкой о смерти. Для похорон надо. Съездишь? — подняв взгляд, тихо спросила она.
— Конечно, — заверил её сын, — обязательно. Я на работе отгулы взял, — пояснил он и добавил, — ты, мам, не беспокойся. Все хлопоты по похоронам я возьму на себя. Денег только надо.
— Сколько? — всё так же безучастно спросила Лидия Степановна.
— Бригадира прошлый месяц хоронили, так тысяч пятьдесят на всё, про всё ушло, — ответил Семён.
— Тебе сразу дать? — с трудом поднимаясь с кресла, спросила Лидия Степановна. От природы хрупкая телом, сейчас она и вовсе показалась сыну сгорбленным одуванчиком. И, возможно впервые в жизни, в душе Семёна что-то шевельнулось по отношению к матери доселе ему неизвестное. Жалость? Родилось и тут же умерло. Чужое. Не его.
— Всё-то сразу не надо, — сказал Семён, следя за тем, как мать доставала из шкатулки пачку пятитысячных купюр.
— Похоронные. Копила, — пояснила, отсчитывая деньги, мать. — Отцу не говорила. К чему? С моими-то болячками думала, что первой помру, а тут, на тебе. Пятьдесят, говоришь? — переспросила она.
— У бригадира на поминки много ушло. В кафе поминали. Всё начальство, да бригада, да родственники. Человек сорок, не меньше. Но им от работы какие-то деньги давали. А нам-то кто даст? — деловито спросил сын. — Тысяч тридцать давай. Пока хватит. Нужно будет ещё, спрошу, — пересчитав поданные деньги, сказал матери. Буднично так сказал, будто в магазин собрался сходить.
— Остальные здесь будут, — внимательно посмотрев сыну в глаза, сказала мать, складывая оставшиеся деньги в шкатулку. Затем, так же буднично, как и сын, добавила:
— Мои похоронные.
— Перестань, мам. Тебе ещё жить и жить, — попытался ободрить Семён. Все так говорят, и он сказал.
— Зачем? — возразила Лидия Степановна, посмотрев на сына. — Ушёл отец, а мне без него что здесь делать?
— Как что? — попытался сделать вид, что мать огорчила его этим ответом. — А мы? А внуки?
— Ладно пустое-то болтать! Вы! Внуки! Много я вас вижу? Будто на другом конце света живёте, — урезонила мать, сверкнув печальным взором.
— Дак дела, сама понимаешь, — пошёл на попятную сын.
— Понимаю. Чего ж здесь непонятного? — со вздохом кивнула Лидия Степановна, и опять уселась в кресло. — Иди уже. Дел-то, поди, невпроворот. Да Саньке не забудь позвонить.
— Не забуду, — с облегчением вздохнул Семён. — Ты держись, мать. Не горюй. Вечером позвоню, — сказал на прощанье Семён и ушёл. Лидия Степановна не отозвалась. Будто и не заметила, что приходил. Даже тенью не мелькнул.
Глава 3
Санька приехал рано утром. Успел на ночной поезд. Дверь открыл своим ключом. Раздевшись и пройдя в комнату, увидел сидящую в кресле мать. Увидел и не узнал. Сидела, поджав под себя ноги, какая-то совершенно незнакомая чужая старушка. Не мама. Простоволосая и растрёпанная. И глаза чужие. Старенький, множество раз стиранный перестиранный, штопанный перештопанный, с детства знакомый халат задрался, открыв худющие ноги-палочки. Очнувшись от дум, поправила халат и грустно посмотрела на сына. Посмотрела и всхлипнула. От горя ли, от облегчения? Наконец, пришёл хоть кто-то, кому она была дорога. Знала, что младшенький — единственный на этом свете человек, которому она была небезразлична. Чувствовала. Потому и дала себе волю. Санька молча подошёл к креслу, встал на колени и положил голову на ноги матери. Совсем как в детстве. Эта молчаливая ласка окончательно привела её в чувство, и она заплакала. Поглаживала непослушные вихры сына и тихонько плакала. Слёзы текли из глаз, будто гной из вскрытого лаской нарыва. Так они и сидели, не замечая времени. Наконец, Лидия Степановна окончательно пришла в себя:
— Голодный? — немного успокоившись, спросила она.
— Перекусил бы, — ответил Санька, оторвав голову от коленей матери.
— Ступай на кухню. Чайку попей, — утирая слёзы, сказала сыну. — Хотя, нет. Давай-ка, я тебе яичницы с колбаской поджарю, — сказала Лидия Степановна, вставая с кресла, и отстранила сына.
— Да сиди ты. Чего всполошилась? Сам что ли не поджарю? — попытался возразить Санька.
— Сам. Всё сам, да сам. А мать на что? Пошли на кухню. Сам, — с каким-то удовольствием повторила Лидия Степановна, и добавила, — Засиделась. Хоть косточки разомну.
Приезд Саньки вернул её к жизни. К обычной жизни и немудрённым заботам. Но именно молчаливая ласка сына оказалась тем самым лекарством, с помощью которого она вырвалась из мрачной темноты безысходности, вязкой и затягивающей, как болотная жижа.
— Что с похоронами? — спросил Санька, усевшись за стол.
— Семён занимается. Денег ему дала, — ответила Лидия Степановна, доставая яйца и колбасу из холодильника. Пока готовила завтрак, молчали. Пожарив яичницу, переложила её на тарелку, нарезала хлеба и поставила перед сыном. Сама села напротив.
— Как же ты дальше? — спросил сын, принимаясь за еду.
— Что ты имеешь в виду? — не поняла мать.
— Одна будешь жить? — пояснил Санька.
— Не знаю, Саша. Не думала ещё об этом, — грустно ответила Лидия Степановна.
— Не надо бы тебе одной, — посетовал Санька.
— А как? — вопросила мать.
— Пока не знаю, но одной нельзя, — продолжал настаивать Санька, уткнувшись взглядом в тарелку.
— Дак возвращайся. Здесь что ли работы не найдёшь? — взбодрилась Лидия Степановна.
— Найти-то, конечно, найду, но перспективы здесь никакой. Да и зарплата раза в два меньше будет. А там я на хорошем счету. «Неделю назад предложили поехать на стажировку в Германию на полгода и повышение в должности, — сообщил приятную новость и предложил, — может тебе ко мне переехать?»
— Куда к тебе? — не поняла Лидия Степановна.
— Продадим эту квартиру. Четвертую часть денег отдадим Семёну, а на оставшиеся купим квартиру в Питере, — подняв голову, сказал матери.
— Не хватит же, — резонно заметила Лидия Степановна.
— Ипотеку возьму, — парировал сын и продолжил, — жениться я пока что не думаю. Не встретил ещё никого. Да и не искал. А вдвоём мы с тобой вполне справимся. Тем более после повышения у меня будет очень хорошая зарплата. Решайся, мам.
