Разговор с вежливым человеком

  Дымов упругим шагом шел по главной алее парка, вдыхая всей грудью бодрящий сосновый воздух, влажный  мартовский ветер холодил виски и трепал седые непокрытые волосы. Еще издалека, на противоположной стороне широкой вымощенной декоративным кирпичом дорожки, возле скамеечки, он приметил знакомую стройную женскую фигурку, в скромном беретике и черном пальто.
Дымов круто свернул, и уже через пару минут сжимал  в своих больших  ладонях худощавую руку моложавой дамы.
- Ну здравствуй, Даша!
- Привет. Андрей! Какой же ты все-таки высокий! – с восторгом в карих глазах сказала женщина. – Никак привыкнуть не могу.
Дымов наклонился, привлек и  крепко  прижал Дашу  к себе, целуя в теплые губы.
- Как я рада, Андрей, что ты живой!
Даша поправила беретик и спутавшиеся каштановые  пряди, взяла Дымова под локоть, и пара  неспешно  пошла вдоль аллеи в сторону  синеющего леса.
- Когда ты позвонил и сказал, что возвращаешься в Россию, я поверить не могла.
- Так получилось, Даша, что мне пришлось уехать из Новороссии до окончательного взятия Дебальцево. Мой отъезд совпал с так называемым «перемирием».  Все последние дни моего пребывания в Новороссии, в том числе и на передовой, я постоянно слышал это слово. И в отличие от России, ему здесь никто не придавал сакрального значения. С тем же успехом можно сказать слова «сигарета», а еще лучше «тушенка».
- Знаешь, Андрей  я тоже в шоке. Не могу понять, как такое может быть. А что говорят ваши командиры?
- Комбриг Алексей Мозговой сразу же заявил, что это будет «ожесточенный мир». Такие «перемирия» здесь уже были. И в курилках, и на боевых это вовсю обсуждали. Или уткнувшись в телефоны, мониторили новости. Резюмирую многочисленные тирады ехидным высказыванием ополченца с позывным «Шмель»: «Слил нас дядя Вова. Скоро нам, наверное, амнистию объявят!»
-  Странно все это, подлость системная  какая-то! – воскликнула Даша. – Торгашеский договорняк!
-  Закономерность. Когда у украинских войск дела совсем плохи, тут же появляется «перемирие», - иронично сказал  Андрей.
-  Я тоже это заметила, - подтвердила Даша.
- Так  и у Дебальцево, когда войска ВСУ оказались в полном котле. Сейчас уже прошло время. Я переписываюсь со своими новыми товарищами из Новороссии, гляжу на их фотографии, поздравляю с победой, к которой они так долго шли. А тогда никакой эйфории среди них не наблюдалось, скорее злость и единственное желание – идти до конца, плюя на всю геополитику.
- Почему?
- Потому что Родина, Даша, это не кабинеты самых высоких начальников, где решается ее судьба. Она под ногами, и по ней можно пройти. Пусть даже в стоптанных и худых военных берцах. 
- Ну что же будет  дальше? Неужели люди смирятся?
- Когда в середине февраля я находился в Алчевске, за 70 км от линии фронта, там была слышна канонада. И вода в кранах, которой радовались целых три дня, исчезла. Ополченцы в курилке комментировали минские договоренности по-своему: «Пригоняем экскаваторы и миксеры с бетоном. Спешно делаем круговой укрепрайон. Потом конфискуем «белые камазы» и забираем весь боекомплект в бункеры. После этого нас даже хоронить не надо – все будем в одном братском склепе. И пусть нас там амнистируют сколько угодно».
- Бравада? – с сомнением спросила Даша, подняв голову и заглядывая в серьезные серые глаза Дымова.
- Нет, Даша,  это не пустая бравада! Я жил среди этих людей и прекрасно знаю, что в крайнем случае так и будет. Потому что никогда нельзя доводить русского мужика до крайности: ни словом, ни делом. После сожженных городов и деревень, после похорон боевых товарищей, после слез стариков и детей, они должны отойти и предоставить решать их судьбу каким-то экспертам?
