Обещанная

Лина затушила окурок и потянулась за очередной сигаретой. Эта должна была стать уже шестой, выкуренной подряд. Но пальцы девушки не слушались – её всю трясло от перевозбуждения и страха. Виной тому был клочок бумаги, найденный случайно. Кто-то шутки ради бросил анонимную записку Лине в сумку (скорее всего это случилось между парами по психологии), и теперь ей был гарантирован нервный срыв.

Господи, да там было накарябано всего три слова. Подумаешь, угроза – детская шалость, не более. В духе примитивных американских слэшеров типа «Крика» или не менее глупых ужастиков вроде «Детей кукурузы». Якобы тайный поклонник или неизвестная группа лиц начинает охоту на какую-нибудь «серую мышь», до которой никому нет дела, и доводит до её, Лины Марковой, сведения, что она выбрана в качестве жертвы. Вроде так это работает…

У Лины не было друзей, иначе она бы им непременно позвонила бы. Мама, практикующий психиатр, жила в другом городе, и с ней девушка без крайней необходимости предпочитала не общаться. Достаточно того, что Лина всё детство провела в качестве подопытного кролика для экспериментальных методик воспитания, разработанных родительницей и подробно описанных в книгах её же авторства.

Теплотой такие отношения, мягко говоря, не отличались.

Отца Лина и вовсе не знала, а своим странным именем была обязана, опять же, увлечению матери творчеством Эдгара Аллана По. Литература, пусть и готическая – дело хорошее, Маркова-младшая подобные книжки и сама читать любила, вот только людям вокруг не объяснишь, что назвали тебя в честь героини стихотворения «Линор», написанного в 1843 году, а не в честь отбеливателя из 1990-ых. Этот барьер при сближении с окружающими оказался непреодолим.

Единственным родным человеком в жизни Лины, по-настоящему её любившим, была бабушка. Людмила Петровна не стеснялась крепких выражений и могла по-простому объяснить любой человеческий поступок. Она никому не позволяла изводить свою внучку, а когда узнала, что её воспитание целиком зависит от результатов каких-то тестов, и вовсе перевезла девочку из столицы к себе, в тихий пригород. Эта крепкая женщина была единственной опорой для Лины, пока не умерла год назад от воспаления легких.

Вот только вряд ли даже она смогла бы объяснить происхождение странной записки, лежавшей сейчас на её кухонном столе. При воспоминании о бабушке вновь защемило сердце. Лина, справившись наконец с непослушными пальцами, выжала огонек из зажигалки и крепко затянулась. От ментолового дыма закружилась голова и перед глазами всё поплыло.

Собравшись с силами, Лина снова взглянула на мятое послание.

«Мы следим за тобой», – печатными буквами было написано на бумажном клочке.

***

Спала Лина плохо. Сны вообще снились ей редко, а запоминала она и того меньше. Обычно девушка закрывала глаза, а потом слышала звонок будильника и удивлялась тому, как быстро настало утро.

В этот раз было не так.

Полночи она проворочалась в своей постели, ставшей вдруг душной и неуютной. Историю с анонимкой выбросить из головы не могла, всё думала о ней, поэтому дремала урывками. А когда удавалось ненадолго уснуть, Лина видела образы мрачной процессии, бредущей по знакомым улицам её городка, плотоядных младенцев с синей кожей и зловещие тёмные знамена, в дырах и пятнах, хлопающие на ветру, будто вороньи крылья.

Линор проснулась совершенно разбитой: глаза красные, голова раскалывается. Посмотрев на себя в зеркало, в универ она решила не идти, потому как в таком виде даже на похороны заявляться не стоит. Для человека, ни разу в жизни не прогулявшего учебу, решение это далось ей на удивление легко. Но самым странным было другое: Лина запомнила свой жуткий сон во всех подробностях, буквально до мелочей.

Раньше такого никогда не случалось.

Ну да чёрт с ним – о всяких странностях всегда можно подумать на досуге. А сейчас нужно было решить, чем заняться в выходной. От одного взгляда на смятую постель у Лины отпало всякое желание валяться дальше, поэтому она отправилась на кухню варить кофе.

