Sotheby s o Богемской Рапсодии

Продолжение пространного и иногда стилистически (пре)странного и экзотического, как арабская вязь, опуса аукциона о "Богемской Рапсодии". Тем не менее, я прочитала с интересом. Делюсь с вами.

Богемская рапсодия: как Фредди Меркьюри создал величайшую поп-песню ХХ века
Арсалан Мохаммад

31 мая 2023

"К 2018 году, согласно официальным британским чартам, было продано более 2,5 миллионов копий «Bohemian Rhapsody» в Великобритании и более шести миллионов по всему миру. А к декабрю 2018 года, когда биографический фильм о Фредди Меркьюри, названный в честь этого трека, заставил весь мир снова заговорить о Queen, песня была признана самой популярной в мире композицией 20-го века, превысив 1,6 миллиарда прослушиваний по всему миру на всех основных потоковых сервисах. Он остается самым продаваемым британским синглом всех времен, не считая благотворительных записей.

Рапсодия была внесена в Зал славы Грэмми, возглавив бесчисленные опросы критиков и фанатов, а вокальное исполнение Фредди признано читателями журнала Rolling Stone лучшим в истории рока. Трек дважды возглавлял рождественские чарты (после выхода в 1975 году и снова после смерти Фредди в 1991 году) и стал источником вдохновения для самых запоминающихся моментов в поп-культуре за последние несколько десятилетий (помните «Мир Уэйна»?). Одним словом, это не просто поп-песня. Это легенда.

«Я точно помню, где я был, когда впервые услышал «Богемскую рапсодию», — говорит сэр Тим Райс, автор текстов некоторых популярнейших мюзиклов за последние полвека. «Я проезжал через Ист-Гринстед зимой 1975 года. Я сразу понял, что это выдающаяся запись. Я не мог поверить, что это был сингл, он звучал так долго, - как три или четыре песни, слитые воедино. Там были и опера, и театр, и поп, и рок. Даже сегодня это одна из тех записей, в которой каждый раз, переслушивая, вы слышите что-то новое».

К 1976 году Райс и Эндрю Ллойд Уэббер работали над новым мюзиклом «Эвита», после всемирного успеха мюзиклов «Иосиф и удивительный разноцветный плащ снов» и «Иисус Христос-суперзвезда».

«Мы работали в области рок-оперы и, конечно же, чувствовали, что «Богемская рапсодия» — это больше, чем просто отличная поп-песня. Это был шестиминутный мюзикл — и ее широкое коммерческое признание очень обнадеживало».

«Мне понравилась концовка — «ничто не имеет более никакого значения, куда бы ни дул ветер». Заявить такое в песне - это очень храбрый шаг. Гораздо проще писать что-то позитивное. И вот Фредди в кульминации этой душераздирающей песни, обнажая самые сокровенные чувства, говорит, когда все сказано и сделано, что на самом деле ничто не имеет никакого значения, даже Я не имею особого значения. Джон Леннон великолепно сделал это же самое в «Strawberry Fields Forever», в песне, которая могла слегка повлиять и на Фредди».

И группа, и их продюсер Рой Томас Бейкер подчеркнули, что Beatles и их «Sergeant Pepper's Lonely Hearts Club Band» в особенности оказали решающее влияние на них самих. Брайан Мэй назвал пластинку 1967 года своей «библией» во время записи эклектичного альбома A Night at The Opera. Поэтому отпечатки пальцев Beatles прослеживаются по всей «Рапсодии» — не только в уникальной композиционной структуре, двусмысленном тексте и тщательно подобранных гармониях, но и в необычайных шагах, на которые пошли Queen и Бейкер в студии, чтобы реализовать вИдение Фредди.

«Фредди все спланировал заранее», — недавно сказал Брайан Мэй музыканту Рику Беато в интервью на YouTube. (Ничего себе недавно - уже больше года назад!) «Он пришел в студию с маленькими листочками бумаги, на которых заранее проработал каждую строчку. Он играл нам ее сначала по частям. Потом и мы подключились. Мы разучивали ее, пели, следили за тем, чтобы все было в лад, а затем накладывали дорожки одну на другую, снова пели, и она зазвучала красиво и сочно. Все вышло довольно быстро». (Одной мне в словах Мэя мне снова мерещится перетягивание одеяла на себя?)