- Конечно нет, Андрей.
Даша немного помолчала и снова возобновила разговор.
- А как ты добирался? Тяжело было   расставаться с друзьями?
- Ранним утром прибыл на таможню в Изварино.  Уже ходили истории: типа, пьяные мужики увидели там украинского таможенника в форме и набили ему морду. А на подъезде к границе все та же огромная очередь из машин. И вполне здоровые хлопцы в них покидали родину в трудный для нее час.
 Меня ополченцы проводили до пропускного пункта таможни ЛНР. Мы обнялись на прощанье, и пограничники ЛНР пропустили меня без очереди.
«Хлопцы» смотрели на меня с завистью и недоумением. Тем более мой багаж составлял всего лишь рюкзак за плечами.
Пограничник молодой республики сказал мне на прощанье: «Удачи, брат! До встречи». Ведь многие россияне, побывав здесь однажды, возвращаются.
Дымов задумался, замедлил шаг, прислушиваясь к пению птиц, и вскоре вновь продолжил рассказ.
- Я не торопясь шел до российской таможни с тяжелым чувством. Было тяжело расставаться с людьми, с которыми делил кров и скудную пищу. А также жизнь и смерть. С людьми, с которыми провел самые насыщенные за последние пару лет недели. Я точно знал, что они никогда не сдадутся, потому что у них есть великая цель.
- И какая же цель? – встрепенулась Даша.
– Строить свою жизнь так, как они считают нужным. Самим совершать ошибки и их исправлять. Чему россияне никак не научатся...
- И как тебе наша мирная жизнь? – спросила Даша.
- Еще там, поневоле закрадывалась мысль, что мне будет тяжело окунуться в унылые будни людей, которые никак не могут на это решиться. Будет тяжело понять причитания жены, что у нее десять  платьев, а не двадцать, и причитания соседки, что два часа не было света. Я не понимаю, как на это можно тратить свою бесценную жизнь. Потому что жил рядом с людьми, которые сумели потратить ее на нечто большее, а если надо, то и расстаться с нею. Это выбор истинно свободного человека, которого не купишь ни жвачкой в красивой упаковке, ни обещаниями амнистии.
- Стой, Андрей, а ведь  не тоже ли  чувствовал  Пьер на батарее Раевского во время Бородинского сражения?
 И Даша процитировала на память размышления Пьера: «приятное чувство  сознания того, что все то, что составляло счастье людей, удобства жизни, богатство , даже сама жизнь, есть вздор, который приятно откинуть  в сравнении с чем-то…»
Андрей ухмыльнулся.
- А ведь верно, великий писатель. В оккупированной фашистами стране французы с надеждой и верой читали «Войну и мир».
- Да, Андрей, я постоянно его перечитываю, ищу поддержку в его русской мудрости, особенно сейчас, - порывисто  откликнулась Даша.
- А тогда мои размышления прервал российский таможенник. И … «Сказка о величии русского духа» закончилась. Далее полный досмотр. В рюкзаке у меня сложена «горка», и это повод для более плотного выяснения моей личности. Складной нож и спецназовские пассатижи-трансформер по сравнению с ней не вызвали особого интереса. Немного помогло журналистское удостоверение, и я получил заветный талончик. А вот на выходе, где его надо было сдавать, в будке почему-то никого не было.
- Неужели?
- Да. И вот я дома – в России. Первый же встречный таксист заламывает несусветную цену за двадцать с лишним километров до Каменно-Шахтинска. Я не торгуюсь, поскольку уже разучился ценить и считать деньги. И даже успеваю на поезд.
 Дымов замолчал, погрузившись в свои воспоминания. И несколько минут пара шла в полной тишине по песчаной тропинке соснового бора, лишь ветер играл  верхушками  зеленных крон. Разговор возобновился сам собой и снова о войне.
- Андрей,  а что самое страшное на войне? –нарушила молчание Даша.