Утро выдалось солнечным и день, если верить прогнозу, обещал быть таким же. Лина отдернула в сторону занавески чтобы наполнить серую кухоньку ярким светом и невольно вскрикнула: весь балкон был усеян осколками стекла.

Одно из окон лоджии оказалось разбито. Сделали это камнем, да ещё ночью, ведь вчера все стекла были целыми. Почему прилетело именно ей, и как случилось, что Лина ничего не услышала, оставалось загадкой.

Шпана развлекается? Или жестокий буллинг вступил в новую фазу?

Лина понятия не имела, что вообще происходит, поэтому поплелась за совком и веником. Едва наметившееся хорошее настроение она сейчас заметала в мусорное ведро вместе с осколками стекла. Нужно было еще найти этот дурацкий камень и позвонить какому-нибудь мастеру, чтобы вставил новое – благо окна на балконе были простыми, без стеклопакетов.

Прибирая последнюю кучку мусора, Лина нашла, что искала, под табуреткой, заваленной бабкиной ветошью. Камень будто бы сам выкатился, нарочно желая попасться ей на глаза. Линор взяла его в руку – булыжник оказался немаленьким.

Такой нужно бросать наверняка, иначе пострадают окна соседей. Но зачем это вообще было делать?

Ответ нашелся на обратной стороне булыжника. Это был ещё один клочок бумаги, примотанный канцелярской резинкой. Лина поверить не могла, что делает это, но её пальцы упрямо принялись разворачивать послание.

«Мы знаем, что тебе снилось…» – говорилось в записке.

Прочитав это, Лина выронила камень из рук и пронзительно закричала.

***

В бессильной злобе Линор дробила шагами городские улицы. Серые гриндерсы с методичностью печатной машинки несли её знакомым маршрутом в сторону библиотеки, выбивая пенную дробь из каждой лужи, пересекавшей путь. От вида мелких брызг становилось чуть легче, хотя в каждом изломанном отражении Лине мерещились неведомые соглядатаи.

Хуже всего было то, что кроме них остальному миру до девушки не было никакого дела: люди не сбежались в ответ на её истошный вопль, хотя она была готова умереть от страха; только соседка сверху раздраженно постучала по батарее, мол, чтоб заткнулась. Лина оказалась никому не нужна – ещё одна невзрачная мышь-ботаничка, тихая и правильная до тошноты. Вечная отличница, ни у кого не вызывающая интереса. Если вдруг её не станет, это вряд ли кто-то заметит. После смерти бабушки Линор осталась абсолютно одна, о чём поняла только сейчас. И это привело её в ярость.

По натуре девушка не была трусихой. Она рано повзрослела и всегда старалась решать свои проблемы, а не бежать от них. Но чтобы как-то себе помочь, Линор должна была вспомнить свой недавний сон – почему-то ей это казалось важнейшей частью головоломки, ключом от творившихся вокруг странных событий.

Её состоявшаяся в карьере мать, если бы девушка имела глупость позвонить той и рассказать обо всём, узнав, что вместо отделения полиции Лина отправилась в библиотеку, наверняка бы указала на её паталогическую склонность к эскапизму.

Только вот Линор плевать на это хотела – ей нужно было успокоиться и собраться с мыслями, а раз собственное жилище перестало быть безопасным, единственным в этом городе местом, оказывающим на неё терапевтический эффект, являлась Центральная библиотека.

Плеер сдох в паре кварталов от пункта назначения. Вместо грязных нирвановских рифов он сперва пытался транслировать какую-то напевную этническую галиматью, как если бы кто-то управлял девайсом удаленно, а потом и вовсе отключился. Странно, его заряда обычно хватало надолго, а тут и получаса не прошло. Наверное, с ночи зарядить забыла…

Улицы встретили Линор равнодушным молчанием. После полудня жизнь вокруг как будто замирала: машин почти не было, а нечастые светофоры мигали желтым светом – наверное их аппаратные души тоже уходили обедать, как и все вокруг.