Действительно, гармонии были настолько сочными, изысканно украшенные десятками слоев голосов Фредди, Брайана и Роджера (по некоторым оценкам, до 180 наложений) двухдюймовая аналоговая мастер-лента начала фактически распадаться во время сессий. (Своими ушами слышала, как Роджер говорил это же самое о записи "Марша Черной Королевы") И, как продюсер Джордж Мартин с The Beatles, так и Бейкер с Queen понял, что эксперименты группы с необычным звучанием и студийной магией подталкивают его к смелым импровизациям и изобретательности, как, к примеру, размещение динамиков усилителя в бетонных трубах, ради того, чтобы придать басу Джона Дикона звук, схожий с мощным звуком гудка. В 1995 году Бейкер рассказал об эволюции песни в интервью журналу Sight & Sound.

«Первая половина, или балладная часть, была исполнена на фортепиано, с участием ударных и баса — совершенно традиционно. Затем конечная роковая часть была записана как отдельная песня, как обычно мы записывали в то время громкий рок-номер. Это было очень необычно, и мы изначально планировали вставить всего пару «Галилео». Но часто, когда вы приходите в студию, все развивается не по плану. Части песни становились все длиннее и масштабнее…»

Воодушевленный творческим потенциалом группы и студии, Фредди дал волю своему воображению, и из-под его пера вышел самый необычный текст. История, если говорить прозаически, начинается с того, что молодой главный герой оплакивает свою неминуемую смерть, наказание за «убийство человека». В манере, напоминающей «A Day in The Life» группы The Beatles, вокал сливается с головокружительным инструментальным бриджем, соло Мэя змейкой устремляется ввысь, а затем превращается в обрезанное стаккато фортепианных аккордов. И все это обрамлено виртуозным тенором.

I see a little silhouette-o of a man/Scaramouche, Scaramouche, will you do the fandango!


Queen и Рой Томас Бейкер подходят к этому мгновенно узнаваемому разделу с такой яркой палитрой идей и влияний. Полное намеков повествование Фредди быстро проводит нас через страх, дезориентацию, гнев и ликование с идеальными стилистическими деталями. Это блестящая имитация оперных форм, с мощными голосами, контрастирующими с вокальным соло, затрагивающим фундаментальные темы, лежащие в основе многих величайших опер мира; состояние человека, преступление, наказание, трагедия и трансформация. А может быть, нет. Сами участники группы были далеки от того, чтобы вдаваться в подробности того, что все это на самом деле означало. (А ведь я писала об этом - путешествие героя, все по Кэмпбеллу. У Фредди вообще тексты ранних песен часто построены по этому принципу. Да! Я писала об этом уже четыре года назад!)

«Она говорит сама за себя», — прокомментировал Роджер Тейлор «оперную» секцию в документальном фильме Би-би-си. - «В середине немного чепухи». Сам Меркьюри назвал эту песню «имитацией оперы». А Брайан Мэй просто прозаично пожал плечами, когда его попросили объяснить смысл песни - «Я не думаю, что мы когда-нибудь узнаем это».

Профессор английской литературы Мэтью Бомонт из Университетского колледжа Лондона находит много загадочного в текстах «Bohemian Rhapsody», но но не решается давать окончательной интерпретации текста.

«Она очень загадочна, — говорит он. «Cложна отчасти потому, что так загадочна, и из-за всех этих внезапных поворотов. Но качество как музыки, так и текстов, настолько экстраординарно, что это увлекает за собой слушателя. Он как бы приглашает вас попытаться построить повествование, он постоянно подталкивает вас к этому. В песне слишком много разных голосов, она слишком многослойна, чтобы вписаться в простой шаблон повествования».

После наших дальнейших просьб, Бомонт находит некоторый резонанс в лирике Фредди с легендой о Фаусте, в которой главный герой заключает договор с дьяволом, обещая творчество в обмен на свою душу. «Так что (возможно) сама песня является результатом договора, заключенного с дьяволом». (Ущипните меня, я сплю!)

Он также видит прямое влияние оперы: строчка «see a little silhouetto» весьма напоминает «Моцарта в чистом виде», и вызывает в памяти таких персонажей, как Папагено из «Волшебной флейты». (Боже! Почему??? ;;;;;;; ;;;;;;;;; - что вы думаете по поводу этой параллели?)

