Военные хроники. Как я не стал летчиком-истребител

Прошел год, и мое первоначально резко отрицательное отношение к жизни на станции Тахта-Базар коренным образом изменилось. Я, наконец, понял, что имел в виду Юлий Цезарь, когда говорил, что лучше быть на вершине навозной кучи, чем у подножия большой горы.

За этот, в общем-то небольшой, отрезок времени я стал обладателем всех знаков солдатской доблести и сержантом, получил под свое командование топографический взвод дивизиона тактических ракет, и огромную популярность не только в военной среде, но и среди гражданских, особенно среди офицерских жен и студенток педучилища, будучи трубачом самого популярного в пустыне Кара-Кум бит-квартета «Поющие пески», и это еще не все. Сборная нашей дивизии заняла первое место в чемпионате Среднеазиатского военного округа по футболу, а я в этой сборной был центральным нападающим, и наколотил больше всех голов. Как ни старалось спортивное начальство перевести меня в спортвзвод, казарма которого находилась рядом с нашей, но подполковник Володин героически отбил все эти попытки, за что ему огромное спасибо.

И еще у меня появилась подружка Гюльнара, второкурсница педучилища, с которой мы встречались по воскресным дням или у нас на станции, или я навещал ее в городе Тахта-Базар, расположенный в 26 километрах от станции.  В городе мы ходили в кино и кушали мороженое в кафе, а если она приезжала ко мне, то мы просто целый день гуляли по барханам или отдыхали в тени саксаулов, благо никаких увольнительных в нашем обиходе не существовало. Гуляй куда хочешь.

И вот эти слава и популярность начала меня тяготить. Все одно то же. Ничего нового. Захотелось перемен. И так сильно их захотелось, что однажды они материализовалось. В один из жарких майских дней майор Лунев вызвал меня в штаб и буднично, без всяких эмоций сообщил, что в наш дивизион пришла разнарядка на двух желающих поступать в оренбургское летное училище, которое, между прочим, закончил сам Юрий Гагарин. Кем я только не мечтал быть в детстве и юности, но в этих мечтах никогда не присутствовали летчики-истребители. Я попросил майора дать мне пару дней на размышления. Майор не возражал, более того, он предложил мне поговорить на эту тему с Мишей Сидоровым, моим лучшим другом, и виртуозом-бит-басистом и вокалистом «Поющих песков» по совместительству.

После недолгого обсуждения предложение не показалось нам лишенным привлекательности. Почему бы не попробовать? Поступать еще не значит поступить. Поедем, а там видно будет.

Майор Лунев даже не ожидал, что ему так быстро удастся выполнить распоряжение начальства, и на радостях назначил нас бессменными дневальными на пляже мутной реки Мургаб, за неимением другого очень популярного среди гражданских и свободных от службы военных.

Я очень сомневаюсь, что майору Луневу так удачно удалось бы выполнить поставленную свыше задачу, если бы на месте был подполковник Володин, в то время проходящий шестимесячные курсы в военной академии. Майор же был всего лишь исполняющим обязанности. Володин меня бы ни за что не отпустил.

Каждое утро мы с учебниками и канистрой чая (сырую воду из гигиенических соображений пить категорически запрещалось) шли к месту новой службы. Чтобы не сгореть под палящим солнцем, из саксаула и тростника соорудили уютный шалаш, и по очереди наблюдали за отдыхающими. К полудню жара становилась невыносимой, пляж пустел, мы забирались в свое укрытие, съедали сухой паек, и как бы готовились. К ужину возвращалось утомленные теплым чаем, солнцем и учебой, долго мылись в душе, с трудом добирались до кроватей и, как убитые, спали до утра. И так два месяца, которые как-то неожиданно быстро пролетели.

Лунев сказал нам напутственное слово, мы распрощались с друзьями и подругами, и сопровождаемые Гюльнарой и ее подружкой Галкой потопали на станцию, откуда поезд Кушка -Мары повез нас в новый, доселе недоступный нам, мир приключений, может быть, даже космических, которых мы, между прочим, не очень жаждали.

Добирались долго, больше четырех суток, с пересадками в Марах и Ташкенте, и приехали мы в Оренбург немножко не такие красивые, какими выехали из Тахта Базара. Наша шикарная тропическая форма, трепетно сберегаемая на дембель, измялась, я был небрит, а румянощекий Мишка, который еще вообще не брился, тоже выглядел каким-то помятым.

Оренбург показался нам почти таким же пыльным, как и наша станция. Правда, домов в нем было побольше, а некоторые из них были даже повыше, и было в нем много улиц, выбрать среди которых нужную нам помогли очень добрые и приветливые местные жители. Особенно девушки. А две хохотушки просто взяли нас под руки и довели до училища. Мы с ними договорились встретиться сразу после того, как станем курсантами. Похоже, рейтинг будущих истребителей у местных невест зашкаливал, и девушки заранее решили застолбить свою будущую собственность.

Здание училища вовсе не было похоже на военное учреждение, а скорее имело вид сугубо гражданский, я бы даже сказал, в нем было нечто религиозное. Впечатление меня не обмануло – училище располагалось в здании бывшей духовной семинарии, которое к тому же оказалось памятником архитектуры, чем будущие летчики-истребители очень гордились. Но об этом мы узнали позже.