Чтобы попасть в Центральную библиотеку, сначала нужно было пересечь внушительных размеров площадь, мощеную бетонными плитами. Растрескавшиеся от времени и поросшие сорняками, они, как и позеленевший памятник вождю мирового пролетариата, с унылой насмешкой передавали привет из давно ушедшей эпохи, когда всё казалось общим, а по улицам нестрашно было ходить даже ночью. Во всяком случае, так Лине рассказывала бабушка, а ей верить стоило.

Но сейчас площадь выглядела удручающе. Даже апокалиптично. Поэтому, видимо, здесь любили тусоваться неформалы, одетые в драную джинсу и клепаную кожу с кричащими надписями. Обычно они разбивались на группы по интересам и шумно о чём-то дискутировали, укутанные облаком из сигаретного дыма и обрывков мелодий. Компанию им составляли случайные дворники и алкаши, всегда готовые сгонять в магазин за пивом.

Обычно Лина обходила площадь по краю, стараясь не привлекать ничьё внимание. Но сегодня это в её планы не входило. Прибавив шагу, она направилась прямо к единственной и на удивление малолюдной компании, мрачно следящей за ней из-под своих капюшонов.

– Ничего поумнее придумать не смогли?! – обрушилась она с кулаками на самого длинного парня из группы (вроде бы его называли Сетом). – Ну расскажи тогда, что мне снилось, маньяк ты больной!

– Т-ты о чём вообще? Я тебя в первый раз вижу! – от ударов Лины капюшон слетел с головы неформала, обнажив ежик коротких волос и побледневшее от испуга худое лицо.

– Если не вы за мной следите, то кто тогда? – не унималась Лина. – Вы же тут постоянно торчите!

– Может они следят? – вдруг подал голос другой парень, указывая пальцем куда-то позади Линор. Она обернулась, чтобы посмотреть в указанном направлении, и обомлела. В небе кружила стая ворон, прямо над её головой. Птицы парили неспешно, без единого крика, а траектория их полета напоминала воронку.

До крыльца библиотеки оставалось метров четыреста. Решив не оставаться на открытой местности дольше необходимого, Лина ринулась к зданию, попутно надеясь, что вороны не станут пикировать ей вслед, как чайки из фильма Хичкока.

***

Она бежала под панический хохот волынок и свирелей. Жуткий мотив, пародия самого мерзкого гимна с первых проклятых нот иголками впивался под кожу, проникал во все поры, щекотал между ног. От его звучания люди срывали с себя куски плоти, как опостылевшую одежду, выходили из окон, пускались в истерический пляс, чтобы потом рухнуть замертво на мостовую.

Но хуже всего приходилось не им, хотя такая судьба и была незавидна. Те, кто был заранее помечен особым знаком, нося в душе тяжкий груз смертоубийства, а в сердце – бесчестья, присоединялись к процессии.

Не каждому дано было ее увидеть. Обычные люди сходили с ума от одной только музыкальной прелюдии, змеящейся далеко впереди самой процессии. Вид у неё был, возможно, самый зловещий с сотворения мира: гротескные фигуры участников не то шли, не то парили над землей, ни одним лишним движением не нарушая строгий порядок когорт. При этом каждый отбрасывал сразу по нескольку теней, одновременно плясавших, как пламя свечи, корчившихся в муках и сотрясавшихся от рыданий.

Впереди, окруженные бесовскою свитой и сворами мертвых младенцев, заливавшихся лающим смехом, шествовали высшие чины – размеренно и величаво. Их фигуры были прямы, будто насаженные на колья. Их одежды, когда они были, казались роскошны – кружева да алый бархат, но лунный свет обнажал проеденные гнилоточцами прорехи в ткани и плоти. Каждый сановник нес в руках медную трубку, звучавшую на манер флейты – у всех они были разной длины, с неодинаковым количеством клапанов, по одному на совершенное когда-то злодейство.

Следом гремели железом погибшие воины, взятые прямо с Марсова поля. Эти смотрели вперед холодными взглядами василисков. Былая их доблесть осыпалась, как позолота с доспехов – остался лишь неутолимый голод и жгучая злоба в костях.

