Примус

1.

Меня зовут Морс, Николай Сергеевич. Мне 47 лет. Я возглавляю фирму «Паруса надежды». Мы сдаем в хостинг компьютерные сервера. Причем арендуют их по всему миру, в Лондоне и в Амстердаме, во Вьетнаме и в Гондурасе. И т.д.

Под моим началом под 500 сотрудников. В Москве только шестеро. Обстоятельства же сложились таким таинственным образом, что этих шестерых я только и знаю. И они ненавидят меня, а я ненавижу их.

Нет, внешне все выглядит благополучно. Любовь-морковь. Расшаркиваемся друг перед другом, клянемся в уважухе. На самом же деле, чувство страха, почти ужаса — магистральное чувство в родном офисе на Гоголевском бульваре, неподалеку от Храма Христа Спасителя. Рядом я и живу.

Сотрудников опишу как-нибудь в другой раз. Сначала расскажу о престранном приключении в Валдае. В этом провинциальном городишке прошли мои детские годы при бабке Прасковье, в огромном деревянном доме на ул. Февральской. Дом был возведен еще прапрадедом, Михал Иванычем, бухгалтером земства.

Так вот, померла моя драгоценная бабка, отмотав 104 года, и я махнул в городок моих младенческих грез. Именно здесь я впервые сладко поцеловался с девочкой Настей, а спрятавшись в камышах первого плёса, лицезрел, выходящую из озерной воды, голую даму, грудь ее у меня вызвала божественное головокружение.

Впрочем, это другое…

Схоронив же бабку Прасковью на скромном погосте, неподалеку от железнодорожного вокзала, я стал разбирать домашние вещи. Хотелось что-то взять себе на память. Бабушку, бабулечку, я очень любил. Хотя она меня держала в ежовых рукавицах.

Что же захватить в Москву, не слишком обременяя себя поклажей?

Огромные часы под стеклянным колпаком, подаренные моему прапрадеду коллегами-земцами. Не годятся… Пыльный, в потертом бархате, фотоальбом. Его можно взять. Тетрадка со стихами Ахматовой, Пастернака, Цветаевой и т.д. Эти запретные стихи бабушка заносила в альбом лично. Ну, и почерк у нее! Как курица лапой. Беру.

А это что стоит на посудном шкафу? Кажется, примус… Помнится, на нем в моем пионерском детстве готовили яичницу на свином сале. Какой артефакт!

Сразу вспомнился булгаковский кот Бегемот, мол, никого не трогаю, сижу, починяю примус.

Приподнявшись на цыпочки, взял примус, потряс его. Батюшки-светы! В нем даже есть керосин. Где у меня спички? Спичек нет.

Хотел увидеть дату изготовления огневого прибора, протер бок рукавом велюрового пиджака. Даты не видать… А ведь любопытно! Изготовлен, к шаману не ходи, в допотопные совдеповские времена, в эпоху драчливых до смертоубийства коммунальных кухонь.

Потер рукавом со всей дури.

Примус дернулся из моих рук и грянул об пол.

Из него же (и как это только поместился?) выпрыгнул компактный господин в сером костюме, в бардовом галстуке, эдакий блондин в рыжину, с прозрачными голубыми глазами.

— Кто таков?! — обалдел я.

— Отрежем так, что не срастется, — отреагировал гость. — Замучаетесь пыль глотать. Замочу в сортире!

Я облизнул пересохшие губы. Кого-то этот визитер мне подозрительно напоминал. Кого?

— Позвольте отрекомендоваться, — господин выпятил молодецкую грудь. — Джинн… Джинн Вальдемар… А если полностью, джинн Владим Владимыч. Можно и попросту — Вова.

— Как? — прохрипел я.

— Джинн Вова!



2.

Сели с визитером пить чай, слово за слово, разговорились.

Я придушенно шепчу:

— Никогда б не поверил — что вы есть. Думал, вы исключительно из глупой сказки.

— Какой еще сказки? — Вова в кулаке с треском раздробил сушку.

— Да о старике Хоттабыче. И в этой, как ее, о болтливой Шахерезаде.