Лидия Степановна опустила голову и задумалась. Затем, как бы опомнившись, решительно заключила:
— Сначала отца похороним, а уж потом будем решать, что делать. Неправильно это. Не успел хозяин дом покинуть, а мы уже наследство делим.
— Хорошо, — согласился сын, — но ты всё-таки подумай над этим.
— Подумаю, — согласилась мать.
Ближе к десяти позвонил Семён. Сообщил, что получил справку о смерти. Тромб оторвался. Что такое тромб Лидия Степановна не знала. Что-то слышала краем уха, но разбираться в этом не сочла нужным. Зачем? Глубоко укоренившееся в народе мнение о том, что, если в жизни случаются какие-то несчастья, то они и дальше будут случаться с кем-то другим, было не чуждо и ей. Да и несчастий этих столько, что лучше и не думать об этом. Ну их! Не буди лихо, пока оно тихо.
Семён приехал к матери после обеда. С Санькой встретились как обычно холодно. Показал справку о смерти, квитанции об оплате места на кладбище, за рытьё могилы, катафалк, венки и похоронный оркестр. Денег хватило. Последний обязательный вопрос — поминки. Спросил у матери, сколько будет людей. Хотя бы приблизительно. Лидия Степановна не знала. Приглашать кого-то намеренно не хотела. На поминки не приглашают. Кто сочтёт нужным почтить память усопшего, тот и приходит. Для всех дверь открыта. А так… Не день рождения. Решили ограничиться цифрой в двадцать человек. За время пенсионной жизни почти все дружеские связи как-то сами собой оборвались. Кого из самых близких смогли вспомнить, того и сосчитали. Последний день перед похоронами был занят закупкой продуктов и приготовлением пищи. Готовила сама.
Глава 4
На похороны собралось удивительно мало людей. Один малознакомый мужчина с последней работы Игната Терентьевича, да его закадычный друг, Филипп Захарович. Были правда ещё несколько соседей, которые пришли поглазеть при выносе тела из дома. И всё. Надежда Михайловна не пришла, потому как рана от нанесённой кисельной обиды до сих пор не зажила. Важнее оказался кисель. Ну что ж тут поделаешь? А Лидия Степановна и не заметила. Не до людей ей было. Да и лицемерия не терпела. Даже облегчение какое-то испытывала от малолюдства. Этим составом и поехали на кладбище. Похороны прошли быстро и буднично. Будто каждый день хоронили. Без длинных пафосных речей, безутешных рыданий и истошных выкриков вроде «На кого же ты нас покинул?». Филипп Захарович попытался было сказать последнее прощальное слово, но запутался, то ли в мыслях, то ли в словах, и, махнув от досады рукой, подал знак рабочим. Засыпали землёй, обложили венками могилу, постояли минуту-другую, и отправились на поминки.
Поминальный стол накрыли в большой комнате. Можно было бы сказать и в зале, но какой же зал в хрущёвке? Одно название. Пока были на кладбище, убранством стола занималась невестка. На кладбище не поехала. Не пожелала. Дома осталась. Она, по правде говоря, вообще не хотела приходить на похороны. Не любила Игната Степановича. Не любила, потому что боялась. По какой причине? Она и сама не знала, почему молчаливый Игнат Степанович всегда вызывал в ней необъяснимый внутренний страх. Иначе, властная по природе Наталья давно бы установила в чужом доме свои порядки. А в его присутствии даже и не задумывалась об этом. И это несоответствие желаний и возможностей вымещала злобой на своём муже и детях. Мужу, конечно, доставалось больше. Наталья, если вспомнить прекрасного поэта, могла и коня на скаку остановить, но с той лишь разницей, что, если бы и останавливала, то только с одной целью — в дом затащить. Всё в дом. Тростинку к тростинке, дощечку к дощечке, особенно если дощечка от соседской изгороди. Не побрезговала бы. Всё ради этого и всё для этого. Для чего этого? Для достатка. Для запаса. Это страсть была в ней с рождения. Никто не навязывал и не учил, что именно так, а не как-то по-другому, надо жить. Жила и совета ни у кого не спрашивала. Без советов обойдёмся. Не дурнее других. И на бухгалтера выучилась, потому что всем известно, что бедный бухгалтер, это не просто что-то из области фантастики, а форменное оскорбление профессии. Не бывает такого!
Вернувшиеся с похорон люди без обычной в таких случаях суеты и толкотни прошли в квартиру и уселись за стол. Да и какая тут толкотня, если больше половины стола оказалась свободной. Но на это никто не обращал внимания. Все были в соответствии с моментом подчёркнуто молчаливы и грустны. Филипп Захарович, как лучший друг почившего взял на себя роль распорядителя, хотя даром красноречия не обладал. Лидия Степановна знала за ним привычки шумно посопеть в случае огорчения, громко крякнуть от удовольствия, или, на худой конец, смачно выматериться. Последнее могло произойти по любому поводу. И в случае радостного возбуждения, и в случае крайнего неудовольствия. А то и просто так. Надо было, по его мнению, что-то сказать, вот он и говорил. И к месту, и не к месту. Вот и сейчас, наполнил немногочисленные рюмки алкоголем и, поднявшись на ноги, произнёс:
— Пусть земля тебе будет пухом! Спи спокойно, дорогой друг! — сказал короткую речь, опрокинул в рот рюмку водки, хотел крякнуть по привычке, но одумался и сел на место.
Присутствующие последовали его примеру. После выпитого стали закусывать. Выпили ещё, и ещё раз. Действие алкоголя не очень сказалось на состоянии собравшихся, но всё-таки хоть немного развязало языки. По привычке стали перемывать косточки современной медицине, бездушным и ничего не знающим врачам, но и эта тема не получила своего развития. Не завязывался разговор. Филипп Захарович, чувствуя напряжённость, предложил выпить ещё. Откликнулся только мужик, что с работы Игната Степановича. Больше никто пить не захотел. Выпили вдвоём. Закусили и стали прощаться. Остались только члены семьи. Все молча ковыряли вилками в тарелках. Наступившую тишину прервал неожиданный вопрос Натальи:
— А завещание Игнат Степанович оставил?
— Какое завещание? — недоумённо спросила Лидия Степановна, оторвав взгляд от тарелки.
— Обыкновенное. Как у всех, — невозмутимо отреагировала невестка.
— Это она про виллу на Канарских островах, — грустно пошутил Санька.
— Виллу можешь оставить себе, — не приняла шутку Наталья. — Я про квартиру говорю.
— А при чём здесь квартира? — опять не поняла Лидия Степановна.