Замыкал процессию всякий сброд: продажные женщины с трупными пятнами на белой коже, карточные шулеры и фальшивомонетчики с золотыми дублонами вместо глаз, бездарные актеры с поводками в руках от скелетов своих мнимых талантов, безгласные поэты и прочая шваль. Эти любили одеваться по моде, но за многие годы скитаний их наряды истрепались до пестрых лохмотьев, кишевших блохами.

Ощетинясь тысячей лиц, Чумная процессия вошла в город Линор, заставив состариться фасады всех зданий, встреченных на пути. Девушка знала, зачем они здесь – ищут жен для своего многочисленного потомства, которое останется повсюду на их пути чтобы сеять раздор и болезни.

Еще она знала, что помеченным жертвам не скрыться, как бы далеко те не убежали. Процессия настигнет каждого, ведь противостоять ей – значит победить саму смерть. Но Линор просто не могла сдаться, поэтому продолжала бежать. По какой-то причине она была почти голой, в одной ночнушке, и босой. Потрескавшийся асфальт и острая брусчатка расцарапали ей ноги до крови, и каждая выступившая капля забирала часть её сил.

– Мы знаем тебя, Линор, – вкрадчиво шептали ей флейты, выплетая фразы из дьявольской музыки. – Ты такая же, как мы. Ты одна из нас, Обещанная. Нам тебя обещали, и вот мы пришли…

– Я. Знаю. Тебя, Линор, – перед бегущей девушкой материализовалась фигура в алой мантии и вытянутом церемониальном головном уборе. Его лицо было очень худым и представляло собой обтянутый кожей череп с белесыми глазами мертвеца. Только мертвым он не был.

– Послушай. Торжественный марш Лишения, – нараспев заговорил незнакомец прямо ей в мысли. – Мы чисты, ибо уже не принадлежим. Этому миру. И ты такой будешь. Мы конденсаторы того, что вы называете Злом. Но я бы предпочел называть нас зеркалами истины. Ибо ваши тайны всегда становятся явью в непосредственной близости от нас…

– Я вижу, чего боишься ты, Линор, – добавил он. – Ты не хочешь быть одна. Тебе и не нужно. Моё имя – Зарбфет. И я тебя выбрал. Человеку со слабой волей лучше принять то, что ему предлагают…

***

Линор проснулась в библиотеке, обложившаяся книгами. Это был сон, конечно, всего лишь сон. Она повторяла себе это снова и снова, но облегчение не приходило.

Наоборот, стало только хуже – в душе поселилось плохое предчувствие.

Она бегло осмотрела названия книг, что лежали у нее на столе. «Элевсинские мистерии» Брожека, «Пожиратели огня» Холла, «Молот ведьм» Шпренгера, «Религии Танцующих Духов» А’нгеля – от такого количества эзотерической литературы нормальные сны в голову из принципа не полезут…

Линор собрала свои записи и отсканированные страницы из книг, вернула тома на свои места, надела куртку и поспешила наружу – библиотечный воздух, всегда наполнявший её теплом и уютом, вдруг показался до отвращения спертым. Чувствуя подступающую тошноту, девушка заглянула в уборную.

По обыкновению, свет там зажегся не с первого раза. Но когда видимость все же вернулась, Линор будто схватили костлявой рукой за горло, не давая вдохнуть. Она нашла очередное послание, на этот раз написанное на зеркале. Причем, ЕЁ же помадой.

СЕГОДНЯ. ТЫ. СТАНЕШЬ. ОДНОЙ. ИЗ НАС!

Картины из сна замелькали перед глазами с удвоенной реалистичностью. На миг железобетонная уверенность Лины о том, что мистических явлений и прочей чертовщины не существует дала трещину, вызвав такой сильный страх, какого, наверное, не испытывали даже звезды, впервые освещая вязкую космическую тьму.

Неужели все это происходит с ней на самом деле? Может, её психика пошатнулась, не выдержав гнета потери? Тогда её мания преследования вполне объяснима – такое даже успешно лечится, главное подобрать правильную терапию…

С этими мыслями Линор вышла наружу.