- Меня часто спрашивают, что самое страшное на войне? Попробую ответить. Итак, я сел в плацкартный вагон и залез на любимую верхнюю полку в «купе». И тут же оказался в страшном и пугающем мире.
Все полутора суток пути мои попутчики непрерывно ели и обсуждали еду. Или барахло. Или жаловались на маленькие зарплаты, что «есть нечего». И они не могут купить пятый мерседес Или вообще дикие истории, как человек с зарплатой в 10 тысяч рублей набирает кредитов на миллион, а потом героически сражается с «мировым закулисьем». И самые продуманные спецоперации военных разведчиков меркли перед тонкостями кражи щебенки...
Даша грустно улыбнулась.
- В перерывах между бесконечной трапезой и выпивкой они обсуждали «героический Донбасс» и «изверга Порошенко». Как будто это сериал, и, сидя в мягком кресле, всегда можно переключиться на другой канал.
- А ведь точно, Андрей, как сериал.
Даша подняла глаза к синему небу. Распалённое мартовское  солнце лило ровный  золотистый свет, и ослепленная Даша невольно зажмурилась, прижавшись щекой к плечу Дымова.
- Когда-то я смеялся над героями Булгакова, которые просили их запереть в «бронированную камеру». С некоторых пор я их понимаю. В этот момент мне очень хотелось сбежать отсюда на передок – к людям! Под обстрел – но только ни здесь! В пути пассажиры менялись, но их навязчивые разговоры оставались прежними. На одной из станций мне позвонили  «оттуда»:
- «Журналист, зря уехал - у нас все самое интересное началось!»
Имелся в виду окончательный штурм Дебальцево. Моя фраза «двухсотые есть?» ввела обитателей «купе» в ступор. Разговоры про «проклятый режим» и отсутствие телевизоров смолкли.
А «двухсотых» не было!
Рядом ехали на заработки в Воркуту крепкие молодые парни. Они уже порядочно выпили и начали разговор типа: «Сейчас бы автомат в руки…» Я деликатно намекнул, что могу в этом посодействовать. Ответа не последовало.
- Герои! Здесь таких полно, ражие, с жирными ляжками, пивными животиками, сидят в кабаках, с девочками гуляют. И по радио с утра до вечера музыка веселая играет, - словно пожаловалась Даша. - Но слушая тебя понимаю, насколько шатко и иллюзорно наше благополучие, насколько трудно противостоять силам, пытающимся двигать народами, как пешками на шахматной доске.
-  Противостоять трудно, но возможно и необходимо, - возразил Дымов.
-  И это удивительно, что в нашем развращенном обществе все еще есть другие парни, которые  Родину готовы защищать, добровольно. Как, откуда они появляются, что за чудо? - спросила Даша
- Мне кажется, что теперь я смог разгадать загадку российского добровольца, который зачастую берет билет в один конец. Или вплотную приблизится к ее разгадке. Ты правильно сказала. Для них, как и для местных ополченцев, Новороссия – Родина, которая не только «картинка в твоем букваре». Это еще и братство истинных россиян, которое возникает не в сытой мещанской обывательщине, а в самых тяжелых испытаниях.
- Толстой сказал иначе, - грустно заметила Даша. - В  личную жизнь каждого  вошло новое чувство  «скрытой теплоты патриотизма», которое невольно объединяет всех честных русских людей в  «мир» и большую дружную семью.
Почему мы боимся слова «русский», даже в простом разговоре?
Даша  с Дымовым снова согласно замолчали, дружно шагая рядом и любуясь весенним лесом.
 -  Ну и чем ты занимаешься теперь, Андрей? – снова через несколько минут спросила Даша.
-  Я больше месяца вынужден ежедневно просиживать штаны в офисе, что для путешественника – сущее наказание.
- В казарме лучше?
- Да я готов  оду казарме писать, лучшей альтернативе тому же офису или дивану.
За пару недель казарменной жизни понимаешь очень простую истину: раз в несколько лет мужику нужно в ней побывать.
