Глава 302. Шостакович. Восьиая симфония

Дмитрий Дмитриевич Шостакович
Симфония №8 до-минор
Оркестр Ленинградской филармонии
Евгений Мравинский (дирижер)
Запись — 1947 год

musikus: Восьмая симфония Шостаковича для меня — из очень личного. Для меня это самое грандиозное художественное творение ХХ века. Это не только гениальная музыка, но — то самое свидетельство, на примере которого можно видеть, понять, в чем предназначение истинного искусства. На всю оставшуюся жизнь я был потрясен исполнением этой симфонии Евгением Александровичем Мравинским, который привозил ее в Москву едва ли не впервые после войны. До сих пор храню две пластинки, на которых запечатлено это исполнение. В 60-х гг. я подвизался в музыкальной редакции Всесоюзного радио и предложил было план передачи, посвященной этому произведению. Передача не состоялась, но сохранился сценарий, в котором я использовал, в частности, военные стихи Эренбурга, которые хотел бы здесь напомнить. Мне кажется, они поразительно точно ложатся на текст самой симфонии, хотя, конечно, Илья Григорьевич писал их независимо от музыки Шостаковича. Прирожденным поэтом он, конечно, не был, но его военная проза и стихи тех лет пронзительны. Вот они в привязке к музыке (строфику оригинала не сохраняю).

К ПЕРВОЙ ЧАСТИ:

К чему слова и что перо, когда на сердце этот камень, когда как каторжник ядро я волочу чужую память? Я жил когда-то в городах, и были мне живые милы, теперь на тусклых пустырях я должен разрывать могилы, теперь мне каждый яр знаком и каждый яр теперь мне дом.

Мяли танки теплые хлеба, и горела как свеча изба. Шли деревни. Не забыть вовек визга умирающих телег, как лежала девочка без ног, как не стало на земле дорог. Но тогда на жадного врага ополчились нивы и луга, разъярился даже горицвет, дерево и то стреляло вслед, ночью партизанили кусты и взлетали, как щепа, мосты, шли с погоста деды и отцы, пули подавали мертвецы, и косматые, как облака, в рукопашную пошли века.

КО ВТОРОЙ И ТРЕТЬЕЙ ЧАСТЯМ:

Они накинулись, неистовы, могильным холодом грозя, но есть такое слово «выстоять», когда и выстоять нельзя, и есть душа — она все вытерпит, и есть земля — она одна, большая, добрая, сердитая, как кровь тепла и солона.

К ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ:

Мне снился мир, и я не мог понять — он и во сне казался мне ошибкой, был серый день, и на ребенка мать глядела с неуверенной улыбкой, и дождь не знал, идти ему иль нет, выглядывало солнце на минуту, и ветки плакали — за много лет, и было в этом счастье столько смуты, что всех пугал и скрип, и смех, и шаг, застывшие не улетали птицы, Притихло все. А сердце билось так, что и во сне могло остановиться.

И К ФИНАЛУ:

Были липы, люди, купола. Мусор. Битое стекло. Зола. Но смотри — среди разбитых плит уж младенец выполз и сидит, и сжимает слабая рука горсть сырого теплого песка. Что он вылепит? Какие сны? А года чернеют, сожжены…