«Я думаю, поскольку очень тяжело определить форму этого произведения, то было бы неплохо думать о нем с точки зрения драматического монолога, а не рапсодии, потому что мы имеем вымышленного персонажа, который и ведет повествование. Не в последнюю очередь в таких отрывках, как «Бисмиллях, мы не отпустим вас» и так далее. Как будто он говорит в состоянии экстаза, почти. (Тут профессор окончательно запутался, сбился, нервно поправил очки на переносице и совсем было уже собрался удалиться обратно в лекторий, но наш журналист не отпустил беднягу!!! пришлось продолжить...- творческая вставка переводчика)

Это прочтение, безусловно, перекликается с множеством интерпретаций «оперного» раздела, в котором слышится конфликт между осужденным главным героем и силами тьмы, стиснувшими его со всех сторон. Эдакие коварные, дьявольские собеседники. В конечном счете они оказываются обыгранными героем, ускользнувшего от смерти в самый последний момент. Но, как выразился сам Фредди, «текст можно рассматривать как довольно ироничный». Что бы ни было у него на уме, когда он создавал эти насыщенные, аллюзивные, блестящие тексты, мы никогда не узнаем наверняка. Но юмор, который можно найти в опере, особенно когда речь идет о темных темах, очень импонировал озорному характеру Меркьюри, Он позволил добиться двусмысленности, которую публика могла бы интерпретировать по-своему.

"Очевидно, что о «Богеме» Пуччини вспоминают из-за названия", - говорит Бомонт. "И действительно немного Богемы присутствует в последнем куплете, в этой более задумчивой, патетической — в техническом смысле этого термина — строчке nothing really matters. В ней меланхолия и печаль".

Мрачный, смиренный финал песни, завершенный царственным звуком там-там-гонга, очаровал и Тима Райса. «В самом финале герой как бы говорит - я не хочу быть занудой, но для меня это действительно не имеет значения. Но на самом деле все же имеет. Все эти ироничные мотивы присутствуют, они театральны. Например, вы можете интерпретировать лирику совершенно иначе, а можете и принять ее за чистую монету».

Спустя двенадцать лет после выпуска «Bohemian Rhapsody» и череды мировых хитов, последовавших за ней (достаточно, чтобы их альбом Greatest Hits 1981 года стал одним из самых продаваемых альбомов всех времен), Фредди приближался к финальному крещендо своей карьеры. Его второй сольный альбом «Barcelona» стал для него возможностью снова окунуться волшебный мир оперы, на этот раз будучи всемирной поп-иконой, певцом, известным во всем мире своим невероятным голосом и яркой личностью. А в Барселоне он, наконец, получил признание как настоящая оперная звезда. Совместная работа над заглавным треком, заказанным для Олимпийских игр 1992 года в Барселоне, с его кумиром, выдающейся сопрано Монтсеррат Кабалье, стала для Фредди «сбывшейся мечтой». Таково было их взаимопонимание - есть много историй о паре, наслаждавшейся поздними ночными импровизированными концертами у фортепиано в Garden Lodge, после шумных званых ужинов - они вместе приступили к записи всего альбома. Для Фредди это было реализацией амбиций стать признанным и принятым в качестве рок-певца, который мог не стушеваться рядом с величайшей оперной исполнительницей.

В какой-то момент во время сессий в Барселоне Меркьюри заявил, что «иссяк в поэтическом смысле, дорогая», и настоял на том, чтобы самый знаменитый британский автор текстов помог ему с парой треков.

«Я был немного озадачен, зачем Фредди вообще понадобился я, ведь он пишет такие блестящие тексты», - вспоминает сэр Тим Райс. "Я несколько раз приходил к нему домой, и мы писали песни за один или два сеанса, сидя вместе с ним у фортепиано, только он и я. Он был очень дружелюбным. Я думаю, он просто хотел по-новому взглянуть на пару песен, и поэтому я написал преднамеренно театральные тексты, которые представляли собой истории, четырех-пятиминутные рассказы, что-то в стиле «Bohemian Rhapsody».

Работая с Меркьюри над его последним шедевром, вдохновленным «Bohemian Rhapsody», Райс был убежден, что если бы Меркьюри не погиб так трагически, он бы достиг еще бОльших высот, снова и снова обращаясь к духу этой волшебной песни и создавая музыку, которая не укладывалась бы в шаблоны, осмысляя человеческий опыт в занимательной, символической и повествовательной манере.

"Я уверен, что если бы у нас была возможность, было бы очень интересно написать с ним большую оперу", - подытоживает он. "Гранд Опера. Я думаю, он мог бы этого достичь".