Нам выделили места в казарме и велели отдыхать до следующего утра, а после завтрака явиться в приемную комиссию для собеседования. В казарме кроме нас таких же поступающих было еще человек 20 из всех военных округов. После короткого общения с коллегами мы поняли, что все они бредят авиацией и, в отличие от нас, настроены истреблять очень серьезно. Один белобрысый паренек сразу подружился с Мишкой и радостно рассказал ему, что военные в случае успешной сдачи экзаменов поступают вне конкурса, в то время как среди гражданских конкурс более пяти человек на место.

В отличие от белобрысого, у Мишки эта информация восторга не вызвала, о чем он мне уныло сообщил. Моя реакция была примерно такой же. Но, как оказалось, мы зря расстраивались.

На собеседовании выяснилось, что Мишка со своим ростом 191 и дипломом с отличием по специальности «балалаечник» из Куйбышевского культпросветучилища как бы в истребитель не вписывается, о чем ему прямо и было сказано. Мишка для виду расстроился, но не очень. Со мною все было гораздо сложнее.

Я, в отличие от Мишки, по всем параметрам словно был создан быть летчиком-истребителем: комсомолец, спортсмен, отличник, топограф, рост подходящей, почти как у Гагарина, но… . Как говорится, и на Солнце есть пятна. Подкачала родословная. Во время войны мои родители проживали на оккупированной территории, и даже более того, я сам на этой территории родился. Заведующий кафедрой физкультуры долго уговаривал кадровика, фанатичного футбольного болельщика, закрыть на это глаза, и почти уже уговорил, но тут я случайно проговорился, что никакой я не грузин, а самый настоящий еврей, коварно не афиширующий свою истинную национальность. Этот факт моей биографии оказался решающим. Собеседующие потеряли ко мне всякий интерес, и тема была закрыта автоматически.

Вспомнился анекдот:
 Поехал Чапаев сдавать экзамены в военную академию, но вернулся ни с чем.
- А почему, Василий Иванович, это так получилось? – Полюбопытствовал Петька.
- Понимаешь, Петька, - горестно вздохнул Василий Иванович, - начиналось все так удачно: кал сдал, мочу сдал, а на математике срезался.

Получается, что Василий Иванович начал даже лучше, чем мы с Мишкой. В отличие от него нас не допустили даже к первому туру испытаний.

Чтобы мы не очень переживали нашу неудачу, нам дали увольнительную с четырех до семи вечера полюбоваться городом и рекой Урал. В парке на берегу реки мы встретили ребят, которые по нашей форме сразу же признали в нас среднеазиатцев, какими они сами были пару лет тому назад. Мы хорошо вместе посидели, вспомнили пустыню, саксаулы, весенние тюльпаны, дыни и арбузы, и еще много чего хорошего, о чем раньше и не задумывались, и на радостях немножко выпили. И только мы начали петь наши грустные солдатские песни, как появился патруль и нас отвели в комендатуру. Комендант города, типичный солдафон, даже не стал слушать про нашу неудачу на вступительных, и сразу же назначил нам по десяти суток гауптвахты.

Ничего хуже этой гауптвахты я больше ничего в своей жизни не видел. Рано утром нас везли на хлебозавод, и мы чистили какие-то вонючие баки, и, если бы не сострадательные работницы, делившиеся с нами своими обедами, мы до конца срока не дотянули бы. Даже сейчас, читая про ужасы тюрьмы на базе Гуантанамо, мне вспоминается эта гауптвахта, и я до сих пор не уверен, где условия содержания хуже.

Но всему приходит конец. Через десять дней мы откинулись с гауптвахты, нас доставили в училище, дали два часа на сборы, выписали проездные документы и суточные, и не дав даже прийти в себя после отсидки, посадили в поезд Астрахань — Ташкент. Все четыре дня мы вспоминали нашу замечательную станцию Тахта-Базар, и мечтали как можно быстрее очутиться в нашей любимой казарме.

Встречал нас лично подполковник Володин, после нашего краткого интервью пославшего нас в сопровождение часового с автоматом на нашу гарнизонную гауптвахту еще на пять суток. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю подполковника, давшего нам пять суток отдыха после всех наших мытарств, в окружении друзей и сочувствовавших. Утром нам приносили завтрак, и мы в сопровождении часового с автоматом гуляли по территории, встречались друзьями и делились впечатлениями, и так как в эти пять дней случились суббота и воскресение, то мы в составе возрожденного бит-квартета «Поющие пески» под восторженные крики фанатов до полуночи пару вечеров лабали наши шедевры.

Омрачила мою радость только Гульнара, которая, не дождавшись от меня писем, изменила мне с Сашкой Городецким, давно положившим на девочку глаз, и коварно воспользовавшимся моим отсутствием. Но горевал я недолго. Долгое отсутствие и две гауптвахты притупили чувство потери, ну и изменила она мне ведь ни с кем попало, а с моим другом. Короче, я их простил, и даже был дружком на их свадьбе.

Прошло много лет. Сегодня я живу в другой стране совсем недалеко от военно-воздушной базы. И всякий раз, когда над моей головой истребитель преодолевает звуковой барьер, я с благодарностью вспоминаю своих родителей, родивших меня на оккупированной территории и обеспечивших меня замечательным генотипом, не позволившим стать летчиком-истребителем.