- Для чего, Андрей?
- Чтобы отучиться от целого ряда абсолютно ненужных привычек, которые только портят карму и отравляют быт. Например, перестать привередничать, что жена не то приготовила, отучиться раскидывать свои вещи, а если что-то потерял, находить в рекордные сроки.
 При слове «жена», Даша, нервно дернула плечом. Но Дымов успокаивающе погладил ее по руке.
- Один раз я почти час искал маленький проводок, который затерялся в груде амуниции. Вышел в курилку, пообщался с парнями, которые только что вернулись с передовой, и понял, что столь мне необходимый проводок - пылинка в хаосе мироздания. После этого откровения, проводок сразу нашелся у меня в кармане.
- Правда? А что еще?
- В казарме отучиваешься от жадности, которая, как известно, мать всех остальных пороков. Отдал последнюю пачку курева, через час завскладом выдал две. Отдал кружку или батарейки, значит, получателю они нужнее. То же самое касается одежды и обуви. Уходит кто на боевые, отдай ему последнее, потом так же отдадут и тебе. Словом, не война, а собрание первых христиан.
- И никакой частной собственности? – удивилась Даша. - Да такое трудно представить в мирной капиталистической жизни, здесь каждый тянет тележку с продуктами на себя, - Даша горько ухмыльнулась своим мыслям.
 -  Ну .. почти. Единственное, что может претендовать на частную собственность – это кофе, - улыбнулся  Дымов.
- Это своеобразный фронтовой «наркотик». Завскладом добровольно его может выдать только утром, а «понаркоманить» среди дня можно только в компании со счастливым обладателем банки растворимого напитка. Чашка кофе, сигарета и медитация на звук пролетающих «градов».
Даша тяжело вздохнула.
- И что, Андрей, там все так идеально и ничего плохого в казарме не бывает? И человеческая животная природа никак себя не проявляет?
- Это ты о казарменных мерзостях? Начнем с дедовщины, о которую разбили головы пытливые тетки из «Комитетов солдатских матерей». Но у ополченцев ее искать бесполезно, вся ненависть направлена на врага, а в казарме люди отдыхают. У нас самый молодой пацан с позывным «Малый» - всеобщий любимец, и его «унижение» заключается в выслушивании  жизненно-необходимых поучений, против которых он и сам далеко не против. Драк здесь не бывает принципиально, максимум – разговор на повышенных тонах. Даже мат, как я уже говорил, беззлобный. Ближайший аналог жилища ополченцев – это муравейник. Где вроде бы при всей кажущейся хаотичности, каждый делает свое, а вместе – общее дело. Слова «я не хочу», «мне лень» или «я не буду» я не слышал. Люди сюда пришли по доброй воле, и протестовать смысла никакого нет.
- Как лучшие герои «Войны и мира», которые  приобщаются к жизни в миру и миром, изживая себялюбие  в сознании и поведении. Ценность  человеческой личности определяется полнотой связей   человека с окружающим миром, близостью его к народу, глубиною врастания в общую жизнь, - пустилась философствовать Даша. - А как насчет чистоты? –  хитро поинтересовалась  по-женски.
-  О, это отдельный  момент – санитария. То, что мужчина должен стойко выносить запах потных носков, пояснять не надо. В зоне боевых действий вода бывает дефицитом и вся идет на приготовление пищи. Посему поневоле приучаешься поддерживать личную гигиену самостоятельно. А если есть вода, то использовать ее экономно и по максимуму – и помыться, и постираться. Кстати, чистить зубы можно и без воды, рекомендую попробовать. Так же не обязательно мыться горячей водой, можно и холодной. Кстати, эти простые вещи я понял вовсе не на войне, а в экспедициях. Так что, для того чтобы получить первичные гигиенические навыки не обязательно рисковать жизнью.
- Что еще?