— Ну, как же причём? — стала объяснять Наталья. — Если не оставил завещания, то его доля в равной степени принадлежит троим ближайшим родственникам, Сашке, вам и Семёну.
— У тебя совесть есть? — попытался остановить её Санька.
— Чья бы корова мычала! — резко отозвалась Наталья. — Бросил родителей одних, а туда же. Совесть, — оторвав взгляд от тарелки, зло посмотрела на Сашку и с презрением прошипела, — совестливый какой нашёлся.
— Прекратите! — оборвала Лидия Степановна. Разговор этот в данный момент был настолько неуместен и неприятен, что готова была на всё, только бы закончить его и предотвратить возможное развитие скандала, — поступим по закону. Не переживай, — успокоила Наталью.
А как же ей не переживать? Первым делом после известия о смерти свёкра обратилась к юристу с просьбой разъяснить ей все возможные нюансы раздела наследства. О том, что мужу принадлежит четвёртая часть родительской квартиры и так знала, а всех тонкостей нет. Из всего сказанного юристом поняла, что муж может, в случае отсутствия завещания, рассчитывать на одну треть. Во как! Терять эту добавку она не станет ни при каких условиях. Чего ради? Ради свекрухи? Да пропади она пропадом, свекруха эта. Пожила сама, дай и другим пожить. Ей-то самой каково? Машины нет. Дачи нет. Да и дом, не сказать, чтобы полная чаша. В глаза людям смотреть стыдно. На работе вон девчонки: соплюхи совсем, а кого муж подвезёт, а какая и сама на машине подкатит. А она? Главный бухгалтер, а всё пёхом, да пёхом. Стыдоба вселенская! До плеч скоро ноги сотрёт. Наталья, как скоро предложили должность главбуха, аж задрожала от вожделения. «Ну, всё! — думала. — Теперь-то заживём!» Теперь всё будет в её руках. А что здесь такого? Все так живут. Бухгалтерия, она — та же арифметика. А где арифметика, там и цифирь. А цифирь, она для того и предназначена, чтобы где-то убавлять, особенно там, где помутнее, а где-то прибавлять, особенно там, где себе. И вот таким нехитрым арифметическим действием, путём сложения и вычитания и приходит немудрённое счастье. Всё в жизни просто! Думать-то думала, да оказалось, что реальность состоит не только из такой арифметики. Прежде, чем приступить к реализации своих планов, решила заглянуть всё-таки ещё в один учебник по арифметике под названием Уголовный Кодекс. Ничего приятного этот документ ей не сообщил. Там тоже арифметики полным-полно, правда несколько другой — от стольки-то и до стольки. А суровая практика жизни подтверждала не очень утешительный факт, что гораздо чаще случалось сложение, чем вычитание. А тут ещё губернаторов одного за другим сажать стали. Совсем с ума посходили! Губернатора, да в тюрьму! Лет десять назад за такую крамолу и в психушку угодить можно было бы. А тут… Волей-неволей задумаешься. Страшно стало. Страшно-то страшно, а как унять зуд желания поскорее кинуться в вожделенный омут под таинственным названием коррупция, не знала. Извелась прямо вся. А тут свёкр. Возьми, да и помри. Если б могла, расцеловала за такой подарок. Не Сим-Сим, конечно, но всё-таки. Теперь уж точно не придётся на маршрутке до работы добираться. Мысль эта грела и успокаивала. Оставалось уговорить свекровь как можно скорее продать квартиру, но это не сильно беспокоило. Уж что-что, а вцепиться в нужный загривок мёртвой хваткой, Наталья умела. Этого у неё не отнять. Знала, потому и успокоилась. А согласие свекрови поделить наследство на троих елейным маслом разлилось по её взбудораженной душе. Всё в жизни просто! Даже что-то вроде благодарности мелькнуло в её глазах по отношению к ненавистной свекрови. Почему ненавистной? Да потому что свекровь! Чего здесь непонятного?
Услышав, что хотела, Наталья стала собираться домой. Встала из-за стола, произнесла: «Пойдём мы. Детей из садика пора забирать», — и начала собирать немногие грязные тарелки, оставленные ушедшими мужчинами. Семён, даже не подумавший о том, чтобы воспротивиться жене, тоже стал собираться. Встал из-за стола, отнёс свою грязную тарелку в кухню, и вернувшись в комнату, встал столбом в проёме двери. Лидия Степановна и Санька молча наблюдали за их сборами.
— Постойте! — спохватилась вдруг Лидия Степановна. — Готовила, готовила, и куда теперь это всё? В мусорку что ли? Наташа! Давай-ка я вам наложу хоть немножко, — поднимаясь со стола, обратилась к невестке. Наталья отказываться не стала. Её «немножко» вылилось в четыре больших контейнера со снедью. Санька уезжал завтра, а ей самой много ли надо? Вот и отдала, что было возможно. Молодые. У них не протухнет. Отдала бы ещё, да подходящей посуды в доме больше не нашлось. Перед уходом невестка предложила встретиться на девятый день, помянуть по обычаю Игната Степановича и поговорить относительно продажи квартиры. План дальнейших действий у неё был свёрстан, и все решения приняты. И за свекровь, и за Саньку. А если решила, то что здесь вообще обсуждать? Продадим и всё тут. Весь вопрос, по её мнению, состоял только в цене. Не прогадать бы.
Протестовать никто не стал, так как это предложение совпадало с мнением Саньки, а Лидии Степановне было не до того. Не было в ней желания обсуждать что-то вообще. Пропали куда-то её желания. Ушли тихой сапой. Также, как и жизнь Игната Степановича.
