Овен виновен

      Слово "юбилей" было отвратительно само по себе. Фраза "все наши ждут..." вызывала острый приступ мизантропии, а предложение "для близкого круга"- клаустрофобии. Но оказалось, что позвать всех и сразу гораздо проще, чем посылать к черту каждого по отдельности. Он сдался. Странней самой вечеринки были только подарки. Приятель, прочно подсевший на спорт, вместо очередного тренажера притащил побитые временем часы с кукушкой. (Антиквариат. Мастер типа Фаберже, только не по яйцам, а по ходикам… эмаль…  трещинки …) Что-то унылое, ущербное и одновременно – знакомое было в этих часах. (Передарю - моментально решил он. Кое-кто будет в восторге). "Кое-кем" – была его младшая сестра, которая не так давно открыла магазинчик, где пыталась торговать картинами своих друзей - художников и прочей рукотворной чепухой. При этом дружба для нее была важнее денег. Так что сегодня, вместо традиционной "безумно красивой" рубашки он получил двухметровое полотно одного из ее "безумно талантливых" питомцев: нахальный плагиат, жертвой которого стала целая группа художников. Невольно вспомнилось: "Направо пойдешь - коня потеряешь, налево пойдешь - себя..." В левой части шедевра царил Малевич, в правой - Гоген, в центре – Сальвадор Дали, обрамленный Ван-Гогом (...прямо  с выставки… чуть выше... левее… не злись, подумаешь - пара гвоздей... лучше смотреть издали). Издали в мешанине пятен можно было увидеть все, что угодно. Например, стоящий вверх ногами вентилятор или чайку с квадратным телом, грязным клювом и хитрыми бусинами глаз. Разгадывать головоломку дальше ему помешал грохот за дверью. Это трое бывших  однокурсников тащили гигантский, круглый (в честь круглой даты гип-гип-ура!) – аквариум и банку с ошалевшими рыбками в придачу. Прежде эти балбесы, не сговариваясь, дарили дорогой алкоголь; так что нынешний подарок тоже попадал в категорию «странно это». Еще был торт в форме пиратского фрегата (суровому капитану - от  веселой команды!) и так далее. Завершением кошмара стал фейерверк от кого-то, пожелавшего остаться неизвестным.
      ...Вам тоже - спокойной ночи - кивнул он последним гостям. Уходили они странно: спиной вперед, удивленно распахнув глаза. Женщина зачем-то протягивала к нему руки, мужчина беззвучно открывал рот, глядя в телефон.
      Отвернувшись от нелепой парочки, он сел в кресло, лицом к   подсвеченному аквариуму с дареными рыбками. В стае одинаковых золотых рыбешек обнаружилась, не замеченная им прежде, еще одна - узкомордая и шустрая. Голова гудела от взрывов и вспышек. Чертов  фейерве….  Дойдя до конца слова, он внезапно понял, что все не то, чем прежде казалось. Что квадратная чайка, это, на самом деле - черная узконосая рыба. А уродливая рыба, наоборот - хитрая квадратная чайка. Сквозь мягкую кожу кресла рвался на волю забор из колючей проволоки. Под шоколадом фрегата проступал блеск аквариума. Скрип маятника оказался его собственной рукой, лежащей на подлокотнике, а  серебряный нож в овальном блюде - запахом духов и сигаретного дыма. Важнее всего был фейерверк, который одновременно был и причиной, и следствием. Но и за ним тоже скрывалось другое слово. То, произносить которое было нельзя. Даже мысленно.
     Пусть будет "фейерверк" - нехотя согласился он, заранее чувствуя подвох. И тотчас же первый огненный шар, получив согласие, взорвался прямо у него в груди. Тело взлетело над землей, и огненные хлысты, вырвавшись из него, устремились к небу. Они резали  воздух на части, распадались на сотни нитей и тысячи вращающихся шаров. И каждый следующий взрыв был сильнее предыдущего, поднимая его все выше. Он знал: весь этот огонь, уходящий из него, должен стать чем-то другим. Он пытался понять - чем именно, но слишком быстро терял остатки тепла. И, наконец, сдался, обреченно качаясь на остывающих волнах, пока  внутри него и снаружи гасли последние искры. Туман пришел следом за огнем.