- Еще один большой плюс казарменной жизни – постоянное получение полезных в быту знаний. Как сделать из мины красивую вазу, ездить на машине, которая не заводится, делать разбитую обувь водонепроницаемой при помощи солидола и т.д. Про всякие интересные жизненные истории, столь важные для журналиста, я вообще не говорю. И, наверное, самое главное – начинаешь довольствоваться малым и не думать о посторонних вещах, типа, «а с кем сейчас моя жена?» И погружаться, по словам Тараса Бульбы, в «удивительный мир русского товарищества». Жизнь здесь действительно чем-то напоминает казацкие куреня, которые ученые в свою очередь сравнивали с монашескими орденами. Например, традиция заменять имена на прозвища. Сейчас его заменяет позывной – свое имя человек сообщает при более близком общении. Да и женщины, которые находятся рядом с такими мужчинами, начисто лишены бабских вздохов и ахов. Кстати, один из любимых вариантов женского досуга у ополченцев – поход в тир или на стрелковый полигон.
- А что  представляет собой враг ?
- Чтобы это понять, Даша , перейдем к высоким материям. Многие в России вполне справедливо  задаются вопросом: из-за чего все-таки началась эта война?
- Из-за чего же ?
- Увы, многочисленные ответы на него, как правило, граничат с модной конспирологией. А вот ополченцы их совсем не разделяют.
- Но почему же?
- Потому что некогда размышлять над ними – воевать надо. Даже к излюбленному герою российских конспирологических теорий чернокожему Обаме относятся более чем спокойно. Если не сказать – равнодушно. Наверное, потому что в сытой российской жизни, где идеологами экономических свобод развалена промышленность, сельское хозяйство, образование, наука и медицина, а большинство населения в кредитном рабстве, настоящих врагов не замечают. Зато мастерски придумывают «виртуальных противников», которыми могут стать вполне реальные фигуры. Или целые народы. Например, мне приходилось слышать версии, что закрытие дешевых закусочных спровоцировали «укропы». А то и сам Госдеп США!
- А разве нет? Ты отрицаешь роль США во всем , что происходит на Украине, да и в России тоже? Не понимаешь каким ветром «похабное перемирие» надуло?
- Оно так, Даша! Но в Новороссии внутренний и внешний враг конкретный, налицо. Так же, как и следы его деятельности. Так, у многих ополченцев родственники живут на оккупированных ВСУ территориях, с ними они иногда созваниваются. Например, с оккупированного на тот момент поселка Чернухино поступали следующие «новости»: мужиков, которые не захотели дружно петь украинский гимн, привязали к столбам, и они там стояли под обстрелом. А женщин, стариков и детей согнали в школу и заминировали. Так же выяснилось, что там полно наемников. Например, поляков, которые жаждали возрождения «Речи Посполитой». Или чеченцев, которым просто всегда охота повоевать. Тогда в любом месте, где собиралось больше одного ополченца, можно было услышать названия этих двух населенных пунктов «Чернухино» и «Дебальцево». Как места, где эти враги находятся.
- А внутренний враг? Пятая колонна на пару с шестой?
- Разве только пятая? Отдельная тема – внутренний враг. Самое культурное его определение – быдло. Это слово в молодом государстве я слышал не раз. Слышал и от молодых безусых юнцов с автоматами, и от увешанных гранатами стариков. И могу с уверенностью заявить, что оно имеет совсем другое значение, нежели в России. Так вполне конкретно называют местных обывателей, которые переживают войну за их спинами. Или тех, кто просто сбежал. И не важно, собирают ли они окурки (такое я видел своими глазами) или ездят на джипе (тоже наблюдал). Про вторых говорить не буду, мне это просто противно, а вот на первых остановлюсь подробнее. Когда нечего есть и рядом стреляют, крупное военное образование - гарант не только выживания, но и вполне полноценного существования. Здесь предоставят крышу над головой, полноценное питание (извините, камамбера и устриц нет), одежду и обувь. И дадут даже оружие с сигаретами. Так что окурки собирать не придется. Мало того, тут же обустраиваются и жены ополченцев, и дети. Жены стирают и готовят, (а иногда и воюют), а дети так же занимаются привычным делом, параллельно осваивая воинскую специальность. И плата за это вполне символическая – исполнить долг перед родиной. Увы, многие предпочитают собирать окурки…
- Андрей, а ты не идеализируешь ополченцев?