На следующий день, оставив матери генеральную доверенность на продажу его доли в квартире, уехал Санька, и Лидия Степановна осталась одна. И только действительно оставшись в одиночестве, она окончательно осознала ужас этого состояния. Осознала, перепугалась до смерти и позвонила на работу Наталье, согласившись на продажу квартиры. Невестка, ни секунды не мешкая, занялась этим вопросом. Прошерстив все сайты по продаже квартир, упёрлась в самую высокую цену. А что? Квартира ухоженная, ремонт сделан, район приличный. Хрущёвка? Зато район какой. До центра пять минут пешком. Ну, пусть не пять, но рядом. «Возьмут, никуда не денутся! Ещё и очередь выстроится!» — убеждала себя Наталья. «И к риэлтерам нечего обращаться. Чего деньги на ветер выбрасывать? Самим пригодятся!». Не откладывая дела в долгий ящик, заскочила к Лидии Степановне на пять минут, сфотографировала квартиру и разместила объявление на avito. Перезвонила и предупредила свекровь о скором наплыве покупателей. Лидия Степановна, не ожидав такой оперативности, внутренне обрадовалась. Как это всё будет происходить и сколько времени, не представляла, но сам факт того, что делалось что-то, что может внести хоть какой-то смысл в её дальнейшую жизнь, успокоил. С этого момента, стараясь отогнать мысли об ушедшем муже, всецело погрузилась в состояние ожидания грядущих перемен. Состояние будоражащее и волнительное. Представляла себе встречу с покупателем, возможные вопросы и ответы, хвалила себя за удачные фразы и умение торговаться. Готовилась. Каждый день с утра тщательно убирала квартиру, завтракала и садилась в кухне у окошка в ожидании, вглядываясь в каждого прохожего. Игру такую себе придумала. Пыталась угадать, кто из проходящих покупатель. Провела так с неделю и плюнула. Покупателей не было, а она, как старая дура, целыми днями в окно пялится. «Совсем с ума сошла», — выругала себя Лидия Степановна. Пыл ожидания с каждым напрасно прожданным днём угасал, покрываясь толстым слоем пепла разочарования, пока не угас совсем. Лидия Степановна погрустнела, окончательно скуксилась и впала в духовный анабиоз, то есть, в глубочайшую депрессию. Депрессию настолько глубокую, что о девятом дне даже и не вспомнила. Зашторила окна и отгородилась от мира. «Буду просто ждать», — решила про себя женщина. Как ждать, и чем занять время ожидания, так и не придумала. Ждала, наверное, как гусеница, того момента, когда она станет бабочкой, освободиться от ненавистного кокона и полетит навстречу ласковому солнцу. Или как-то по-другому. Что ей оставалось? Только ждать и оставалось. Она и ждала, как умела. Единственным развлечением были звонки Натальи. Поначалу раза три на день звонила, но, получая один и тот же неутешительный ответ, искренне удивлялась, а потом и злиться стала. И возмущаться. И возмущалась до тех пор, пока одна из знакомых не поделилась своим опытом. Цену снизить надо. Приятельнице понадобился целый год напрасного ожидания, чтобы понять эту простую истину. Ждать неизвестно сколько Наталья не хотела, несмотря на то что для бухгалтера снижение цены равносильно катастрофе. Но жить-то сейчас надо. Ни с кем не посоветовавшись, и никому не сказав, резко снизила цену, что не замедлило сказаться. На следующий день ближе к полудню в дверь Лидии Степановны позвонили. От неожиданности вздрогнула. Кого это ещё принесло? Затем вспомнила, что продают квартиру и бросилась к двери. Пришёл солидного вида мужчина. Сообщив, что пришёл по поводу покупки, прошёл в квартиру. Осмотрев помещение, признался, что квартира понравилась, но смущает высокая цена. Поинтересовалась приемлемой, но покупатель назвал такую, которая показалась возмутительной наглостью. На семьсот тысяч ниже, чем предлагали они. О том, что Наталья снизила цену, не знала, потому даже руками замахала. Да это же грабёж среди бела дня. Мужчина удивился её бурной реакции. Всего пятьдесят тысяч скидки просил. Не велики деньги. Спорить не стал. Дал время на раздумье, оставил номер телефона и удалился. Ещё не остыв, Лидия Степановна позвонила невестке, надеясь разделить с ней своё возмущение, но была совершенно сбита с толку обрушившейся на неё руганью. Наталья, совершенно не стесняясь в выражениях, обвиняла свекровь во всех смертных грехах в таких выражениях, которые постеснялись бы употреблять и закоренелые сквернословы. Не понимая причины столь безудержного гнева, положила трубку. Невестка перезвонила через пять минут. Вспомнила, что ничего не говорила свекрови о снижении цены, но извиняться не стала. Не в её это правилах. Тем более перед свекровью. Перебьётся! Сказала, наконец-то, что думает о ней? Ну и что такого? Сказала и сказала. А все эти политесы не для неё. Ей квартиру продать надо. Узнала номер телефона покупателя и бросила трубку.
Лидия Степановна, оплёванная непонятно за что, пребывала в полнейшем недоумении. Сейчас её охватило одно желание — поскорее продать квартиру и бежать, куда глаза глядят, от этой неприкрытой и незаслуженной злобы. Прямо сейчас! Немедленно! Хоть за копейки, но только подальше от этой грязи. Она знала, что невестка недолюбливает её, но чтоб настолько… Прошла в кухню, достала из холодильника початую на поминках бутылку водки, дрожащими от волнения руками налила немного в чайную чашку и залпом выпила. «Перетерплю! — успокаивала себя Лидия Степановна. — Немного осталось.»
Глава 5
Невестка с Семёном и покупателем приехали на следующий день без всякого предупреждения. По-хозяйски зашли в квартиру, ещё раз осмотрели помещение и стали рьяно торговаться за те самые пятьдесят тысяч. Лидию Степановну никто ни о чём не спрашивал. Будто и не было её тут. Стояла неприкаянным потушенным торшером в уголке, молча наблюдая за происходящим. Вмешиваться не стала. Зачем? Тем более её ни о чём не спрашивали. Торг закончился взаимными уступками. Остановились на скидке в двадцать пять тысяч и обещании освободить квартиру через неделю после подписания договора, оформления документов и перевода денег. Ушли, не попрощавшись. Лидию Степановну снова оплевали, только без слов. Стояла всё тем же торшером, растерянно глядя в пустоту. Совсем недавно ещё, хочешь не хочешь, а и слушали её, и мнением интересовались, и проблемы какие-то обсуждали. А не стало Игната Степановича, и её как будто не стало. Фантом какой-то остался, а не душа живая. Даже всплакнуть не решилась. Какие слёзы у фантома?
Через два часа приехал Семён. Нужно было проверить и приготовить документы к завтрашнему дню. Записались к нотариусу на десять часов. Состояния матери не замечал, или делал вид, что не замечал. Деловито складывал бумаги, сверяя их со списком. Удостоверившись, что всё в порядке, хотел уже уходить, но мать остановила:
— Что всё это значит?
— Что ты имеешь в виду? — не понял сын.
— Что я имею в виду? Я имею в виду оскорбления, которые выслушала от твоей жены, непонятно за что. Я имею в виду всё, о чём вы договариваетесь, не спрося моего мнения.
— Но ты же сама хотела продать квартиру как можно быстрее, — возмутился Семён.
— Хотела. А куда я дену все вещи: мебель, одежду, посуду?
— Ну, это, мать, твоё личное дело, — не постеснялся Семён, — хочешь подари кому-нибудь, а хочешь, просто выброси на помойку. Чего мы тебе указывать будем? Но только везти всё это в Питер будет дороже, чем купить новое. Да и куда везти? Квартиры и там нет. Тебе решать. Мы-то здесь причём?
— Ну, ладно. С вещами разберусь. А сама я куда? Продадим квартиру, и где я буду жить? На улице?
— Тебе лет сколько, мать? То всю жизнь учила, как жить, а теперь сама ничего не знаешь? — схамил Семён.