— Я — натуральный! — джинн скрестил мускулистые руки. Взгляд у мужика пронзительный, я поелозил ягодицами по табурету.

— Допустим… Не буду вопрошать, как вы оказались в этой железяке. Скажите одно, почему так смахиваете на нашего президента.

— Мы — одно и то же. Матрица! Из одной пробирки.

— Он тоже джинн?

— Не сомневайся! Ты разве, Коля, не заметил, что какую поганку он не загнет, все ему сходит с рук? А народ его любит еще горячее.

— Это так… Народ наш, русаки, добрый, но звезд с неба не хватает.

— Насчет доброты я бы поспорил. Однако о чем мы? Ля-ля да ля-ля. Ты говори, приказывай. Я обязан выполнять твои команды.

— В каких пределах? Обозначьте рамки.

— Сразу скажу — бабок не проси. И грудастых девок. Соблюдая принцип золотой середины.

— Лады! Колбасу будешь? — перешел я на ты.

— Какую колбасу?

— Микояновскую. Высшего сорта.

— Потом будем жрать! Приказывай.

Я почесал затылок:

— Знаешь чего… Наведи-ка ты порядок в моей фирме. А именно в московском офисе. Очень уж стервецы выломались изо всех рамок. Ни стыда, ни совести. Работать не хотят, только, мол, повышай им зарплату.

— Кого замочить?

— Вот это не надо! Только без криминала.

— Сопли не жуй. Четко обозначь проблему.

— Я, Вова, стал заложником толерантности. Всё терплю. Двое из шести моих сотрудников — педики. Две лесбиянки. И один трансвестит.

— Шестой?

— Тот нормальный. Мотя Поросюк.

— Кем работает?

— Мессенджер.

— Кто?

— Ну, курьер, говоря по-старинке. Развозит по Москве наши договоры на подпись.

— Ясненько… — джинн грязным ногтем ковырнул во рту, у него, где-то ближе к зубу мудрости, застрял фрагмент сушки. Подмигнул: — А теперь экспрессивно, одним мазком, опиши мне каждого персонажа. Вот этот, скажем, трансвестит, кто таков?

— Инженер-системщик Слава Моторылов. Здоровый такой детина. Под 2 метра. Как-то пришел в фирму в красной мини-юбке, блузка с декольте. Мы офонарели.

— Ну и?

— Здравствуйте, говорит. С этого дня зовите меня не Славой, а Моникой.



3.

Короче, я джинну всё поведал.

Про Гарри и Сёму, кои со школьной скамьи живут как в Римской армии, они стопроцентные педики. Про Свету и Таню, отвергнувших мужскую любовь, ступивших на скользкую дорожку поэтессы Сафо с острова Лесбос.

— А этот, как его, мессенджер Мотя Поросюк, — гулко зевнул Вова, — чистый?

— Вроде бы да. Жрет только много. Хотя не понятно с чего. Его зарплата — мизер.

— Может, ты им и впрямь мало платишь? — подмигнул Вова.

— Побойся бога! Они за моей широкой спиной чудесно обогащаются. Светка, например, на даче в подмосковной Перловке воздвигла целое шубохранилище. Полста шуб! Песцовые, лисьи, соболиные… Даже хорьковые!

— Танька чего?

— Эта, шалашовка, шастает по всему белу свету. Обитает в пятизвездочных отелях. По венецианским каналам катается в гондолах с блудливыми гондольерами. Она даже поднималась на немыслимые высоты в Перу, в мертвом городе. Её, дуру, чрезвычайно волнуют исчезнувшие цивилизации.

— Ага. Проехали. А друзья-педики?

— Сеня отхватил в сталинской высотке хатенку в 300 квадратов. Гарри на Рублевском шоссе воздвигает себе мини-дворец, типа японской пагоды императора Хурахито. Бегают там у него павлины, пасутся лемуры…

— Господин Поросюк?

— Да какой он господин? Пролетарий чистых кровей! Я ему, обалдую, плачу по твердой ставке. Те же, другие, окучивают международных клиентов. А их — тьмы и тьмы…

— И все-таки именно Поросюк тебе всех милее?