- Нисколько. В поездах, идущих в сторону молодого государства, и на его призывных пунктах вполне можно наблюдать то, что подразумевается под словом «быдло» в России. Покрытые синими татуировками уголовники и такие же синие от технического спирта «бывшие интеллигентные люди». А вот дальше начинается самое удивительное. Настоящая метафизика! На передовой все эти персонажи как-то теряются. Растворяются среди «вежливых людей». Среди профессиональных военных, «псов войны», квалифицированных рабочих, романтиков-интеллектуалов и патриотов из России, которые пришли помочь своим братьям. И становятся бойцами, которые, конечно, и курят, и матерятся, а при возможности и напиваются. Но «маргинальщины», именно в российском понимании, я ни разу не наблюдал. В этом, как мне кажется, и заключается удивительный феномен ополчения, которое создает внутри себя такую ауру, что все омерзительное в человеке уходит на противника.
-  Как это хорошо.  Как говорил Лев Толстой «Для нас  с данным нам Христом мерой хорошего и дурного нет неизмеримого.»
 -«И нет величия там, где нет простоты, добра и правды», - продолжил по памяти Дымов
- Я бы  здешним умникам – «интеллектуалам» задал простой вопрос: а слабо увидеть в человеке не читавшем, например, Мураками, – «небыдло»? Попытайтесь, и тогда потребность в моей писанине исчезнет.  "...наши проблемы здесь, в Москве, а не в каких-то зловещих планах Вашингтона...".
- Но разве проблемы в Москве не  реализация зловещих планов? Моя интуиция настойчиво подсказывает другое, - мягко возразила Даша,  - что все наши настроения последних десятилетий - результат чудовищной, хитро закамуфлированной акции по уничтожению ненавистного врагу рода человеческого русского духа.
Следуя, как естественным, традициям восточного базара (для продажи тухлятины непременно подкидывается пара привлекательных кусочков), так и новомодным "достижениям" социальных, политических и просто медицинско-психологических исследований, по крупицам демонтировался наш духовный и материальный мир, наша обороноспособность. Под сверкающими, как неоновая реклама злачных мест, рекламными "слоганами" мы "встроились в мировую цивилизацию", практически УТРАТИВ СУВЕРЕНИТЕТ. Последние факты в деятельности нашей банковской и промышленной сферах в связи с событиями в Украине, причем, не только в частно-олигархической, но и вроде как с "контрольным пакетом" государства, свидетельствуют об этом.
Все лучшие патриотические силы отстранены от реальных рычагов, финансовых потоков и центров принятия решений.
Разгром Академии наук фактически обезглавил настоящую элиту России.
Ужесточены правила проведения митингов, усилены статьи "за экстремизм", крайне упрощено получение гражданства РФ "русскоговорящими". Наверное, это последние штрихи.
Удержим ли мы последний "Славянск"?
- Православным духом? Нет. Вспомни Великую Отечественную. Кто фашистов одолел Русский православный дух?  Нет же.  Коммунисты, комсомольцы, интернациональный народ, русские украинцы, белорусы , казахи , грузины, узбеки…
Во всех странах главной силой в борьбе с фашистами были коммунисты, а православие – это история, прошлое, темное беспросветное, прислуживало фашистам. В православной России триста лет существовало крепостное рабство, вечно обманутый народ жил в бесправии, нищете.  И не большевики, а сам народ от веры открестился, это и Деникин признавал. Да всеми достижениями Россия обязана труду  и храбрости простого мужика, а не церковникам.
- И тому чувству , «которое есть во мне, в нем …в каждом солдате» - невольно процитировала Князя Андрей Даша, соглашаясь  с Дымовым. -
- И все время нас пугают божьим судом! Но ведь не я граблю свою страну, не я торгую суверенитетом, не   я убиваю стариков плохой медициной и развращаю детей путеводителями 18 +!