     Постепенно обретая четкость, из тумана выползало... Отчего-то ему хотелось надеяться, что это окажется скала, айсберг или корабль. Но - нет. Над ним нависала эта дрянь -  в тысячу раз увеличенные, раздувшиеся "морские" часы-ходики. Число цифр на круге, как всегда, означало число прожитых лет, и сегодня их было тридцать. Пыльная дверка-иллюминатор, жуткая кукушка в бескозырке, фотографически выписанное море с далеким парусником и полоской пляжа -  на переднем плане. А вот и кованый якорь, он же - маятник. Не зря подаренные часы показались знакомыми – они были увеличенной копией часов его детства, постоянным персонажем его ночных кошмаров. Сейчас якорная цепь должна застыть в воздухе…  цепь застыла на полпути, окаменев. А якорь должен...  наконечник  якоря хищно изогнулся и указал прямо на него. Стрелки сойдутся на…  Стрелки остановились, сомкнувшись;  числа исчезали, уступая место буквам: …вен... овен... виновен. Ему, как обычно, стало до слез обидно: в чем виновен, перед кем? Тоже мне: свидетели - обвинители - судьи: раскрашенный циферблат, деревянная кукушка и кривой якорь. Ха. Ха. Ха. Видал я вас… (в этом месте наступал размытый финал сна, однако сегодня этого не случилось) ...Не согласен! - продолжал он, - невиновен, не хочу, не заслужил. Неправильно. Нечестно. Слишком рано. Мне только вчера исполнилось.... Этого не должно было случиться. - Он протянул руку, чтобы отбросить со лба мельтешащую прядь, но рука  его не слушалась. Потому что никакой руки не было. Потому что он... Потому что его... Потому что наступила... Но пока слово не произнесено, все можно изменить – понял он. Сделать шаг назад. Исправить ошибку (отменить - подсказали ему). Да, отменить то, что он не заслужил. Конечно - отменить. Отменить. Отменить!
     - Вот как? – деланно удивилась остромордая рыба, плывущая поперек тумана -  ошибка, как же... не заслужил он, смотрите-ка… Не должно было с ним - видите ли. Именно с ним, ага. Отменить – именно ему…  Рыба потерлась боком о циферблат, стерев границу: море хлынуло по сторонам и мигом разлилось до горизонта, вытеснив туман. – И чем же ты так необычайно хорош? Помогал ближнему, жертвовал собой? Может, ты носил теплые кожаные куртки, чтобы подбирать брошенных щенков и согревать их  своим теплом? Работал бесплатно в чумных больницах? Пожертвовал почку умирающему бомжу? Усыновил пятерых детей? Двоих? Неужели – ни одного?! А… наверное, ты помог кому-то донести  тяжелые сумки? Или, хотя бы, ....! – открыл перед кем-то дверь? Перенес на руках через лужу? Прикрыл друга от пули своим телом? Девушку от дождя - зонтом?  Ну, не торопись, вспоминай, я сегодня добрая... Не помнишь? А вот я точно помню, что ничего такого ты не делал. Рыба отвернулась и превратилась в профиль, достающий до неба: плоский, колючий, словно вырезанный гигантскими тупыми ножницами из железного листа.
 - Но я строил планы...
 - Да что ты говоришь...?
 - Выполнял...
 - Серьезно?
 - Совершенствовал...
 - Я - в восторге!
- Достигал, осваивал...
 - Здорово..!
- Стремился, побеждал, был…
 - Ну, это же в корне меняет дело! Шучу...  у нас без шуток  не прожить. Я бы даже сказал - можно умереть от скуки. 
 - Был он… - голос изменился и вновь источал кисло-сладкое, - я скажу тебе, каким ты был: пустым и  самовлюбленным, наглым и неуверенным, циничным и трусливым – одновременно… Способным на подлость и склонным к предательству. Всю жизнь мечтающий заползти в нору, протиснуться в щель, вернуться в колыбель, спрятаться под крыло: лишь бы не ввязываться в драку, лишь бы не набить синяков, не впустить свежий ветер в свою затхлую жизнь. Строил он. Строитель.
- Так не должно…  Отменить.