— Сам удивляюсь! А ведь, кажется, нет личности более отталкивающей. Одевается как бомж. Откровенно туповат. Два слова связать не может. Но какая-то инфернальная сила меня к нему тянет. Магнитом!

— У тебя как с сексуальной ориентацией?

— С младых ногтей натурал! Хотя женщин слегка недолюбливаю. Согласен с чеховским героем, тот как-то заметил: «Женщина, что гусь! Палкой ее ударь, разве она что поймет?»

— Тебя палкой били?

— Ой, что со мной только не делали, пока я раскручивал бизнес! Бандюганы меня вывозили в березовый лес. Сайгаком бежал под свист пуль. Перепрыгивал мшистые пеньки и кочки. Один раз меня даже, как Буратину, вниз головой подвешивали над костром.

— Зачем? — джинн сжал мосластые кулаки с татуировкой «Вова».

— Жаждали получить от меня бабки. Да ты, Вован, не напрягайся. Это типовая история становления капитализма на Руси.

Джинн встал, встряхнулся. Строгий серый костюм его разом преобразился в военно-спортивный прикид. Эдакий пятнистый стиль «милитари».

— Да и впрямь джинн! — ахнул я.

— В Москву, брат Коля, в Москву!



4.

Новогодний корпоратив решили провести в пивном ресторане «Примус», что у метро Беляево.

— Каково название? Примус! — Вова лежал на массажной кровати с нефритовыми стержнями и шевелил пальцами ног. — Может, они про меня что пронюхали?

— Откуда? — я зорко глядел на купола Храма Христа Спасителя, на парящих над ними горластых ворон. — Обыкновенное явление синхронии. О нем еще писал швейцарец Карл Юнг.

— Слушай, брат, не грузи! Скажи проще.

— Синхрония — это случайное совпадение событий. Случайность же, к шаману не ходи, язык бога.

— Эко навертел! Ты как представишь меня своим подельникам?

— Элементарно! Мол, ты мой двоюродный кузен. Скажем, из Ростова-на-Дону. Зовут тебя… Сергей Сергеевич.

Джинн взлетел над нефритовыми стержнями кровати. Большие его пальцы в рваных носках гневно подрагивали.

— Я — джинн высшей категории. Трижды проходил аттестацию на небесах. Сам архангел Гавриил меня тестировал. И зовут меня — Владим Владимычем. Имя мое не замай. Это святое!

— Эко раздухарился… Выпей успокоительный чай с валерьянкой.

Вова энергично замотался по дубовому паркету.

— Ладно… Замнем… Бабочка у тебя есть?

— Какая еще бабочка?

— Обыкновенная! В каковых голливудские звезды идут по красной дорожке на получение «Оскара».

— Найдем. Ну, или закажем по интернету.

— И смокинг. В свет нужно выходить аристократически, с шиком.

Я глянул на Вовины дырявые носки и усмехнулся.

— А ты не усмехайся! — джинн окрысился. — Видимость обманчива. Я бы мог и сам навертеть себе любой прикид. Да характер дурной, сугубо национальный.

— То есть?

— Хочу всё на халяву. И под настроение.

Раздался телефонный звонок. На проводе Мотя Поросюк, мой славный мессенджер, бессребреник, человек золотое сердечко.

— Николай Сергеевич, с возвращеньицем! С наступающим! Счастья и здоровья вашей жене, вашим деткам.

— Ты чего? Жены с детенышами у меня отродясь не было.

— Ах, я куриная голова! Все забыл. Я чего звоню? Может, нам звезд эстрады в «Примус» ангажировать?

— Есть намётки?

— Маню Пугач. Евойного муженька — Макса Дятлова.

— Что ты подсовываешь старье? Нафталин! Ты, давай, ангажируй кого помоложе. Нужна свежая, горячая кровь.

— Вас понял! Кровь будет.

Матвей Поросюк резко положил трубку.

— Идиот! — вскрикнул я. — Никак не может уразуметь, что трубку кладет первым то, кто рангом выше.

