Слова

Вообще-то я туристов не люблю. Но ты вроде хороший малый. Ты наш язык-то хорошо понимаешь? А, это отлично. А то с кем из вашей братии тут в баре заговоришь – они и «выпить»-то не знают как сказать. А выпить хотят. Пальцами тыкают, руками машут, ну умрешь с ними.
А кем работаешь? А, в офисе? Бумагу пачкаешь, значит. Тоже молодец. Я вот не выучился как положено, а то бы тоже с бумагами сидел. Нет, охранник я. Не знаю, как у вас, а у нас я уже староват для такой службы, - да я-то не старый, просто обычно не положено. Но держат меня еще. Говорят, я у них заслуженный. Заслуг своих не помню, но раз говорят – хорошо, значит – пока не выгонят. Да тьфу, да. Как про собаку говорю, а не про себя.
А знаешь, кто вот на самом этом месте напротив меня сидел дней пять назад? Я тебе имя скажу, но ты не очень распространяйся. Как? Не знаешь его? Нет, не политик, что ты. Музыкант. И известный. Я в этой компании и работаю, с которой у него договор. Музыкантов там много, кто мировая величина, кто так себе. А кто и так себе, и при этом величина. Но это уж я ворчу, старею. Иногда посмотришь, сколько молодых парней и девок по коридорам нашим носятся – думаешь, лучше б полезным делом занялись. А вслух не скажешь, выставят еще. Музыка полезное дело? Музыка полезная была, когда я ребенком был. А это что они сейчас сочиняют? Бум да бум.
Так вот, и этот такой. Сочинитель – исполнитель. Девчонки-красавицы наши на него заглядываются, одна как-то аж ногу подвернула заглядевшись, а ей на репетицию, я сам врача вызывал. Смех! А этот не замечает, челку свою лохматую набок – и побежал в студию. Придумал, стало быть, еще какой-то бум-бум на ходу и записать ему срочно надо.
Но с этими музыкантами, сам представляешь, беда. Вчера их похвалили – а сегодня кто-то гадость про них написал. Вчера похлопали – а сегодня освистали. Или просто этот, рейтинг упал. А это ж и деньги, и продление договора под вопросом. Ну и гордые они все, или победа – или умру. И умирают ведь. Слышал ведь, недавно один в окно вышел? Что-то ему сказали – он и вышел, не выдержал. А, ничего ты не слышал. Так вот, у нашего тоже такой период выдался. Ходил он, как сейчас помню, в те дни худющий-прехудющий. Я не лез, не мое дело. А он вот, когда тут вот сидел, где ты сидишь, мне все и рассказал. Ты что пьешь? Не-е, это пиво не очень. Я тебе потом скажу, какое надо заказать, чтобы очень. А этот парень тут сок пил. Я удивился: диета, что ли, какая перед выступлением? Он мне все и выложил откровенно. Плакал даже, как будто и не сок пил.
Он тогда ведь тоже про окно задумался. Все, - решил, - циферки вниз поползли, никто меня не любит и вообще я бездарность. Слонялся, как тень, с вот такими кругами под глазами, никакой грим не спасал.
А была у нас  в компании уборщица. Иностранка причем. Мы поэтому думали, что она толком по-нашему не говорит, а сейчас понимаю – просто неразговорчивая была. Лет ей... Ну, моложе меня, очень даже. Но уже и не юная. Глазища большущие. Ее как-то позвать надо было к начальству, так помощница прибежала, а имя забыла: «Где у нас вот эта...иностранка с глазами?» Одета всегда по-рабочему, на лицо маску от пыли – и вперед. Не замужем, это я точно знаю. Мой, так сказать, коллега как-то к ней подойти поближе попытался – в глаз палкой от швабры получил. Я против таких подхождений, поэтому засвидетельствовал, что он сам ей под руку влез, и вышло всё нечаянно. Тот даже не обиделся. Уволился, правда, потом. Но это ладно. Строгая, одним словом. Уважаю таких.
И вот наш парень как-то напился пьяным и в здание компании и пришел. Не удивляйся, у нас еще не такие приходят и всех пускают... но только я тебе этого не говорил. Вдохновение им нужно, понимаешь ли. Я в тот день не работал, не знаю уж, как он дополз.
И вот эта женщина там оказалась. Понятия не имею, что за работу ей поручили, к празднику, что ли, какому готовились, что она перерабатывала. Уже в своем подсобном помещении была, домой собиралась. Как он туда пришел – он сам не помнит. Надо ж заблудиться-то так.
Зато помнит, что сел напротив нее и смотрел ей в глаза. А она на него смотрела. А потом он подошел, сел рядом и голову ей на колени положил. Кто пьяного поймет? Голова не держится – вот и положил. Только он-то помнит, будто говорил он с ней. Рассказывал, как ему плохо. Может – и не вслух говорил, просто думал. Кто теперь разберет.
И чувствует вдруг – она его по голове гладит. И говорит что-то на своем языке. Протяжно так. Говорит и говорит. И он словно протрезвел. Не по-настоящему, конечно, а в мыслях прояснилось. Понял, что ни в какое окно он не выйдет, что продолжит работать, а тех, кто про него там гадости говорит, пошлет куда подальше. Слушай, а как по-вашему будет... Ладно, ладно, дорасскажу, но ты мне потом скажешь, - идет?