– Заладил...– с досадой выдавило из себя то, во что превратилась рыба. Тело ее ежесекундно менялось, поочередно сливаясь с рисунками на часах: вначале ожил морской гад, испускающий чернильные кляксы; потом колыхнулся пучок водорослей; блеснула, повернувшись к солнцу, большая раковина; кто-то, едва различимый, взмахнул ракеткой и высоко подбросил яркий желтый мяч.
   На кромку волны спикировала чайка. Она шевельнула крылом, и мяч, затерявшийся, было, в небе, камнем упал на берег.
 -  Боже... Опять ты все портишь, - взвыла рыба; она же -  омерзительная живая сеть; она же - разлагающийся контейнер со знаком "яд", она же - спящая мина на днище затонувшего корабля.
Чайка вроде бы удивилась:
-  Мне показалось, что кто-то здесь сказал - "Боже"?  Хорошая попытка, но все равно - аут. Все честно: запрещенное не произнесено, нужное сказано. Что означает право на шанс.
    Упавший  мяч ожил и покатился по берегу; след от него превратился в слово "отменить", написанное на мокром песке.
    - Нет..! - возмутилась рыба, пытаясь издали зачеркнуть.
    - Да-а-а... - возразила птица. Она забавлялась:  топталась вокруг слова, окружая его узором своих следов.  - Неумение смириться с поражением - не самая сильная твоя сторона. Свидетели, прошу! - Стая  золотистых рыбешек, собравшись вокруг хищной, на миг закрыла ее плотным коконом, - Ты проиграл эту партию, и он...                                                
    - Он... – перебила хищная, с такой ненавистью, что снизу  поднялась красная муть, в секунду уничтожившая золоченую клетку -  он, она, они..! – выплюнула она и черной иглой вошла в закипевший песок.
 
                Турист
     Протокол осмотра: "Из пятерых человек  во время аварии частного самолета выжили все шестеро". Полицейский начальник сказал что-то вроде: "Неожиданно. Прошу прощения… господа, но - со всем моим почтением - позволю выразить сомнение в достоверности изложенных фактов". Тем не менее, после проверки было установлено, что пять - как это ни странно - равно шести; а  шестой человек, скорее всего - турист, оказавшийся в ненужное время в ненужном месте. У Шестого при себе был обгоревший кошелек с паспортом и банковскими картами; сам он не помнил ни - своего имени, ни того, как оказался на месте аварии. Одет незнакомец был в  ярко-желтый пуховик и пляжные шорты.
  - Терминатор, е…..! - сказал молодой спасатель.
  - Транзиторная амнезия... – поправил его врач.
   - Молодой, здоровый, - подвел черту следователь, - ничего...  проживет и без памяти. Если честно - я ему даже завидую. Забыть бы всю вот эту вот…  - и он широко развел руки, словно пытаясь объять. Пятеро остальных пострадавших отделались синяками. Чудо – не иначе. Вечером к туристу начала возвращаться память, и он был отпущен на все четыре стороны, ибо отделение полиции – это вам не санаторий.
     Последним (или – первым?) воспоминанием был затухающий праздник, уходящие гости, гудящая от фейерверка и прочего - голова, аквариум... Следом, сразу: самолет и чертова лесная поляна. Бред. Ключ тоже подошел, и дверь открылась, впуская.  Тоже – потому что он каждую секунду ждал, что паспорт окажется чужим, банковские карты – заблокированными. Что его не пустят в самолет, что не приедет такси, что адрес окажется несуществующим. Что он – это не он, не тот, чье фото смотрит с документов. Но нет: это был его паспорт, его карты и его дом. Навстречу вышла - тоже его - сестра: "Ну, и где тебя носило? Ты не видел мой… все, нашла… " Проводив девушку взглядом, он лег прямо на пол.
    На стене висела, судя по всему - подаренная на юбилей - здоровенная картина: море, ярко-синее небо, белый песок. Слева из песчаного холма, наклонившись подобно знаменитой башне, торчат часы.  Справа, вдвое выше их - изрешеченный пулями ржавый кусок металла,  напоминающий вытянутый мужской профиль. На переднем плане огромная чайка с человеческим лицом и узкомордая рыба играют в теннис. Вместо мяча между ними летает человечек, одетый в желтую дутую куртку.