— Если не будет ясно, где мне жить до переезда к Саньке, никаких документов я подписывать не буду. Тебе понятно? — решительно заявила Лидия Степановна.
— Так ищи! Кто тебе мешает? У тебя целая неделя впереди, — попытался урезонить её Семён.
— Где искать? Расклеить объявления по городу? Или выйти на улицу с плакатом «Ищу квартиру!»? — разъярилась мать. — И сколько я буду искать? А, если не найду, тогда что? — не унималась она, вплотную подойдя к сыну. — А, если даже и найду, то что? Предлагаешь мне полгода жить на квартире, пока Санька из Германии не вернётся?
— Не знаю. Тебе решать! Мы-то здесь причём? — искренне не понимал Семён.
— А кто причём? Или для тебя главное — урвать свою долю, а мать — хоть на улице подыхай? — продолжала наступать Лидия Степановна.
— Уймись, мать! Чего разошлась? — стал отступать Семён. — Придумаем что-нибудь.
— Пока не придумаете, никаких документов я подписывать не буду. Тебе понятно? — решительно заявила на прощанье Лидия Степановна.
— Вечером позвоню, — согласно кивнул Семён, и, сославшись на занятость, ушёл.
Вопрос с местом временного жительства Лидии Степановны до переезда в Питер решился необычайно быстро и просто. Узнав об условиях, поставленных свекровью, Наталья приняла решение поселить её на это время в их квартире. Сыновья поживут и в одной комнате. Не графья! Сейчас они спали в разных, так как вдвоём малыши-погодки представляли собой некую неконтролируемую, находящуюся в постоянном движении, готовую взорваться в любую секунду, гремучую смесь, успокоить которую с трудом удавалось днём, а уж по вечерам могли шушукать и фантазировать до глубокой ночи. А потерпеть свекровь полгода уж как-нибудь да потерпят. До этого сколько терпели? И ничего. И сейчас не переломятся. Да и обстоятельства теперь совсем другие. Если раньше свекровь была хозяйкой, то теперь-то всё наоборот. Пусть только пикнет что-нибудь! И на дверь недолго указать. Об этом решении Семён вечером сообщил матери. Лидия Степановна, недолго думая, согласилась, руководствуясь теми же аргументами, что и Наталья. Согласилась и немного успокоилась. Одна проблема решена. Теперь надо было подумать о вещах, что взять с собой, а что раздать или просто выкинуть. Прежде всего надо было что-то решить с одеждой Игната Степановича. Позвонила в службу социальной помощи. Её предложение приняли с энтузиазмом, так как потребность в одежде, особенно в тёплой, была велика. Ко всему прочему, пообещали помочь с картонными коробками. Лидия Степановна и вовсе воспряла духом, не стала откладывать дела в долгий ящик и принялась за инспекцию гардероба, собранного за многие десятилетия. Вещи мужа разложила отдельно. Аккуратно сложила и отнесла в соседнюю комнату на диван. Сделала это быстро, так само прикосновение к ним вызывало какую-то внутреннюю боль. Затем принялась за свои. Вытаскивала по очереди, долго рассматривала, выискивая, казалось, какие-то физические недостатки, задерживалась долгим задумчивым взглядом на какой-нибудь из них, и только затем складывала аккуратной стопочкой. Каждая вызывала в памяти какое-то воспоминание, неразрывно связанное именно с этой вещью. Удивлялась тому, что сохранила до сих пор то, что носила ещё лет сорок назад. Зачем? И сама не знала. Как память, наверное. Целый шкаф памяти. За работой не заметила, как наступила ночь. Да ей-то что? Остановилась только тогда, когда закончила. Устала. С трудом постелила и улеглась спать.
До обеда следующего дня занимались оформлением документов. В задачу Лидии Степановны входило ставить свою подпись там, где указывали. Самих документов не читала, резонно полагая, что всё равно ничего не поймёт. Чего время зря терять? Тем более после обеда должны были приехать из центра социальной помощи за вещами. Это беспокоило куда больше, чем продажа квартиры, сроки, дополнительные условия и даже огромная, по её представлениям, сумма денег, которая должна была появиться на сберкнижке. К её удивлению оформление документов заняло совсем немного времени. Не более двух часов. Так что к часу дня она уже вернулась домой. По условиям договора нужно было освободить квартиру через две недели, а не через одну, как хотел покупатель. Боялась не успеть расстаться с вещами, а выкидывать их на помойку было жаль. Хорошая мебель, нестарые ещё холодильник и стиральная машина. Зачем на помойку? Кому-то могло и пригодиться. Потому и настояла.
В ожидании соцработников стала писать на бумажках объявления о бесплатной раздаче мебели. Хотела расклеить их по совету Семёна в округе. Штук двадцать успела написать. В начале третьего позвонили в дверь. Ещё не старая женщина и двое средних лет мужчин принесли кипы сложенных картонных коробок. Лидия Степановна встретила гостей радостно. Усадила пить чай и как-то незаметно поведала обо всех своих проблемах, хотя не собиралась этого делать. Люди-то чужие. Что им до её проблем? Однако всё-таки рассказала-поплакалась. Наверное, потому что других не было. Все близкие с уходом Игната Степановича куда-то подевались. Растворились, будто и не было. С собой что ли забрал? Вот первым встречным и пожаловалась. К её вящему удивлению все проблемы чудесным образом разрешились. Мебель и бытовую технику заберут, так что волноваться ни о чём не надо. Ну надо же такому случиться! Привалила удача, откуда и не ждала. Повезло, стало быть, не иначе! Договорились созвониться и уточнить дату встречи. Уложили приготовленную одежду в коробки и распрощались. Теперь уже как близкие, хорошо знакомые люди. Можно было бы и удивиться этому внезапно возникшему чувству, но что здесь на самом деле удивительного? Да ничего, потому что близкие — это не те, которые рядом живут, и даже не родные по крови, а те, которые приходят на помощь в нужный момент. Обрадовалась и потеплело на душе. И на том спасибо! Расставаться с тем, что с таким трудом копила в течение десятилетий, оказалось куда проще, чем собирать. Успокоилась и стала готовиться к переезду. Складывала всё, что планировала забрать с собой, в принесённые картонные коробки. Затем, по каким-то ей одной известным причинам, вновь вытаскивала уже уложенные вещи и что-то откладывала в сторону. К чему весь этот скарб? Не в могилу же забирать! На примере мужа поняла, что всё, что вроде бы имеет такую ценность при жизни, после смерти эту ценность теряет напрочь. «Может мы сами всё это придумали, и нет никакой ценности?» — размышляла Лидия Степановна. Не найдя ответа, бросила об этом думать, но одно важное решение всё-таки приняла — собирать только самое необходимое, без чего нельзя обойтись. Но даже и после этого оказалось, что вещей, включая и посуду, собралось на шесть больших картонных коробок. Позвонила Семёну. Сообщила новости и попросила приехать вместе с Натальей. Надо было решить, куда девать то, что хотела взять с собой. Приехали только через два дня. Куда спешить, если всё решено? Договорились, что Лидию Степановну перевезут в тот день, когда она должна по договору освободить квартиру. На вопрос: «Чего ждать?», Наталья ответила без обиняков, что терпеть присутствие свекрови в своей квартире её заставляют только обстоятельства, поэтому, если есть возможность хоть как-то сократить совместное проживание, она этой возможностью воспользуется. Горше всего было то, что Семён, выслушав жену, даже вида не подал, что его хоть чем-то возмутило сказанное. «Какими же ядовитыми борщами я тебя, сынок, кормила?» — подумала Лидия Степановна, глядя на безразличие сына. С предложением невестки согласилась, но всё-таки решила поискать квартиру, чтобы до переезда к Саньке пожить в спокойной атмосфере, без этой лютой ненависти и возможных скандалов. Решила, но как это сделать, не знала. У кого спросить, тоже не знала. Санька уже уехал заграницу, а общаться с Семёном и его женой, даже по такому поводу, не хотела. Да и не только по этому поводу, по любому. Вздохнула с облегчением, когда ушли.