Город встретил её угрюмым затишьем, какое всегда бывает перед бурей. Кругом не было ни единой живой души, и даже опавшие листья льнули к асфальту, как приклеенные. Зябко поежившись, Лина отправилась домой, гадая, какую гадость обнаружит там на этот раз. Нет, все-таки над ней издевается кто-то, пытаясь убедить в умственном помешательстве. Девушка сжала тонкие кулаки – просто так она не сдастся!

Вечернее небо вдруг потускнело, набухло лиловыми тучами, как застарелый синяк. Потом разыгрался ветер. А следом, под уже знакомый аккомпанемент марша Лишения явились они.

Линор даже испугаться не успела, как её с невероятной скоростью закружило в вихре корявых теней, воплей и потока слов на чужих, давно забытых языках. Под ногами визжали и хрюкали уродливые младенцы. Со всех сторон её одежду трепали паучьими пальцами издохшие в обозных канавах проститутки.

Кто-то визжал плохие стихи. Кто-то по-птичьи, да еще на немецком, выклекотал Линор прямо в мозг предложение о нанесении ей двухсот пятидесяти шести ножевых ранений с последующим изнасилованием каждой новой открывшейся полости в её теле.

Топотали копыта. В нарастающих потоках ветра отчетливо слышалось хлопанье нетопыриных крыльев. Шулерские короны блестели поддельным золотом. Мертвые глаза впивались в душу, подобно кинжалам.

Понять, что происходит вокруг, не было ни сил, ни желания. Линор отлично знала, как жизнь любит выбивать у людей почву из-под ног, и единственное, что у нее оставалось – вера в разум и в мир, рациональный и упорядоченный. Без этого она ничем бы не отличалась от безымянной тряпичной куклы, которыми кишат автострады и железнодорожные станции.

Но еще Лина чувствовала, как этот нечеловеческий маскарад, вобравший её в самый свой эпицентр, высасывает силы. Сопротивляться этому напору она не могла, а значит, через несколько минут такой пытки от неё в буквальном смысле ничего не останется. Потому что даже ошметки телесной оболочки сожрут пухлощекие младенцы с синюшными боками.

И тут же перед ней возникло знакомое худое лицо, похожее на череп, обтянутый кожей. Его звали Зарбфет, и он протягивал Линор свою властную руку.

«Человеку со слабой волей лучше принять то, что ему предлагают…» – прозвучали в памяти его слова, и Лина согласно кивнула, хотя еще мгновение назад считала себя сильной и готовой к борьбе. Но этот тип предлагал ей защиту и покой – неужели кому-либо на этой земле следует желать большего?

Прежде чем сделать шаг и упасть в объятия Владыки, Линор почувствовала такую всепоглощающую свободу, которую некоторым людям не удается познать за всю жизнь. Затем Зарбфет дунул в свою инкрустированную косточками детских фаланг свирель, и мир вокруг, и даже её саму, всю целиком поглотила вязкая первобытная тьма.

***

Линор явилась домой на рассвете. Сколько отсутствовала и чем занималась девушка не помнила. Её память кто-то заботливо укрыл ничего не пропускающим покрывалом, и это, наверное, было правильно.

Почувствовав дьявольский голод, Лина ринулась к холодильнику. Из съестного там размораживалась только говяжья печень в тарелке, но судя по несвежему виду, готовить её не следовало. Неожиданно для себя Линор схватила этот кусок сырой плоти и принялась с наслаждением пожирать, как животное.

Облизав пальцы, Лина отправилась в спальню. У изголовья кровати девушка обнаружила небольшой сверток. «Добро пожаловать в семью!» – гласила записка. Развернув оберточный слой бумаги, Линор нашла детские ползунки.

Похлопав себя по еще плоскому животу, Линор понимающе улыбнулась.

Её не смутило даже то, что вместо двух, полагающихся обычным человеческим детям ножек, на подаренных сведущим семейством ползунках конечностей было четыре.

«Лишь бы здоровеньким рос», – только и подумала Лина. Затем она подошла к висящей во всю стену карте и принялась выбирать город, в который ей предстояло переехать. Этот, после недавнего марша Лишения, был уже обречен.