Вова стоял у окна, вертел головой. Он всегда в свободную минуту делал физзарядку. Накаченный чёртяка. Обернулся:

— Ты же мне талдычил о любви к Моте?

— Люблю его, подлеца. А за что — не знаю… Загадка!



5.

Ресторан «Примус» поразил навязчивыми булгаковскими мотивами. Вместо швейцара — кот Бегемот в золотых галунах, с примусом в лапах. Актер саратовского ТЮЗа, как после выяснилось.

Внутри же всё напоминало антураж «нехорошей квартиры». Закопченный потолок, огромные сундуки, по стенам цинковые корыта, на каждом столике примус, причем с зажженной конфоркой.

— Изобилие примусов меня раздражает… — поморщился Вова. — Зачем мне под нос суют воспоминание о моем лютом узилище?

— Они о тебе не в курсах, — повел я плечами.

Свернули к нашему столу, расположенному покоем подле ватерклозета с буквами «Мэ» и «Жо».

— Идиот Поросюк! — поморщился я. — Неужели нельзя было заказать место козырней?

Подходим.

Мои молодцы живо вскакивают, вытягиваются во фрунт, в глазах нешуточное подобострастие. Я ведь забыл, что мой джинн выглядит тютелька в тютельку как президент РФ. Туз в туз, Гога и Магога.

— Знакомьтесь, — говорю, — Владим Владимыч. Только совсем другой.

— Как же другой? Тот самый! — тяжелые жемчужные бусы Татьяны издали мелодичный звон.

— Зуб даю! — ахнула тощая Светка.

— Я все-таки ближе к оппозиции… — нахмурилась Моника (Слава) Моторылов.

А педики Сема и Гарри испуганно поцеловались.

— Садитесь… — разрешил джинн. — В сортире вас мочить не буду. Хотя тот, благо, рядом.

Матвей Поросюк радостно засмеялся. Во рту его блеснули металлические коронки. На золотые у него нет живой наличности.

Я окинул взыскательным взглядом Вову. Тот и впрямь похож на действующую вертикаль. Только чуть помоложе и мускулистей. И без карикатурной раздутости щек от инъекций ботокса.

Сели.

Я подцепил вилкой маринованного омара. Хлебнул ячменное пивко. И только тогда приметил, что сидим только мы с джинном. Мои же подчиненные стоят навытяжку, с вытаращенными, что у рака, глазами.

— Садитесь, мать вашу так! — рявкнул я. — Повторяю, это не президент РФ, а всего лишь мой двоюродный брат из Костромы. А приехал он на конкурс двойников действующей вертикали.

Все сели. Хотя далеко не сразу поверили в костромского кузена.

— Какой еще, блин, кузен?! — джинн меня толкнул под столом ногой.

— А как, по-твоему, я должен был объяснить твою схожесть? — шепнул я в Вовино ухо, попутно к этому уху зорко присматриваясь. Нет, это ухо плебейское, с оттенком гопоты, далеко не монаршее ухо. Куда там!

Пиво было странного вкуса, с вяжущей кислинкой.

— Что за бухло? — строго обернулся я к мессенджеру Поросюку.

— Вишневое! Самое клёвое… А сейчас по вашему заказу выступит Маня Пугач. На подходе и Макс Дятлов.

— Дурак! Я же просил старье не ангажировать.

— Точно… — смутился Матвей. — Требовали свежей крови. Как же я все позабыл? Старею… Я ведь крови с детства побаиваюсь.



6.

Маня Пугач напрягла не особо. Ее выкатили на сцену в золотой клетке, что, мать ети, бенгальского тигра. Клетка же покрыта элегантным полупрозрачным тюлем, дабы примадонна никого не смущала своим буйно увядающим имиджем.

Песни были хитовые: «Арлекино», «Миллион алых роз», «Всё могут короли» и т.п.

— А ничего Манька поет! — джинн ковырял вилкой в зубах. — Душевненько так.

— Когда она в 70 лет щеголяет голыми ляжками — это моветон, — подхватил Матвей Поросюк. — Хотя лично я эротичных старушек люблю. Геронтофил, наверно. Возбуждаюсь.