«За что они так не любят меня?» — подумала горестно. Не найдя вразумительного ответа, глубоко вздохнула и отогнала эту мысль. До переезда оставалось десять дней, и чем занять это время Лидия Степановна не знала. Горячее желание найти съёмную квартиру как вспыхнуло, так и затухло. Не было сил на поиски. Ни физических, ни духовных. Решила: «Будь, что будет!» — и сразу как-то вся обмякла, погрузилась в безразличие и вынырнула из него только тогда, когда пришло время расставаться с домашним скарбом. Приехали те же мужики из соцпомощи с помощниками, да за три часа всё повыносили. Поблагодарили и оставили Лидию Степановну одну в пустой квартире, наедине с шестью приготовленными картонными коробками, да цветочными горшками на окнах. Даже присесть не на что. Послонявшись по пустой квартире, пододвинула коробку с одеждой к кухонному окну и уселась в ожидании следующего дня. Попыталась ночью заснуть прямо на полу, но долго лежать на смогла — жёстко. Жирку-то отродясь не было. Встала и опять уселась на коробку. Так и просидела до десяти утра, когда за ней приехал Семён, возбуждённый и радостный. Лидия Степановна от растерянности поначалу откликнулась, посчитав, что причиной является она, но выйдя на улицу, поняла, что не имеет к этой радости никакого отношения. Перед подъездом стояла новенькая машина. Иностранная. Микроавтобус. В неё-то Семён и загрузил вещи.
— Ну, как? — спросил, любуясь, у матери.
— Красивая, — отозвалась удивлённая Лидия Степановна. Но удивилась не новой машине, а тому, что первый раз за всю жизнь увидела искреннюю, без лицемерия, радость сына. Удивилась и погрустнела. Вот, оказывается, во что любовь его завёрнута. «Слепошарая! И куда раньше смотрела?» — опустив голову, упрекнула себя. Да что ж теперь после драки-то?
Глава 6
Доехали быстро. Минут за пятнадцать. На автобусе часа полтора добираться надо. А тут, раз и на месте. По дороге Семён без умолку восхищался новой машиной, расхваливая на все лады. Сам с собой разговаривал. Выгрузились. Коробки с вещами перенёс и вовсе за десять минут. Лидия Степановна никогда не была у сына, поэтому с интересом осматривала его жилище. Неприятно поразила неудачная планировка. Из прихожей можно было попасть только в большой зал и только из него в две другие комнаты. Та комната, в которой предстояло жить Лидии Степановне, находилась слева. Почти такая же по размеру, как и их спальня в старой квартире. Квадратов двенадцать, не больше. В комнате стоял небольшой раскладывающийся детский диванчик. У окна детские столик и стульчик. Другой мебели не было. Коробки поставили друг на друга в одном углу комнаты. Те, что с личными вещами и посудой, разместили в другом, чтобы можно было при необходимости что-то достать. Всю комнату загромоздили.
— Тесновато, конечно, — отдышавшись, заметил Семён, — но, как говориться, в тесноте, да не в обиде. Ты располагайся, а я на работу. На пару часов отпросился. Часов в шесть вернёмся, тогда и поговорим, — предупредил и ушел, оставив мать одну.
Лидия Степановна подошла к окну, выходящему на пустырь, посмотрела минуту-другую на безрадостную картину, и, вздохнув, пошла разбирать привезённые вещи. Выложив необходимое, включая чайник и чайную чашку, уселась на диван, не зная, что делать дальше. К обеду проголодалась, но заглядывать в чужой холодильник в поисках съестного не стала. Не в её это правилах. Привезла, правда, с собой и рис, и гречу, и хлеба полбуханки, и много ещё чего по мелочи, но приготовить себе еду не решилась, опасаясь гнева невестки. Поди знай, что у неё в голове. Набрала в чайник воды, вскипятила, достала чайные пакетики и пачку сухарей. Тем голод и утолила. Много ли ей надо? Что дальше делать, не знала. Присела на диванчик, и, утомлённая бессонной ночью задремала. Так и прокемарила до самого вечера, то просыпаясь, то опять погружаясь в беспокойную полудрёму. Разбудил её сильный удар в дверь. Проснулась от испуга, открыла глаза и увидела в проёме дверей полностью одетого четырёхлетнего карапуза, с любопытством смотревшего на неё. Несколько секунд замешательства прервал пронзительный крик малыша:
— В-и-ть-ка! Бабка-пелдунья приехала!
Лидия Степановна больше года не видела внуков, но узнала, конечно, подросшего младшего Валерку. Хотела пожурить малыша, но тут из-за его спины вырос мальчишка постарше, врезал младшего под зад и бросился убегать. Ударил не сильно, но Валерка, завалившись на пол, истошно заорал, затем вскочил и помчался вдогонку за обидчиком. Погоня была скоротечной. Братья сцепились, повалив при этом с грохотом стул. Кричали сквозь слёзы, призывали родителей, но реакции почему-то не было. Будто и родителей самих не было. Лидия Степановна вышла в комнату с намерением прервать драку, но с удивлением увидела сына с Натальей, не обращавших никакого внимания на дерущихся малышей.
— Семён! — возмутилась, обращаясь к сыну. — Ты что, не видишь, что происходит?
— Мужики! Пусть сами разбираются! — только и ответил Семён. Взял принесённые продукты и пошёл в кухню.