 А те кто это делают, живет в шоколаде, управляют нами, и почему-то  бог их не наказывает! Они правят нами! А где же во всем этом  Бог?
 
  В апреле  2023 Даша бродила одиноко по весеннему просыпающемуся парку, любуясь первыми багрово-зеленными почками ,и размышляла, вспоминая Дымова. Больше года шла странная военная операция на Украине без объявления  войны. Наконец-то русские дождались освобождения. Были признаны и присоединены к России героические народные республики и две исконно русские области Запорожская и Херсонская.
 Но это освобождение все больше напоминало реформу отмены крепостного права, вынужденно проведенную Александром вторым под угрозой созревшего крестьянского восстания. В итоге крестьян освободили не только от крепостного права, но и от земли. Во многих городах по прежнему ежедневные обстрелы, как при  фальшивом Минском перемирии. Каждый день продолжают гибнуть мирные люди. Гибнут, сражаясь солдаты, медленно наступая и увязая в Артемовске, Марьинке и других маленьких городах из-за отсутствия необходимого для наступление перевеса сил.  Кто-то по- прежнему держит ошейник в руках, не желая отпускать поводок, и скуля о перемирии. Торгашеская Россия по настоящему воевать не хочет, ей бы только торговать, суверенитетом в том числе. А бездарные красные командиры во время наступления наших войск взяли укрепленный  немцами Киев за четыре дня.  Славянск так до сих пор не освобожден. Подло оставлен по приказу властей Киев, Чернигов, Харьков, Херсон… Зато спас свое состояние иуда Абрамович, и вероятно не только он. Через Украину по-прежнему льются на Запад нефть и газ, и Россия платит хунте миллиарды за транзит. Идет бешенная торговля углем, антрацитом, марганцем, ураном всем, что нужно для производства стали для танков и оружия. Заключен с нацистами зерновой пакт, который позволяет Западу  беспрепятственно снабжать Украину  оружием, снарядами и ГСМ для танков. И никто не считает, сколько приходится крови убитых наших солдат на один доллар, полученной прибыли. Запад беспрепятственно стягивает  к границам десятки тысяч натовских войск под видом  наемников.  А в России на очереди новая волна приватизации, воровство и коррупция, уход от налогов  приняли небывалые размеры ввиду моратория на любые проверки. Вместо слинявших вследствие санкций из России западных козлов, хозяйничавших здесь много лет, власти запускают восточных, создавая им условия  в виде высокого курса доллара, например,  для организации отверточно-сборочного всего что только можно. И это, вместо того налаживать свое производства с нуля. Как оказалось, эффективные частные лавочники сделать это не в состоянии. А государство категорически не желает это делать, следуя навязанным западом правилам и условиям ВТО. Из которого Россия почему-то до сих пор не вышла, несмотря на явные колонизаторские условия. На полках магазинов появилось много тухлых продуктов, гнилых овощей и фруктов, и даже  напичканная антибиотиками клубника, по той же причине моратория на проверки. Замороженные Западом триста пятьдесят  миллиардов долларов, выведенные финансовым либеральным блоком из экономики России, во всю работают на вооружение Украины и производство оружия на Западе.
 Даша тихо шла вдоль забора, разглядывая  плакаты, посвященные героям СВО. И вдруг остановилась как вкопанная. Прямо на нее смотрели серьезные серые глаза.
- Андрей! – невольно вскрикнула Даша.
 Быстро пробежала глазами вниз до конца плаката.
"Андрей Дымов, военный корреспондент, при объезде постов вместе с командиром   на автомобиле, попал под вражеский обстрел ДРГ. Командир был ранен, Дымов выбрался из автомобиля и вынес командира, оказав первую помощь. Окруженный украинской разведывательной группой, прикрывая товарища, отстреливался  пока группа нацистов не отошла и не подоспела наша помощь."


По материалам военного корреспондента Констатина Гусева.