Проснулся он утром, причем в этой самой комнатке. Хорошо, что еще никто не пришел. Помчался к себе на этаж. И какую-то песню написал, вот из тех, которые сейчас у него самые известные, представляешь? Вот как в голове все по полочкам разложилось.
Отправил он тогда свою песню кому-то из коллег, а ему ответ приходит, что-то вроде «волшебно, над тобой будто поколдовал кто, совсем другой стиль». Парень и подумал: а вдруг эта иностранка – ну, правда магию какую умеет? И вечером пошел к ней. Ты, говорит, умеешь что-то такое необычное, да? Она молчит, будто не понимает, глаза прячет. Он прямо и скажи: можешь со мной посидеть как вчера? Мне это очень для успеха хорошо, и голова сегодня не болит даже. Любые деньги заплачу. Она молчала, будто плохое он ей что сказал, а потом отвечает: никаких денег. Вечером он к ней и пришел. Опять так же она ему что-то говорила, какие-то слова те же были, – вот как он запомнил? – а какие-то нет. Под конец она даже какую-то песенку ему спела, вроде как их народную. Песенка ему понравилась, он потом много, говорит, их песен нашел и послушал, сказал – вдохновляют. Вот только лучше-то ему становилось, когда она его голову гладила и слова говорила.
Когда уже не третий и не десятый даже раз они так сидели – он ее спросил: а что за заклинания ты мне такие читаешь? Она ничего не сказала. Он думал – не поняла она просто. И не стал настаивать. Понимаешь – не мог он уже без нее. Без ее рук и вот этих слов непонятных.
А потом в одну такую...как сказать – встречу? сеанс? – она ему и говорит: не пей больше никогда. Нельзя тебе пьяным быть. И силы у тебя будут, и всё ты сможешь, справишься. Что-то еще говорила, но это он уже мне не доверил. Вот потому он тогда, оказывается, в баре с соком и сидел.
Уезжал он. А вернулся когда – она уволилась. Поработала свое и уехала из страны. Очень он грустил, но ее слова помнил и продолжал работать. Тут как раз основной успех на него и свалился.
А в компании появилась девочка одна, из той же страны. И что я однажды вижу: из его студии выбегают он и эта девчонка, оба красные как раки. Я о таком должен начальству докладывать, но не доложил, молодые, зачем карьеру ломать. И хорошо, что не доложил, потому что не то совсем подумал, оказывается.
Он ее не просто так позвал. Она-то не знаю, на что понадеялась, лестно ей, наверное, было, что знаменитость ее зовет, пусть и вот так вот. А он решил у нее спросить, что та наша колдунья глазастая за слова ему говорила! Какие-то запомнил, какие-то записал, как мог. И спросил.
И оказалось, что никакие это не заклинания были. А простые слова. Нежные только. Дорогой мой, любимый, чудесный, милый. Как только она его не называла. Представляешь, какое смущение этим обоим вышло! Девица та, кстати, вскоре ушла с работы, с кем-то богатым теперь живет. Не люблю так говорить, но вот того, должно быть, и искала с самого начала. А этот тут...с заклинаниями. Смех. Это мне смех, то есть, а ему-то слезы, как все понял и все вспомнил.
Что дальше? Да ничего. Недавно видел у него разговорник в руках. Искать он нашу глазастую, что ли, собирается? Похоже, что уже ищет. Как думаешь – спросить у него, не спросить?
Вот и такое бывает. А хочешь, я тебе тоже кое в чем признаюсь? Я ведь все эти пять дней места себе не нахожу. Как он заговорил о ней – так и вспомнил я ее. Лицо ее, голос, хотя голос и редко слышал. И какая она спокойная была, когда ее увольнять думали за синяк у того дурака, ну, шваброй-то которого. Защитила себя – и все. И только теперь и понял... Ну вот что я  к ней не подошел ни разу, тогда еще, пока этот музыкант наш еще не влез? Нет, что ты, что ты. Не как тот, что в глаз получил. С цветами бы подошел. Да и чего мне, лысому, ждать было,  – с предложением руки и сердца подходить было надо. Почему мне нужно оказалось от кого-то про нее услышать и вот про все про это, чтобы о себе понять? Парень тот спросил меня, почему она сбежала, раз любила. Я ему сказал – не хотела ему молодую жизнь портить, значит: мы – кто постарше – так считаем, молодые пусть с молодыми жизнь строят. А у самого вот тут в груди болит, говорить ему это. Может, смог бы я что-то для нее сделать. Может, не любовь это у нее была, а так, увлечение, а меня бы смогла полюбить?
Сам бы ее искать бросился, веришь? Но теперь уж нельзя. Сам же сказал, про молодых. А она для меня все-таки молодая.
Ты это, если кого вот так встретишь – береги. Хоть старше тебя, хоть младше, хоть вообще твоего языка не понимает. Видишь же как: не понимал этот дурень ни слова, а она его все равно вылечила своими словами такими. Нежными.
А может – правда колдунья она какая? У меня племяшка книжки с родителей все тянет и тянет про добрых волшебниц всяких. Только они там, в книжках, белиберду какую-то говорят, чтобы колдовать, а нужно-то, оказывается, совсем другое.
Как считаешь: найдет он ее?
Уволюсь я, наверное. А то вдруг найдет. Сейчас мир такой, что легко стало человека найти.
Не смогу я, наверное, смотреть на его счастье.
И на несчастье не смогу, если не найдет.