— Да как же сами? — не поняла Лидия Степановна. Хотела что-то добавить, но её опередила Наталья:
— Лидия Степановна! — гневно проговорила она. — Я запрещаю вам вмешиваться в наши дела, а тем более в вопросы воспитания детей.
— Почему? — не поняла Лидия Степановна.
— Своих вы уже воспитали, вот и радуйтесь тому, что у вас получилось, а к моим подходить не смейте. Не вашего ума дело! Я ясно выражаюсь? — тоном строгой учительницы, отчитывающей провинившегося ученика, произнесла Наталья.
— Ясно-то ясно, но также нельзя! — попыталась урезонить невестку Лидия Степановна.
— Вы меня плохо поняли? — с ещё большей угрозой в голосе спросила Наталья, и добавила. — Если вы хотите без проблем прожить у нас до переезда в Питер, то должны либо принять те условия, которые я вам поставлю, либо искать себе другое место жительства.
— Какие ещё условия? — испуганно спросила Лидия Степановна. Испуганно от того, что начала вдруг осознавать, что жизнь с семьёй старшего сына не принесёт ей никакой радости. Скорее наоборот.
— После ужина я вам всё расскажу, — сообщила Наталья, и занялась своими делами. Лидия Степановна вернулась в комнату, села на диван, прислушиваясь к своему выпрыгивающему от волнения из тела сердцу, и замерла в ожидании.
Между тем драка унялась, Наталья занялась приготовлением ужина, малыши удалились в свою комнату, а Семён уселся смотреть телевизор. Через какое-то время сели ужинать. Лидию Степановну никто за стол не пригласил. От непонимания происходящего и стыда совершенно растерялась. Почему стыда? Да какая же мать гордилась бы сыном, пожалевшим матери тарелку каши? После ужина и мытья посуды пришла Наталья. Протянула сложенный пополам лист бумаги со словами:
— Здесь все мои требования! Ещё раз повторяю: если вас что-то не устроит, можете искать себе другую квартиру, — развернулась и ушла, закрыв за собой дверь комнаты.
Лидия Степановна, надев очки, развернула дрожащими руками лист и прочитала:
К детям не подходить.
В семейные дела не вмешиваться.
Питание отдельно.
Готовить для себя только в отсутствии членов семьи.
Свою посуду на кухне не держать.
Ночью в туалет не ходить.
Свои продукты в холодильнике не хранить.
Двери никому не открывать.
На улицу выходить только вечером, когда будут дома Наталья или Семён.
Платить свою часть за коммунальные услуги.
Прочитала и подумала: «Это куда же я попала? В тюрьму что ли?». Гнев, обезумевшей толпой заметался по её душе: «Чтоб на старости лет такое терпеть? Ну, уж нет! Полгода в тюрьме у родного сына? Они что, за воровку меня считают? Почему ключ от квартиры не доверяют? Где продукты хранить? А в туалет ночью куда ходить? Под себя что ли? Да что это вообще такое?» — возмущалась Лидия Степановна. Хотела немедленно высказать всё, что думает по этому поводу, но остановилась. Идти-то куда? Да ведь некуда! Эта простая и очевидная мысль холодным душем погасила пламя гнева и он, мало-помалу, угас. Осталось только принять этот ультиматум. Безоговорочно. Что-то обсуждать или просить не хотела. Гордость и обида не давали. Да и вообще, лишний раз сталкиваться с этой необъяснимой ненавистью не было сил. «Потерплю!» — решила Лидия Степановна и стала потихоньку успокаиваться. Окончательно придя в себя, вышла в комнату и сообщила Наталье, что согласна. Узнала, где ближайший торговый центр, оделась и пошла за покупками. Слава Богу с деньгами проблем не было. Купила всё, что запланировала, включая ночной горшок. А куда деваться? Семён с Натальей с любопытством посмотрели на её покупки, но ничего не сказали. Чувство обиды и горечи, овладевшее поначалу, угасало. Вспомнила о бывшей соседке пенсионерке, восьмидесятилетней Настасье Петровне и подумала, что ей ещё повезло. Жила бабуля, божий одуванчик, в соседнем подъезде с тремя взрослыми внуками, бездельниками и пьяницами. Жили, понятное дело, на её пенсию, которую внуки отбирали и пропивали. Били Настасью Петровну регулярно раз в месяц, аккурат после получения пенсии. Но, что удивительно: никогда никому не жаловалась и помощи не просила. Так до самой смерти и прожила в молчаливом терпении. А ей-то чего не потерпеть? Бить её вроде бы пока не собираются, ну и ладно. А то, что не любят… . «Сама виновата!» — решила Лидия Степановна. В чём виновата, не понимала, но другого объяснения не находила.
Вопрос питания решился проще, чем предполагала. Вспомнила, что можно покупать готовые к употреблению замороженные блюда. Дорого, конечно, но куда деваться? В кухню решила заходить только для того, чтобы помыть грязную посуду, да разогреть в микроволновке принесённую еду. Готовить ничего не будет. С понедельника по пятницу она с утра до вечера будет, по сути дела, находиться дома одна. А вечера и выходные, как-нибудь потерпит. Да и что терпеть-то?
Как решила, так и стала поступать, но тут выяснилось, что ей совершенно нечем заняться. Абсолютно. Читать с детства не приучена. Старенький телевизор отдала. Чем занять пропасть свободного времени, не знала. Решила вернуться к разгадыванию кроссвордов, но выяснилось, что без мужа занятие это оказалось непосильным. И это вынужденное безделье стало угнетать всё больше и больше. Она и представить себе не могла, насколько мучительной может быть жизнь, когда и слова некому сказать. Стала вспоминать прожитое, пытаясь воскресить в памяти какие-то приятные и волнительные моменты, но почему-то чаще всего вспоминалось что-нибудь постыдное, о чём всю жизнь пыталась забыть. Гнала эти мысли, но они не слушались, назойливо раз за разом возвращались, нагло оттесняя всё, о чём вспоминать было приятно. Так и мучалась изо дня в день. Ни внуки, ни Семён с Натальей в комнату к ней не заходили вообще. Будто и не было её вовсе. И не только её, но и самой комнаты. Общались только тогда, когда Лидия Степановна по какой-нибудь надуманной причине сама к ним не обращалась, на что решалась крайне редко, когда становилось совсем невмоготу.
Наступал Новый год. Ждала его с нетерпением, но, скорее, по привычке. Придумала себе почему-то, что вот, наступит Новый год, и всё измениться. Почему? Может потому, что самый любимый в семье праздник? Всегда готовила что-нибудь вкусненькое и особенное. Долго выбирала подарки, и потом с удовольствием вспоминала, если удавалось угодить мужу и сыновьям. Вот и сейчас. Загодя купила подарки и внукам, и Семёну с Натальей. Приготовила и ждала, когда их можно будет украдкой положить под новогоднюю ёлку. Лучше всего, конечно, под утро. Увидят подарки и поймут, что не враг она им, и всё наладиться. Наивная!