Я скосился на мессенджера. Вот он и приоткрыл свою потаенную сущность. Значит, что я имею в своих «Парусах надежды»? Два педика, две лесбиянки, трансвестит и геронтофил.

Вова вынул вилку изо рта, постучал оной по глиняному сосуду, наполненному вишневым пивом.

— Дамы и господа! — вальяжно произнес он. — Прошу минутку внимания.

— А голос точь-в-точь как у действующей вертикали, — всполохнулась Светка, острый носик ее побелел, стал алебастровым.

— Мороз по коже! — подхватила Таня.

— Я нынешнего президента не очень-то уважаю… — подхватила Моника Моторылова, мужские ее волосатые руки резко контрастировали с высокой грудью.

— Это почему же, позвольте вас спросить? — джинн перекатил желваки.

— Да балабол он. Мели Емеля. А сам со своей ОПГ без продуху грабит Россию. Бандит без стыда и совести.

— Обдирает что липку… — сыто откинулся в кресле Матвей Поросюк. — Несусветной жадности чел. А ведь росточка-то мелкого. Я и то его выше. Это о росте. Мог бы быть поскромней.

Джинн стукнул кулаком по столу:

— Замочу в сортире!

— Вова, ты чего? — потянул я его за рукав пиджака.

— Какой я тебе Вова? Я — президент РФ!

— Так мы и поверили! — засмеялись педики Сема и Гарри.

Светка и Таня звучно поцеловались. В губы! Трансвестит Моторылов одернул красное платье. Матвей Поросюк нанизал на вилку ядреный соленый рыжик.

Тут в зале погас свет.

Маня Пугач на полуслове оборвала песню. Она, кстати, на бис исполняла шлягер «Все могут короли».

Не прошло и четверти часа, как мы все, скованные одной цепью, оказались в автозаке. А тот нас живо доставил в кровавые застенки гэбни, это на Лубянке, неподалеку от «Детского мира».



ЭПИЛОГ

Через трое суток меня выпустили из КПЗ и я предстал пред ясны очи ВВП.

— Зачем ты меня, джинн, заточил в узилище? — с легким упреком вопросил я его.

Вова меня крепко обнял, обдав терпкой волной изысканного парфюма.

— Прости, брат! Достали меня твои лесбиянки с педиками. Да и геронтофил хренов. Вот я и слетел с катушек. И еще… Больше меня не называй джинном. Это ведь так, шутка была. Новейшая разработка Сколково. С аистами летал, нырял с дельфинами, теперь вот опробовал статус старика Хоттабыча.

— Понял? А где мои подчиненные?

— В институте Сербского. Избавим их там от сексуальных дефектов. Вернем статус-кво. А тебе же, дорогой мой товарищ Морс, есть доверительный разговор. Хочу тебя видеть на посту премьер-министра.

— Потяну ли? Гарварды не заканчивал.

— Потянешь! Если что, браточки с Лубянки тебя так быстро подправят, что больше не отрастет.

— Допустим… Можно один вопрос!

— Валяй, старина.

— Когда вы были у меня, кто правил Русью?

— Да я же и правил. Ты хоть иногда, шутки ради, поглядывай зомбоящик. Там по всем каналам орали, мол, я пропал. Мудачье! Я в этом время осваивал хай-тек технологию «Схоронись в примусе».

— Ах, вот оно что! — облегченно потер я руки. — Это же очевидно…

— Очевидно? — обалдел джинн. Помолчал и добавил: — Иди-ка домой. Очухайся. Помойся. Когда будет нужно, я тебя вызову. Сразу скажу, молочных рек с берегами из киселя не обещаю. На посту премьер-министра будет трудно. Очень! Выдюжишь?

— Служу, кхе-кхе, России! Извините, что-то в горле застряло.

— Ну, иди-иди… Надоел!

— Служу России!

— Вон отсюда! Как же меня достало раболепие… Сверху донизу одни рабы. Рехнуться можно.

Я на цыпочках вышел.

                *** «Убить внутреннюю обезьяну» (изд. МГУ), 2018, «Наша Канада» (Торонто), 2016