Весь предновогодний день просидела на диване, прислушиваясь к тому, что происходит за стенкой. В районе девяти вечера в комнату без стука зашла Наталья:
— У нас сегодня будут важные гости, — не поздоровавшись, сказала свекрови. — Надеюсь, что мы с вами встретимся не раньше завтрашнего дня.
Помолчала и добавила, но уже с угрозой: «Очень надеюсь.»
Лидия Степановна молча кивнула в знак согласия, положила подушку на диванчик и улеглась. Долго сидеть не могла. Поясница. Настольные часы показывали десятый час вечера. Гости не заставили себя долго ждать, ввалившись шумной толпой за несколько минут до десяти. Прислушиваясь к царившей суете, детскому смеху, незнакомым голосам, обратила внимание на пакет с мусором, который хотела выкинуть ещё вчера, но забыла. Увидела мусор и всполошилась: «Да как же это я? Новый год скоро, а я мусор не выкинула! Вот же растяпа!» Подумала сначала, что и завтра может выкинуть, но тут же отбросила эту мысль. «Как же с мусором в Новый год? Никак нельзя! Я быстренько! Никто и не заметит!» — решилась и стала надевать поверх видавшего виды халатика ветровку, в которой всегда выносила мусор. Сунула ноги в резиновые калоши, накинула капюшон, осторожно приоткрыла дверь и вышла в зал. Появление странной старушки, очень похожей на нищенку, так поразило собравшихся, что все, включая и детей, замерли в молчании, уставившись на нежданную гостью. Лидия Степановна, оказавшись предметом всеобщего внимания, растерялась, остановилась посреди комнаты и, виновато улыбаясь, стала поздравлять присутствующих с наступающим праздником. На поздравления никто не ответил, и это ещё больше смутило бедную женщину. Она замерла посреди комнаты, совершенно забыв, зачем вышла и что хотела сделать. Так продолжалось до тех пор, пока не встала со своего места Наталья:
— Не беспокойтесь, гости дорогие! — обратилась она к присутствующим. — Не обращайте внимания! Это наша бабушка Лида! Она, знаете ли, немного не в себе, но сейчас она уйдёт! Я правильно говорю, Лидия Степановна? — обратилась к свекрови с елейной улыбкой. И столько в этой улыбке было яда и угрозы, что Лидия Степановна моментально вспомнила, зачем вышла и что должна делать дальше. Кивнув в ответ, не дожидаясь, когда к ней на помощь придёт разъярённая невестка, засеменила к двери и, только захлопнув её, почувствовала, что находиться в безопасности. С облегчением выдохнув, стала спускаться по лестнице. Преодолев последние ступеньки, вышла на улицу. Мела метель, но, поначалу, холода не чувствовала. Добежав до мусорных контейнеров, выбросила пакет и с облегчением засеменила обратно. Снега намело уже столько, что он начал набиваться в калоши, и Лидия Степановна почувствовала холод от начавшего таять снега. Заторопилась обратно, но уткнулась в закрытую железную дверь. Вспомнила, что у неё нет ключей и ужаснулась. Вызывать по домофону невестку даже не подумала. «Подожду у дверей, — решила женщина, — кто-нибудь из соседей обязательно придёт домой.» Мысль поначалу показалась спасительной, но потом пришло отрезвление: «А как же дальше? — с ужасом подумала Лидия Степановна. — Как в комнату свою попасть, чтоб никто не заметил?» Осознав весь ужас сложившейся ситуации, запаниковала, но возвращаться туда, где тебя ненавидят, не решилась. Страшно. От отчаяния чуть не заревела. «Здесь что ли ночь провести? Замёрзну ведь!» — подумала несчастная женщина, но вспомнила о Надежде Михайловне и обрадовалась. «К ней пойду! — мелькнула спасительная мысль. — Не прогонит, небось! Да и за кисель заодно извинюсь! Столько лет дружили! А сколько раз вместе встречали Новый год?! Не прогонит, — убеждала себя Лидия Степановна. — Не должна прогнать!» Расстояние не очень беспокоило. Прекрасно помнила, как в прежние годы за полтора-два часа могла через весь город махануть. А потом и обратно сразу. Легка на ноги была. Вспомнила, как Игнат Степанович за быстроту эту с ласточкой её сравнивал, и сразу потеплело на душе. «Добегу!» — окончательно решилась Лидия Степановна и тронулась в путь.
Новый микрорайон не знала, но это не беспокоило. Его построили в небольшом отдалении от города и соединяла их одна единственная дорога, километра полтора-два, по которой и надо идти. И захочешь, не заблудишься! А в городе… . Метель не стихала, пробираясь холодом и мокрым снегом под ветровку, и старенькие треники. До города долетела будто на крыльях, но уже на входе почувствовала, что устала, да и мокрые ноги, мало-помалу, стали замерзать. Увидела небольшой продуктовый магазинчик, который ещё почему-то работал. Зашла туда, чтобы перевести дух и немного отогреться, но на её беду магазин закрывался. Это почему-то очень расстроило, но делать нечего — пошла дальше. Несмотря на то, что всё время двигалась, холод всё больше и больше сковывал тело. Не заметила, как перестала чувствовать ноги. Ступала как на деревянных култышках, но упорно двигалась дальше. Через час непрерывной ходьбы увидела, наконец, перелесок, разделяющий два района города. Метров триста, не более. А там, за ним, всего один квартал и её бывший дом. Останавливаться и отдыхать не хотела. Чувствовала, что, если остановиться, то продолжать путь сил не хватит, поэтому, не задумываясь вошла в лес. Издавна знакомую тропинку совершенно занесло. Пробиралась по колено в снегу, с трудом переставляя совершенно закоченевшие ноги. Усталость и холод окончательно победили тело, и оно двигалось и жило сейчас только за счёт силы духа. Уже совершенно не понимала, что делает, куда и зачем идёт. Перед глазами плыли радужные круги и появлялись какие-то нереальные фантастические картины, но она шла и шла. Впереди, совсем рядом мелькали яркие огни. Именно к ним она и шла. И дошла бы! Обязательно! Если бы не споткнулась о какую-то корягу, заваленную снегом и не упала. Упала, а сил подняться уже не было. Да и желания.
А в это самое время, в тепле, сытости и уюте, её старший сын с невесткой, детьми и гостями праздновали Новый год. Праздновали, желая друг другу счастья, здоровья и успехов в наступившем году. И были совершенно счастливы. Или думали, что счастливы.
Кто-то сказал, что нет большего горя, чем пережить своих детей! По-разному бывает.